В. Г. Черткову и Ив. Ив. Горбунову. 20 страница

* 345.

1893 г. Сентября 8. Я. П.

Пишу вам только несколько слов по делу. Я получил от А. Г. Макеева (Гордеича) (1) письмо с просьбой устроить ему место учителя, которое избавило бы его от отбывания воинской повинности. Он пишет, что место это зависит от Н. Д. Ростовцева. (2) Попросите пожалуйста его, если это возможно, дать ему такое место. Я удивляюсь, что он не просит вас. Какие бы ни были на это причины, я уверен, что он не помешает вам сделать, что вы можете для него. Я, становясь в его положение, могу представить себе, как это страшно, особенно теперь при рассказах о том, что терпит Дрожжин, и с другой стороны при более распространившемся мнении, что служить в солдатах дурно.

Что Дрожжин? Что ваше письмо? (3)

Жду от вас известий.

8 сентября

Л. Толстой.

Публикуется впервые. На подлиннике синим карандашом рукой Черткова: "Я. П. 8 сент. 93 N 339". Число "339" переправлено на "340".

(1) Александр Гордеевич Макеев (р. 1874г.)--сын крестьянина с. Россоши Воронежской губернии. В начале 1893 г. работал на голоде с Толстым. В ноябре 1893 г. поступил на должность сельского учителя в Тульской губернии, но впоследствии был уволен от этой должности за отказ принести присягу. О Макееве см. примечания к письму Толстого к нему от 2--15 марта 1895 г., т. 68. В письме от 1 сентября 1893 г., прося Толстого оказать ему содействие в получении места, Макеев писал: "Учительское место мне нужно, чтобы избавиться от солдатчины. Отказаться от службы, как Дрожжин, у меня не хватит сил, хотя я уверен, что служить -- грех, нечестно человеку с христианскими убеждениями, но и служить я боюсь итти (боюсь сейчас); я не выдержу, выскажусь. Я между двух огней. Так страдать, как Дрожжин, страшно. Страшно и в солдатах".

А. Г. Макеев обратился к Толстому с просьбой написать И. Д. Ростовцеву уже после того, как обращался к Черткову и получил от него ответ, что Ростовцев, вероятно, не сможет содействовать назначению его на должность учителя, во-первых, потому, что предъявляет большие требования к кандидатам на эту должность и, во-вторых, оттого, что училищный совет относится с недоверием к рекомендации Н. Д. Ростовцева, считая его "толстовцем". Тем не менее Чертков выражал согласие написать Ростовцеву "для очищения совести". Макеев получил место учителя в Тульской губернии при содействии Толстого через М. С. Сухотина.

(2) Николай Дмитриевич Ростовцев (1846--1922)--в то время председатель Острогожской уездной земской управы, сочувствовал взглядам Толстого, владелец небольшого имения в Острогожском уезде. Оставив должность председателя вемской управы в 1894 г., одно время заведовал хозяйственными делами Черткова. В 1905 г. привлекался к суду за распространение запрещенных цензурой произведений Толстого, но был оправдан.

(3) Толстой имеет в виду письмо к Александру III о деле Дрожжина, которое писал в это время Чертков. В письме этом Чертков, изложив сущность дела Дрожжина и сообщив о мучительных наказаниях, которым Дрожжин подвергался в Воронежском дисциплинарном батальоне, просил не только облегчить его положение, но и обратить внимание на те меры, которые в то время применялись по отношению к людям, отказывающимся от военной службы по религиозным убеждениям.

