В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 30 страница

На днях я получил письмо от Шкарвана. (2) Прекрасное письмо. Маша хотела переписать его, чтобы послать вам. (3) Он описывает свое душевное состояние во время заключения и допросов и все так правдиво и хорошо. Ничто такъ не убеждает в том, что есть Бог, как это полное совершенное единение духа людей, никогда не видавших, не знавших друг друга и живущих за тысячи верст и в самых различных условиях.

(4) Доводы ваши о том, почему вам неудобно жить в Ржевске, я совершенно понимаю. Радуюсь тому, чти есть вероятие увидать вас скоро.

Я ничего не делаю. Кажется, уже писал вам, что "Восскр[енье]" совсем скверно, и я его бросил пока. Если писать, то надо все сначала. (5) За новое ни за что еще не принялся, нет энергии писать, но мысли ходят в голове, мне кажется, тем более серьезные, чем меньше я заставляю себя писать. Записываю, что мне кажется, что стоитъ того. Тетрадь дневника еще не кончил. (6)

(7) Верно, вы уже знаете, что кореспонденция о духоборах вышла в Тimes. (8) Я знаю это наверное, но не получал еще прямых известий.

(9) Историю гонений, внеся поправки и приписав к концу несколько слов, я отослал уже дня 4 назад. Послал тоже-- просил Таню это сделать, -- во Францию эту кореспонденцию. Там вышла в Revue des Revues статья о русских сектантах и духоборах в том числе, самая французская, в которой все люди, живущие не так, как все, а по христиански, представляются мистиками, фанатиками, бесноватыми. (10)

Андр[юша] уехал в Москву, и я написал ему туда письмо, и к великой радости моей, чего я никак не ждал, письмо это хорошо подействовало на него. (11) Он потом б[ыл] здесь и обещал отстать от вина и говорилъ со мной откровенно, дружески. Это мне б[ыло] очень радостно.

Таня теперь в Петерб[урге] (12) и пишет оттуда, что Бар. Икскуль (13) хочет сделать, или сделала уже, сокращение Ц[арства] Б[ожья]. Это, я думаю, полезно.

Я недавно для практики итальянского языка перечел Ц[арство] Б|ожье] по итальянски и увидал, что там ужасно много длинот.

От Поши давно ничего не знаем.

Это хорошо, что Галя держится и поправляется даже. Пока прощайте.

Очень люблю вас и ее.

Л. Т.

Ивану Михайловичу передайте мою любовь.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в журнале "Единение" 1916, 1, стр. 7. На подлиннике надпись Черткова черными чернилами: "N401 Я. П. 25 окт. 95". Дата определяется упоминанием Толстого о том, что письмо Черткова он "получил сегодня в Туле"--в Тулу ездил Толстой 25 октября (см. ПЖ, стр. 493).

Толстой отвечает на письма Черткова от 13, 14 и 20 октября. Письма эти носили нумерацию (начатую Чертковым с 19 сентября) N 5, 6 и 8. Упоминаемое Толстым письмо N 7, являвшееся лишь сопроводительной запиской к пересланным Чертковым Толстому копиям письма И. М. Трегубова и своего письма к генералу С. А. Шереметеву, также было получено Толстым, и указание Толстого на то, что оно не получено, объясняется недоразумением (как это видно из письма М. Л. Толстой к Черткову от 28 октября 1895 г., хранящегося в АЧ).

В письме от 13 октября Чертков, отвечая на письмо Толстого от 7 октября, писал: "Я всецело сочувствую всему, что вы говорите в этом письме, за исключением вашего несочувствия мне в начатом здесь издании вашего рассказа о жизни и учении Иисуса ["Краткое изложение евангелия"]. 1) Вы напрасно говорите, что все ваши писания не стоят распространения с риском среди трудового народа. Начать с того, что это писание стоит, а затем и все остальные, при сокращении относящегося исключительно к нашей среде, и при некотором упрощении изложения, -- стоят того. Конечно, это зависит от сравнительной ценности, придаваемой своему личному благополучию и вашим писаниям. Говорю о своей точке зрения и о своем благополучии; но вполне понимаю, что с вашей точки зрения может казаться иначе, и это хорошо. 2) Мучительность для вас страданий из-за ваших писаний людей, как вы говорите, вам самых дорогих, мне также вполне понятна с вашей точки зрения. Но людей этих вы также называете и самыми близкими вам. Подумайте, были бы ли они действительно близкими вам, вашему духу, если б не настолько готовы, были страдать ради распространения ваших писаний, чтобы при руководстве в своих поступках, связанных с этими писаниями, не принимать в соображение вашего плотского страха за этих людей? И потому, никогда не отказывавшись от исполнения ни одной вашей просьбы, и теперь решительно и определенно отказываюсь от исполнения вашей просьбы ждать вашей смерти, которой и не желаю, и могу не дождаться...

