В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 22 страница

Не хочу писать сейчас о своей жизни, потому что живу напряженно, как на вулкане, а по отношению к происходящему в России -- как бы с бомбой в руках, и не знаю, когда ее пущу; завтра или через некоторое время, а может быть в ней и не будет надобности. И я не хочу отвлекаться сейчас словами о том, что делаю, хочу или могу делать". В письме от 20 ноября Чертков писал: "С радостью согласен приняться за предлагаемую вами работу. Пожалуйста, пришлите книги. Указания я совершенно понял. Хочу писать вам; но пока не могу. В. Ч.

Всё благополучно. Никогда еще я не испытывал такого длящегося, непрерывного духовного напряжения, как эти последние дни, -- со времени отъезда моей матери; и вместе с тем мне удается до некоторой степени сдерживать накопляющееся возбуждение для того, чтобы направлять его туда, куда производительнее и нужнее отцу.... --Письмо о Дрожжине уже было мною на-бело переписано, когда я узнал от вас о том, что сделали с Хилковыми. (Не можете ли вы прислать мне все его или других лиц письма об этом деле, которое, как вы знаете, и нас близко касается.). Хотя в сущности в этом факте нет ничего нового, но он так на меня подействовал, что я не мог искренно оставить в своем письме заключительные слова о доверии. Пришлось немного изменить и теперь нужно вновь переписывать.

Я так рад работе о китайских мудрецах, и как раз перед получением вашего письма начал наводить о них справки в имеющихся у меня историях философии...

Пожалуйста пишите мне: я в этом нуждаюсь. Поблагодарите Марью Львовну за черновые о религии, которые я получил. Я заглядывал и усмотрел сокровища; но не могу себе составить понятия о статье, так как от Марьи Александровны еще не получил списка всей статьи. Нельзя ли ее поторопить высылкою; а то боюсь она долго задержит для переписки с него другим. Бог вам в помощь. Представляя себе вас в Москве, так и хочется сказать вам: "Не спорьте с Гротами: не стоит того", но вы лучше моего знаете, стоит ли или нет".

(1) Абзац редактора.

(2) Кроме книг Legge "The Chinese classics", о которых Толстой писал в предыдущем письме, он намеревался в это время познакомиться с книгой Legge "Texts of Taosisme", Oxford 1891, о чем он писал В. В. Стасову в письме от 2 ноября, прося его выслать эту книжку и выражая желание выписать ее из-за границы, если В. В. Стасов не может ее прислать. См. письмо Толстого к Стасову от 2 ноября, т. 66.

(3) Абзац редактора.

(4) Письмо Д. А. Хилкова, упоминаемое Толстым, не разыскано в архивах. Мать Д. А. Хилкова, кн. Ю. П. Хилкова, писала Толстому в письме от 12 ноября: "Доказательством того, что я не ставлю Вам в упрек Ваше письмо, это то, что я Вам немедленно же отвечаю. Сын мой Вам неточно написал, дети взяты не у него, а у Цецилии Владимировны. Мне нечего распространяться о том, как я искренно и горячо люблю сына; всё, что его огорчает, мне чувствительнее, чем ему. Вы справедливо полагаете, что если я так поступила, то имела на то важные причины. Извините, пожалуйста, граф, но писать о тех обстоятельствах, которые вызвали этот решительный шаг, я нахожу лишним. Повторяю только, что мне сына несказанно жаль, но не относительно того, что дети у меня. Придет время, когда он этому сам будет рад и благодарен, что всё так устроилось" (АТБ).

(5) Толстой имеет в виду длинное письмо Г. А. Русанова от 18 октября -- 24 ноября 1893 г., в котором Русанов писал о своей болезни (сухотка спинного мозга), о получаемых им письмах и о том, какое большое место в его жизни занимает сам Толстой и его учение, помогающее переносить страдания. "Хоть и долго, целых полтора года, не писал я вам, дорогой Лев Николаевич, но люблю Вас попрежнему и беспрестанно (это почти буквально) думаю о Вас. Более двадцати лет прошло с тех пор, как Вы завладели мною. Из молодого человека превратился я в развалину, в калеку, доживающего пятый десяток, а Вы для меня всё тот же нестареющийся любимец мой, дающий мне лучшие мои радости, и за последнее десятилетие давший мне и силу жить. Не раз приходилось мне говорить Вам о моем отношении к Вам, но всё-таки не мог высказаться вполне, да и не высказать мне никогда того восхищения, в которое приводят меня Ваши художественные произведения, того чувства, с которым думаю о Вас, как о человеке, вспоминаю свои свидания с Вами. Если бы не существовало "Войны и мира" и "Анны Карениной" и пр., я может быть, не пришел бы в Вам, как и мыслителю, автору последних произведений, а если бы не было этих "последних произведений", меня, может быть, теперь не было бы на свете".