"Не только несправедливо, но и в высшей степени жестоко помещать в военные исправительные учреждения и военные тюрьмы людей, не могущих по чистой совести исполнять военные обязанности", -- писал Чертков. -- "Это жестоко потому, что в сущности такою мерою этим людям предлагается на выбор только один из двух исходов: или, пожертвовав своей совестью, стать обманщиками; или же, жертвуя своею жизнью, быть мучениками за то, что они не согласны стать обманщиками. Мера эта, сверх того, и не благоразумна с правительственной точки зрения. Как секретно ни содержали бы таких людей за стенами военных тюрем и карцеров, существование их всё же останется известным их страже и ее начальству, т. е. целому кругу людей, в которых человеческая душа никогда не бывает вполне заглушена. А между тем каждый, в ком еще хоть сколько-нибудь сохранилась простая человечность, не может не испытывать самого глубокого сострадания к человеку, хотя бы и заблуждающемуся, но заживо губимому единственно из-за его несогласия; изменить требованиям своей совести. Всякое мученичество, хотя бы и из ошибочных побуждений, в настоящее время внушает свидетелям его неотразимое уважение к мужеству и самоотречению мученика, и невольное внутреннее осуждение того начала, вследствие которого подобные мучения становятся необходимыми. Таким путем незаметно, но неизбежно изнутри, в самом корне подтачивается та самая преданность к государственному началу, ради поддержания которой и предпринимаются подобные меры.

Такое положение дела, разумеется, не может быть желательным для правительства и вероятно существует единственно вследствие невыясненности еще наиболее целесообразного со стороны правительства отношения к подобным до сих пор лишь изредка встречающимся случаям. А между тем удовлетворительное для всех разрешение этого вопроса, казалось бы, самое легкое и простое. С точки зрения справедливости человек не может считаться виновным в том, что он родился в таком, а не другом месте. И если, возмужав, он убеждается в том, что не может по совести исполнять государственные требования, господствующие там, где он родился, то, казалось бы, самая простая справедливость требует того, чтобы такому человеку была предоставлена возможность удалиться из пределов своей родины. Если правительству не желательно, чтобы примеру людей, не могущих по своим религиозным убеждениям поступать в военную службу, следовали такие, которые, единственно ради личной своей выгоды, хотели бы уклониться от этой службы, то совершенно достаточно для этой цели, лишив отказывающихся от воинской повинности решительно всех гражданских прав, предоставить им на выбор: или выехать из пределов государства, или же быть переселенными в такую местность России, в которой их влияние сочтется наименее опасным. Всякому человеку мучительно тяжело быть изгнанным из своей родины, и потому такая мера оказалась бы более, чем достаточной, для устранения малейшей привлекательности для кого бы то ни было отказа от военной службы. Если же было бы признано необходимым подвергать таких людей тюремному заключению, то по крайней мере следовало бы заключатт их в гражданские тюрьмы, в которых срок заключения не мог бы постепенно увеличиваться; но отнюдь не в военные учреждения, где, в силу неизбежных недоразумений, заключение даже на самый короткий срок легко может обратиться в пожизненное одиночное заключение"...

По сообщению В. Г. Черткова, это письмо, прочтенное Александру III начальником "Канцелярии по принятию прошений, на высочайшее имя приносимых" ген. Рихтером, встретило благоприятное отношение и способствовало замену для отказывающихся по религиозным убеждениям от военной службы заключения в дисциплинарном батальоне ссылкой в Восточную Сибирь на срок нахождения на военной службе и в запасе армии.

* 346

1893 г. Сентября 21. Я. П.

Получил ваше письмо, дорогой друг, и так хотелось бы помочь вам. Я знаю всю силу этого врага и всю слабость нашу и то состояние близкое к отчаянию, в кот[орое] приводит безуспешность борьбы. Одно то, что вы и делаете, что и я не переставая делал, лежа под врагом, задавленный им, бессильный, все таки, хоть про себя шептать: а я все таки ненавижу тебя, и тот, за кого или для кого я борюсь с тобой, сильней тебя. --

(1) Вчера мы читали Лао-дзи. (2) Какие там есть места!

Смысл тот, что для того, чтобы достигнуть великого, человек должен делать малое; но верить, что в этом малом спасение не только его, но всего мира. Пусть человек только сам для себя перед Богом стремится к совершенству, веря, что это его совершенство нужно всему миру; и он совершит великое -- спасет мир.

(3) Там лучше сказано. Но меня поразило то, что для того. чтобы спасти мир, нужно верить, что для этого нужно мое совершенствование; но что (что еще необходимее для того, чтобы совершенствоваться, спастись самому), нужно верить, что это спасение спасает весь мир. Нужно верить в огромность этого дела.

