Мир R» и ферганская поэтическая школа
| Автор: | Рифат Гумеров |
| Автор оригинала: | Рифат ГУМЕРОВ |
| «Мир R» и ферганская поэтическая школа (штрихи к портрету) «Если бы звёзды появлялись на небе лишь в одну ночь за тысячу лет, как бы истово веровали люди! На многие поколения сохранили бы они память о Граде Божьем...» Ральф Улдо Эмерсон. ЭТИМОЛОГИЯ Что же касается Ферганы, то здесь расцветут разные экзотические цветы школы ферганского направления, выстраивая замысловатые литературные конструкции, которые принимали всё большее значение в их творчестве. Но там, где они бродили, вдохновляясь герметизмом, R был герметичен сам по себе, герметичен сам в себе. И поэтому он явился промежуточным этапом в их архитектурной эволюции, которая вела к ТВОРЧЕСТВУ, былому очарованию европейских и американских гигантов, не избегая не только цитирования, но и интерпретации. И стартовой площадкой для группы, разумеется, явилась «Звезда Востока», где каждый из членов группы получил возможность проявить своё Эго, свою изобретательность. С журналом этим отошли в прошлое безумные времена, провозвестники колебаний (от точно выражающих дух времени – до рассудочной расчётливости и рассчитанности). С этим титаническим прорывом русскоязычная литература Ферганы обозначила багаж и направления других, более поздних разработок. В «Звезде Востока» они смогли реализовать разом все свои обещания, обнаружить весь свой потенциал, объединить свои склонности и удовлетворить многие аппетиты. П Е Р Е П Л А В К А Заведенный механизм начал идти привычным образом. Новинка приобретает относительное значение к прошлому; к опыту, где в их постоянном перемешивании, воссоединении и переориентации возникает настоящее. Так развивается любое искусство. На пустом месте не появляются шедевры. В небольшом мире ферганской школы появились перебежчики из других классов, по своей сути почувствовавшие склонность к ферганскому герметизму, фрагментаризму – которые привнесли в него элементы синтеза. Это Лариса Дабижа и Евгений Олевский. Эти авторы с исключительной виртуозностью соединили свои прошлые склонности в новом стиле высвобождённого слова и составили из богатства своих идей новый коктейль более чем крепкий, хорошим примером которого явился вышеупомянутый орган издания. Исключительно новая «Звезда Востока» установила мосты между литературными жанрами, развивающимися до того момента автономно. Участники группы рискнули на этот синтез, чтобы создать истинно литературное явление. После этого Шамшад допустит большую ошибку, пригласив к сотрудничеству Славика Ахунова (исполнившего роль 13-го апостола); затем быстро пойдёт в гору, четвертованный между различными тенденциями, которые, казалось, за эти пять удивительных лет, напрочь вросли друг в друга. Склонность R к шамшадовскому направлению проистекала из его работы в альманахе «Молодость», которая творила литературу, разрозненно пресыщенную цитатами из западных произведений и ссылками на первоисточники. Принципиальным продолжением их деятельности явились наиболее смелые публикации в последующих номерах «Звезды …», решительно отличающиеся от творений их конкурентов избытком своей новой взрывной силы и вулканического вдохновения. Но и здесь же обнаруживается опасность формализма. Тем не менее, «Звезда …» обладала волшебной свежестью, оригинальными идеями и коллективным счастьем. Продолжение (со слов Славика Ахунова) оказалось весьма печальным: группа, попусту растрачивая свои усилия, задохнулась в мании величия, хотя, кажется, пытается воссоздать своё реноме в сегодняшние дни. Несмотря на то, что время пророков с электрическими гитарами прошло… Между тем, «Звезда Востока» оказалась журналом, определившим время, в которое он был создан, который решительно использовал западную эстетику. «Звезда …» стала одним из истоков новой русскоязычной литературы, обновившим её введением синтетических пестрот, использовавшим