Риторика означающего: поэтика одежды

Теплый теплый сапожок.

I. «ПОЭТИКА»

17.1. Материя и язык

Описание одежды (означающее вестиментарного кода) может быть местом риторической коннотации. Специфика этой риторики обусловлена материальной природой описываемого объекта, то есть одежды; она характеризуется своеобразной встречей материи и языка — и вот такую ситуацию мы и будем называть поэтикой. Конечно, язык может накладываться на материю и без всякой «поэзии»; по крайней мере, так проис­ходит во всех денотативных высказываниях - какую-нибудь машину можно технически описать через простую номенкла­туру ее деталей и их функций; это чистая денотация постоль­ку, поскольку описание сохраняет функциональный харак­тер, составляется в целях реального пользования (для пост­роения или применения машины), но если техническое описа­ние оказывается лишь своеобразным зрелищем себя самого и представлено как сигналетическая копия той или иной родо­вой категории (например, в пародии или романе), то имеет место коннотация и возникает «поэтика» машины; пожалуй, подлинным критерием денотации именно и служит транзи­тивность языка; а его нетранзитивность (или лжетранзитив­ность, или же рефлексивность) обозначает коннотацию; пре­вращение в поэзию происходит тогда, когда реальная функ­ция подменяется зрелищем, даже если это зрелище прикры­вается видимостью функции. Итак, при всяком нетранзитив­ном (непродуктивном) описании возникает возможность не­которой поэтики, даже если эта поэтика и не следует эстети-

ческим ценностям; ибо при описании материального пред­мета, не преследующем цели его построить или пользовать­ся им, приходится связывать качества его материи с каким-то вторичным смыслом, обозначая себя самого через при­писываемую ему категорию «заслуживающего упоминания»; во всяком нетранзитивном описании заложено некоторое воображаемое. Каково же это воображаемое в описаниях модного журнала?

17.2. Редкая и скудная риторика

Можно ожидать, что одежда окажется превосходным поэтическим объектом: во-первых, потому что в ней с вели­ким разнообразием используются всевозможные качества материи - субстанция, форма, цвет, ощутимость фактуры, движение, устойчивость, блеск; во-вторых, потому что она касается тела, функционирует как его замена и одновре­менно маска, а потому бесспорно служит объектом очень сильных психических инвестиций; эта предрасположенность одежды к «поэзии» подтверждается частотой и высоким качеством ее описаний в литературе. Если же рассмотреть высказывания, которые посвящаются одежде в журналах, то сразу же приходится констатировать, что Мода не ис­полняет поэтического проекта, возможного в силу ее пред­мета; что она не дает никакого материала для психоанализа субстанций; что коннотация здесь не отсылает к работе во­ображения. Во-первых, во многих случаях означающее пер­вичной системы (то есть одежда) дается здесь вообще вне всякой риторики; вещь описывается в форме простой но­менклатуры, лишенной коннотаций, полностью исчерпыва­ется планом денотации, то есть собственно терминологичес­ким кодом; в таком высказывании, как свитер и капюшон -одежда для шале, одежда сводится к утверждению двух видовых категорий¹. Подобные дефектные случаи свидетель­ствуют о любопытном парадоксе: Мода менее всего литера-турна на уровне собственно одежды, как будто, столкнув­шись со своей реальностью, она получает тенденцию к объек­тивности и оставляет роскошь коннотации на долю внешне­го мира, то есть всего иного по отношению к одежде; здесь

' Правда, на уровне означаемого (внешнего мира) или значения все же может оставаться «немного риторики»; в данном случае шале (означа­емое) несет в себе социальную коннотацию - досуг и роскошь, - а отры­вистый паратаксис наводит на мысль о некоей самоочевидной истине.

перед нами первый признак принудительного влияния, ока­зываемого на систему Моды денотацией, - тенденция Моды денотировать одежду вызвана тем, что при всей своей уто­пичности она все же не отказывается от проекта некоторого дела, то есть от известной транзитивности языка (она дол­жна побуждать людей носить данную одежду). Во-вторых, когда в Моде появляется риторика одежды, она всегда скуд­ная; это значит, что метафоры и обороты, образующие ри­торическое означающее одежды, если и имеются, то опре­деляются не великолепными качествами самой вещи, а сте­реотипами, заимствованными из вульгаризированной лите­ратурной традиции, - либо игровыми рифмами (precieux, nuageux, vaporeux, lesjupons [нижние юбки - жеманные, ту­манные, воздушные]), либо избитыми сравнениями (поясок тонкий, как нитка); словом, вся эта риторика - банальная, то есть малоинформативная. Можно сказать, что всякий раз, когда Мода берется коннотировать одежду, выбирая между «поэтической» метафорой (исходящей из «выдуман­ного» качества материи) и метафорой стереотипной (исхо­дящей из автоматических привычек литературы), она отда­ет предпочтение последней; ничто так не подходит для по­этической коннотации, как ощущение тепла, - Мода же пред­почитает строить его коннотацию на возгласе продавца пи­рожков (Теплый-теплый сапожок\У, используя при этом всего лишь банальнейшую «поэзию» зимы.