Мне обещал Сухотин (4) место Макееву, и я известил его. (5)

Страхов мне пишет, что бывший в Париже мол[одой] человек рассказывал ему, что Дюма совершенно изменил свои вргляды, недоволен своей преяжней деятельностью, и письмо есть искреннее выражение его убеждений. (6)

(7) Поша был у нас, вчера уехал. Мы много говорили, кажется не бесполезно, о Посреднике. (8)

Прощайте. Привет вашим. Пишите хоть немного о себе.

Л. Т.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 341 (21?) Сент. 93". Дата письма подтверждается сопоставлением с письмом Толстого к С. А. Толстой от 21 сентября (см. ПЖ. стр. 455--457). Оба письма несомненно написаны в один и тот же день.

Ответ на письмо от 14 сентября, в котором Чертков писал, что страдает от приступов чувственных желаний, с которыми он считает нужным бороться: "Мне нужно одно из двух: или преодолеть свою плоть или погибнуть. По временам мне очень тяжело; иногда дохожу, повторяю, почти до отчаяния, но пока еще бог меня не совсем оставляет. Если бы я думал, что в нем меньше любви, чем в людях, то я попросил бы вас молиться за меня".

(1) Абзац редактора.

(2) Толстой в это время читал сочинение китайского философа Лао-Тзе "Тао-те-кинг" в немецком переводе Штрауса и совместно с Е. И. Поповым переводил это сочинение на русский язык. Перевод впервые печатается в настоящем издании (т. 31).

(3) Абзац редактора.

(4) Михаил Сергеевич Сухотин (1850--1914) --с 1899 года муж Т. Л. Толстой. Крупный помещик Орловской губернии, неоднократно избирался предводителем дворянства и, благодаря связям с местными земскими деятелями, мог содействовать назначению А. Г. Макеева на должность сельского учителя. О Сухотине см. примечания к письму Толстого к нему 1902 г. (т. 73).

(5) Письмо Толстого к А. Г. Макееву в распоряжении редакции не имеется.

(6) Н. Н. Страхов в письме от 12 сентября писал Толстому по поводу его статьи "Неделание", в которой Толстой говорит о письме Дюма в газету "Gaulois" (см. прим. к письму N 340); "А о Дюма услышал я на днях от одного юноши, бывшего в Париже, что он действительно совершенно изменился в образе мыслей, бранит свою "Dame aux camelias" и т. п." "Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым", изд. Общества Толстовского Музея, Спб. 1914, стр. 449).

(7) Абзац редактора.

(8) П. П. Бирюков писал Черткову в письме от 1 октября 1893 г. о разговорах его с Толстым относительно "Посредника": "Лев Николаевич дал уже мне порядочное количество тем научно-популярных, исторических и философских, и я приступаю уже к разработке их" (АЧ).

* 347.

1893 г. Сентября 24, Я. П.

Разумеется, если эти давно написанные мною слова молитвы (1) нужны кому нибудь, то пусть спишнут их.

(2) К нам пришел Леонтьев с Кавказа. Я его очень люблю. Он едет в Полтаву.

Пишите мне.

Я все по старому --пытаюсь писать, но не втянулся хорошенько.

Пишите про себя. У вас тоже много начатой работы. Надо кончать.

Привет вашим.

Л. Т.

На обороте: Воронежской губернии Станция Россоша, В. Г. Черткову.

Публикуется впервые. Письмо написано на бланке закрытого письма (секретка). Почтовый штемпель: "почтовый вагон 25 сентября". На подлиннике надпись черным карандашом: "N 34 2 Ясн. Пол. 24 или 25 сент. 93 г." Датируется днем, предшествовавшим дате почтового штемпеля.

Ответ на письма Черткова от 18 и 20 сентября. В первом из этих писем Чертков писал: "И. М. Трегубов перед своим отъездом отсюда хотел сделать для себя прилагаемую выписку из моих тетрадей с вашими писаниями; но так как содержание этой выписки довольно "интимного" характера, то я попросил его подождать, пока я не узнаю от вас, что вы против этого ничего не имеете".

Во втором письме Чертков передавал просьбу Е. П. Дрожжина сообщить адрес Леонтьева.

(1) Хранившийся у Черткова вместе с различными черновыми бумагами, написанный Толстым листок, начинающийся словами: "Что я здесь, брошенный среди мира этого..." Напечатан впервые в книжке: "Мысли о Боге. Л. Н. Толстого", под редакцией В. Г. Черткова, изд. "Свободного слова", Christchurch, England, 1900.