старые западные мотивы для создания новых восточных гимнов. Ферганские школьники, иллюстрируя это направление, и не пытались стряхнуть пыль со старых работ. В актив ферганцев можно внести не то, что они подали дух Востока в западной упаковке, но породили некий способ мироощущения или эмоциональную моду. Рафинированный до предела Шамшад жаждал возродить воодушевление западных мэтров, быть одним из вожаков средиземноморского праздника. А что мистер R? И что его тексты? Весь его пыл, всё его самобахвальство, возрождённое им в наше время, воссоздаёт язык синтеза, который позволит ему передать в своих текстах и определенный заряд стёба и прикола на новообразованное общество потребления, совсем как в искусстве ироничных трубадуров и куртуазных маньеристов («скабрёзно об серьёзном»…). И из всех его текстов рвётся наружу это буйное ликование, эта насмешливая щедрость, словно слишком крепкий ликёр в слишком тщательно отделанной бутылке, словно веяние фривольности, колыхнувшее кружевное жабо или тюль... Дикорастущий, как алты-арыкская конопля, столь же свежий, сколь и многословный, мистер R в совершенстве транспонировал в амбивалентную современность древние мотивы тюркского эпоса a la Ходжа Насреддин, аристократические и сакс(секс)-аульные одновременно. Достижения тех лет дают о себе знать и в литературе наших дней. 1 9 8 7 год В литературе, как и в онкологии, бывают периоды, когда разом реализуется вся совокупность накопленных ранее симптомов. В области русского поэтического слова особенное значение приобрел 1987 год. Уже успевшая стать на ноги, «ферганская школа», подкормленная удобрениями старых культур, распустилась в серии шедевров… Быть может, альманах «Молодость» является менее типичным для ферганской школы, коль скоро речь идет об общей выдумке, её отличающей. Что же касается других, более поздних изданий, то они принадлежат уже другой Фергане, хотя также черпающей своё вдохновение из американской и итальянской поэзии. Встретившись с «ферганской школой», читатель по настоящему чувствует масштаб этого рода литературы, которая является новым явлением для людей, обладающих иной (русской) культурой. Так что общая мировая пульсация (итальянский и американский герметизм), была модулирована в зависимости от другой восприимчивости, перекрашена в иные ориентальные краски. И его величество текст, этот символ веры и поиска истины, обнаружил претензии стать более философичным и более творческим в русскоязычной литературе Узбекистана. Фергана сделала его более глубоким и более рафинированным по своей форме, более гибким, соединяющим Запад и Восток в сообразности с требованиями времени (представляющего собой гораздо больше, чем просто локальная история), указывая важный путь для совершенствования литературы во всех её измерениях. Далеко ушедшая от тривиальных текстов типа «Звёзды над Самаркандом» – ферганская школа является в этом отношении моментом кристаллизации целого стиля. После него русская региональная литература потребует для себя (уже!) обновления: ташкентская школа. Так же, как и R, ферганская группа не прекращала совершенствоваться вплоть до 1996 года, тогда она выразила себя в труде (так и оставшемся, как предъявление всех личных и коллективных достоинств, квинтэссенция её творчества) – в пятилетнем издании «З. В.». Эта беспримерная акция показывает, что ферганцы стремились к конструированию грандиозного направления, по духу и «заумности» весьма чуждого великим русским классическим образцам. Но R совершенно отличался от Шамшада. Тогда как Шамашад делал основной упор на западный герметизм, на фрагментаризм, на итальянскую и американскую поэзию, мистер R оказался апологетом обострения уже существующих форм русской классики (Барков, малоизвестный Пушкин, Салтыков-Щедрин, Хармс, Зощенко, Саша Чёрный, Андрей Белый) и новых её направлений и находок, придания им своими аранжировками оттенка