(6) Письмо французского аббата, написавшего Толстому по поводу французского перевода книги "Царство божие внутри вас", в архивах не разыскано.

(7) Николай Яковлевич Грот (о нем см. прим. к письму N 303) и, может быть, его брат Константин Яковлевич Грот (1853--1936), профессор Варшавского университета, специалист по истории славянских народностей. О нем см. письма 1910 г., т. 82.

(8) Paul Sabbatier, "Vie de S. Francois d'Assise", huitieme edition. Paris 1894. Говоря, что книга Саббатье "только что вышла", Толстой, вероятно, имеет в виду восьмое издание, по-видимому, вышедшее в конце 1893 г. В русском переводе книга вышла в издании "Посредника": П. Сабботье, "Жизнь Франциска Ассизского", М. 1895.

* 357.

1893 г. Декабря 9. Москва.

Дорогой В[ладимир] Г[ригорьевич].

Письмо ваше о Хилкове сейчас получил. Но прежде надо еще ответить вам о дочери Барыковой. (1) Вся ее история, вся ее личность и последнее письмо очень трогают меня. Кто же может помочь ей, кроме Бога. Но Бог не только может, но и наверное поможет ей. Я люблю это выражение Павла: сила Божия в немощах совершается. Мне кажется, что, если она только не признает себя потонувшей, оно выплывет.

Одно, что ей хочется сказать, это то, чтобы она как можно осторожнее обходилась бы с своими мыслями: больше всего боялась бы быть неправдивой с самой собой, и тем больше перед другими. Другое то, что она напрасно думает, что она очень дурна и развратна перед Богом. Его этим не удивишь. И на Его мерку самый святой человек, борящийся с своими слабостями, и она, борящаяся с своими, ничем не отличаются друг от друга. И первый не ближе от Него, чем она. Ближе к Нему тот, кто страстнее стремится прочь (2) от зла и ближе к Нему. А в ней есть эта страстность. Ее подгоняет вероятно и людское неодобрение; но это-то и нужно при ее слабости. Не даром так много блудниц святых. Мне не понравилось в ней ее осуждение матери. Это жесткость, кот[орая] будет мешать ей во всем.

Посылаю назадъ ее письмо.

Трудное дело вы затеяли, но хорошее. (3) Жатва велика, делателей мало. Программа едва ли пригодится. Как то она принижает дело.

Пока прощайте. Целую вас. Привет А[нне] К[онстантиновне].

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан: "Толстой и Чертков", стр. 207. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 353, Москва 9 дек. 93", на основании которой датируется письмо.

Ответ на два письма Черткова, одмо от 1 декабря, другое, написанное около 5 декабря. В первом из этих писем Чертков писал, что посылает Толстому полученное им письмо Т. Н. Клименко, предшествовавшие письма которой он уже посылал Толстому, и просил Толстого написать, что можно было бы сказать ей такого, что могло бы хоть сколько-нибудь помочь ей выбраться из своего состояния почти душевного отчаяния". Во втором письме, не разысканном в архивах, Чертков, по-видимому, сообщал о задуманной им записке относительно дела об отобрании детей у Д. А. Хилкова, и писал Толстому о необходимости составить программу работы по-собиранию материалов о преследуемых за религиозные убеждения.

(1) Татьяна Николаевна Клименко (р. 1860), рожденная Карпинская, дочь писательницы Л. П. Барыковой от ее первого брака с Н. Н. Карлинским, переживала в это время тяжелый душенный кризис и к письмах к Черткову рассказала историю своей личной жизни. Она читали в это время некоторые произведения Толстого и, соглашаясь со многими его мыслями, жестоко упрекала себя за то, что не имеет сил их осуществить: "новые идеи, как масло на воде плавают, ничего в жизнь не входит. Жизнь идет, как шла, не изменяясь.... Идите к свету и других ведите, мало ли есть людей, не так испорченных, как я -- а меня оставьте, я не могу" (А Ч).