(2) Абзац редактора.

(3) Борис Николаевич Леонтьев (ум. 1909), бывший воспитанник пажеского корпуса, в конце восьмидесятых годов познакомившись с религиозно-философским учением Толстого, начал сочувствовать его взглядам. В декабре 1891 г. приехал к Толстому в Бегнчевку и некоторое время работал по устройству столовых для голодающих. Участвовал в земледельческих общинах и летом 1893 г. предполагал вместе со Скороходовым и Бодянским устроить земледельческую общину на Кавказе. Приехав с Кавказа в Ясную Поляну в сентябре, он прожил в Ясной Поляне и на хуторе Овсянникове, где жила М. А. Шмидт, до начала ноября 1893 г., когда уехал в Полтаву. Толстой писал об его пребывании в письме к С. А. Толстой от 20 октября 1893 г.: "Леонтьев оканчивает свою переписку, и мне жалко его. Он такой тихий, спокойный и серьезный, мне очень симпатичный человек". (ПЖ, стр. 459.) В 1909 году покончил жизнь самоубийством.

* 348.

1893 г. Октября 5. Я. П.

Получил вчера ваше последнее письмо (5). Все предшествующие я тоже получил.

(1) Статью об искусстве пришлю (2) и отвечу на некот[орые] пункты после.

Мы теперь в деревне: я, "Лева, Маша, жена и Саша с Ваней. Последние три идут в Москву 10-го, а мы остаемся еще до половины ноября, если Бог велит.

Л. Толстой.

На обороте: Воронежской губ. Россоша Вл. Гр. Черткову.

Публикуется впервые. Открытое письмо. Почтовые штемпели: "Тула 6 окт. 1893 г.", "Россоша 9 окт. 1893 г." На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 343. Я. П. 6 окт. 93". Датируется днем, предшествовавшим почтовому штемпелю отправления.

Письмо написано по получении бездатного письма Черткова, обозначенного им N 5 (пятое письмо, начиная с письма 14 сентября, которое Чертков обозначил N 1). Письмо ато см. в примечаниях к письму Толстого N * 349.

(1) Абзац редактора.

(2) Ответ на просьбу, с которой Чертков обратился в письме от 14 сентября: "Если вы не думаете браться пока за окончание статьи об искусстве, то пожалуйста пришлите мне ваш беловой экземпляр, который я списал бы и тотчас бы вам вернул: мне легче это сделать по вашему беловому, чем по моему помаранному черновому".

* 349.

1893 г. Октября 18. Я. П.

Сейчас сел, чтобы писать вам с Пошей и перечел ваше последнее письмо. Мне казалось, что там есть много вопросов, на которые надо ответить, но оказалось, что я на все уже ответил. А написать мне хочется о том, что меня радует ваша борьба и успех в ней.

(1) На днях я получил книгу Stokham "Koradine Letters". (2) Это мысли о назначении женщины и о духовном лечении, и к книге есть suppliment, (3) кот[орое] мне очень понравилось "Creative power life". Мысль этой брошюры, обращенной к женшинам, к девушкам, -- но она также относится и к мужчинам, -- та, что в известный период в человеке проявляется как бы сверх обыкновенная энерия. Она называет это "Creative power life" --творческая сила, и человек стремится приложить ее. Половое приложение -- низшее. Человек, почувствовав эту силу, должен знать, что ему нужно, и он может творить, и должен тотчас же прикладывать к делу эту творч[ескую] силу: строить дом, садить сад, лес, учить, писать, делать что нибудь новое, чего не было. Я думаю, что это правда, даже отчасти испытал это. Трудность тут для нас только в том, чтобы сбить эту творческую силу с того пути, к которому она привыкла, и наладить на новый.

Ваша мысль о том, чтобы размягчать оболочку, в которую заключен Дрожжин, мне очень поправилась. Это истинно христианская мысль. Я было начал писать Др[ожжину], но оставил; боюсь повредить ему.

(4) Поша вам расскажет, что я делаю, и как желал бы помочь Посреднику.

