Основное в содержании речи

Вообще говоря, мы, как правило, различаем следую­щие десять основных элементов, которые характеризуют хорошую речь: объективность, ясность, образность, целенаправленность, повышение внимания, повторение, неожиданность, смысловая насыщенность (различная), лаконизм (краткость) и , не в последнюю очередь, юмор ( и его разновидности, такие, как острота и ирония).

Объективность

Объективность означает прежде всего максимально воз­можную степень правдивости и непредвзятости. Каждому оратору рекомендуется прочитать серьезное и тем не менее всем понятное высказывание Карла Ясперса* о софистике и сущности сообщения в его книге «Об истине».

Объективность означает глубоко согласованное, обус­ловленное существом дела, соединение содержания и фор­мулировок речи, что не исключает элегантной отделки.

Сегодня мы предпочитаем в противоположность ан­тичной риторике «объективность , которая не нуждается ни в золотом шаблоне, ни в вычурности» (Науманн). Па­фос чаще всего лишь фальшивая монета чувства. Упор на чувства что-то скажет слушателю лишь в том случае,

" Jaspers К. Von der Wahrheit. Philosophische Logik, Bd. 1, Munchen, 1947.

если есть желание выразить или возбудить личное и ис­креннее сочувствие. С пафосом не говорят о цене сыра или выращивании кактусов.

Ни один оратор не позволит себе вообразить, что он абсолютно объективен и правдив. Мы все ошибаемся; мы намерены прикладывать много усилий, чтобы избежать ошибок. Наше знание, даже самое основательное, оста­ется несовершенным. Кроме того, объективность харак­теризует сведения, которые я доношу до слушателей: что именно является констатацией фактов и взаимосвязей, а что - личным мнением и оценкой (например, объектив­ное утверждение: Гамбург лежит на Эльбе. Оценка: Гам­бург является самым красивым немецким городом).

Ясность

Старое правило утверждает: оратор должен говорить так, чтобы его не только можно было понять, но и не­возможно было не понять. В ясной и четкой речи нет места какому бы то ни было недоразумению. (Мольтке в 1870 г. своим офицерам сказал: «Приказ, который может быть неправильно понят, всегда и понимается неправиль­но». Это справедливо также и для утверждений, выска­зываемых в речи.)

Теодор Хеусс стремился лишний раз просмотреть на­броски речей, чтобы упростить формулировки, если они казались ему высокопарными. Этот процесс он называл «избавлением от Хеусса», как об этом сообщает его пле­мянница Нанна Фрейлингхаус в рассказах о Хеуссе. Правда, нередко неясность даже входит в «систему» ора­тора. К сожалению. Иногда умалчивают или говорят не­ясно, потому что хотят скрыть свое истинное мнение. Фридрих Науманн сказал о «сбросе балласта»: «Сбрасы­вать нужно все, что не соответствует ясному мышлению, хотя подлежащее сбрасыванию может быть очень привле- кательным. Отсекайте все, что трудно понять слушате- лям. При этом не слишком дорожите своими собственными пристрастиями. Ведь оратор говорит не для себя, a для других».

«Непонятное» не означает исполненное глубокого смысла. Пауль Хейсе иронически рекомендует: «Учитесь упражняться в тех уловках, которые вам обеспечат успех; в мелких местах нужно мутить, чтобы думали: вода глубока».

Многие недоразумения возникают из-за путаницы в понятиях. Некоторые слова и понятия многозначны*

их мы уточняем с помощью определений.

Пример многозначности слов: понятие «демократия» по-разному понимается в Западной и Восточной (народ­ная демократия) Германиях. Если в дискуссии каждый участник не представит свое определение, то дальнейшее обсуждение вопросов неплодотворно, так как неясны ос­новные положения.