Пожалуйста, когда будете писать мне то сообщите мне, какие номера моих писем вы получили, для того, чтобы я знал, доходят ли до вас все мои письма". В письме от 20 октября Чертков писал: "Получив третьего дня ваше закрытое письмо, я вчера отправил вам по почте (ценною посылкою на 11 рублей) два ваших дневника: от 1 августа 89 по 3 января 90 и от 3 Января 90 по 6 июня 91. Я вложил их в особую папку в надежде, что вы вложите в ту же папку остальные дописанные вами дневники, и что таким образом они будут лежать вместе с меньшим риском разрозниться. Остались у меня: дневник ваш от 9 марта 79 по 30 апр. 79. Это всего несколько страничек, на которых записаны только встречи ваши с характерными типами из народа, и ничего решительно не говорится о личной или семейной жизни вашей. Таким образом записи эти ваши относятся больше к вашим литературным бумагам, которые хранятся у меня; а потому я и решил сохранить при них и этот дневник впредь до получения от вас другого распоряжения. Еще я оставил у себя копию с вашего дневника от 18 марта 1884 г. по 25 сентябри 1884 г. Это тот дневник, который вы первоначально совсем мне отдали, и о котором я вам нынче летом говорил, что у меня сохранилась только копия с него. Согласно вашему желанию, я его перечитываю, вычеркивая или вырезая нежелательные места. Уже больше половины я таким образом просмотрел; и оставил я его у себя для того, чтобы докончить эту работу, опять-таки, если только вы его не вытребуете к себе немедленно. Дневники эти для большей безопасности и сохранял не у себя, а у моей матери. Пожалуйста сообщите мне тотчас же о получении их вами; а то я буду беспокоится. -- Позволю себе еще раз повторить вам свое глубокое убеждение в том, что, в виду громадного значения, какое имеют эти дневники, если не для вас, то для всех, кто вас любят и ценят и будут ценить нашу внутреннюю душевную жизнь, вам следовало бы не держать их при себе, а отдать их на сохранение вашим дочерям, так как в противном случае, в случае вашей внезапной смерти, с ними могли бы поступить совсем не в том духе, в каком следует. -- Те два дневника, которые отослал вам вчера, я было оставил у себя с целью просмотреть их и исключить из них нежелательное. Но я не успел еще этого сделать, и надеюсь, что вы в свое время позволите мне взять их у вас по одному для этой цели на недолгое время. -- Других дневников, кроме вышеназванных, у меня нет.

Последнее время я продолжал много думать и со всех сторон взвешивать то, как я должен в будущем поступать с собою. Пока выяснилось для меня одно, а именно, что оставаться жить здесь мне не следует: при том новом образе общения с людьми, которому я теперь отдался, т. е. при свободном высказывании всем и каждому того, что я думаю, когда бываю к тому вызываем, мое пребывание здесь двояко неудобно: 1) вследствие искусственного положения "паныча", которым я здесь пользуюсь, да еще вдобавок и "благодетеля", каждое мое слово получает искусственное значение, раздувается, передается из одного к другому, возмущает и выбывает доносы со стороны окружающего духовенства и полиции, и вместе с тем нежелательно отражается и на самом населении, обращающем гораздо больше внимания на то, кто это говорит, чем на то, что говорится. Таким обраэом материальная довольно крупная помощь, оказываемая здесь от моего лица, с одной стороны некоторых подкупает в пользу моих речей, а других ожесточает против них, вызывая основательные попреки в том, что я одной рукой пользуюсь собственностью, следовательно, государством для того, чтобы располагать людей в свою пользу, а другой распространяю отрицательное отношение к этому самому государству, которым пользуюсь. И то, и другое, т. е. искусственное расположенно ко мне и искусственное же ожесточение против меня, избежать которых я здесь не в состоянии, придают моим словам совсем нежелательный характер и, как я имею случай убеждаться, делают их влияние вовсе не желательным, а прямо нехорошим. Вместе с тем и делу материальной помощи, которым здесь занимается Н. Д. Ростовцев, требующему большой осторожности и много такта, свободный характер моих разговоров с крестьянами вредит тем, что привлекает внимание властей, которые из за этого должны рано или поздно положить конец всему тому, что здесь делается. Вообще при теперешнем моем образе держать себя, чем ближе я к простому частному человеку, отвечающему лишь за себя самого, т. е. чем дальше я отсюда, -- тем лучше. И потому я решился уехать отсюда. Мы думаем поехать зимой к моей матери в Петербург, так как, если не здесь, то там нам всего естественнее жить. Что будет с нами дальше, я не предрешаю; но думаю, что, если к весне обстоятельства не изменятся, то весьма вероятно, что мы поедем в Англию для того, чтобы привести в исполнение то, над чем теперь работаем с Иваном Михайловичем. Но до того еще долго, и многое может изменяться. Радуемся перспективе повидаться, быть может, с вами в Москве, где хотели бы пожить немного проездом в Петербург".