(2) Слово прочь написано по слову: к

(3) Толстой имеет в виду намерение Черткова занячься собиранием материалов о преследованиях за религиозные убеждения, как это видно из слов ответного письма Черткова от 14 декабря: "О моем проекте обнаружить хоть частичку истины, относящейся до гонимых наших друзей, и высказаться в пользу свободы совести, мне хотелось бы получить от вас более подробное мнение, так как дело это меня очень занимает и я чувствую, что охладею к нему только тогда, когда исполню его".

* 358.

1893 г. Декабря 17. Москва.

Я получил оба ваши длинные письма на тонкой бумаге и посылку. (1) Второе последнее письмо в эту минуту не найду и потому пока отвечаю на первое и отсылаю ваши поправки, с к[оторыми], как вы увидите, со всеми согласен, кроме скобок.

(2) Вчера я получил первый номер газеты Ethische Kultur с началом перевода, к сожалению, не исправленным. (3) Я послал поправки, а он напечатал.

Я хотел о религии посылать Turner'у, но теперь не пошлю. (4)

Я получилъ на днях письмо от милого Батерзби, но еще не отвтетил.

На ваши два вопроса о Боге и молитве теперь не буду отвечать, но надеюсь ответить после. (5)

На ваш же вопрос о том, считаю ли я хорошими мои жестокие озлобленные ооуждения людей? Считаю ли себя виноватым перед своею совестью в том, что я отступил в этих осуждениях от той вечной открытой мни христианством истины, к[оторую] я знал? отвечу и, слава Богу, совершенно искренно и смиренно, что чувствую себя виноватым, и что мне больно, что я делал это.

(6) Случилось со мной то, что в тот день, как я получил это ваше письмо, заставившее меня опять проверить себя (за что благодарю и люблю вас еще больше), в этот же день или на другой я получил книжку "Le Salut est en vous" (7) и стал читать ее, -- и не мог оторваться, несмотря на местами перевранный перевод, и многое мне было очень приятно; но именно те места, где я отступал от христианского приема мягкой и любовной рассудительности, а таких много, почтит все, -- мне были противны и совестны. Несмотря на то, что таков мой характер, и он везде проскакивает, я знаю, что он скверный, и желал бы и надеюсь изменить его.

Благодарю вас за вашу истинную любовь ко мне.

Л. Толстой.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в книге: "Толстой. Памятники творчества и жиаии", 2, М. 1920, стр. 71--72. На подлиннике надпись рукой Черткова черным карандашом: "М. 17 Дек.", чернилами: "N 454", на основании которой датируется письмо.

Толстой отвечает на два письма Черткова -- одно от 10 декабря и другое, дата которого не установлена, так как оно не разыскано в архивах.

В письме от 10 декабря Чертков писал, что узнал из газеты "Новое время" об одном случае отказа от военной службы в Сербии новобранца, принадлежавшего к секте назарен, и спрашивал Толстого, не может ли он получить подробные сведения об этом случае, наведя справки у каких-нибудь сербов. В том же письме Чертков писал: "Прочитав присланный мне первоначально Марьей Львовной черновой список вашей статьи "Религия и нравственность" и полагая, что он более или менее окончательный, я потом стал просматривать черновые листки, в которых нашел много прекрасного, не попавшего в черновой полный список. И эти места я отметил для включении в мой свод ваших мыслей, думая с сожалением, что вы вероятно их выпустили для сокращения статьи. Но получив третьего дня окончательный список статьи, я с радостью увидал, что отрывки эти вовсе не выпущены, и что вообще этот окончательный вариант еще полнее, сильнее и цельнее первоначального прочитанного мною. Какое громадное значение и хорошее влияние эта статья будет иметь на все "культурное" человечество! От теперешнего поколения нельзя ожидать всеобщего признания выраженной вами истины о религии: оно слишком срослось с обратным заблуждением; но молодое поколение, которое будет непредубежденно читать это ваше писание, не может не согласиться с вами, потому что слова ваши подтверждаются собственным неповрежденным сознанием читателя. И для этого поколения статья ваша послужит отводом от того лабиринта философского онанизма, в котором запутались культурные люди нашего времени, и характерным проявлением которого служит у нас успех глупейшего, но сбивающего с толку своей спокойной самоуверенностью Гротовского журнала. В статье вашей я решился предложить вам вставку двух слов в начале и конце. Мотивы этого я приложу, когда верну Марье Львовне ее список, на котором и будут карандашом обозначены предлагаемые мною вставки.