В основе некоторых недоразумений — многозначность употребляемых слов. Поразительный пример приведем из событий последней мировой войны: английский министр Антони Идеи во время выступления по радио сердито от­бивался от обступивших его фотографов со словами: «Don't shoot, please!», что, означало: «Не фотографируй­те именно теперь, когда я должен сосредоточиться»(shооt - стрелять, фотографировать, прим. перев.). На следующее утро немецкое радио, торжествуя, сообщило, что на Иде-на, английского военного министра, было совершено

• Многозначность, или полисемия -наличие у слова нескольких значе­ний. Основное значение слова называется прямым, другие значения — переносными.

На п р и м е р: окно1. Отверстие в стене здания, и также рама со стек­лом; 2. (перен.) Просвет, отверстие в ч.-л. Окно между тучами; 3. (пе-рен.) Время между занятиями, ничем не занятое в расписании. Окно между лекциями. Многозначность как средство выразительности ши­роко используется в поэтической, публицистической и художествен­ной литературе: см. Современный русский язык.: Учебник/ А. Б. Ани­кина, Ю. Б. Бельчиков, В. Н. Винокуров и др.; Под. ред. Д. Э. Розен-таля. Ч. 1. Изд. 2-е. - М.: «Высшая школа», 1976.

Мы опять и опять констатируем: при многоз­начности слов мы невольно выбираем те значения, кото­рые соответствуют нашим субъективным желаниям. Само собой разумеется, что для ясности речи существенна ло­гика. Мы обращаем внимание на логическое соединение деталей и основных положений, равно как и на кристаль­ную ясность выражения.

Что касается ясности и понятности, то риторические возможности многих преподавателей высшей школы ос­тавляют желать лучшего.

Лекции одного преподавателя химии из Риги студен­ты плохо понимали. Он говорил невнятно, путано, растя­гивая слова так, что слушатели приходили в отчаяние. Его преемником, напротив, был блестящий оратор и педагог. После первой же лекции один польский студент заметил: «Надо отдать должное новому профессору: химия сама лезет в голову!»

В письме студента Й. Б. Германна к приятелю Жану Паулю так рассказано о знаменитом профессоре мате­матики Геттингенского университета Абрахаме Готтхельфе Кэстнере (1719 — 1800). «Доброжелательность своих слушателей он поддерживал своеобразным образом. Кэстнер - человек старого закала. Его лекции никто не хва­лит, потому что для тех, кто математику понимает, они слишком пространны, а для начинающих — слишком тя­желы, он использует строгие методы доказательства, что­бы сделать понятными арифметические или геометричес­кие определения, и, разумеется, продолжает это до тех пор, пока сам не устанет. Поскольку сам он понимает, но пре­поднести математический метод в занимательной форме не может, то усердно заботится о том, чтобы на столах ле­жало определенное количество книг (ведь не все слушате­ли могут (!) разогнать скуку во время его лекций). Это, например, могут быть книги басен с гравюрами на меди, описания путешествий, Вергилий с гравюрами на дереве и многое тому подобное...»

Образность

«Образное представление — фундамент всех позна-ций» — так написано в 9 письме Песталоцци «Как Гер­труда учит своих детей». Это справедливо не только в от­ношении детей, но и взрослых.

Точным, но малонаглядным образом философ Кант определяет значение образного представления: «Мыш­ление без содержания пусто, образное представление без понятия слепо. Следовательно, необходимо создавать свое понятие, сообразуясь с чувственным ощущением, то есть в наглядном представлении соотносить поня­тие предмету, а это означает — приблизить образное пред­ставление к понятию». Англичане, например, склонны к образной манере речи, они приводят сравнения, опи­сания и т. д.

Следующее средство представиться слушателям и вну­шить им доверие — дать беглые сведения о себе самом, которые оратор скупо роняет в речи тут и там. Короткие истории, связанные с лично пережитым — излюбленные приемы в речах британских государственных деятелей. В известной мере подход основан на чрезвычайном инте­ресе британской общественности к личной жизни дей­ствующего лица (Хуго Фишер).