(1) Абзац редактора.

(2) Альберт Альбертович Шкарван (А. Skarwan, 1869--1926) --словак, врач, в годы студенчества познакомившийся с сочинениями Толстого и разделявший его жизнепонимание, был призван для отбывания военной службы в качестве врача и за несколько недель до окончания срока, в феврале 1895 г., отказался от военной службы по религиозным убеждениям. Был присужден к четырехмесячному усиленному тюремному заключению и лишению врачебного диплома. Состоял в переписке с Толстым до 1910 г. Во время войны 1914--1918 г. вторично отказался от военной службы и вновь был присужден к заключению. Его записки: А. Шкарван, "Мой отказ от военной службы. Записки военного врача", изд. V. Tcherkoff, Christchurch, England 1898. О нем и его письме к Толстому см. комментарий к письму Толстого к нему от 14 ноября 1895 г., т. 68.

(3) М. Л. Толстая 25 октября переслала Черткову письмо Шкарвана к Толстому от 11 октября, вместе с копиями писем Толстого к разным лицам.

(4) Абзац редактора.

(5) Толстой писал Татьяне Львовне 25 октября: ""Воскресение" опротивело". В Дневнике от 28 октября: "Все назрело, и хочется сказать. Так что некогда выделывать те художественные глупости, которые начал было делать в "Воскресенье"".

(6) Новая тетрадь Дневника была начата Толстым 28 октября.

(7) Абзац редактора.

(8) "Times" широко распространенная консервативная английская газета, издающаяся в Лондоне с 1788 г. Корреспонденция П. И. Бирюкова о духоборах напечатана в "Типев" 23 октября 1895 г.

(9) Абзац редактора.

(10) Jean Finaut, "Parmi les saints et les possedes" -- "Revue des Revues" 1895, vol. vol. XIV, pp. 483-491 и vol. XV, рр. 123- 133, 222--203 (Жан Фино, "Среди святых и одержимых").

(11) Андрей Львович Толстой уехал в Москву между 12 и 16 октября для подготовки к экзаменам, которые должен был держать дли поступления на военную службу вольноопределяющимся. М. Л. Толстая писала Черткову 19 октября: "Папа в последнее время вял, совсем не пишет, но это происходит преимущественно от того, что он очень мучается дурным поведением Андрюши, не спит ночей, всё думаете о нем и подрастающем Мише и прямо видимо страдает" (А Ч). Письмо Л. П. Толстого к А. Л. Толстому от 16 (?) октября 1895 г. см. "Лев Николаевич Толстой. Юбилейный сборник", под ред. 1). Н. Гусева, Гиз, М. 1928.

(12) Т. Л. Толстая вместе с С. А. Толстой и М. Л. Толстым поехали в Петербург на первое представление оперы С. И. Танеева "Орестейя" и на представление "Власти тьмы", допущенной в 1895 г. к постановке и шедшей в Александрийском театре и в других театрах Петербурга, и пробыла там с 17 по 27 октября.

(13) Баронесса Варвара Ивановна Икскуль фон Гильдебрандт (р. 1852 г.)--вдова барона Карла Петровича Икскуль фон Гильдебрандт, бывшего русским послом в Италии. Работала в области высшего женского образования, состояла председательницей Кауфманскоя общины сестер милосердия. О ней см. письма 1896 г., т. 69.

