Выступление на VII съезде писателей РСФР
(13.12.1990)
Вчера, кажется, Валерий Рогов говорил, что обстановку в нашей стране можно сравнить с 41-м годом. В связи с этим мне вспомнились слова А.Т. Твардовского:
Так-то Тёркин, так примерно…
Не поймёшь, где фронт, где тыл,
В отступленье в 41-м
Хоть какой, но выход был.
Всякое случалось в российской действительности, но выход был в 41-м, был он и пять лет назад. В дни предыдущего съезда писателей России, когда не спуста в голос заговорили мы об опасности физического разорения России от государственного попустительства и ведомственного разбоя. Выход просматривался ещё и вчера, когда десятки миллионов наших соотечественников, оставив работу, бросились на площади требовать правды, справедливости и благополучия, выкрикивая «Долой!» вслед за теми же самыми агитаторами, которые ещё совсем недавно были дирижёрами «Да здравствует!».
Всегда и во всех обстоятельствах оставался прежде запас – запас земли, терпения, мужества, здравомыслия и народного духа, которые в совокупности можно назвать запасом отечественной прочности. В самые тяжкие и трагические моменты истории было куда отступать и чем усилиться, но сегодня… - разве нет у вас ощущения, что все запасы кончились и рассчитывать не на что. Разве к чувству бессилия не начинает примешиваться никогда не испытываемое ранее чувство бездомности сиротства, будто сама Россия уходит у нас из-под ног в неведомое и чужое пространство, расположенное поверх или пониз её собственного культурного национального тысячелетнего бытия, поверх или пониз всего, что связано с именем России.
Разве нет у нас трагического ощущения, что сегодня мы уже опаздываем, если не опоздали остановить её отбуксировку с родного материка, что слишком долго мы бездействовали, когда требовалось наше вмешательство, считали достаточным говорить об укоренении и держаться за исторические, религиозные и национальные начала, даже не проверив их крепость, в то время как другие, более ловкие и смышлёные, чем мы, отстёгивали один за другим теперешние концы и сталкивали огромную махину на воду. Мы рассчитывали на здравый смысл, на нравственное здоровье народа, а они оказались подорванными больше, чем мы подозревали. Впрочем, неизвестно, на что мы рассчитывали, может быть, больше всего на наше любимое «авось», на т о, что само как-нибудь устроится.
Когда началось взмыливание умов и сердец и расторопные дрессировщики, которые за месяцы из любителей сделались профессионалами, принялись нахлёстывать из всех рупоров общественное мнение, загоняя его в единственные открытые ворота, Россия вправе была ждать от нас решительного слова, вправе была ждать его от тех, кому она вручила свой голос и совесть. И она ждала его. Мы или отмалчивались, подавленные свистопляской общественных страстей, или наши одиночные протесты, которые тут же подвергались бомбардировке всех грязеполивающих батарей, звучали вслед событиям и не могли повлиять на их ход. Не только Россию, мы друг друга не умели защитить, а когда пытались, это напоминало медвежью услугу.
И вот мы здесь, где подводятся итоги. Итожить так итожить, в том числе результаты нашей гражданской робости. Они будут нарастать, хотя нам кажется, что дальше нарастать некуда, что страна дошла до последнего предела безумства и самоистязания, но нет, это ещё не «ягодки», это пока только «цветочки».
А сегодня вот оно…
Во-первых, у России украдено даже ей имя и пущено с молотка на обслуживание всякого рода сомнительных заведений, против неё же направленных: что ни газета или журнал, что ни партия или движение со словом «Россия» - обязательно издевательство над нею, разрушение её духовного и общенационального миропорядка, традиций и культуры.
Во-вторых, к руководству Россией пришли люди, которые даже не считают нужным скрывать к нам свою неприязнь.