Французы больше любят кристальную ясность раци­онализма. Мы, немцы, в нашей манере речи тяжеловес­ны и абстрактны в большей степени, чем наши западные соседи. (Специалист по эстетике Вишер в забавной ма­нере наглядно показывает суть различных языков. По его мнению, французский язык напоминает ликер и биск­вит, итальянский — красное вино и апельсины, голлан­дский - «настоящую селедку», а немецкий - хороший ржаной хлеб и пиво.)

Старания многих немецких ораторов в этом отноше­нии совершенно очевидны: «Как я мог сказать так — на­спех, предельно непонятно, отстраненно, высокомерно и тяжеловесно»? (Веллер).

♦ В хорошей и действенной речи отвлеченные иобраз­ные мысли соединены друг с другом. Речь, состоящая из сухих слов и бесцветных выраже­ний, скучна и пресна, как несоленый суп. Как правило, речь развивают от наглядного представления (образ, сравнение, рассказ и так далее) к понятию. Абстрактные понятия без фундамента образов редко остаются в памя­ти. (Польский политик Циранкевич в 1956 г. выступил против сталинистов, которые не выясняли причины нару­шений, а искали виновных. Он сказал: «Если кто-то боит­ся малярии, то должен не комаров ловить поодиночке, а осушить болото».

Наглядны характерные детали; абстрактны в сравне­нии с ними суммирующие обобщения. Прежде всего нуж­но запастись цифрами. Никто не может удержать в па­мяти дюжину чисел, но это удается, если представить их ,- наглядными. «Хотя нет нужды удерживать в памяти ма­лейшие детали, как при утомительном счете, однако речь без определенных деталей недейственна и тускла», — кон­статирует Гамильтон. С помощью выразительных средств динамичным и жизненным предстает самый сухой и скуч­ный материал. Для оратора также справедлив рецепт Во­льтера: «Умелый повар даже из самой жесткой подошвы приготовить вкуснейшее блюдо».

Целеустремленность

Оратор постоянно думает о том, что нужно достичь главного пункта. Каждая речь, а особенно речь с выра­жением мнения, достигает кульминации в «целевом пред­ложении» или в небольшом числе выражений, содержа­щих основные мысли.

♦Целевое предложение и эти выражения должны мно­гократно повторяться в одной и той же, а также в различных формулировках. Формулировки целевых и ключевых предложений должны легко запоминаться.

«Нельзя слишком многого желать от одной речи! Мысль, которая запечатлена в памяти, лучше пятидеся­ти, которые в одно ухо вошли, а в другое вышли. Лучше крепко вбить один хороший гвоздь, чем слабо воткнуть дюжину канцелярских кнопок, которые выскочат в те­чение часа» (Спэрджен).

Диалог после доклада:

- Как долго говорил оратор?

- Два часа.

— И о чем он говорил?

— Этого он не сказал...

Каждая речь содержит несколько «красных мест», которые остаются в памяти слушателя. Действие хорошей речи не исчерпывается одним мгновением: порой она волнует людей долгое время. Мы концентрируем внима­ние на важнейшем, характерном и опускаем все несущес­твенное. Вычеркиваем все, что мешает главному. Ничего нет хуже, чем обременительный груз мыслей, которые слушатель не в состоянии переработать. Non multa, sed mul-tum dicere — немногим, но многое сказать.

Повышение напряжения

Оратор не просто сообщает факт за фактом, одну фра-' зу сменяет другой, но настраивает речь на повышение на­пряжения. Мы заботимся о напряжении и кульминации; при разработке речи мы посвящаем им особое внимание: кульминационный пункт должен быть хорошо сформу­лирован заранее. Повышение напряжения в речи внутренне обусловлено и органично, а не внешний и «рас­считанный на успех прием». ♦Повышение напряжения является первым формати-, рующим параметром речи. Стремятся к более кру­тому подъему напряжения — от вступления до заклю­чения. Лидер французских социалистов Жан Жорес говорил настолько увлекательно, что однажды даже стенографи­стки забыли записать его речь.