(5) Статью об искусстве, (6) если не послали вам, посылаю.

Привет всем вашим.

Любящий вас.

Л. Т.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913, стр. 106--107. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: "N 345, Я. П. 18 окт. 93." П. И. Бирюков, с которым Толстой послал это письмо Черткову, уехал из Ясной Поляны 18 октября и это обстоятельство подтверждает датировку, сделанную Чертковым.

Ответ на бездатное письмо Черткова, помеченное им N 5, в котором Чертков писал, что продолжает бороться с чувственными желаниями и ему удается добиваться успеха в этой борьбе. Далее Чертков писал о своем отказе от руководства издательством "Посредник" и о начатом им в связи с делом Дрожжина письме к царю, которого Чертков иносказательно именует "старшим чиновником": "Относительно моей отставки от управления "Посредником" вы меня не совсем поняли: мне в тягость было по многим причинам не самое дело, а верховное управление им. Перестать же участвовать в нем я, кажется, действительно никогда не могу, буду -- слишком сроднился с ним (но не родился с ним). Значение этого дела я никогда не преувеличивал, но допускал слишком большую власть этого дела над моим вниманием.

Письмо о Дрожжине и компании к знакомому старшему чиновнику считаю своим первым делом, после ответа на накопившиеся ко мне неотвеченные еще письма. Не могу спокойно и следовательно целесообразно ничего писать, пока не переложил всех уже полученных писем в разряд отвеченных или безответных. Но письмо это складывается в моем сознании всё больше и лучше и сильнее, и, как надеюсь, если только бог поможет, должно быть убедительным. Записываю кирпичики; когда засяду уже нетрудно будет сопоставить их и округлить..... Но, судя по письмам, он очень благополучен. К нему у меня теперь такое чувство: я, как более поверхностный, работаю снаружи на встречу к нему, более существенному, работающему ко мне изнутри. Сойдемся непременно на пол дороге в боге. -- Хочу неуклонно копать по мере сил, не только "ходатайствуя" за него, но размягчая по мере возможности ту кору дисциплинарного батальона, которая мне доступна. На этих днях хочу опять съездить к его ротному командиру и свезти для него книг. Последние, которые я ему свез -- Эмерсона и Гулливера -- ему по-видимому не передали. --

Скажите Татьяне Львовне, что весь успех художественного отдела в ее руках. Но что не вижу возможности письменно ей сдать текущие, т. е. начатые, но прерванные, за неимением такого сотрудника, как она, дела этого отдела. Ей необходимо было бы приехать сюда -- взять из моих рук все дела. Иначе я не решаюсь сделать: вышла бы путаница",

(1) Абзац редактора.

(2) Книга A. Stockham "Koradine Letters" не сохранилась в библиотеке Толстого, где имеется лишь прибавление к этой книге, озаглавленное: Alice Stockham, "Creative Life". A Special Letter to Young Girls", Chicago 1893. Это прибавление было переведено на русский язык Е. И. Баратынской и напечатано под заглавием: "Творческая сила жизни. Переложение с английского" в книге: "Тайный порок", вып. второй, изд. "Посредник", М. 1894. О книге "Koradine Letters" А. Стокгэм писала Толстому в письме от 3 октября 1893 г.: "Книга эта только что нами опубликована. Я уверена, что ваша дочь заинтересуется этой книгой, и я надеюсь, что вы найдете время прочесть приложение к ней. Однако оно так связано с самой книгой, что лучше было бы вам прочесть главы о метафизических восприятиях" (АТБ).

Д-р Алиса Стокгэм (А. Stockham), автор книги: "Tocology". A book for every woman by Alice Stockham M .D., Chicago, 1888, изданной по-русски под заглавием: "Токология или наука о рождении детей, книга для женщин" д-ра медицины А. Стокгэм. С предисловием гр. Л. Н. Толстого. М. 1892. Об этой книге и о взглядах А. Стокгэм на половую жизнь человека Толстой писал Черткову в письме от 17 ноября 1888 г. (см. Т. 86, стр. 190).

(3) [приложение]

(4) Абзац редактора.

(5) Абзац редактора.

(6) См. прим. 2 к письму N 343.

* 350.

1893 г. Октября 24. Я. П.

