Голосовые и кинетические средства воздействия 9 страница

§101 Речь-критика

§ 101. Критика — это выступление, содержащее обсуждение и оценку общественно значимого события, совершенного конкретным человеком (людьми) с целью обнаружения и выправления недостатков. В качестве общественно значимого события могут выступать решения компетентных органов, поступки политических деятелей, должностных лиц и т. п. Здесь с чисто объективистской позиции несогласия с идеями и событиями (что имело место в возражении и опровержении) мы обращаем внимание на фигуру пропонента. Хотя и в этом жанре желательно говорить только о деле, не переходя на личности, критиковать поступки, а не человека. Критика в отличие от заявления не требует предъявления четкой собственной позиции; в отличие от анализа имеет явно выраженный оценочный характер; в отличие от обвинения не предполагает применение наказания; в отличие от осуждения не должна содержать общей оценки лица, организации, а лишь их отдельных действий, речей, решений: ее задача не осуждать, а добиться изменения взглядов. (Ср.: "выступить с критикой проекта нового устава института, поскольку он не отражает интересов преподавателей"; но: "осудить авторов проекта нового устава института за игнорирование интересов преподавателей"; "обвинить авторов проекта нового устава института в нарушении российского законодательства о высшей школе (и потребовать их наказания)" — в первом случае рассматриваем документ, во втором и третьем — намерения и деяния авторов).

Статус оратора. Обычно здесь возможны две позиции: 1) Оратор — неофициальное лицо и выступает с критикой, потому что поступок пропонента прямо или косвенно затрагивает его лично. (Новый устав института ущемляет наши права; директор принял решение, которое приведет к ухудшению нашего положения и т. п.) В этом случае оценка события выступающим в большой мере является субъективной и односторонней, но должна быть признана правомерной и требует ответа и разъяснения. 2) Оратор является экспертом в обсуждаемом вопросе и выступает с критикой от имени общества (Храм на Поклонной горе оценивается доктором искусствоведения как малохудожественный; новая программа правительства оценивается академиком как нереальная по конкретным параметрам и т. п.) Здесь оратор использует объективные оценки, поскольку является по своему положению держателем того критерия, который общество предъявляет к оцениваемым явлениям. Всякие прочие позиции оратора переводят критику в другие жанры. Так, если с оценкой архитектурного произведения выступает человек далекий от искусства, то в зависимости от тона и набора аргументов может получиться высказывание в широком спектре от мнения (По-моему, это далеко не лучший храм в Москве) до эпидейктической хулы (Что за бездарь это построил!).

Цель критики — предупреждение или исправление ошибки, а также формирование общественного мнения как предварительное условие, необходимое для принятия правильного решения. В этом отличие критики от других жанров. В речи-критике обязательно должно быть сообщено кого именно и за что именно критикуют. Принятый в советские времена подход распределения ответственности на все общество, на всех сотрудников и т. п. ("Кто виноват? Мы все виноваты.") должен быть решительно изжит. Несет ответственность тот, кто принимает решение, кто непосредственно осуществлял действие. Если критикуем других людей, необходимо точно сформулировать, в чем их ошибка: не оказали помощи молодому сотруднику (и только за это их и критикуем, а не за его промахи); видели, что неправильно делает, а не вмешались; самоустранились и не принимали участия в работе (поэтому он не справился) и т. д. Поэтому, когда защитники власти говорят, что все мы виноваты в том, что в России кризис, поскольку выбрали в Президенты неподходящего политика, то на это необходимо решительно возразить: избиратели не могут разделить с Президентом ответственность даже косвенно. Если они и голосовали за этого кандидата, то тем самым лишь предоставили кредит доверия человеку, о котором заранее неизвестно, как он будет поступать. Поэтому каждый избиратель не может отвечать за промахи и ошибки Президента, а тем более назначенного им правительства. К тому же совершенно неизвестно, как повели бы себя другие кандидаты на этот пост, если бы были избраны — вполне возможно, что результат был бы еще хуже.