индивидуальности. Состоящая из непревзойденных виртуозов пера, таких, как Хамдам Закиров, Даниил Кислов, Гриша Капцан, Юсуф Караев, которые могли себе позволить всё, движимая неисчерпаемой энергией Шамшада, ферганская группа постепенно начала дробиться, искажаться, выворачивать наизнанку нормы, уже установленные в школе, трансформируя главную средиземноморскую тему, беспрестанно дробя стратегические линии на локальные эскизы. Но в то же время вся поэтическая продукция ферганской школы была выражением взаимной дружеской приязни, где главным смыслом коллектива являлось именно совместное общение… В это же время более глубоким погружением в себя мистер R (по жизни и в прозе) находит выход из тупика абсурда и самопородии, в который он угодил… М У З Ы К А Огромное значение для всех имела музыка. Два музыкальных мира – попсово-массовый, «лёгкий», и симфонически-камерный, «серьёзный». Они существуют каждый сам по себе, но между ними постоянно проскальзывают серебристые молнии коммуникаций. Игорь Стравинский, сочиняющий свой «эбеновый концерт» для джаз-оркестра Вуди Германа; Равель, пишущий медленную часть скрипичной сонаты в форме блюза; Хиндемит, «вмонтировавший» в финал «Камерной музыки N1» новейший фокстрот (с указанием в партитуре названия фирмы и номера по каталогу); Лучано Берио, пригласивший на исполнение своей «Симфонии» ансамбль Staple Swingers; Родион Щедрин, с джазовыми эпизодами Второго фортепианного концерта. Композиторы-симфонисты ищут новые краски в мире джаза, рока, песни. А многие из музыкантов, принадлежащие к жанрам, называемым массовыми, стремятся прикоснуться к роднику классической музыки, использовать её богатейшие средства, накопленные музыкальной культурой за столетия её существования. Использовать – это, конечно, не значит искажать прекрасные классические мелодии. Музыкальная классика, как и классические произведения литературы, изобразительного исскуства, не терпит грубых рук и отсутствия вкуса. Но бережное отношение к ней, к её высоким художественным приёмам и достижениям как раз и способствует выработке хорошего вкуса и обогащению любого музыканта… П С И Х О Д Е Л И К А Корни ферганской школы лежат где-то в неясности психоделического движения, которое, вдохновлённое атмосферой американского западного побережья, хотя и с опозданием на 10-15 лет, но всё же просочилось в Фергану в 70-80 годах прошлого века. Мода, или, если хотите, заметное социальное возмущение, которое смогло себя выразить не только в манере и одеждах (вспомните пёстрые одежды апостолов «пси» – «Soft Machine», «Pink Floyd», «Syn»), но и в идеологии молодёжи. Движение хиппи, «дети цветов», идеи пацифизма, рок-н-ролл, марихуана, Че Гевара и сексуальная революция, прогремевшая 6 мая 1967 года на далёком Западе и объявившая свободу нравов… Благодаря «Beatles», выступившим в роли пророков, рок становится по-настоящему популярным. Именно песенный рок наилучшим образом передаёт ту эфемерную мимолётность, отличавшую психоделический период. Неясные мелодии и неистовые тексты разбили рамки традиционных структур. С этой точки зрения две группы становятся признанными лидерами этого безудержного безумия и взрыва анархии: «Soft Machine» и «Pink Floyd», две группы, работавшие в одно и то же время фантастического кипения психоделики, начавшие свою деятельность в 1966 году. Их объединяли общие цели: переделать банальный песенный рок, разбить ограничения, налагаемые его стандартной трёхминутной длительностью, увлечь слушателя вплоть до полного растворения его психики во всех возможных измерениях звучания музыки, обладать, в конце концов, звуковым пространством, достаточным для того, чтобы подключить к своему безумному миру целое поколение, так долго ущемляемое в своих желаниях опекой взрослых. Возникшая сначала как музыка для развлечений и приложение к наркотикам, она стала со временем, настоящим ключом, открывающим двери во внутренний мир, к богатству личности. Это поколение молодых сделало шаг от суетных радостей к духовно более ценным стимулам. Во многом этому содействовал психоделический рок… На этой волне и появились в Фергане (музыка, литература, кино, фотография, живопись и т.