Непосредственное и опосредованное полагание разума. Опосредованная очевидность
Как известно, любое опосредованное обоснование восходит назад — к непосредственному. Праисточник всего права — что касается всех областей предметов и сопрягаемых с ними полаганий — заключен в непосредственной и, если поставить еще более узкие границы, — первозданной очевидности. Косвенно же черпать из этого источника можно различными способами; из него можно выводить, а если полагание — непосредственно, то им можно подтверждать и укреплять разумную ценность такого полагания, какое в себе самом отнюдь не обладает очевидностью.
Рассмотрим последний случай. Укажем на примере те трудные проблемы, какие касаются сопряженности неочевидных непосредственных полаганий разума с первозданной очевидностью (в нашем смысле, сопрягаемом с первозданностью данного).
Любое ясное воспоминание обладает — известным образом — своим изначальным непосредственным правом: рассмотрение в себе и для себя, оно что-то «весит» — все равно, много ли, мало ли, — у него есть свой «вес». Однако право его относительно и несовершенно. Что касается всего, что реактуализирует воспоминание, — скажем, прошлое, — то в воспоминании заложена сопряженность с актуально настоящим. Оно полагает прошлое и вместе с тем необходимо со-полагает известный горизонт — пусть даже и неопределенным, темным, расплывчатым образом; будь последний доведен до ясности и тетической отчетливости, он допускал бы свою экспликацию в виду целой взаимосвязи тетически осуществленных воспоминаний, каковая завершалась бы актуальными восприятиями, актуальным hicet nunc. То же самое значимо для любого рода воспоминания в нашем предельно широком, сопрягающимся с любыми модусами временного смысле.
Вне всякого сомнения, в таких предложениях высказываются сущностные усмотрения. Последние указывают на такие сущностные взаимосвязи, вместе с раскрытием которых прояснился бы смысл и вид оправдания, на какие способно и в каких «нуждается» любое воспоминание. Воспоминание подтверждается всяким шагом от воспоминаний к воспоминанию — всяким шагом, уводящим внутрь проясняющей взаимосвязи воспоминания, самый последний конец каковой простирается в само настоящее восприятий. Подтверждение до известной степени и взаимное, вес всякого вспоминаемого функционально зависит от веса всего прочего вспоминаемого, воспоминание во взаимосвязи обладает силой, возрастающей по мере расширения связи, силой большей, нежели та, какой обладало бы оно в узкой связи или в своей индивидуальной обособленности. Если же эксплицирование доведено до актуального «теперь», то на весь ряд воспоминаний проливается нечто подобное свету восприятия и его очевидности.
Можно было бы даже сказать: разумность и правовой характер воспоминания тайно проистекает из силы восприятия, что действенна во всей смутности и темноте, находись она даже и «вне совершения».
Однако во всяком случае есть нужда в таком оправдании — с тем чтобы ясно выступало наружу, что же туг, собственно, несет на себе опосредованный отблеск восприятия с его правом. Воспоминанию присущ свои вид неадекватности — в том, что с «действительно вспоминаемым» может смешиваться невспоминаемое, или же в том, что различные воспоминания могут проникать друг другу, выдавая себя за единство одного воспоминания, между тем как при актуализующем разворачивании его горизонта принадлежные сюда ряды воспоминаний расстанутся друг с другом, причем так, что единый образ воспоминания «взорвется», разойдясь в множественность несовместимых друг с другом созерцаний, — тут пришлось бы описывать происходящие события, похожие на те, какие при случае указывали мы (способом, явно допускающим значительную степень обобщения) для восприятий.[140]
Все сказанное пусть послужит нам в качестве указания на примерах больших и важных групп проблем — проблем «подтверждения» и «оправдания» непосредственных полаганий разума (равно как и в качестве иллюстрации разделения полаганий разума на чистые и нечистые, несмешанные и смешанные); прежде же всего тут можно постигнуть тот смысл, в каком значимо положение о том, что всякое опосредованное разумное полагание, а в дальнейшем и всякое предикативное и понятийное познание ведет назад — к очевидности. Разумеется, лишь первозданная очевидность есть «изначальный» источник права, а, для примера, разумное полагание воспоминания и точно так же всех репродуктивных актов, в том числе и вчувствования, не изначально и «выведено» согласно известным видам полагания.
Однако из источника первозданной данности можно черпать и в совершенно иных формах.
