Святитель Игнатий Брянчанинов 5 страница

В келлиях был старец, авва Алоллос.Если кто из братии приглашал его к труду или работе, то он немедленно шел со всею радостию, говоря: «Сегодня я иду потрудиться с Царем моим, Христом, ради спасения души моей»[262].

1. Авва Афанасийсказал: «Некоторые говорят: ныне нет мученического подвига. Несправедливо. Можно вступить в мученический подвиг под руководством совести. Умри греху, умертви уды твоя, яже на земли[263], и будешь мучеником по произволению. Мученики боролись с мучителями, царя­ми и князьями; и ты имеешь мучителя, терзающего тебя — диавола, имеешь князей, преследующих тебя — демонов. Некогда были воздвигнуты диаволу и демонам капища и жертвенники, приносилось каждому кумиру ложному мер­зостное идолослужение; уразумей, что и ныне могут быть в душе капище и жертвенник, может быть мысленный кумир. Капище — ненасытное сладострастие, жертвенник — сла­дострастные вожделения; кумир — дух вожделения. Рабо­тающий блуду и увлеченный сладострастием отвергся Иису­са, поклоняется идолу, имеет в себе истукан Венеры — мер­зостную плотскую страсть. Опять: если кто побеждается гневом и яростию и не отсекает этих неистовых страстей, тот отрекся Иисуса, имеет своим Богом Марса, подчинил себя гневу, что служит знамением беснования. Другой сребролюбив: затворяя сердце свое для брата своего и не милуя ближнего своего, он отрекся Иисуса, — служит идолам, имеет в себе кумира — Аполлона, и поклоняется твари, оставив Творца. Корень всем грехам — сребролюбие. Если удержишься и сохранишься от неистовых страстей, то ты попрал кумиров, отверг зловерие, соделался мучеником, исповедал святое исповедание»[264].

2. Говорил авва Афанасий: «Отцы наши хранили воздержание и нестяжание, а мы расширили чрево наше и наши кладовые»[265].

3. Опять говорил: «Отцы наши прилежали внимательной молитве в безмолвии. А мы заботимся наиболее о приготовлении пищи и о рукоделии»[266].

1. Был в Антиохии патриарх именем Александр,особенно милостивый и сострадательный ко всем. Один из пись­моводителей его украл у него несколько златниц и бежал в Египетскую Фиваиду. Там, в пустом месте, варвары схвати­ли письмоводителя и завели в глубину своей страны. Бла­женный Александр узнал об этом; он выкупил пленника, дав за него восемьдесят пять златниц. Когда пленник возвратился, патриарх оказал ему столько благодеяний, что не­которые из граждан говорили: благость Александра не мо­жет быть побеждена никаким согрешением[267].

2. Однажды диакон патриарха начал укорять его пред всем клиром. Блаженный поклонился ему, сказав: «Прости меня, господин мой и брат»[268].

1. Брат пришел в лавру аввы Герасима и сказал игумену ее Александру:«Хочу оставить место жительства моего». Александр отвечал ему: «Сын мой! в уме твоем не запечатлелось памятование ни Царства Небесного, ни вечной муки. Если б это памятование соприсутствовало тебе, то ты не захотел бы выйти даже из келлии твоей»[269].

2. Игумен Александр говорит ученику своему Викентию: «Сын мой! отцы наши искали пустыни и скорби, а мы ищем городов и покоя»[270].