Пожалуйста верните мне заказным письмом собственноручные письма, Дрожжина, имеющиеся у вас (последние вы мне еще не вернули, кажется). Судя по письмам, которые теперь отсылаю вам, он должен быть очень болен. На этих днях хочу опять постараться повидаться с ним в Воронеже".

(1) Посылка с черновыми рукописями статьи "Религия и нравственность" с поправками Черткова, о которых он писал в письме от 10 декабря.

(2) Абзац редактора.

(3) Статья Толстого "Религия и нравственность" была начата печатанием в журнале "Ethische Kulture" в декабре 1893 г. в переводе С. Бер. Этот перевод вышел отдельным изданием: Graf Leo Tolstoy, "Religion und Moral". Antwort auf eine in der "Ethischen Kultur" gestellte Frage. Berlin 1894. Толстой, отправив перевод этой статьи редактору журнала "Ethische Kulture" Гижицкому, дополнительно послал поправки к рукописи, которые редактор не успел включить в текст, печатавшийся в журнале, но смог внести их в отдельное издание.

(4) Толстой отказался от намерения послать статью "Религия и нравственность" английскому переводчику Тернеру, потому что Чертков выразил желание сам перевести эту статью. Из письма Черткова от 14 декабря видно, что он перевел эту статью и послал ее в Англию своему другу журналисту Батерсби с просьбой поправить перевод, сохраняя его точность и особенности слога Толстого.

(5) Вопросы Черткова о боге и о молитве так же, как и его вопрос о том, считает ли Толстой хорошими свои "жесткие озлобленные осуждения людей", вероятно, содержались в письме Черткова, не сохранившемся в архивах.

(6) Абзац редактора.

(7) Французский перевод книги Толстого "Царство Божие внутри вас".

* 359.

1893 г. Декабря 24. Москва.

24 Декабря.

Сейчас писал Хилкову о том, что вы хотите описать то, что сделано над ним. (1) Это прекрасно, и вы сделаете это прекрасно. Только надо делать это поскорее. А так широко, как вы захватили, это мож[ет] б[ыть] исполнено не скоро.

(2) Я не помню, что я отвечал и что не отвечал вам. Если что забыл, простите меня. Суета посетителей, пустых разговоров и ужасно увеличившаяся переписка задавили меня. (3)

Я радуюсь мысли скоро увидеть вас.

Все хотел выслать вам китайские книги для перевода, а теперь откладываю. Мне кажется, вы должны сделать это.

Жатва велика, делателей мало.

Л. Толстой.

На обороте: Воронежской губ.

Станция Россоша

Владидиру Григорьевичу

Черткову.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан: "Толстой и Чертков", стр. 204. Письмо закрытое -- секретка. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 355 М. 24 Дек. 93".

Ответ на письмо, в котором Чертков писал о своем плане написать статью об отобрании детей Д. А. Хилкова. Дата письма неизвестна, так как в архиве Черткова от него сохранился лишь конец. В этом письме Чертков, между прочим, писал: "Когда будете в Ясной Поляне, то пожалуйста попросите вашу дочь отобрать для меня и выслать мне все письма вам Хилкова: это мне теперь очень нужно.... Около 10 января я думаю съездить в Петербург и хотел бы повидать вас на пути туда. Поэтому прошу вас уведомлять меня о том, где вы будете. Только не пишите мне меньше в расчете скоро увидеться, так как очень возможно, что я не поеду".

(1) В письме к Д. А. Хилкову от 24 декабря Толстой писал относительно отобрания детей: "В английские газеты тоже писать не буду, во-первых, потому что не сумею (я истинно не умею коротко, ясно и сильно написать), а во-вторых, потому что это хочет сделать Чертков. Вы, верно, уже получили его письмо. Он сделает это хорошо. Боюсь только, что медленно" (см. т. 66).

(2) Абзац редактора.

(3) Толстой очень тяготился в это время своим пребыванием в Москве и писал об этом в своем Дневнике от 22 декабря 1893 г.