17.3. Денотация и коннотация: смешанные термины

Редкость и скудость риторической системы на уровне оз­начающего объясняются постоянным давлением денотации на описание одежды. Это давление с очевидностью осуществля­ется всякий раз, когда Мода располагается как бы между тер­минологическим и риторическим уровнями, как бы не в силах сделать между ними выбор, когда каждый риторический эле­мент речи наполняется каким-то сожалением о терминологии или искушением ею; причем таких случаев очень много. Вза­имовключение двух систем происходит в двух пунктах — в некоторых вариантах и в смешанных прилагательных, как мы назвали это явление². Мы уже показывали бегло, что некото­рые варианты, хоть и принадлежащие к системе денотации

' В оригинале обыгрываются созвучные по-французски «сапожки» [les botillons] и «каштаны» [les matrons]. - Прим. перев. ² См. выше, 4, 3.

или, по крайней мере, относимые к перечню элементов пер­вичного кода (поскольку они связаны с вариациями вестимен-тарного смысла), обладают известной риторической значимо­стью: например, существование вариантов маркированности или регуляции фактически зависит от чисто терминологичес­кого выражения, так что их было бы трудно специфически «выразить» в реальной одежде (а не в одежде-описании); сло­весная природа предрасполагает их к риторике, хотя они и не могут оторваться от плана денотации, располагая означаю­щим, которое принадлежит к вестиментарному коду. Что же касается смешанных прилагательных, это все те прилагатель­ные, которые в системе языка обладают одновременно мате­риальным и нематериальным смыслом, - например, малень­кое, блестящее, простое, строгое, шуршащее и т.д.; своим ма­териальным смыслом они принадлежат терминологическому уровню, а своим нематериальным смыслом - уровню ритори­ческому. В маленьком (уже проанализированном в других местах)¹ границу между двумя системами определить легко, потому что денотативный смысл слова непосредственно зани­мает место в парадигме, принадлежащей к вестиментарному коду (варианте величины); а вот такие прилагательные, как милое, доброе (добрый дорожный плащ), строгое, принадле­жат к плану денотации лишь приблизительно: милое включа­ется в смысловую область маленького, доброе — в область толстого, а строгое - в область гладкого (без украшений).

17.4. Означаемые-означающие

Давление денотации осуществляется и в другом пункте системы. Некоторые термины могут рассматриваться одновре­менно как означаемые и означающие; в высказывании мужс­кой свитер мужской является означаемым, поскольку сви­тер знаменует собой реальную мужественность (область внеш­него мира), но это также и означающее, поскольку стертость мирского смысла позволяет термину характеризовать просто определенное состояние одежды. Здесь перед нами диахрони­ческое явление, которое уже не раз приходилось отмечать выше: некоторые виды одежды функционируют как бывшие означаемые, «окаменевшие» до состояния означающих (спортивная рубашка, туфли Ришелье); смешанное прилага­тельное нередко знаменует собой исходное состояние этого процесса, тот неустойчивый миг, когда означаемое вот-вот

¹ См. выше, 3, 11; 4, 3.

«сгустится», затвердеет и станет означающим: мужское - это означаемое до тех пор, пока мужественность является более или менее отклоняющимся качеством женского костюма; но если маскулинизация данной вещи институционализируется (хотя и не станет полной - ведь для образования смысла дол­жна оставаться возможность выбора между мужским и женс­ким)¹, то мужское окажется столь же «непрозрачным» при­знаком, как и спортивное; в качестве чистого означающего оно станет особой видовой категорией одежды; между проис­хождением термина как означаемого и его превращением в означающее имеется своеобразное диахроническое колебание². И вот такая «окаменелость» означаемого, его превращение в означающее с неизбежностью направлено в сторону некото­рой денотации, поскольку тем самым система незаметно пре­вращается из инертной эквивалентности (означающее = озна­чаемое) в терминологическую номенклатуру, которая уже го­това к использованию в транзитивных целях (для пошива вещи). Признавая давление денотации на вестиментарную часть своей системы (или, по крайней мере, делая возможным тес­ное взаимопроникновение риторического и терминологичес­кого уровней), Мода вспоминает о том, что должна помогать в пошиве вещей - хотя бы утопически. Отсюда скупость и уклончивость ее риторической системы, когда она затрагивает одежду как таковую.