д.) личности, одержимые новыми идеями – Александр Иванович Куприн, Шамшад Абдуллаев, Гриша Капцан (Коэлет), Макс Лурье, Александр Гутин, Мамут Чурлу, Серёжа Алибеков, Энвер Изетов, Хамдам Закиров, Андрей и Даниил Кисловы, Юсуф Караев, Ринат Тазиев, Игорь Зенков, Юрий (Вячеслав) Усеинов, Ольга Гребенникова и др. Выросшие в атмосфере ферганской психоделической лихорадки и появившиеся в литературно-художественном мире с техникой, как бы приспособленной к новаторскому воплощению своей фантазии. И постепенно, эти различные элементы стали складываться в ферганское созвездие, удачно сконцентрированное в одной географической точке и затем разбросанное в огромном мировом пространстве, но, несмотря на это, – крайне плодотворное. Говоря о движении, необходимо подчеркнуть серию родственных модуляций, автономных в момент зарождения, принципиальные оси вращения этой новой волны, но соединённые общей связью к своему финалу. Все они снискали себе славу на этом поприще, позволившем им закалить свое слово в настое диковинного галлюциногена. Все это было цельно и великолепно для группы, которая не потрудилась сделать свой первый опыт более форматным по форме, для того, чтобы стать успешнее. Дело в том, что само время созрело для рождения такой эстетики. И сегодня нет сомнений в том, что благодаря своим достоинствам ферганская школа стала источником множественных ссылок у апологетов и им сочувствующих. Не потому, что ферганцы создали это направление – они продемонстрировали миру лишь (перво?)воплощение законченности в данном стиле. И ныне факел столь воодушевляющей ферганской школы они крепко держат в своих руках… Впоследствии, в противоположность ферганским школьникам, которые в основном снимали урожай своих ранних новаций, – R («пси» – одиночка) никогда не оставлял попыток внести в каждый свой текст нечто другое, с тягой всегда к небывалому, демонстрируя постоянную изобретательность, и вследствии этого продолжая оставаться не реализованным до конца, но всегда актуальным. …симфоническая сага, евразийская полифоническая песнь, ферганская легенда, струясь горным потоком, любуется собой. В полной мере над сюжетной классической прозой, над её традиционным представлением, здесь вершится казнь. Тут же и впечатление постоянной дерзости, исходящей из текстов R, непрерывного умерщвления плоти традиционного романа или более радикальное ощущение свободного духа, помыкающего всем тем, что он хотел бы заключить и удержать в себе. Более того, здесь (в прозе) присутствует элементы грандиозного архитектурного жанра. Использованием различных приёмов и приёмчиков (по словам Андрея Кудряшова), R отождествляет себя с утраченным величием летописи, чувством стиля, переделанным самым современным образом в настоящее эстетическое пиршество. Оттуда же и дыхание истории, которое идёт к нам от текстов, придающее слушателям ощущение присутствия при эпопее нового жанра, где эмоция заменяет действие. Эти «10 000 и не одна ночь» по-настоящему достойны войти в историю. R является классическим примером автора, которому в силу ряда причин – редакционной неровной выделки, отсутствия литературного агента, полнейшего отсутствия коммерческой направленности и беспорядочного стиля жизни – не удалось в должной степени проявить замечательные таланты и реализовать постоянное стремление вперёд. Благодаря экстравагантной и многослойной авторской работе, тексты R, воспринятые восторженной критикой, как «песни из параллельной вселенной» (Тимур Зульфикаров), большинством читателей оказались непонятыми. Тем не менее, первые выпуски «ARK»а подтвердили обоснованность его амбиций. Особенно удался 3 