Вчера получил ваше письмо, в кот[ором] вы указываете мне на мой грех (1) и просите ответить скорее, а сейчас привезли из Тулы ваше письмо Государю. (2)

Я прочел его сейчас и кое где изменил некоторые незначительные слова и выражения, везде на полях против этих изменений поставив: N.

Вступление очень хорошо; все письмо хорошо; но заключение, самые последние слова, по моему, никуда не годятся и могут испортить все дело. Не совсем понравилось мне и перед концом обращение, два раза повторенное: Спасите! Не заменить ли это обращение такими словами: И потому я льщу себя надеждой, или уверен, что, зная положение этого человека, вы не дарите ему погибнуть за то только и т. д. Конец же мне не нравится -- последняя линейка -- потому что как бы говорите о том, что главное чувство есть воспоминание любовное к отцу. Это, т. е. упоминание об Ал[ександре] II, надо выразить как нибудь иначе или вовсе выпустить.

Сидел долго, думал, как бы это лучше выразить, и ничего не придумал. Нельзя ли так: побудило меня к этому поступку прежде всего сознание моей обязанности перед Богом постараться по мере сил моих уменьшить ставшие мне известными тяжелые страдания человека; надежду же на то, что поступок этот не вызовет вашего неудовольствия, а напротив увенчается успехом, поддерживает во мне мое искреннее уважение и доверие к вашей личности, с кот[орым] имею честь или счастье... и как обыкновенно подписывают все, соблюдая приличие.

Очень хорошо будет послать это письмо. Очень можетъ быть, что оно спасет Дрожжина. А всегда жутко о нем думать.

Что вы на себя клепете, что вы боитесь пострадать? Не может этого быть. А если и есть, то это ничего не значит, и мож[ет] быть гораздо лучше бояться, чем не бояться. И тот, кто, как я, думает, что не боится, мож[ет] б[ыть], хуже ошибется.

То, в чем вы меня упрекаете, очень справедливо, и не только не огорчаюсь на это, но благодарю, и прошу чаще указывать мои грехи. Я очень гадок тем увлечением, с которым я предаюсь осуждению, желанием уязвить. Иногда мне как бы нужно разозлиться, чтобы высказаться. Это очень скверно и буду стараться и стараюсь исправиться.

Маша обещала послать вамъ рукописи, к[оторые] вы желаете иметь. (3)

Мы живем хорошо. Лева едет за границу в тепло, и я должно быть поеду в Москву раньше, чтобы повидаться с ним -- в половине ноября. (4)

Писать так много хочется (5) и так несоответственны силы.

(6) Привет всем вашим семейным.

Л. Т.

Ваше письмо Госуд[арю] посылаю заказным. А это простым, чтобы оно скорее дошло.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черными чернилами рукой Черткова: "N 346. Я. П. 24 окт. 93". .

Ответ на письма Черткова -- одно, датированное Чертковым 12 октября, но посланное им позднее, и другое, не найденное в архивах Толстого и Черткова и неизвестное редакции. В первом из этих писем Чертков писал: "Посылаю вам, дорогой Лев Николаевич, с этою же почтою заказным на Тулу черновое моего письма о Дрожжине. Раньше чем списать его набело и отослать, мне очень хотелось бы знать ваше мнение о нем, так как вы со стороны можете лучше судить о впечатлении, которое оно производит. Пожалуйста отметьте в нем неудовлетворительные места, если таковые окажутся; и вообще, если по вашему что не так, то скажите. Хотелось бы по возможности скорее отправить это письмо, так как если оно будет иметь какое-нибудь влияние, то желательно, чтобы это влияние сказалось раньше окончания нынешнего набора, в течение которого какой-нибудь неизвестный нам брат наш может оказаться в таком же положении, как Дрожжин. Пожалуйста, не показывайте никому моего письма о нем. Итак буду ожидать вашего ответа".

В другом письме Чертков, судя по ответу Толстого, писал о тех гонениях, которые он ожидал в связи с выходом за границей книги Толстого "Царство Божие внутри вас", и указывал Толстому на резкий тон этой книги, могущей вызвать раздражение и озлобление у тех, кого он обличает.

