Неосознаваемая семантика и заранее сконструированный объект: «семья»

Универсальный характер понятия семьи как инстанции биологического и социального воспроизводства держит­ся, без сомнения, на том, как указывает Франсуа Эрить-^еР. что «все знают или полагают, что знают, чем являет­ся семья; эта последняя так прочно вписана в нашу по­вседневную практику, что неявным образом предстает для каждого природным или, говоря шире, универсальным Фактом» (Heritier,1979; Levi-Strauss, 1983). Но эта вера

[98]

в «семью», которая обусловлена природой и которая ме­няется от общества к обществу лишь в своем составе и функциях, также является продуктом социальной рабо­ты. Эта работа по конструированию социальной реально­сти, если пользоваться распространенным сегодня выра­жением, ведется и проявляется уже на уровне самих слов, в которых всегда выражено видение социального мира. Поскольку язык — это не только, как писал Эрнст Кассирер, «посредник при формировании объектов» (Cassirer, 1933), но гораздо более — «обусловленность поведения», как показали независимо друг от друга Эдвард Сепир и Бенджамин Ворф (Sapir, 1967; Worf, 1969).

Таким образом, факт говорения о «семье» должен предполагать определенное представление о социальных группах. Действительно, обыденный язык описывает се­мью как «круг», в который входят и из которого исключа­ют («в кругу семьи»). Семья означает способ принадлеж­ности к группе, которая основана на общности условий проживания, крови и т. д., короче говоря, однородное сплоченное единство, во многом обязанное своим суще­ствованием «сходствам» агентов, которые его образуют, в том смысле, какой придавал слову «сходства» Дюрк-гейм, говоря о механической солидарности (Дюркгейм, 1996, гл. 1). Именно к этому отсылают выражения «се­мейная атмосфера», «дух семьи» и даже «семейное горе». Наконец, на эти неявные предпосылки, которые стоят за простым употреблением слова «семья» и к которым не­преодолимо влекут мышление формулы здравого смыс­ла, такие как «(хороший) отец семейства», «сын из (хо­рошей) семьи», не говоря уже о «святом семействе», опи­рается этносоциальное обоснование такого способа быть вместе. Это содержится, помимо прочего, в выражениях «поддержка семьи», «семейная взаимопомощь», но так­же и «глава семьи», поскольку в семье есть только доб­рые чувства, бескорыстие и благорасположение. Поня­тие «семьи» (но также, в негативном смысле, и «без се­мьи») неявно обозначает сплоченное, упорядоченное единство, одним словом, целое.

[99]

Итак, уже в словаре мы обнаруживаем корни пробле­матики единства и единения группы, к которой отсылают категории обыденного способа говорить на эти темы. Последние можно объединить в оппозицию единой се­мьи/разрушенной семьи. В эту знакомую семейную то­пологию входят также различные формы, которые могут принимать союзы, браки, сожительство (общепринятое или нет) и их противоположности: разводы, разъезды и такие «гибридные» формы, как «совместное проживание». Это также случай различных способов легитимного вклю­чения в семью детей: деторождения или усыновления и, напротив, способов изгнания детей, отказа от них или лишения наследства. В данных условиях становится по­нятно, почему даже сегодня так трудно обозначить «се­мейные» структуры, которые не соответствуют — по крайней мере, формально — этому неосознанному пред­ставлению о семье (семья «атомарная», «сложная», «с нечеткими границами», «гражданский союз», «обще­ственный союз» и т. д. (Bourdieu, 1996)).

С этим представлением о семье как гармоничном единстве связано и наваждение непрерывностью домаш­ней группы*. Это также выражает обыденный язык, кото­рый связывает понятие «семья» с представлением о род­ственной линии, потомстве, родоначальнике, нисходящих ветвях. Семья предстает группой, имеющей историю, жизнь, и, как каждая «история жизни», эта история од­новременно оказывается рассказом о жизни этой исто­рии («семейные истории», «семейный альбом»). Этапы, всегда одни и те же, отсылают к официальной работе (успешной или нет) по унификации и объединению груп­пы: рождения, браки, наследства и т. д. Подобно поколе­ниям, следующим одно за другим, эти события уклады­ваются в хронологический линейный ряд, предназначен­ные дать семье образ сплоченной и интегрированной

* По-французски в значении «domestique», с его граммати­ческой двусмысленностью, более ясно прочитывается отсылка к аристотелевскому и веберовскому определению семьи через до­мохозяйство. — Прим. пер.

[100]

группы, принцип которой является ее собственной це­лью: поддержание (домашнего) единства и того, что его обосновывает, — «семейного состояния».