Обязательно должно быть указано, почему мы считаем совершенное деяние неправильным. Подробный анализ причин ошибки и ее сущности — показатель ораторской культуры критикующего. Наконец, если речь идет о событиях, актуальных и в настоящее время, по возможности, критика должна содержать указание на то, что оратор считает необходимым сделать, чтобы исправить положение. В этом состоит конструктивный характер критики — не просто указание на просчеты, но и описание пути выхода из затруднительной ситуации. Поэтому из критики должно быть решительно убрано "обвинительное жало". Разумеется, если речь идет о прошлом (например, критикуем руководителей советской эпохи за неправильные решения), никакие советы неуместны.

Здесь необходимо предостеречь ораторов от двух крайностей. Первая состоит в преувеличении роли критики. Как известно, в советские времена критика и самокритика провозглашались двигателями развития нашего общества. В этой ситуации критика легко превращалась в осуждение, критиканство, в запрет всего, что не соответствует установкам начальства. С таким отношением давно пора покончить и подчеркнуть, что критика — это только выражение другой точки зрения, которая имеет столько же прав на существование, сколько и исходная. Поэтому высказывание критики не может вести к запрету или осуждению, а лишь к обсуждению.

С другой крайностью мы сталкиваемся в некоторых американских пособиях по риторике, где любая критика объявляется неконструктивной и отвергается как жанр. Ср., например: "При критике четко и ясно делается различие между собственными представлениями и представлениями другого человека, которых не могут и не хотят немедленно принять. Поэтому его критикуют и отвергают, это — самозащита. И еще при этом критикующий чувствует за собой право умно рассуждать, так как он защищает собственное священное мировоззрение. И все же критикующий может чувствовать себя не в своей тарелке, особенно если ему отвечают встречной критикой и приводят веские аргументы. И тогда в мозгу критикующего высвечивается или мелькает, что существуют помимо его собственных и другие точки зрения и другие позиции. Поэтому беседы, которые ведутся с дружеской искренностью, во время которых собеседники излагают свои мнения, чтобы «рассортировать» их и сделать вывод, какое решение теперь будет удовлетворять все стороны, гораздо конструктивнее, чем критика."[113, 222] При этом автор не находит ни одного позитивного мотива критики, а все сводится только к мести, злому умыслу, зависти, тщеславию, желанию оскорбить и т. п. Нет сомнения, что дружеские беседы более конструктивны, чем критика, однако необходимо указать на то, что эти жанры встречаются в совершенно разных ситуациях, и не могут, как правило, заменять друг друга. Беседы возможны до принятия решения, между людьми, принимающими то или иное участие в выработке решения, в то время как критика возможна только после принятия решения (или по крайней мере, после вынесения решения на широкое обсуждение) со стороны людей, не принимавших участие в его выработке. Назначение критики как раз и состоит в том, чтобы сообщить автору решения, "что существуют помимо его собственных и другие точки зрения и другие позиции". Так, разработчики нового Устава института могут во время работы над ним консультироваться с кем угодно в форме беседы, но если после оглашения проекта Устава какая-либо группа сотрудников обнаружит, что в Уставе ущемлены ее права, выражение несогласия с этим положением возможно только в форме критики. Или: автор нового монумента для города может обсуждать свой проект и советоваться с кем пожелает, однако если после постройки этого монумента общественность находит его малохудожественным, она может выразить свое мнение только в форме критики (ср. такого рода высказывания по поводу памятника Петру I и монумента на Поклонной горе в Москве).

Очевидно, что такое положение в американской риторике связано с тем, что под критикой авторы понимают не убеждающую речь, а эпидейктическую хулу. Ср. пример критики из того же пособия: "Все глупости! Это надувательство! Выдумки! Этого не может быть! Такого не бывает! Это невозможно!" (Кроме того именно хула, а не критика руководствуется указанными в пособии мотивами) Согласимся с тем, что подобные эмоциональные выкрики не несут в себе ничего конструктивного, что голословные отрицательные оценки недопустимы в деловом общении, однако они не имеют ничего общего с жанром критики. Настоящим примером этого жанра может служить приведенная цитата из самого пособия, где автор критикует критикующих. Как правило, и все другие источники, отрицающие критику как жанр, на самом деле отрицают лишь неконструктивную и неуместную форму критики.