(1) Резкости, в книге "Царство Божие", которые сам Толстой считал нежелательными, как вызывающие озлобление у затронутых ими людей.

(2) Письмо Черткова к Александру III в связи с делом Дрожжина (см. прим. к письму N 345). Первоначальный вариант этого письма, с пометками Толстого, который Толстой имеет в виду в комментируемом письме, в архиве Черткова не разыскан. В окончательной редакции первоначальное окончание письма, о котором пишет Толстой, отсутствует и заменено словами: "Не знаю, ваше императорское величество, как вы примете это мое безискусственное обращение к вам. Знаю только, что для того, чтобы так обратиться к вам, мне нужно было предварительно преодолеть в себе чувство самого сильного нежелания обращать на себя внимание. Побудило меня к этому поступку прежде всего сознание моей обязанности перед богом постараться по мере сил моих уменьшить ставшие мне известными тяжелые страдания этого человека. Надежда же на то, что поступок этот не вызовет вашего неудовольствия, а, напротив, будет вами принят благосклонно, -- поддерживается во мне тем представлением, которое я имею о личности вашего императорского величества". Копия письма хранится в А Ч.

(3) М. Л. Толстая выслала Черткову копии писем Дрожжина к нему, которые читал Толстой, и рукопись записок об условиях жизни в дисциплинарном батальоне, написанную заключенным Н. Т. Изюмченко, находившимся в Воронежском дисциплинарном батальоне вместе с Дрожжиным. Отправляя эту посылку, она писала Черткову в письме от 26 октября 1893 г.: "Писем отцовских я не переписываю только за редкими исключениями. Больше того, что прислала с Пошей, у меня нет. Посылаю Вам ценной посылкой и список тех лиц, кому отец писал. Отец усиленно занят "Религией", думает, что кончает, но каждый день по начисто переписанному опять и опять поправляет. Тоже работает над "Тулоном". Он давно так много не работал, как теперь, в нашей тихой жизни".

(4) Л. Л. Толстой, продолжая чувствовать упадок сил и нервное недомогание, решил поехать на юг Франции на курорт Канны (Cannes). Из Москвы он выехал 13 ноября. Толстой, желая повидать его перед отъездом, ускорил свой приезд в Москву, выехав туда из Ясной Поляны 11 ноября.

(5) Толстой работал в это время над статьями: "Религия и нравственность" и "Христианство и патриотизм" (впервые напечатана в изд. М. К. Элнидина, M. Elpidine, Carouge-geneve 1895). Эту статью Толстой и близкие ему лица сокращенно именовали "Тулон", так как она начата была Толстым и связи с торжественным приемом в городе Тулоне русской эскадры, связанным с заключением франкорусского союза.

(6) Абзац редактора.

Чертков отвечал на это письмо письмом от 5 ноября, в котором писал: "В начале будущей недели уезжает моя мать в Петербург и повезет с собою мое письмо. Подписать "верноподданный" и "имею счастье" я не в силах, так как это слишком диаметрально противоположно тому, что я чувствую. Но я подпишусь так: "вашего императорского величества покорный подданный", что будет и правда и вполне почтительно в особенности после предшествующих слов об уважении и доверии к его личности".

* 351.

1893 г. Октября 30 ? Я. П.

Посылаю вам обратно письма Дрожжина (1) и вашего шурина. (2)

Что это за записка заключенного о жизни в батальоне. Она очень интересна. (3) Ужасно!

Дрожжину напишу, если будет ясно, чти нужно, или что захочется написать, а теперь не знаю что.

Радуюсь за молодого Дитрихса.

Как таинственны, вечно таинственны, вне нашего наблюдения и соображения пути, по которым души человеческие приближаются к Богу. Мы знаем, я по крайней мере знаю, только то, что зарождение духовной истинной жизни в другом человеке возбуждает во мне священный ужас, страх чем-нибудь, не то, что уж словом, дыханием, взглядом, знанием того, что началось и совершается что-то -- помешать рождению; как примета есть, что не надо, чтобы знали люди, когда женщина рожает.

Мы: Маша, Мар[ья] Ал[ександровна], Вера Куз[ьминская], Леонтьев (4) и я, живем очень хорошо, тихо, не праздно и не тревожно.