В ответ на это письмо Чертков писал Толстому 27 декабря 1893 г.: "Я был очень рад видеть в вашем коротеньком письме подтверждение того, что я и так решил сделать, а именно сначала написать об одном Хилкове.... Английские же книги о китайских религиях всё ж таки прощу вас выслать мне по возможности безотлагательно; одно не может заменить другое. Зарабатывать свои домашние расходы переводами я непременно хочу. С нового года начинается это мое новое денежное положение и я хотел бы заняться именно этими китайскими религиями, отрываясь от них лишь для того, чтобы переводить на английский ваши писания. Выехать отсюда я во всяком случае не могу раньше 10-го января; и этому может легко что-нибудь помешать; и потому очень прошу вас, если возможно, т.е. если они вам самим не нужны, выслать мне эти книжки сейчас же".

* 360.

1894 г. Января 17. Москва.

Письмо получил.

Толстой.

Публикуется впервые. Телеграмма. На бланке: "Подана 17-го/1 -- 1 ч. 22 м. пополуночи. Из Москвы". На подлиннике надпись черными чернилами рукой Черткова: "N 357. Москва 17 Янв. 1894".

Ответ на письмо Черткова от 13 января. Чертков просил сообщить о получении его письма телеграммой (см. прим. к письму N 361).

* 361.

1894 г. Января 17. Москва.

Получил сейчас ваше письмо, милый друг В[ладимир] Г[ригорьевич], и послал телеграмму. Радуюсь увидать Галю и вас. Только не откладывайте, если можно, приезжайте поскорее. Мы -- т. е. я с дочерьми, собираемся уехать к Илье в Чернской уезд (это 3 часа езды по железной] доро[ге] от Ясной); должно быть около 20, т. е. между 18 и 24. (1)

Илья уезжает нынче на 1 Ґ месяца за границу, а жена его беременная остается с детьми одна. (2) Наше пребывание у нее будет и ей притнои нам. Разумеется, постараемся сделать так, чтобы свидеться с вами. А уехать очень хочется. Очень я устал от суеты. Всё люди хорошие и приятно их видеть, но их слишком много. --

Жаловаться за границей мне также противно. Но я чувствовал себя вынужденным что нибудь сделать. Главное дурно в прошении -- прошение. (3) Просить об этом нельзя. Как просить убийцу, чтоб он не жарил моего ребенка? Можно и должно не просить, а образумливать его. И это надо делать. И вы это то хотите делать, и прекрасно.

Я очень устал.

Целую вас. Мой радостный привнт Гали. Дай Бог ей здоровья.

Л. Толстой.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: "N 356 Москва Январь 1894 г.". Письмо датируется на основании содержащегося в нем указания, что оно написано в один день с отправленной Толстым Черткову телеграммой (см. N 356), т. е. 17 января 1894 г.

Ответ на письмо от 13 января, в котором Чертков писал: "Сейчас пользуюсь случаем, чтобы (несмотря на мнение Хилкова о том, что только обнародование за границей может помочь) попросить вас продолжать вашу мудрую политику не передавать этого дела в базар заграничной агитации против России до свидания со мной. Мы собираемся на этих днях ехать в Петербург, чтобы хлопотать о любовном, беззадорном обнаружении там правды, которая может раскрыть глава государю. И теперь всякая заграничная статья могла бы испортить непоправимо этот первый и самый надежный шаг. Если же он не удастся (а я думаю, что он удастся), то всегда можно обнаруживать правду за границей -- это не уйдет. Единственная причина нашего теперешнего маленького замедления та, что Гале необходимо хоть чуточку оправиться от последнего третьегоднешнего самого сильного припадка сердцебиения, который ее совсем повалил. Мы хотим ехать вместе, потому что разлучиться не решаемся при ее теперешнем состоянии. К тому же она лучше кого-либо поможет бедной Цецилии Владимировне опомниться и отстраниться от того лживого прошения, которое дьявол внушил ее советчицам и которое может погубить всё дело. (Об этом мы уже телеграфировали и написали ей.)" Далее Чертков пишет, что предполагает поехать в Петербург на 6 недель, и просит Толстого телеграфировать о получении этого письма.