Но что сделать, если слушателям скучно? Что посо­ветовать? Вот как поступил Хрущев. В 1964 г. в Дании на официальном приеме он прикрепил крохотный радио­приемник на отворот пиджака датского премьер-минис­тра Крага, а в уши воткнул ему миниатюрные устройства для воспроизведения звука. Краг услышал музыку. Хру­щев: «Это хорошо, если на официальных торжествах во время речей скучно». Краг остроумно ответил: «Все же я не хотел бы им воспользоваться сегодня вечером, когда Вы будете говорить».

Повторение

♦Повторение оратором основных мыслей имеет боль­шое значение, так как содержание речи слушатель запоминает.

Речь должна быть, как алмаз, который рассматрива­ют, медленно поворачивая в руках. При этом суть сохра­няется, изменяется только внешность (варианты основ­ных мыслей). Подумаем о том, что оратор затратил мно­го трудов и усилий, чтобы содержание речи ясными де­талями и связями дошло до сознания слушателей. Слушателей же мы считаем способными на непосильный труд справиться со всем этим за один час. Выступая, мы долж­ны помочь им, используя не только выразительные сред­ства, но и многократное повторение существенного. Ис­кусное повторение способствует более глубокому внед­рению высказываемых мыслей в сознание слушателя.

Неожиданность

Признаком искусного в психологическом отношении стиля речи является оправданная по смыслу, но неожи­данная и нетрадиционная связь деталей. Например, мы связываем факты самым неожиданным образом.

♦ Неожиданность являетсяфактором, повышающим напряжение.

Но мы не смешиваем эффект неожиданности с фабри­кацией сенсаций. Серия чрезмерно обостряющих внима­ние «шоков» действует на большинство слушателей отталкивающе.

Смысловая насыщенность

Оратор обращает внимание на смысловую насыщен ность речи: в разных частях речи она различна. Матери­ал, постоянно концентрируемый в тесном временном отрезке, да к тому же, возможно, еще и нелегкий для пони­мания, не будет воспринят слушателем. (Особенно сле­дует предостеречь от избытка цифровой информации «из лучших побуждений»!) Вниманию слушателей дается передышка. Поэтому мы меняем манеру речи: она то насы­щена информацией, то разрежена. Ни в коем случае нельзя каждое предложение нагружать «тяжелой для слу-шателя пищей»; в этом случае речь легко становится со бранием головоломок.

♦ Нельзя сложные понятия давать концентрированно. На то, что мне ясно может быть после длительного

обдумывания, слушателю требуется время.

Лаконизм (краткость речи)

Это очень важная глава. «Тайна скучного состоит в том, чтобы сказать все»(Вольтер). В одном докладе мы никогда не исчерпаем нашу тему, а только исчерпаем тер­пение наших слушателей. Совет Лютера молодому про­поведнику: «Коль поднимаются, да рот пошире откры-вают, то люди уши затыкают. За четверть часа напропо- ведуют гораздо больше, чем сделают за 10 лет. Если по­чувствовал, что люди слушают прилежнее, тут же закан­чивай свою проповедь. Вот тогда у тебя будут слушате­ли». Лютер отвергал риторику, как стремящуюся искусно приукрашивать дела словами. Он выступал против многословного краснобайства и в одной застольной речи сказал: «Если занимаются риторикой и употребляют мно­го слов, не имея фундамента, значит, за этим ничего нет, это только разукрашенная вещь, вырезанный и размале­ванный идол».

Различие между скупой на слово диалектикой и мно­гословной риторикой Лютер показал на следующем при­мере: «Диалектика говорит: дай мне есть; риторика гово­рит: я весь день шла трудной дорогой, я устала, больна, голодна и так далее, мне нечего есть; дай мне хоть кусочек мяса, хорошо прожаренного, дай мне выпить кружку пива».