* 406.

1895 г. Декабря 1. Москва.

1 Декабря.

Давно надо и хочется писать вам, дорогой друг, но все нет расположения настоящего и надеюсь скоро свидаться.

Нынче целое утро проспал за пасьянсом, думая, соображая, спрашивая: так ли, и очень устал. Я всеми силами пытаюсь изложить свою веру -- то, что было катихизис -- совсем сначала, и то вспыхнет и кажется ясно, то опять потухнет и, останавливаюсь. Думаю, что, хотя почти ничего, даже совсем ничего, п[отому] ч(то] то, что написать, не годится, -- думаю, что все таки не грешу, напрягая свои силы на это, хотя бы и без успеха. Что-то движется.

Письма ваши получил 11 и 12. О письмах ваших к Шереметеву, (2) мне понравилось больше письмо Ив[ана] Михайловича. (3) Писать таким людям и внушать им очень хорошо, очень доброе дело. Кenworthy уже писал мне о вашем плане выписать его. (4) Мне это не очень нравится. Всегда боишься, что ничего не выйдет из стольких усмлий, кот[орые] нужны для личного свиданья. Статья Revue des Revues в Ясной Поляне и в библютеке, и там ее некому найти. Да я думаю, она и мало нужна. Можно живо представить себе, как Фр[анцузы] судят о сектантах. Это есть и у Leroi Beaulieu (5) и у Vogue (6).

Смысл их статей тот, что думать и определять смысл и цель человеческой жизни не надо, а отступать в поступках от определенного государственным законом есть фанатизм, односторонность, недостаток образования.

Вчера у меня был студент с бородой, 4-го курса, знакомый семьи Сулерж[ицкого], (7) кот[орый], очевидно, хотел устыдить меня, как устыжают старых людей, спаивающих, обыгрывающих или развращающих молодых. Понять же того, что такое религиозное чувство и как оно непоколебимо, он решительно был не в силах.

Меня очень одолевает суета городской жизни, но бывают и радостные общения. Только бы чувствовать, что не совсем тратишь данные для употребления года, месяцы или часы жизни.

Хотел написать вам, что думал нынче утром, но боюсь испортить, попав на дурное изложение. Коли Бог велит, на словах расскажу.

В семье у меня не дурно. Андрюша жалок, но не дурен.

Прощайте пока. Как я рад увидать вас обоих. Ив[ану] Мих[айловичу], дорогому, скажите, чтобы он меня простил, что не пишу ему. Всегда с любовью и уважением думаю о нем. Я получил письмо от эсперантиста Булгаковск[аго], проситъ новый рассказ напечатать на эсперанто. (8) Буду отвечать.

Л. Т.

Письмо Абр[амова] возвращаю. (9) За выписку из письма Файн[ермана] благодарю. Он прав. И мне, это было на пользу. (10)

Публикуется впервые. На подлиннике к собственноручной дате Толстого "1 декабря" приписано рукой Черткова черными чернилами: "N 402 и год -- "95".

Толстой отвечает на письма Черткова от 23 октября, 18 и 21 ноября 1895 г. В первом из этих писем Чертков писал: "Думая о предстоящем отъезде в Петербург, на который я решился, чувствую, что хорошо делаю, что уезжаю отсюда, вследствие тех причин, о которых писал вам в последнем письме. Но прикидывая предполагавшийся отъезд за границу весною, чувствую, что навряд ли хватит у меня сил уехать от вас, по моей собственной воле. Именно вы один, желание, потребность быть близко к вам меня удерживает; и нужна была бы действительно самая несомненная уверенность в воле божьей, требующей итого, для того, чтобы я решился уехать. Всех оставлять жалко: столько друзей, связей; жизнь там, "на чужбине", представляется грустною и мрачною. Но все бы это ничего, если есть разумная причина ехать. Но вот вы, удаление от вас, это такое препятствие, преодолеть которое не смогут никакие "разумные причины", а разве только одна несомненно сознанная необходимость. Мне хотелось вам это сказать, чтобы ны знали, что вы для меня". В письме от 18 ноября Чертков писал: ... Кenworthy мне написал о том, что чуть ли не с января они хотят начать новый ежемесячный журнал, в виду вашего обещанного сотрудничества, и спрашивал, можно ли рассчитывать на статью от вас для каждого месячного выпуска. Я ответил, что нет. Но вместе с тем убедился в том, что это издательское дело, которое они затеивают, настолько важно, что требует личного свидания с ним, Кenworthy, кого-нибудь из нас. И я решился предложить ему приехать к нам в Москву для того, чтобы он мог лично познакомиться с вами, и мы могли бы вместе обсудить желательную программу предстоящего журнала. Я предложил половину расходов по этому его путешествию взять на себя, а половину со временем покрыть из выручки журнала. И я думаю, что я хорошо сделал, потому что слишком жаль было бы, если б такое издание, которое будет считаться за границей нашим "органом", завязалось без предварительных возможно более обсоятельных указаний и советов с вашей стороны. Я ему советовал приехать в начале декабря (ст. ст.), когда и я надеюсь быть в Москве.