Из всех жанров этой группы критика оказывается самым сложным для оратора, поскольку (в отличие от возражения и опровержения) касается не тезиса речи, а самого человека, а с другой стороны, (в отличие от обвинения) несмотря на отмеченные недостатки, оратор стремится сохранить с критикуемым хорошие отношения. Именно поэтому при подготовке критики так важна правильная процедура работы над содержанием и формой речи.

Если у человека открытые, положительные общие установки, то всю информацию он сначала воспринимает нейтрально и пытается соотнести ее со своим мировоззрением. При этом он находит в ней как положительные, так и отрицательные признаки и размышляет как над теми, так и над другими, так как только таким образом можно прийти к какому-то заключению. После того, как положительные и отрицательные черты оформились и были сформулированы, оцениваем степень их важности. Только если оказывается, что отрицательные качества имеют существенное, принципиальное значение для определенной социальной группы, о них есть смысл говорить. С другой стороны, чтобы критика была конструктивной и не превратилась в склоку, необходимо обязательно отыскать то общее, что объединяет стороны. Выдвигать критику лучше всего в порядке обсуждения, не навязывая ее, а используя глаголы мнения: думаю, считаю, полагаю и под. Чем доброжелательнее и необиднее критика, тем больше вероятности, что оратор добьется желаемого результата, который состоит не в том, чтобы вызывать отрицательные эмоции у критикуемого, а в том, чтобы исправить положение. Таким образом, говорящий обязан заботиться о сохранении достоинства слушателей: не клеймить позором, а помочь сохранить лицо, с честью выйти из трудного положения:

Я старался избегать упоминания и цитирования отдельных представителей мною отвергаемых позитивистских взглядов. Не потому, что у меня не было желания или мужества вступить в критическую полемику против этих лиц. Меня удерживало, прежде всего, то соображение, что научные истины тем труднее и медленнее пробивают себе дорогу, чем чувствительнее задевается самолюбие представителей противоположных воззрений, а также та мысль, что необходимо тем решительнее обнажать и атаковать принципы, чем в более щадящем свете представлять те или иные личности. (К. Фосслер)

Разумеется, сказанное относится не только к сфере научной деятельности, в еще большей степени оно должно относиться к общественной практике. Если начальник стремится не уличать и осуждать подчиненного, а помочь ему, относится с уважением к его личности, результат окажется гораздо лучше.

Чтобы достигнуть такого результата, необходимо начинать речь с тех вопросов, по которым есть согласие, с похвалы, с топоса, и лишь потом переходить к критике, поскольку это подчеркивает объективность критикующего и дает возможность достичь взаимопонимания. Ср., например:

Мне кажется напрасным запугивание, к которому прибегают уже не первый раз некоторые товарищи. Я обращаюсь к вам, Алесь Адамович. Я глубоко почитаю вас как крупного публициста, который в многочисленных выступлениях по телевидению и радио, в печати справедливо критикует Сталина и сталинизм, репрессии. В зале, по-моему, не найдется ни одного человека, который бы не разделял эту точку зрения. Но я все больше начинаю чувствовать, что нас начинают запугивать сталинизмом. Он становится притчей во языцех. Теперь уже появляется новый термин — "сталинско-брежневское крыло". Зачем, спрашивается, запугивать? Каждый из избранных народных депутатов имеет свою голову на плечах и чувство личного достоинства. Это сторонникам демократии тоже надо отчетливо понимать. Иначе потом будет как-то неловко. (Л.М. Кравченко)

Важно, однако помнить, что похвала должна быть, во-первых, искренней, во-вторых, связанной с обсуждаемым вопросом. (Ср., как Л. Кравченко, собираясь критиковать А. Адамовича за запугивание сталинизмом, хвалит его не за его книги о деревне и не за общественную деятельность, а за его выступления с критикой Сталина), а в-третьих, обоснованной, аргументированной. В противном случае этот прием легко принимает форму софизма, чрезвычайно распространенного в советский период. Смысл его состоял в том, чтобы сначала высказать одобрение в одной области деятельности оппонента, чтобы потом безосновательно критиковать его в другой.