(1) Толстой имеет в виду посадку в имение своего сына Ильи Львовича Гриневка, находившееся в Черненом уезде Тульской губ. (см. письмо N 362).

(2) Софья Николаевна Толстая, рожд. Филооофова (1867--1934). Дети И. Л. и С. Н. Толстых: Анна (р. 24 декабря 1888 г.) и Михаил (р. 10 октября 1893 г., ум. 28 марта 1919).

(3) Толстой имеет в виду прошение на имя Александра III. в котором жена Д. А. Хилкова, Ц. В. Винер, просила отдать ей обратно отнятых у нее и переданных матери ее мужа детей. Ц. В. Винер проездом в Петербург остановилась в Москве на 2 и 3 января 1894 г. с целью посоветоваться с Толстым о своем деле и показать ему прошение. Об этом прошении Т. Л. Толстая сообщала Черткову в письме от 6 января 1894 г.: "Папа ей дал письмо к вашей матери и к Кони, чтобы он помог написать ей прошение, а то кто-то -- Джунковские, кажется --написал такое нехорошее прошение, что просто неприятно читать. В нем она обещается сделать из своих детей верных слуг отечеству и пишет, что если она, как лютеранка, не придавала значения церковным обрядам, тем не менее старалась воспитывать их в христианском духе. Я отнюдь не осуждаю ее за это, но это еще раз показало мне, какая сильная это страсть к детям и что она может заставить мать сделать. Я спрашивал ее -- ее муж против ли ее хлопот. Он это и пишет к Анненковой и пишет, что он думает, что только разоблачение этого дела за границей мотет чем-нибудь помочь" (АЧ). Об отношении Толстого к этому прошению см. письмо Толстого к Д. А. Хилкову от 30 января 1894 г. (т. 67).

* 362.

1894 г. Января 23. Козловка-Засека.

Поехал до первого Чернь до десятого Ясную.

Толстой.

Публикуется впервые. Телеграмма. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: ".N 358, Козловка. 23 янв. 24". На бланке: "Подана из Козловки 23 января 8.30 пополудни".

Толстой выехал из Москвы вместе о дочерьми Марией Львовной и Татьяной Львовной, из которых первая прямо проехала в Ясную Поляну, а вторая проехала с отцом в имение И. Л. Толстого Гриневку в Черненом уезде Тульской губернии.

* 363.

1894 г. Февраля 8. Тула.

Давно уж поджидаю от вас известий, дорогой друг, и очень обрадовался, получив их через Емельяна. (1) Кроме того, вчера еще получил Поша, кот[орый] у нас, от вас письмо. Верно и мне есть письмо в Москву, да мнн не переслали. Емельяна я очень полюбил. Какой понятный мне и родственный по духу человек! Я никогда не ожидал его таким.

В особенности поразили меня в нем ясный и твердый ум, спокойствие и правдивость. И как хорошо то, что он освободился от уз учительства. Эта формальная ступень молоканства (2) составляла и составляет, я думаю, главное препятствие для распространения истины и установления царства божия. Лучшие люди, кот[орых] я знаю из народа, -- таких я знаю трех -- совершенно свободны от всякой формы. И они-то и подобные им, теперь -- передовые борцы, делающие дело божие. Я в первый раз по Емельяну узнал силу этой мертвящей организации, и это мне было очень поучительно. Спасибо вам, что вы мне доставили эту радость и в таких хороших условиях. Дай Бог, чтобы он и других перетащил за ту грань, за к[оторую] он перешел. -- Как много важных значительных для нас событий: насилие над детьми Хилкова, смерть Дрожжина. (3) Непременно надо написать его житие. Вы не можете делать всего и, кроме того, теперь, когда Галя больна. Вы не отрывайтесь от начатого вами дела описаний, обращений или скорее возвращений людей домой, а пусть Евг[ений] И[анович] пишет, т[ак] к[ак] он вызывается. (4) Мне говорили, что он перед самой смертью заплакал. Что значут эти слезы? Мне кажется, что они значут умиление перед собой. Что бы они ни значили, они очень трогают меня. Ем[ельян] говорил мне, что вы жалеете, что вы делали всё для его тела и все эти дела были тщетны, но не попытались сделать что-нибудь для его души. (5) Я думаю, что те, которые посетили больных и заключенных, сделали это для Христа, для истины, и потому сделали это для души каждого. Что Изюмченко? (6)

Не (7) пришлось вам похлопотать, повлиять на дело Хилковой,и мне очень жаль этого. (8) Прошение, которое написал ей Кони (9) и к(оторое] я читал, не так дурно, как первое, но мне, главное, не нравится, как будто признание права отнимать детей и просьба о том, чтобы их отнимали так, а не иначе.