Вы мне ничего не написали относительно наших с Иваном Михайловичем писем к Шереметеву о духоборцах? Хотелось бы знать, какое впечатление они на вас произвели, тем более, что навряд ли когда узнаем, какое они произвели на самого Шереметева.

Мне очень хочется написать уже не письмо, а маленькую статью, выражающую ту мысль, что не только несправедливо и жестоко, но и совершенно безрассудно даже с правительственной точки зрения делать мучеников из отказывающихся от военной службы. Нечто в роде обобщения той записки, которая была мною подана Александру III о Дрожжине. Мне жутко за тех духоборцев, которые посажены "дисциплинарные батальоны, да и вообще за всех, отказавшихся в этом году и долженствующих в ближайшем будущем отказаться от воинской повинности. И я не буду спокоен, пока не разрешусь от этой статьи, которая совсем сложилась в моем сознании и может, я думаю, внести свою хоть лепту помощи нашим мучимым братьям". В письме от 21 ноября Чертков писал, что прилагает письмо, полученное им от Я. В. Абрамова, которого он приглашал участвовать в сборнике в защиту преследуемые сектантов, и просил переслать ему книжку "Revue des Revues" со статьей о русских сектантах, имеющуюся у Толстого.

(1) Записи о работе над статьей, которую Толстой в то время называл "Катехизис", имеются в его Дневнике от 5 ноября и 7 декабря 1895 г, (см. т. 53). В письме к Е. И. Попову от 30 ноября Толстой писал: "Я теперь уже две недели опять всеми силами души занят тем, чтобы выразить, как можно проще и бесспорнее, наше миро-самононимание" (см. т. 68).

(2) Сергей Александрович Шереметев (1836--1896), генерал-адъютант, с 1890 г. состоял главномачальствующим гражданской частью на Кавказе и командующим войсками Кавказского военного округа.

(3) Иван Михайлович Трегубол обратился к ген. Шереметеву с письмом от 1 октября, и связи с слухами (впоследствии не подтвердившимися) о том, будто в Карее приговорены к смертной казни два духоборца -- Василий Веригин и Василий Верещагин. В этом письме Трегубое писал: "Полагая, что только с вашего согласия будут убиты эти люди, в невинности которых я вполне убежден, я спешу обратиться к вам с этим письмом... Убивая атих людей, правительство нарушает не только исповедуемый им христианский закон любви, но и обыкновенный человеческий закон справедливости, так как эти люди не только не сделали никому зла, но напротив прошли высшую ступень любви. Полагая в основу своей жизни закон Христа о любви, они вместе со своими единомышленниками решили отказаться от всего того, что противно этой любви, т. е. гнева, вражды, убийства и военной службы. И вдруг за этот самый подъем в них христианского духа граничащий со святостью, их сочли преступницами, безбожниками, посадили в тюрьму и приговорили к смертной казни. Что может быть несправедливее этого?" (АЧ).

Чертков в своем письме к Шереметеву просил его обратить внимание на письмо Трегубова и с своей стороны убеждал в недопустимости преследований духоборцев.