И еще несколько слов о форме. Если критика касается официального лица, политического деятеля, автора произведения искусства и т. п. — речь может быть объективированной, поскольку такой деятель, вступая в этот статус, заранее дает согласие на публичную оценку своей деятельности и должен воспринимать критику как непременный атрибут должности. Но если необходимо выступить с критикой частного лица, особенно собеседника, говорящий должен прибегнуть к большому количеству ораторских предосторожностей, чтобы не нажить себе врага и не отбить у критикуемого желание работать. Поэтому обычно рекомендуют оформлять критику так, чтобы недостаток выглядел легко исправимым. Очень часто людей повергает в уныние безвыходность их положения. Бывает, что критикующий оценивает только то, что предъявлено, в то время как проблема очень сложная и как айсберг, имеет большую подводную часть. В этом случае пропонент должен в спокойных тонах сделать необходимые разъяснения.

В качестве примера правильно построенной речи-критики рассмотрим выступление Р.Г. Абдулатипова на Съезде (см. Приложение). Речь начинается с формулирования того деяния, которое вызывает у оратора неприятие: "К сожалению, не все проявляют мудрость души. И мне представляется, что мы все в большей или меньшей степени становимся заложниками крайних сил в течение уже семи лет. В течение семи лет мы разделили наше государство на “левых” и “правых” и уничтожаем друг друга беспощадно. Если от первого микрофона кто-то сказал одно, то от второго микрофона обязательно надо опровергнуть это мнение." Для смягчения критики оратор обращается к государственным топосам, оформленным в виде психологического аргумента к угрозе целостности России: "Нельзя быть “левее” или “правее” Отечества. В эти трудные годы, в эти трудные дни надо быть вместе с Отечеством. И когда мы свергаем друг друга, мы фактически каждый удар наносим по нашей государственности. Одно государство — Советский Союз — мы уже уничтожили вместе с вами, сводя счеты друг с другом, следуя таким путем. Теперь мы взялись сводить счеты с исторически сложившейся российской государственностью, которая объединяет сегодня более 160 самобытных народов Российской Федерации." Основная часть посвящена критике Президента за то, что тот требует провести в стране референдум. Причем персонально Президент ни разу не упоминается — оратор рассматривает только представленную на обсуждение идею, причем везде, где можно, опять используется топос "забота об общественном благе": "Чем выше наша должность, чем больших размеров наши значки, тем больше должна быть ответственность за каждое слово, которое мы произносим, ибо слова наши способны еще взорвать общество. Тут надо думать над тем, как отзовется наше слово там, внизу."; "Сегодня мы это можем разрушить: референдумом мы увеличиваем опасность “разрыхления” государства, опасность выхода из состава Российской Федерации не только отдельных республик, но и регионов." В противовес выдвинутой идее оратор предъявляет свое кредо, основанное на том же топосе, при этом личности Президента и депутатов выводятся из обсуждения: "Убежден, что мы все — патриоты своих республик, Российской Федерации. Нас объединяет больше факторов, чем разъединяет. Не надо перекладывать на людей ответственность за принятие решений, коль нас выбрали. Надо договариваться здесь, искать варианты договора между ветвями власти. Как бы ни выступил Президент — это наш Президент. Какими бы мы ни казались — мы народные депутаты. Надо уступать друг другу, искать компромисс во имя спокойствия и благополучия Отечества и объединяться во имя спасения Российской Федерации, во имя спасения наших народов."

Основными недостатками речи-критики можно считать следующие:

1) Оратор подменяет объективный анализ недостатков работы оппонента субъективной и бездоказательной оценкой. Причем часто такие суждения сопровождаются нравоучительными замечаниями: "Уже заговорили об импичменте, о самороспуске, обо всем, что хотите. Это же не то что нелепость, это, извините меня за выражение, бред. Так нельзя работать, товарищи!" (Е.Н. Мешалкин)