выпуск, где были собраны лучшие представители русской литературы республики. В нём R как бы создавал коллажи из разных авторов, направлений, стилей и форм, из диссонансов a la Стравинский и гармоний фольклорных песен, соединяя все эти разнородные жанры в стиле рококо… Что и обозначило стремление R к некоммерческой интеллектуальности и авангардистской направленности. Полиграфически грамотно, со вкусом, прекрасно оформленное издание. Без всяких снобистских преувеличений... И С С Л Е Д О В А Н И Я Достигнув вершины, нужно было думать о новых поисках, об открытии новых горизонтов, чтобы избежать склероза и повторяемости. В то время как ферганские школьники продолжали развивать свою песню, R пустился в неизвестность, чтобы создавать новые фантастические творческие формы. Он был единственным, кто пошёл по пути новаторской одержимости. Именно он начал осуществлять синтез классических элементов с более модернистскими. Новый грандиозный сплав, представленный новыми текстами мистера R, обладает смелостью и сложностью, но не менее существенными его достоинствами явлются красота и вкус слова, многоцветность. Наверное, этот бескомпромиссный модернизм в какой-то мере шокировал читающую публику, поскольку R, обладая качествами более чем выразительными, не стеснялся демонстрировать, заслуженный им по праву, статус «трикстера», возмутителя спокойствия (Александр Куприн). Более того: современное литературоведение просто не готово воспринимать эти тексты. Как это ни парадоксально, профессиональным критикам не хватает профессионализма, когда они берутся говорить о них. Уровень мышления нужен другой. Не выше, не ниже – просто другой. Именно сейчас, когда нравы изменились и между нами и большой литературой ничего, кроме личных и общественных экономических катастроф, не стоит. И R – генератор идейных кошмаров вернулся с монументальным произведением «Пятая стража», ставшим открытием, которое смогло передать нам свой внутренний ужас и экстатическое ощущение вращения времени. Это произведение стоит особняком от главного проторенного пути развития – чарующе отстранённым и пугающим одновременно. Необходимо отметить, что R, обогащённый опытом тридцатилетней беспонтовой работы «в стол», многое прибавил в манере и потенциях. Его взъерошенная лирика безумием своих утопических идей делает текст отличным от творений других авторов. R, словно Дон Кихот, борется с проявлениями космического зла, которое мало-помалу подтачивает нас, эта разновидность сплина, безысходной тоски, жесточайшей ностальгии – гангрена духа, которая является истинным бичом нашего времени. Текст жестокий, горестный и очень лиричный в своем самовыражении. Именно эту тему разрабатывает R, пугая любителей изящного своими исповедями адского отчаянья. Человек не в силах преодолеть несовершенство мира. Провозглашение этой цели – всегда ложь. Пусть прекрасная, как Царствие Небесное, пусть логичная, как Утопия, пусть научная, как Коммунизм – но всё-таки ложь. И не бороться с несовершенством мира – немыслимо. Антиутопии никогда не рисуют будущее – лишь настоящее. То настоящее, которое необходимо свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом. То настоящее, с несовершенством которого должно бороться. То настоящее, которое не имеет будущего. В конце концов, R и сам устрашился продолжения и снова погрузился в молчание, на которое обрёк себя сам… А что же дальше? Поживём, увидим… |
«З. В.»
Хлебников, Георг Тракль и Лорка. Его произносил Ханс Арп. Его договорили Жак Рубо, Ив Бруссар, Иван Голль, Аниз Кольц.
Александр Акулов
СМЕРТЬ ПОЭЗИИ
/манифест/
Есть поэзия — явление, всего-навсего вид литературы, к которому так склонны наши грамотеи-рифмачи. А есть поэзия — сущность[1], что может присутствовать где угодно: в пейзаже, музыке, прозе… В данном заголовке я подразумеваю синтез двух поэзий, то есть поэзию, начиненную поэзией. Подобное в последнее время исчезает.