Сегодня свой съезд мы проводим в армейском театре, но опубликованный проект Конституции России даёт нам надежду на то, что в следующий раз нам придётся собираться в более романтическом месте и в более сюжетно-увлекательных условиях. Речь в конце концов не о нас, но когда истощённая, обворованная, многажды обманутая, многострадальная Россия становится разыгрываемой картой в борьбе за власть, когда не кто-то, кто бы он ни был для неё, а она для кого-то, когда изобилие ей обещается за счёт её распродажи, подобно тому, как если бы целомудрие гарантировалось при групповом насилии, - когда надо бы нам, дальновидцам и нравственникам, понимать, что происходит в нашем милом Отечестве, и различать, кто есть кто, а не метать громы и молнии без разбору.
В-третьих, патриотизм отменяется. «Патриотизм – это свойство негодяев», - провозгласил наш собрат по перу Ю. Черниченко. Для других патриотизм может быть благодетельным и домостроительным чувством, но как только русский писатель, да и не только писатель заикнётся о патриотизме, он уже фашист, и чем бы он ни оправдывался, сколько бы ни отмывался – ничего у него всё равно не выйдет, и в мире его будут знать не по литературе, а по этой громогласной славе.
В-четвёртых, культура разрушается. Что там разрушается… Много ли теперь осталось от культуры, чистым голосом которой так славна была Россия в самые лихие и даже болотные времена. Дьявольское, простите, «искусство», «простите» относится не к дьявольскому, а к искусству, которое пришло на смену ему, занято тем, как поразить, оглушить, испугать, вызвать из недр человеческого подполья тёмные страсти. Вот что вымётывает из-под своих копыт новоявленный пегас. Можно бы продолжать смотреть на это со снисходительностью – пусть, мол, тешатся неразумные. Если бы эти самого дурного свойства замашки так и оставались бы замашками забияк и не превращались в правила жизни. Откровенность бесстыдства – вот в чём сегодня трезвость взгляда; свобода пошлости, мошенничества и насилия – вот что такое приметы времени.
В-пятых, нравственность, как старуху, раздели донага и, измождённую, изработанную, сморщенную, с обвисшими сосцами, проводят через строй молодой растленной плоти, демонстрируя два вида красоты.
В-шестых, молодёжь развращается. И это самое страшное, когда начинаешь думать о будущем России. Всякое переживала она, есть надежда, что переможет как-нибудь, перемелет Россия и нынешнее умопомешательство, но как оглянешься назад и посмотришь, с чем, с какими ценностями и идеалами поднимаются молодые, вот тут действительно становится страшно. Где, в какой ещё стране общественные опросы способны радовать своих сограждан столь высокими результатами, когда больше половины девочек-пятиклассниц одной из школ мечтают послужить Отечеству на ниве первой древнейшей профессии. А ведь это произошло в считанные годы и произошло не само по себе.
Можно перечислять и дальше. Можно называть по порядку и седьмое, и восьмое, и десятое, и всё это будут не пустяковые и не придуманные увечья на теле и душе России, которые не скоро зарубцуются, да и зарубцуются ли ещё, неизвестно… Вы всё это знаете.
Если три века назад Россия была поставлена на дыбы, то сегодня она поставлена на задние лапы. Я имею в виду не столько попрошайничество, хотя и это занятие – постыдное для великой страны, сколько обезьянничество, не считаясь с психологией и историческим опытом народа, обезьянничество в органах управления, в экономике, политике, общественном обустройстве. Трезвые люди на Западе говорят о нас: «Ну хорошо, прорубайте окно в Европу, если вам так нравится, но зачем же на уровне помойных ям?»...
А посмотрите, полюбуйтесь, во что превращается наш могучий, великий, «свободный» русский язык. Какой он, к дьяволу, «свободный», если мы позволили понатаскать в него столько всяких «консенсусов», что какой-нибудь Сидоров Иван Петрович из сибирской деревни, сидя перед телевизором и мучительно вслушиваясь, готов принять их за нечленоразделие иного органа звуков, ловко замаскированное шевелением губ под умную речь.