Одна из таких форм уже неоднократно указывалась при случае — это ослабление разумных ценностей в сплошном переходе от живой очевидности к неочевидности. Сейчас же укажем и на сущностно иную группу случаев, когда известное предложение опосредованно сопрягается с непосредственно очевидными основаниями в синтетической взаимосвязи, очевидной во всех своих шагах. Вместе с этим перед нами встает новый общий тип полаганий разума, феноменологически иного характера разума, нежели непосредственная очевидность. Так что и тут мы получаем разновидность выводимой, «опосредованной очевидности» — ту самую, на какую обыкновенным образом исключительно и нацеливаются, когда пользуются этим выражением. Однако по своей сущности такой выведенный характер очевидности может выступать лишь в качестве последнего звена такой взаимосвязи полагания, какая исходит из непосредственных очевидностей, протекает в различных формах и во всех своих дальнейших шагах опирается на очевидности, причем эти последние — отчасти непосредственные, отчасти уже выведенные, отчасти усмотримые, отчасти неусмотримые, первозданные и непервозданные. Тем самым обозначено новое поле феноменологического учения о разуме. Здесь задача — и в ноэтическом, и в ноэматическом аспекте — изучать сущностные события разума , как генеральные, так и специальные, в непосредственном обосновании, обнаружении любых видов и форм и во всех тетических сферах, возводить к их феноменологическим истокам, делая их «вразумительными» на основании таковых с учетом всех соучаствующих феноменологических слоев, различные «принципы» такого обнаружения-обоснования, которые, к примеру, бывают существенно иными, идет ли речь о предметностях имманентных или трансцендентных, дающихся адекватно и неадекватно.
Тезис разума и бытие
Вместе со всеобщими сущностными уразумениями разума, что и есть цель указанных выше групп исследований, — разума же в наиширочайшем, простирающемся на все виды полагания, в том числе и на аксиологические и практические, смысле, — непременно ео ipso должно быть обретено прояснение сущностных корреляций, связующих идею истинно бытия с идеями «истина», «разум», «сознание».
Тут очень скоро наступает генеральное усмотрение, а именно усмотрение того, что эквивалентные корреляты — это не только «истинно сущий предмет» и «разумно полагаемый предмет», но и «истинно сущий» и полагаемый в изначальном совершенном тезисе разума предмет. Такому тезису разума предмет давался бы не неполностью, не просто «односторонне». Подлежащий ей в качестве материи смысл ни с какой предначертанной по мере постижения стороны не оставлял бы ничего «открытого» в отношении определимого X, — тут не было бы определимости, не ставшей определенностью, не было бы смысла, не ставшего полностью определенным, завершенным. А коль скоро тезис разума — не какой-нибудь, но изначальный, то он своим разумным основанием должен обладать в первозданной данности определившегося в полноте смысла: X не просто подразумевается в полной определенности, но первозданно дан не в какой-либо, но именно в таковой. Указанная эквивалентность гласит теперь:
В принципе (в априори безусловной сущностной всеобщности) любому «истинно сущему» предмету соответствует идея возможного сознания, в каком сам предмет схватываем первозданно, а притом совершенно адекватно. Наоборот: если такая возможность обеспечена, предмет ео ipso — истинно сущий.
Особым значением отличается здесь еще и следующее: в сущности любой категории постижения (коррелята любой предметной категории) определенно предначертано, какие образования конкретных, совершенных или несовершенных постижений предметов такой-то категории вообще возможны. И наоборот: для всякого несовершенного постижения предначертано, по мере сущности, как его усовершенствовать, как дополнять до целого его смысл, как ис-полнять его созерцанием и как в дальнейшем обогащать созерцание.
Любая предметная категория (и, соответственно, любой регион и любая категория в нашем суженном, отчетливом смысле) — это всеобщая сущность, какую и саму можно в принципе доводить до адекватной данности. В своей же адекватной данности категория предписывает усмотримое генеральное правило — предписывает любому особенному, осознаваемому в многообразиях конкретных переживаний предмету (переживания здесь, естественно, берутся не как индивидуальные единичности, но как сущности, как конкретности низшего вида). Предметная категория предписывает правило для того способа, каким подчиненный ей предмет можно было бы, по смыслу и способу данности, приводить к полной определенности, к адекватной первозданной данности, какими отъединенными или же непрерывно протекающими взаимосвязями сознания, каким конкретным наделением сущностью этих взаимосвязей. Сколь много заключено в этих коротких предложениях станет понятно благодаря более конкретному изложению заключительной главы (начиная с § 149). Пока же довольно для примера и одного намека на видимые нами определенности такой-то вещи — это, как и все вещные определенности вообще, мы знаем с аподиктической очевидностью — это необходимо пространственные определенности, и это дает сообразное с закономерностью правило для всех возможных способов пространственного восполнения незримых сторон являющейся вещи — правило, какое в своей полной развернутости именуется чистой геометрией. Дальнейшие же вещные определенности суть определенности временные, суть определенности материальные: от них неотделимы новые правила возможных (следовательно, не произвольных) дополнений смысла, а далее и возможных тетических созерцаний и, соответственно, явлений. Априорно предначертано и то, какого сущностного содержательного наполнения могут быть эти последние, каким нормам подчиняются их материалы, их возможные ноэматические и, соответственно, ноэтические характеры постижения.