(4) Джон Кенворти (John Kenworthy)--английский писатель и издатель, одно время разделявший взгляды Толстого. О нем см. письма 1894 г., т. 67. Чертков пригласил Кенворти приехать в Россию для переговоров об издании в Англии произведений Толстого, причем стоимость проезда частично взял на себя. Кенворти приехал в Москву и пробыл там с 21 декабря 1895 г. по 7 января 1896 г., причем договорился с Толстым о предоставлении издательству "B", которое было основано Кенворти, права первого издания переводов на английский язык произведений Толстого. Толстой имеет в виду письмо Кенворти к нему от 4 декабря нов. ст., в котором Кенворти писал ему о своем проекте приехать в Россию. В том же письме Кенворти, между прочим, сообщал, что получил от П. А. Кропоткина французский перевод предисловия Толстого к книге Е. И. Попова "Жизнь и смерть Дрожжина", который ему очень понравился и переведен им на английский язык.

(5) Толстой имеет в виду книгу французского экономиста А. Леруа-Болье "L'empire des Tsars et les Russes" par Natol Leroy-Beaulieu, member de l'institut, tome III. La religion, Librarire Hachette, Paris 1889.

(6) Какие именно отзывы М. де Вогюе (о нем см. прим. к письму N 248) о русском сектантстве имеет в виду Толстой, выяснить не удалось.

(7) Личность упоминаемого Толстым студента редакции неизвестна. О Л. А. Сулержицком см. прим. 1 к письму N 409.

(8) Толстой имеет в виду письмо эсперантиста Д. Булгаковского, который писал, что, с целью распространения языка "эсперанто", он решил переводить на этот язык произведения Толстого и уже перевел "Хозяин и работник". "Между тем у нас в Петербурге"", -- писал Д. Булгаковский, --"разнесся слух, что Ваше сиятельство в ближайшем будущем готовит к печати новое произведение. Полагаю, что перевод последнего сочинения на "эсперанто" произведет более сильное впечатление, если он появится в печати ранее перевода на другие языки, и еще лучше, если бы ранее появления этого произведения на русском языке отдельными брошюрами. Этим я надеюсь возбудить серьезный интерес к языку "эсперанто" как в русском, так и в "иностранном обществе".

(9) Яков Васильевич Абрамов (р. 1859 г. ?) --сотрудник ряда газет и журналов, интересовавшийся сектантством и писавший о нем. В декабре 1895 г. Я. В. Абрамов, живший в то время в Ставрополе на северном Кавказе, писал Черткову, что будет в Москве с 24 декабря по 3 января и что работает над статьями о русском сектантстве, которые, по-видимому, Чертков обещался издать в книгоиздательстве "Посредник".

(10) Благодарность относится к Трегубову, который 21 ноября послал выписку из полученного им письма Файнермана по поводу предисловия Толстого к книге Е. И. Попова "Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина": "Немного мешают излишние резкости Льва Николаевича, которые раздражают, но не наставляют. Конечно, мы с вами знаем, что это крик наболевшей души, к тому же ищущей страданий, а они принимают это за призыв к перевороту". О том же Толстой писал Файнерману в письме от конца ноября 1895 г. (см. т. 68).

* 407.

1895 г. Декабря 24... 31. Москва.

Я совсем нездоров -- насморк, жаръ маленький. Приходите с Кенв[орти] обедать.

Публикуется впервые. Па подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 403 Дек." По содержанию письма видно, что оно написано во время пребывания Чертковых в Москве проездом в Петербург. Чертковы пробыли в Москве, по-видимому, с 23 декабря по 7 января. Написано на обороте письма Черткова, который писал: "Кenworthy у меня, занимается со мною. Может быть, вы зайдете познакомиться с ним? Тогда мы могли бы с ним пойти обедать к вам".

_______________

* 408

1896 г. Января 18...22. Москва.

Очень виноват я перед вами, милые друзья В[ладимир] Г[ригорьевич] и Анна Константиновна, за то, что не написал еще вам. А каждый день, приходя наверх, с сожаленим думаю о том, что не увижу уже вас в моей комнате. (1) Письма ваши оба получил и рукопись английского перевода. (2) Я перечел его и остался в нерешительности. Дайте мне еще срока, я подумаю, да, если можно, пришлите мне русский оригинал. Мне кажется, что статья короткая, малосодержательная, местами неясная и полная повторений. -- Страхова (3) мне очень жаль. Я ему писал недавно с Борей Русановым. (4)

Про Шереметева скажу, что хорошо и то другое. (5) Письма, как Ив[ана] Михайловича, показывают Шереметевым то впечатление, кот[орое] производят их дела. А что они смеются, это ничего. Хорошо тоже и кротко увещевать их.