Марк Твен рассказал: однажды ему так понравился миссионер-проповедник, что он решил пожертвовать ему доллар. Проповедь длилась уже час, и Марк Твен пони­зил свое подаяние на половину доллара. Проповедь про­длилась еще полчаса, и он решил, что не даст ничего. Когда священник спустя два часа наконец закончил, Марк Твен взял доллар с тарелки для подаяний, чтобы компенсировать свою потерю времени.

Древние спартанцы были врагами многословия. Од­нажды в голодное время посланец другого города долго просил мешок зерна. Спартанец отказал ему: «Мы забы­ли начало твоей речи, а потому не поняли ее конца».

Второй посланник показал пустой мешок и только сказал: «Вы видите: он пуст; пожалуйста, положите в него хоть что-нибудь». Спартанец исполнил желание, но не без поучения: «В следующий раз говори короче. Что ме­шок пуст, мы видим. О том, чтобы его наполнить, мо­жешь не упоминать».

«Берегись многословия!» Это последнее высказыва­ние справедливо и сегодня. «Чтобы быть скупым на сло­ва, нужно овладеть полнотой понимания. Но эта полно­та достигается долгим упорным размышлением, которое предки называли медитацией»(Науманн).

♦ «Истинное красноречие состоит в том, чтобы ска­зать все, что необходимо; но сказать только то, что необходимо» (Ларошфуко в своих «Максимах»).

Многословие равнозначно скуке. Самая сокруши­тельная критика речи, какую я знаю, заключена в одном предложении: «Доклад начался в восемь, когда в один­надцать я взглянул на часы, была половина девятого» Скучного оратора не ценили никогда и нигде. «Дорогой друг, — ехидно сказал политический противник чрезмер­но молчаливому Шефтсбери (1671—1713). — Вы не рас­крыли рта ни на одном заседании парламента!» «Вы оши­баетесь, дорогой друг, - парировал Шефтсбери невозму­тимо. — Пока вы говорили, меня одолевала зевота».

Из Аргентины сообщали (1962) , что политик Луис Мигель вызвал одного врача на дуэль — драться на саб­лях. Причина: Мигель узнал, что медик прописывал сво­им пациентам его речи в качестве снотворного.

У одного британского премьер-министра во время скучной речи закрылись глаза. Оратор: «Мне кажется, до­сточтимый премьер-министр заснул». Тот медленно от­крыл глаза и тяжело вздохнул: «Как бы я хотел, чтобы так и было».

И сегодня в некоторых странах практикуются усып­ляющие длинные речи. На партийном съезде христианс­ких демократов в январе 1962 г. в Неаполе секретарь партии Моро говорил в течение шести часов. Рекордсме­ном «долгих речей» в Германии стал депутат Антрику: в 1911 г. в рейхстаге он держал восьмичасовой ораторс­кий день. Но потом этот рекорд побил его австрийский коллега Лехер, который «без точек и запятых» в рейх­стаге на земле прекрасной Вены говорил в течение 14 часов. Чтобы избежать дальнейших рекордов, ограничи­ли время выступления.

Говорят, скорее всего шутливо: оратору позволено го­ворить обо всем на свете, но только не больше часа. И евангелист Матфей предупреждает, цитируя речь

Христа к фарисеям: «Говорю же вам, что за всякое праз­дное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день страшного суда» (Матф. 12, стих 36).

Можно говорить гораздо короче и выразительнее, чем мы думаем. Речь не должна подменять книгу. Мы легко вкладываем в речь слишком многое. Длинная речь не всегда результат многословия оратора, но очень часто — результат недостаточной подготовки.

«Это письмо длиннее обычного, потому что у меня не было времени сделать его короче», — признался однажды другу Паскаль. Вместо «письмо» зачастую можно сказать «речь».

И подумайте при составлении речи о старой театраль­ной мудрости: то, что вычеркнуто, провалиться не может.