По уровню литературного процесса Россия оказалась отброшенной на десятки лет в прошлое из-за пропусков важных этапов, откровенного манкирования опытом мировой литературы. С этим многие согласны, но в упадке этого процесса она порой опережает другие страны. Если в Европе поэзия умерла в конце восьмидесятых годов ХХ века, то в России значительно раньше — уже в тридцатые годы, на полвека раньше. Священным знаком смерти поэзии как раз явились ныне прославляемые обэриуты. Желающие могут рассуждать на тему о том, как муза поэзии попала в стакан полный мухоедства, как с помощью поколения дворников, сторожей и работников котлонадзора она стала смотреть на мир глазами ЖКХ. Вопрос о ее гибели в англоязычных странах более сложен. Ясно одно: поэзия почила там гораздо раньше, чем в континентальной Европе. И, конечно, в Европу смерть поэзии пришла оттуда, а не из России.
В чем дело? Конечно, в демократии, разночинстве и пролетаризации, как в случае России. Равенство и прочие свободы, массовая культура не способствуют аристократизму духа.
Дольше всего дыхание поэзии поддерживалось вне Парижа и Гамбурга: в Бельгии, Люксембурге, Западном Берлине — пограничных островках. Немцы-поэты очень часто носили французские фамилии, французы — немецкие...
Кто сказал в поэзии последнее слово? Отнюдь не русские символисты. Им крупно повезло: они явились на свет позже, чем символисты французские, но и они поспешили. В двухстах-трехстах текстах они подняли поэзию на недосягаемую высоту, но в основном тематически и чувственно. Принципиально новой формы они не изобрели, а мы обязаны учитывать и форму. А тот, кто изобретал форму, испытал тематическое и чувственное снижение, хотя и не потерпел полного краха.
Итак... Последнее слово начали произносить Хлебников, Георг Тракль и Лорка. Его произносил Ханс Арп. Его договорили Жак Рубо, Ив Бруссар, Иван Голль, Аниз Кольц.
После этого на всем западном пространстве профессиональные поэты приступили к бытовым по теме, хотя и лиро-эпическим по призвуку, излияниям. Поэтическая тема, поэтическое содержание как таковые исчезли.
Утонувшая в мудром провинциализме Россия, перемешав, а то и скрестив, акцентный стих с поэтическими формами XIX века, из мира социалистического реализма будто бы перешла в мир бытового, то есть социального реализма... Зачастую и при тривиальном тра-та-та осталась. Идет бычок, качается... Не заметил, что доска кончилась!
Но главное: по-прежнему сохранился корень \"СОЦ\". Фактически соцреализм остался!
Многие авторы находят утешение в подключении к традиционной песенно-есенинной стихии. Утешение здесь можно найти, но поэзию этими \"трали-вали\" и \"бу-бу-бу\" уже не спасти, на какой лад их не произноси. Де-факто они не перекликаются с темой, а масса так называемых мягко-лирических тем уже старомодна по колеру и вызывает невольную усмешку. Человечество взрослеет, и с этим нужно смириться, а чувственные вибриссы для открытия или творения сверхмиров даны ничтожному числу представителей рода людского. Да и никто никого не воспитывает, не образовывает в этом направлении.
Выясняется, что молодые люди начала третьего тысячелетия не понимают самых элементарных текстов Ханса Арпа. Они почему-то не видят в них поэзии. Можно только догадаться о каких благоглупых кудреватых метрейках они мечтают. Где тогда этим людям постигнуть гиперверсификаторство Геннадия Айги, Ивана Жданова, раннего Драгомощенко. А ведь на практике именно названные поэты (по мнению некоторых критиков, всего лишь \"имитаторы\"; как и Джойс, писатели для писателей, а не для читателей) являются хранителями той кунсткамеры, где среди чучел, мумий и заспиртованных уродцев, возможно, скрываются две-три полудохлые споры поэтических бацилл.
Ресурс: abuntera.narod.ru
[1] Эта поэзия в неспецифическом смысле — малоопределимое тоническое ощущение высшей одухотворенности, эстетической релевантности, возвышенной осмысленности, вызывающее катарсис, эмпатию, напоминание о лучшем (мире, чувствах, возможностях, жизни).