2) Критика подменяется рассуждениями, построенными как софизм "чтение в сердцах": оратор анализирует мысли и желания оппонентов, а не их слова и поступки: "Я расцениваю выступления депутатов Афанасьева и Попова как неудовлетворенность своим положением на Съезде. Они оказались в меньшинстве, и это их никак не может удовлетворить. Они думали, что, как на митингах в Лужниках, они смогут нас всех поднять и немедленно смести все, что им мешает встать во главе Съезда. По-иному я это никак не понимаю. Явно видна неудовлетворенность тем, что они оказались в меньшинстве. И они хотят организовать фракцию, рассчитывая, что фракционная работа, в которой они искушены, позволит захватить большинство на Съезде." (Е.Н. Мешалкин)

3) Критикуя оппонента, оратор приписывает ему такие мысли, слова и намерения, которых у того не было; выводит из его речи следствия, которые не могут быть выведены логическим путем. Ср., например: "Я думаю, что московская делегация здесь пытается, используя нас, настроить народ против Съезда и нажать на такие болевые точки, как Грузия, Нагорный Карабах, Прибалтика, и другие, разделяет сегодня с нами весь народ. Да, мы знаем, что много законодательных актов нам нужно менять. Потребуется основательно заняться Конституцией. Но ведь все это не делается сразу. И нам тоже не совсем нравится порядок работы Съезда, то, что мы здесь порой теряем время, государственное время, которое за нас народ оплачивает. Но москвичи ввели в заблуждение всю Россию, весь народ путем аренды, кооперативов и прочего. Не вы ли предлагаете эти идеи Политбюро, и ЦК, и правительству, не посоветовавшись с народом? И я думаю, что товарищ Афанасьев оскорбил большую часть депутатов, которые представлены здесь." (В.Н. Степанов) Эта речь — реакция на выступление Ю. Афанасьева (см. Приложение), которое, как уже говорилось, совершенно правильно сформулировано как личное мнение. С ним можно соглашаться или не соглашаться, но каждому грамотному человеку должно быть понятно: нельзя оскорбить депутатов, сообщив им о своем личном отношении к происходящему, но можно оскорбить человека, изобразив свои мысли о нем как объективную истину. Если мы еще раз посмотрим на речь Афанасьева, то убедимся, что в ней нет и намека на желание нажать на такие болевые точки, как Грузия или Прибалтика. Кроме того в этом фрагменте видна очевидная логическая ошибка: навязывание «крамольных» идей ЦК и Политбюро со стороны ученого-историка Ю. Афанасьева в то время было так же маловероятно, как и со стороны самого В. Степанова.

В заключение этого параграфа скажем несколько слов о форме речей в жанре возражения, опровержения и критики.

Совершенно очевидно, что полемизируя с оппонентом, говорящий (или пишущий) должен в той или иной конкретной речевой форме взаимодействовать с исходным текстом. По тому, как это делается можно в значительной мере определить культуру оратора и его этос. При построении опровержения и возражения автор апеллирует к первичному тексту и его создателю. Поэтому именно их он чаще всего упоминает и оценивает в опровержении.

1. Очень важное значение имеют слова, избираемые оппонентом для оценки личности пропонента, его действий и качеств. В тексте опровержения, как правило, прорисовывается образ пропонента. Иногда это делается прямо и намеренно, путем той или иной характеристики человека, иногда — косвенными средствами, путем оценки ситуации и содержания протекста. Характеристика пропонента позволяет косвенно показать уровень дискуссии, обрисовать задачи оппонента. Обозначения пропонента могут быть нейтральными (фамилия, имя, отчество, должность и т. п.), а могут быть оценочными, во всем богатстве спектра этих оценок — от сдержанных и корректных до иронических и резкоотрицательных. Однако в любом случае, чтобы не уронить свое собственное достоинство, оратор не должен опускаться до опорочивания оппонента.

2. Обозначение того, с чем не согласен выступающий. Средства обозначения действий и качеств пропонента — это глаголы речи, мышления. В опровержении часто указывается, что пропонент «говорит», "пишет", «утверждает», "ошибается", «заблуждается», "не видит чего-то" и т. д. Пропонент может быть «прав» или "не прав", «согласен» или "не согласен" и т. д. Даже в этих формулировках видны оценочные элементы, однако степень их интенсивности невелика. Такие оценки допустимы в любом опровержении. Если же оратор прибегает к более интенсивным формам оценки пропонента, следует задуматься о его порядочности, ибо все такие отклонения должны быть строго мотивированы.