«Говори кратко!» — так написано в кабинках для теле­фонов. Это напоминание следует не только вывешивать в залах заседаний, но и принимать во внимание самым се­рьезным образом.

Юмор, остроты, ирония

Священник-доминиканец Рохус Шпикер пишет, что некоторые люди используют серьезность как фальшивую бороду, для маскировки, и продолжает: «В красном слов­це, которое проскользнет в разговоре, заключено боль­ше ума и сердца, чем в иной вычурной фразе, сакрамен­тальная ценность которой — лишь декорация.

♦ Острота освещает глубже, чем трагическая серьез­ность.

Фраза, брошенная со смехом, может беззвучно пла­кать. Конечно, нам, немцам, постичь это трудно. Итак, пожалуй мы и дальше будем искать мудрость за фальши­вой бородой»,

Шпикер совершенно прав: часто мы стараемся решить проблему слишком односторонне — с помощью намор­щенного лба и напряженной серьезности. Во время речи

(разумеется, не надгробной) прямо-таки необходимо, чтобы слушатели могли улыбнуться или как следует пос­меяться. Юмор и остроты будоражат и оживляют, если они не слишком натянуты.

♦Юмор и шутки особенно необходимы, когда трудные места речи уже позади.

После тяжелых пассажей слушателям нужно перевес­ти дух, лучше всего с веселой шуткой, «причем при смехе важны и внутреннее веселье и внешнее освежающее дей- ствие благодаря дополнительному кислородному обме­ну» (Эндрес). «Смех — выражение некоторой приятнос­ти ощущений» (Буш). Имеется, например, протокол речи Бисмарка, в котором не раз отмечено «оживление в ауди­тории».

Юмор, в основе которого сердечность, несомнен­но эффективнее, чем острота, основанная на интеллек­те. «Острота доказывает не более, чем остроту ума, в юморе проявляется избыток душевности» (Вильгельм Пиндер). Людвик Райнерс описывает различие меж­ду остротой и юмором следующим образом: «Острота высмеивает, юмор смеется. Острота умна, юмор полон любви. Острота сверкает, юмор излучает тепло. Острота разоблачает несовершенство мира, юмор помогает нам преодолевать его».

Юмор - лучшая приправа к горькой действитель­ности, чем сухость и конструктивность. Один анекдот может охарактеризовать человека лучше, чем целая биография. «В трех анекдотах можно дать образ челове­ка» (Ницше). Только анекдоты не просто кое-где вста­вить в речь, как это бывает, но заранее обдуманно запла­нировать. Острые пункты речи также должны быть тщательно отточены.

Нередко смешат нечаянные шутки. Их причиной яв­ляется способ выражения, вызывающий недоразумение. Два примера из недавнего времени: Федеральный министр почтовой связи Штюклен в бундестаге провозгла­сил, вызвав общее веселье: «Die ledigen Postbeamtinnen liegen mirganz besonders am Herzen.» (игра слов: меня осо­бенно тревожат вакансии для почтовых служащих-жен­щин мне особенно по сердцу холостые почтовые слу­жащие-женщины).

Политик в области культуры Пауль Микат сказал в дюссельдорфском ландтаге в речи о проблемах школы: «Холостяки, как известно, не имеют детей...» Смех депу­татов. Микат: «Господа, вы смеетесь преждевременно, я хотел сказать..., которых бы они посылали в школу!» За­частую в парламентской жизни шутки смягчают напря­жение. «Не правда ли, господин Реннер, если вы придете к власти, то вы меня повесите, — сказал однажды Аде-науер известному коммунисту. Тот на это: «Конечно, гос­подин Аденауер, но со всем почтением».