Повторяю, вы всё это знаете: от картины нашей действительности никому из нас никуда не деться. И если я осмеливаюсь скороговоркой напомнить очевидные вещи, так для того лишь, чтобы сказать: нет, уважаемые товарищи российские писатели, придётся и нам взять вину за происходящее. Мы слишком преувеличивали своё нравственное и духовное влияние на читателя. Оно не было массовым, как нам представлялось. Оно, вероятнее всего, оставалось неглубоким в толще российского населения, но, поскольку, это была благодарная и отзывчивая часть, которая писала нам письма, восторгалась нашими героями и ходила на литературные вечера, мы сочли её за удобренное литературой множество. Если бы это было так, откуда бы взяться десяткам миллионов, которые, сломя голову, кинулись вслед за соблазнителями, шарлатанами и авантюристами, за теми, кто подсовывает гаденькие картинки, раздаёт направо и налево обещания красивой жизни и преподаёт науку ненависти к собственной стране. Откуда взялись сами соблазнители, можно не задаваться вопросом. Они всегда были, только до поры до времени жили с фигой в кармане. Но соблазнённые… как бы никогда не имевшие чутья, что хорошо, что дурно, что искренность и что игра, как бы даже не сраставшиеся никогда в едином теле и единой душе с Россией, существовавшие где-то поверх и готовые в любой момент спрыгнуть на более благополучное пристанище. Их-то почему так много? Да потому, надо думать, что воспитываемые десятилетиями в фарисействе и лжи, они лишь изредка и случайно искушались судьбой своего Отечества и народа, в том числе нашими книгами, но – выстояли: воспитываемые в безлюбовье и приспособленчестве, они приспособленцами и становились и прощению не научились.
А мы-то: самая читающая в мире страна, почитаемые писатели. Где плоды этого чтения? Надо признать: или не было самой читающей страны, или не завязывались плоды. В том и другом случае придётся согласиться, что в самообольщении мы оказались близорукими и не предвидели последствий нарастания социального зла. Читатель искал в литературе пищи социальной, правды, правды, правды! И пропускал любовь. В духовной бескормице эпохи, даже и то немногое, что предлагала литература, воспринималось с трудом, ибо всё больше и больше начинали атрофироваться духовные органы.
И потом – когда началась перестроечная вакханалия, когда, как из кратера вулкана, произошло извержение бесстыдства, цинизма, зла, - мы растерялись. Когда требовалось отделить сатанинское от того положительного, что что было в этих процессах, ничего внятного долго мы сказать не могли. И потеряли, надо полагать, миллионы и миллионы, которые могли бы быть нашими сторонниками и постоять за Россию. И сегодня многие из нас по-прежнему хотят сохранить нейтралитет. Но нейтралитета по отношению к России быть не может: вы или с ней, или против неё. Как нет и доблести оставаться белоручкой в это смутное и грязное время. «Отечество в опасности» - не просто слова. Повторяя эту фразу, некоторые вчера вольно или невольно принимали сторону тех, кто больше всего эту опасность и несёт, кто разваливает страну с помощью так называемой российской дипломатии, шитой белыми нитками, и играет жизнью десятков миллионов россиян, живущих за пределами России, кто выдаёт нам свои действия за ступень российского возвышения. «Бойтесь данайцев, дары приносящих».
Отечество действительно в опасности. Мы можем завтра проснуться в своих собственных постелях, но уже не в России. Всё вокруг будет тем же самым, но чужим, лишённым родного духа и смысла. Допустить мирную интервенцию – позор больше и непоправимей, чем отдать Отечество на полях битвы. Там – наша ответственность, равная со всеми. Здесь – она неизмерима. Это поле нашей деятельности, и если мы сдадим его – грош нам всем цена.
(Печатается по тексту: Таранов П.С. Искусство риторики: Универсальное пособие для умения говорить красиво
и убедительно. – М.: Изд-во «Эксмо», 2002. – С. 474-477.)