Ср. пример возражения, построенного на совершенно нейтральном и безэмоциональном отношении к оппоненту и его идее: "Журналист: В докладе Президента прозвучало предложение: "Съезд должен принять решение о приоритете Совета Национальностей при рассмотрении законодательных вопросов о федеративном устройстве России". Как вы к этому относитесь?

Павел Лысов: Мне кажется, что Борис Ельцин своим предложением стремится подключить Совет Национальностей через законодательное обеспечение к практическим делам по решению наших национальных проблем. Подобное не совсем правильно. Решение национальных проблем, лежит прежде всего не на законодательном органе, а на исполнительной власти. Конституционен ли Совет глав республик? В Конституции такого органа нет, значит, он уже не конституционен."(ТВ, 4.12.1992)

Даже если задача оратора — дискредитация оппонента и его идеи (что чаще бывает в жанре критики), все равно необходимо использовать для этого пристойные речевые формы: "Как на проблему участия самих людей в реформе смотрит правительство? Я вспоминаю одно телеинтервью в начале года: Андрей Караулов и Г.Э. Бурбулис. Караулов спрашивает: ну хорошо, все это высокие вещи. А вот как с бабками, которые на помойках? Геннадий Эдуардович отвечает, что в политическом, философском плане мы решаем такие грандиозные задачи, мы на таком крутом историческом переломе, что бабка — не критерий, здесь возможны такие издержки, и специфика сегодняшней ситуации в том, что население — в оппозиции к Правительству." (Н.И. Травкин)

И лишь абсолютно безнравственный оратор может перейти на личности, на прямое оскорбление оппонентов:

Как известно, среди победивших в области одномандатников не оказалось ни одного представителя партий реформаторской ориентации. И (вот уж где «струя» для раскомплексованных фанатиков идеи!) ведь именно ярлык «нереформатора» еще в самом начале нового курса клеили Шабунину его потенциальные ниспровергатели. Усилия этих малочисленных противников долго имели неорганизованный характер и потому были малоэффективны… Разрозненность в действиях местных «ниспровергателей» имела в своем корне две причины. Первая — это обыкновенная трусость. Никто не хотел открыто выступать организатором и «душой» столь «высокой» миссии, ведь шансы на успех невелики, а жить как-то надо. Вторая — элементарное скудоумие. Но этот грех, эту ущербность самокритично, справедливо признавали за собой сами активисты местной войны нервов. Ведь только необходимое наличие оного дает убежденность в победе, чувство превосходства над соперником. В этом смысле состязаться с головой областной администрации было крайне затруднительно. Вот почему безумство, и тем более — трусливых, за все годы шабунинского руководства так и не стало «песней». (Экстра КП, 17.10.1996)

Такие высказывания оказывают на аудиторию действие прямо противоположное тому, на какое рассчитывает оратор, работают на противную сторону (может быть, в какой-то степени и благодаря этому оратору защищаемый им кандидат проиграл на выборах). Именно поэтому более опытные спорщики в сложных ситуациях с большей охотой приписывают оппоненту такого рода высказывания в свой адрес (хотя это тоже, разумеется, недопустимо с этической точки зрения). Так, в газете "Не дай бог!", активно агитировавшей голосовать на выборах за Ельцина, регулярно появлялись якобы письма читателей грубо ругательного содержания: "Вы думаете, что я пишу вам благодарственное письмо? Не дождетесь! Запугать хотите народ коммунистами? А не много ли ля-ля? Народ за вами и Ельциным не пойдет! Дудки! Народ большинством голосов за Г.А. Зюганова! И я буду голосовать за него. А на Ельцина и всю его шайку я плевать хочу. Я 4 года в коммунистической оппозиции и буду в ней до тех пор, пока Ельцин не полетит вверх тормашками. А за такую пасквильную газету вашу я вам когда-нибудь морду набью и заставлю подавиться вашей же газетой. И никакой Борис Николаевич не поможет. Я не продажная шкура и не предатель. Правда, был несколько лет назад за Горбачева, а теперь я бы его вместе с Ельциным заставил землю жрать до блевотины. Все вы там хамье! Перестрелять бы вас ко всем чертям! За вами честные люди не пойдут. А пойдет жалкая кучка тварей, которых и за людей нельзя считать! Вы пьете нашу кровь — ну, ничего, скоро вы запляшете как угорелые, и я уже вижу вашу смерть.” ("Не дай бог!" 4.05.1996) Объективно подобные «письма» укрепляли позицию Ельцина, рисуя его противников безнравственными моральными уродами.