Едкая ирония, безжалостная насмешка, злой сарказм не /всегда применимы. Кто не знает эти небрежно бросаемые недосказанности, вызывающие смех друзей и бешенство противников? «Господин министр, я только что услышал Вашу речь, однако теперь шутки в сторону...»; или (из речи адвоката перед судом): «...если мы откажемся от какой бы то ни было логики и примем во внимание только мнение прокурора...» Вот один политик кричит своему оппоненту: «Если Вы соглашаетесь со мной, я чувствую, что я сказал что-то неверное». Это все может быть очень остроумным, но иной раз действует даже разрушительно, так как легко уводит от конструктивных положений.

Но находчивость в импровизации действует как осве­жающий бриз.

Ирония и насмешка особенно действенны, когда ора­тор подвергает им и себя самого. Отпускать шутки на свой собственный счет означает действовать, управляя собой, (например, это может быть рассказ о комической или не­ловкой ситуации, участники которой смешны слушате­лю. Что-нибудь в этом роде понравится любому).

Существенным элементом многих речей является вы­полнение доказательств. Я проработал эти вопросы в моей книге «Школа дебатов»*

3.1.4 Стиль речи — стиль письма

Одно старое изречение гласит: «Это противный недостаток, Если человек говорит, как книга. Ведь хорошо читается любая книга, Которая говорит, как человек».

Современный литературный немецкий язык вначале был письменным**, а не разговорным языком. Сегодня нас иногда раздражает канцелярский стиль, безгранично рабо­лепный, напыщенный, вычурный, неестественный. Время от времени он очень обесцвечивает разговорный язык, дей­ствуя не в его пользу. «Нельзя забывать, что первична уст­ная речь, а письменность — это вспомогательное средство, которое преодолевает непостоянство звучания речи» (Хрис­тиан Винклер).

Английский парламентский деятель Фокс обычно спра­шивал своих друзей, если они читали его опубликованные выступления: «Речь читалась хорошо? Тогда это плохая речь!»

«Некоторые удивительно хорошо прозвучавшие речи, прочитай мы их на следующий день в газетах или в парламентских протоколах, сгинули бы в прахе забвения» (Хайнц Кюн). Карл Маркс, например, обладал большой остротой мышления, но не был хорошим оратором. «На­писанное» может быть насыщенным по смыслу; в край­нем случае, если мысль неясна, можно повторить чтение. «Речь — не письмо» — кратко и твердо сказал специалист по эстетике Ф. Т. Вишер.

Речь не тождественна тексту, который произносит оратор, так как речь воздействует на слушателя не толь­ко содержанием и формой, но всей манерой выступле­ния. Речь взаимодействует между оратором и слушате­лем; создается для определенного мгновения и направ­лена на определенный состав слушателей. Сама по себе написанная речь действует как еда, о которой только что рассказано.

* Lemmermann H. Schule der Debatte. Miinchen, 1986. P. 3.1-3.2.

** В 12-13 в. в Германии в разговорной сфере преобладали диалекты, в письменной - господствовала латынь. Все делопроизводство, го­сударственное управление, деловая переписка осуществлялись на ла­тыни. Постепенно (к 17 в.) немецкая письменность (смешанный в диалектном отношении вариант литературного письма) вытесняет латынь. Формирование современного литературного языка завер­шается к 19 в. На основе сценического произношения вырабатыва­ются произносительные нормы «правила» и создаются нормативные словари немецкого языка.

Следующий обзор выражает некоторые различия меж­ду звучащей речью и речью записанной.

Звучащая речь

• Действие через содержание и выступление
• Ограничение в отборе фактов и мыслей
• Редакция ключевых слов с возможностью их вариации, (остается пространство для спонтанных идей; фиксируются только обороты, требующие особой точности
• Больше повторений и обобщений, чем в «письме», так как у слушателя нет возможности навести справки.
• Зависимость от момента произнесения

Записанная речь

• Действие только через содержание

По возможности полное и

и законченное выражение

замысла

• Однократная и точная

фиксация; предельная

стилистическая шлифовка

• Большее напряжение в манере изложения; меньше повторений и обобщений, так как у читателя есть возможность навести справки. «Написанное» читатель имеет в своем

речи; однократное исполнение.