Бедной Хилковой пришлось быть в передовой линии и пострадать для других. Я твердо уверен, что этот поступок с нею будет последний и что они опомнятся. Знаю, что все это тяжело отозвалось в душе Гали и всем сердцем сочувствую ей. Но не могу не сказать, что надо быть неуязвимым; что насколько мы уязвимы, настолько мы грешны, настолько нам тяжело. Не то, чтобы не страдать, когда отнимают детей, -- я представляю себе, что бы я испытал, если бы отняли и начали развращать моих дочерей, -- а страдать и испытывать, иметь такую радость, к[оторая] уравновешивала эти страдания, которая делала бы то, что эти жертвы были бы радостными жертвами. Талисман для этого, претворяющий печаль в радость, для меня есть главное -- память о смертном часе. Правда, что мне легче, п[отому] ч[то] я стар и стою одной ногой в гробу, но это возможно и молодому, так же, как возможно молодому умереть. Ну, отнимутъ у меня моих детей.

Что же я могу сделать, когда я всякую минуту могу умереть? Все равно, когда я умру, мои дети могут остаться в том положении, в к[оторое] они поставлены теперь. Стало быть, мои заботы и горе об этом бесполезны. А вот, как бы мне не сделать чего нибудь такого, что обезсмыслило бы всю мою жизнь и можетъ быть в последнюю минуту своей жизни. Великое счастье -- свобода, к[оторая] дает неуязвимость, и ее надо приобретать, тем более, что мы волей-неволей приближаемся к ней.

Очень хочется вас увидать, хочется чем-нибудь послужить вам, т. е. вам и Гале. Надеюсь, что ей лучше. Пишите, пожалуйста. Лева теперь в Париже, разочаровался в Cannes и хочетъ вернуться. (10) Здоровье его не лучше. И странное дело, это физическое нездоровье нисколько не беспокоит меня. То, что он прибавил или убавил веса, оставляет меня совершенно равнодушным, тогда как всякая малейшая часть золотника его нравственного веса чувствительна мне и трогает меня.

Я все продолжаю толочь воду в Тулонской ступе, (11) т. е. не могу кончить. Верно есть что-то недодуманное. Battersby прислал мнн критики разныхъ reverend' ов (12) на отрывки из Царства Б[ожия], к[оторые] были напечатаны в New Review. (13) Все очень плохи, все лживое, старое, но одна очень понравилась мне и напомнила вас. Он говорит, что я отступаю от того, что я проповедую, т. е. любовь, жестоко и грубо нападая на духовенство, упрекая его в лжи и корысти. Если придется писать послесловие, я воспользуюсь этим, чтобы признать справедливость этого упрека.

Ну, теперь прощайте. Хорошо бы до свиданья. Ем[ельян] пошел покупать самовар, а я пишу это на постоялом дворе, (14) где сижу один. Дня черезъ три поедем в Москву.

Мне очень хорошо было у Илюши, где я жил с Таней и его женой и детьми, он за границей и теперь тут приятно. (15) Ждем Ге старшего.

Л. Т.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись рукой Черткова чернилами: "N 359. Тула 8 февр. 94". Дата эта подтверждается тем обстоятельством, что Н. Н. Ге, которого, по-видимому, Толстой ждал в Туле в день написания этого письма, приехал 8 февраля.

Комментируемое письмо является откликом на вести о Чертковых, которые сообщил Толстому приехавший в Ясную поляну из Воронежской губернии Е. М. Ещенко.

(1) Емельян Максимович Ещенко (р около 1845 р.)--крестьянин Острогожского уезда Воронежской губ., перешедший из православия в секту "людей божьих", называемых "хлыстами", и являвшийся руководителем общины этих сектантов в деревне Гирлы, близ имения Чертковых. Познакомившись через Черткова с религнозно-этичеокими взглядами Толстого, решил отказаться от обрядности, свойственной секте "людей божьих", и оставил руководство религиозной общиной своих прежних единоверцев.