Таня писала вам и скорее была тронута вашим письмом, и я радуюсь, видя, что они хорошо понимают вас и очень любят. (6)

Письмо Сrosby (7) я до сих пор не отдал Моду (8) (завтра отдам) не от того, что переделывал его, а от того, что некогда было. Дочери обе нездоровы--не серьезно, но не выходят. Я понемножку работаю и то доволен, то, чаще, не доволен своей работой. Какая работа, пока не скажу. (9) Как ваша работа?

Деятельна ли Галя? Выздоровел ли Димочка? Надеюсь, что Лиз[авета] Ив[ановна] поправилась. (10) Передайте ей, пожалуйста, мое уважение и сердечный привет.

Наша жизнь идет по прежнему: также много гостей и когда я в дурном горделивом состоянии духа, я тягочус этим, когда же опомнюсь, то не обижаюсь. Как хорошо, покойно, когда удается не соображать о том, что предстоит или хочется сделать, и не приписывать никакого значения тому, что я могу или хочу сделать, а только думать о том, как бы не ошибиться и не сделать того, чего не хочетъ Пославший меня, и не помешать не своему, а Его делу. Пожалуйста, не возражайте на это. Я так убежден в том, что для того, чтобы сделать хорошо какое бы то ни было человеческое дело, надо все силы свои напрячь на то, чтобы не мешать делу Божью, а то само выйдет. На велосипеде чтобы ехать (без руля), надо, главное, не смотреть на колесо, а вперед, и тогда колесо пойдет прямо.

Сравнение не совсем подходит, но вы понимаете меня. Ну, прощайте пока. Будем почаще писать друг другу.

Л. Толстой.

Полностью публикуется впервые.Отрывок напечатан в Б, 111, стр. 263. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 404 Янв. 96". Письмо написано не ранее 18 января, так как Толстой отвечает па письмо Черткова от 17 января, полученное в Москве 18 января, и не позднее 22 января, так как Чертков отвечал на это письмо 24 января.

В письме от 17 января Чертков писал: "Вчера я был у Н. Н.Страхова, поняв вас так, что он писал вам о подходящей книге для истории образования "Нового Завета". Он мне сказал, что ничего про это не писал вам. Пожалуйста сообщите мне, кто же вам об этом писал, так как мне очень хочется довести это дело до конца?

Николай Николаевич расспрашивал про вас и выразил удивление, что он не получил от вас ответа на письмо и книгу, которые вам послал. Последнюю неделю он страдал от новой болезни -- сердцебиения с удушием, которые мешали ему спать по ночам и очень мучительны.

Кроме того, у него новая опухоль на нижней челюсти, которую доктора собираются вырезать. Но сам Николай Николаевич не придает этому большого значения. Может быть, подумал я, доктора не все ему говорят.

Несмотря на всё это, он имеет бодрый и живой вид.

Вот пока всё.

Да, про Шереметева я узнал, что мое письмо к нему произвело на него очень хорошее впечатление своим, как он выразился, истинно христианским тоном; письмо же Ивана Михайловича только вызвало с его стороны глумление по поводу того, что, "какой-то господин просит, чтобы его убили вместе о духоборцами, которых никто не думает казнить", и т. п. Упоминаю об этом не потому, чтобы придавал цену оценка Шереметевым моего письма; но как подтверждение того, что письма в том тоне, в каком написал Иван Михайлович, и в котором нас всех так часто подмывает писать, -- не достигают своей цели и только производят самое нежелательное впечатление.

Пишите же, а то я совсем соскучился по вас после Москвы. Не получая ответа от Татьяны Львовны, начинаю опасаться, не было ли мое письмо ей неприятно. Это мне было бы очень жаль, так как и к ней, и к ее сестре я чувствую одну только любовь",

(1) Чертковы уехали из Москвы в Петербург 7 января.

(2) Английский перевод статьи "Об искусстве", которую Толстой считал незаконченной, продолжая работать над этой темой. Об этой статье см. прим. к письму N 276.

(3) Н. Н. Страхов, о болезни которого писал Чертков, скончался 24 января от рака языка. Письмо Толстого к Н. Н. Страхову, написанное в середине января (хранится в АТБ), было послано ему с Б. Г. Русановым, но не было ему передано, так как он находился в тяжелом состоянии и не мог принять Русанова.