• Обращается в первую очередь к определенному обществу

распоряжении, так как оно не связано со временем и однократностью исполнения. Обращается в первую очередь к неопределенному читателю.

(Впрочем: сегодня, напротив, письменная речь заим­ствует многое прежде всего от устной речи. Спонтанная, гибкая и оживленная устная речь может быть плодотвор­нее, чем зачастую сухой и безжизненный текст.)

3.2 О структуре (план речи)

Иоганн Готтфрид Гердер писал (в 45-м теологичес­ком письме): «Я охотно прощаю все ошибки, кроме оши­бок в последовательности частей речи». И Шопенгауер констатирует: «... немногие пишут так, как строит архи­тектор, который заранее составляет план и продумывает все вплоть до деталей, большинство же, напротив, дей­ствуют будто играют в домино». Это точно. При игре в домино кости кладут так, как они подходят в данное мгновение, без обозрения возникающего строения как целого. Многие ораторы также поступают с частями сво­их речей. К сожалению.

Никто не строит дом без плана. И речь никто не стро­ит без разработки ее структуры. Речь - не сумма деталей, у нее продуманная внутренняя структура.

Мы различаем два аспекта структуры: план (основ­ная структура) и план деталей. Для речи справедливо то же, что Рудольф Энгельгардт сказал в своей книге «Весе­лый экзаменационный молитвенник» (Эссен, 1962): «Книги с малым числом разделов подобны плохо провет­ренной комнате. Они вызывают заболевания органов дыхания». А также: «В них - бес высокомерия. Мол, мне, автору нет нужды оглядываться на моего читателя».

Уже тогда, когда мы собираем материал и производим его отбор, мы с «величайшим старанием» заботимся о его наилучшей структуре. Это редко удается с первого раза. Постоянно обдумывают возможность улучшения струк­туры. Схемы, которая подходила бы для всех речей, не су­ществует. Но следует соблюдать некоторые принципы.

Построение деталей должно быть:

• логически правильным и искусным с точки зрения психологии;

• обозримым;

• продуманным в отношении увеличения напря­жения.

• Соблюдаем в речи и в плане известное правило трех частей (введение — главная часть — заключение).

Введение является одновременно настройкой на слу­шателей. Основной отрезок речи образует главная часть (главная тема и «ключевые мысли»; объяснение, пример, следствие, доказательство). Заключение содержит обзор, кульминацию, окончание.

Хотя мы не ставим вопрос, как это делали в древнос­ти, однако во многих случаях для речей с выражением мнения очень полезным показал себя следующий план (следуя Р. Виттзаку).

Введение и главная часть должны дать ответ на сле­дующие четыре вопроса:

Введение.

1. Почему я говорю?

Главная часть.

2. Каково существующее положение («Что было, что есть?»)

3. Что должно быть вместо этого?

4. Как можно изменить существующее положение? Заключение содержит побуждение к действию: идти путем, о котором узнал оратор, и таким об­разом изменить существующее поло­жение.

Разрабатывая структуру, думают о возможности эф­фективного воздействия главных мыслей на слушателя. Если их несколько, то каждой из них отдельно мы посвя­щаем отрезок речи, после чего соединяем отрезки друг с другом.

(Руссо полагал, что только любовные письма позво- лительно начинать, еще не зная, что собственно сказать; в таком случае их можно и заканчивать, не очень думая о том, что сказано).

Мы выделяем отдельные части нашей речи, однако пе­реходы не должны быть внезапными. При наличии взаи­мосвязанных частей обеспечивается плавность перехода от одной части к другой. Если тем много, слушатели бу­дут признательны, если сообщим, какие темы мы рас­сматриваем. Квинтилиан сказал, что такие объявления действуют, как придорожные камни; они указывают пут­нику, сколько ему предстоит пройти.

♦ Подумайте: высокая степень эффективности речи зависит от искусной организации ее структуры.