В заключение приведем этически безупречное высказывание по поводу, гораздо более серьезному, чем выборы. Несмотря на крайнюю степень возмущения, автор не позволяет себе ни единого выпада против личностей, совершивших отвратительный поступок. Весь пафос речи направлен против деяния, а не против людей.

В то время, как в советской печати обсуждается вопрос об упразднении чрезвычаек, а московская общегородская организация коммунистов постановляет отнять у этих учреждений право выносить приговоры, в то время, как господин Крыленко констатирует, что ни один декрет не предоставил чрезвычайкам права расстрелов, — петроградская чрезвычайная комиссия с олимпийским спокойствием объявляет, что ею расстреляны четыре Романовы: Николай и Георгий Михайловичи, Дмитрий Константинович и Павел Александрович. Ни одного слова о том, какое преступление совершили эти люди, какой заговор они затеяли в тех тюрьмах, в которые они были заключены еще в августе прошлого года в дни ужасов петербургского красного террора! С социалистической точки зрения четыре бывших великих князя стоят не больше, чем четыре любых обывателя. Но столько они стоят, и жизнь каждого из них для всякого, не променявшего пролетарский социализм на звериную мораль профессионального палача, столь же неприкосновенна, как жизнь любого торговца или рабочего.

За что их убили? За что, продержав в тюрьме 6 месяцев и успокаивая их каждый день, что никакая опасность не грозит их жизни со стороны представителей пролетарской диктатуры, их в тихую ночь повели на расстрел — без суда, без предъявления обвинений? Какая гнусность! Какая ненужная жестокая гнусность, какое бессовестное компрометирование великой русской революции новым потоком бессмысленно пролитой крови! Как будто недостаточно было Уральской драмы убийства членов семьи Николая Романова! Как будто недостаточно, что кровавая баня помогла контрреволюционерам в их агитации в Западной Европе против революции. Когда в августе они были взяты заложниками, Социалистическая Академия, которую вряд ли заподозрят в антибольшевизме, протестовала против ареста Николая Михайловича как ученого, чуждого политике. Теперь и этого мирного исследователя истории — одного из немногих интеллигентных Романовых — застрелили, как собаку.

Стыдно! И если есть коммунисты, есть революционеры, которые осознают гнусность расстрела, но боятся заявить протест, чтобы их не заподозрили в симпатиях к великим князьям, то вдвойне стыдно за эту трусость — позорный спутник всякого террора! (Ю.О. Мартов 6.02.1919)

§102. Обвинительная и защитительная речь

§ 102. Обвинение и оправдание.Обвинительная речь — это выступление, содержащее обоснование вины (виновности) другого человека (людей, организации и т. п.). В отличие от первичного жанра обвинения, обращенного, как правило, частным лицом к частному лицу, с обвинительной речью выступают обычно перед официальным органом или собранием, правомочным вынести решение. Обвинительная речь (даже если она произносится не в рамках судебного заседания, а является элементом общественной жизни) обязательно должна содержать описание противоправного деяния, явившегося поводом для речи; его правовую оценку (то есть указание на то, какие нормы, правила, законы, инструкции и т. п. нарушил обвиняемый); подробную и убедительную аргументацию предлагаемого решения; указание на меру наказания. Причем отсутствие хотя бы одного из содержательных компонентов полностью разрушает этот жанр. Обвинительная речь тематически строго ограничена: оратор не может позволить себе какие бы то ни было уклонения от описанного содержания.