Преподобный отец наш АнтонийНовый, сын славных и богатых родителей, оставив богатство и славу и возлюбив иноческое житие, поселился в некоторой горе. Там провел он много лет в безмолвии, удручая себя многими трудами и подвигами. После этого случилось ему однажды читать Лествицу Божественных добродетелей. В конце статьи о послушании он нашел следующие слова: «Если жительствую­щий в безмолвии познает свою немощь и, оставив безмол­вие, предаст себя в обучение послушанию, то он, бывши слеп, без труда прозрел о Христе». Обращая непрестанно в уме эти слова, Антоний говорил сам себе: «После стольких трудов и подвигов иноческих я — еще слеп! Хочу же когда-нибудь и прозреть». Оставив келлию свою и пустынное житие, он вознамерился поступить, как в училище, в обще­жительный монастырь. Для этого он пришел в Вифинию, в некоторый монастырь, расположенный в горах, очень сла­вившийся жительством иноков его. Он остановился в гос­тинице у ворот монастыря, как бы один из прохожих, нико­му ничего не говоря о себе. Несколько дней пробыл он тут с прочими странниками. Не желая употреблять монастырскую пищу безмездно, Антоний ходил в ближнюю гору, собирал на ней дрова, приносил их на плечах и полагал пред врата­ми монастыря. Монах, заведовавший гостиницею, увидя это, сказал ему: - «Что делаешь ты, авва? Монастырь не нуждает­ся в труде твоем; приходящие сюда употребляют монастырс­кую пищу в милостыню, благодаря Бога». Антоний отвечал: «Отец! и мне известен этот обычай; но, не желая оставаться праздным, я делаю это по своей доброй воле». Он продол­жал жить при монастыре и ежедневно делать так, никому ничего не говоря. Брат, заведовавший странноприимством, пошел к игумену и сказал ему об Антонии. Игуменом был тогда блаженный Игнатий, построивший этот монастырь сво­ими трудами о Господе. Игумен сказал гостинщику, чтоб он спросил Антония, чего желает он, пребывая так долго пред вратами монастыря. Антоний, будучи спрошен, отвечал бра­ту: «Я здесь на чужой стороне; хочу же, если будет на то воля Божия, проводить жительство с вами ради моей душев­ной пользы». Игумен, узнав это, повелел привести его к себе, свиделся и познакомился с ним: он слышал о его высоком подвижничестве. Потом сказал ему игумен: «Авва! почему рассудилось тебе принять на себя труд, прийти к нам?» Анто­ний отвечал: «С целию соделаться подобным вам по добро­детели». Игумен отвечал: «Прожив столько лет самочинно, ты уже не можешь жить в послушании. Многие, жившие самочинно и исправившие некоторые добродетели, как-то: воздержание, пост, нестяжание, телесное злострадание, — потом, подвергшись испытанию по законам общежития, ока­зались недостаточными по недостатку смиренномудрия, — оказались недостаточными даже в тех добродетелях, кото­рыми они прежде, по мнению их, обиловали». Антоний от­вечал: «Это узнал и я из учения Боговдохновенных Отцов, и, как ниже начавшего пути добродетелей, привел себя к вам, чтоб отдать себя вам в послушание и получить от вас настав­ление началу о Христе добродетельного жительства». Когда Антоний сказал это, то был принят. Игумен дал ему послушание при церкви, очень тяжелое, для многих невыно­симое. Пробыв некоторое время в этом послушании, он не удовлетворился им, почему пришел к игумену и сказал ему: «Авва! я пришел сюда для подвига, а данное мне послуша­ние слишком легко». Игумен, услышав это, передал его в помощники монаху, заведовавшему виноградником. Анто­ний, будучи несведущ в этом послушании, часто обрезывал себе пальцы; но во все время обрезывания винограда при­лежно занимался возложенным на него послушанием. Опять, когда настало время копания, он трудился еще больше. Ког­да же виноград начал созревать, — ему было приказано сте­речь его. Некоторые из братии, проводившие невниматель­ную жизнь, или, правильнее, желавшие искусить его, прихо­дили и просили у него винограда. Он говорил им: «Мне не позволено делать этого. Вот! виноградник перед вами. Если хотите, то сами возьмите себе винограду. И опять, если возьме­те, то мне необходимо сказать это игумену, так как я ежед­невно исповедую ему мои помышления». Братия, услышав это, уходили. Однажды Антоний в полуденный час сидел и очищал одежду свою от нечистот; в это время приступили к нему бесовские помыслы и возмущали его, воспоминая ему пустынное, правильнее же — самочинное жительство, и же­лая исторгнуть его из училища послушания. Он отвечал им: «Когда я жил в пустыне и безмолвии, — вы говорили мне, что этот подвиг не приносит никакой душевной пользы. Когда же я пришел сюда, вы ублажаете и похваляете пре­жний мой подвиг безмолвия, желая отнять у меня венец, доставляемый послушанием». Колеблемый этими помыш­лениями, причинявшими болезнь его сердцу и исторгавши­ми у него слезы, Антоний доблественно терпел напасть, на­несенную бесами, ради будущего мздовоздаяния. Когда собран был виноград, поручено Антонию послушание тра­пезного, в котором привелось ему особенно потрудиться, — ежедневно до третьего часа ночи по причине многих, прихо­дивших в трапезу в разное время. От этих приходивших он был часто омываем бесчестиями и досаждениями, как это обычно бывает с трудящимися в этом послушании. В тече­ние этого времени износились одежда его и обувь, которые уговорил его надеть епископ Павел: Антоний во все годы пребывания своего в пустыне не возложил обуви на ноги свои. Одежда эта и обувь износились, как мы сказали. Меж­ду тем наступила зима; Антоний бедствовал от мороза. Игу­мен видел это, но не давал ему одежды телесной, желая дос­тавить духовную опытность и духовное преуспеяние. Особ­ливо ноги его страдали от мороза. Братия, видя его в такой нужде и в таком страдании, соболезновали ему: иной под­стилал овечью кожу под ноги его; иной подавал ему санда­лии, чтоб он обулся в них. Но, доблестный страдалец и граж­данин Вышнего Иерусалима, Антоний ничего не принимал из подаваемого ему: он взирал на настоятеля и судию и говорил братии: «Я наверно знаю, что отец наш видит мою нужду, и на него возлагаю все попечение мое; когда Бог возвестит ему, тогда он даст мне нужное за смирение мое». Зима лютая миновала, наступило и прошло лето, прошла и осень: Антоний оставался полуобнаженным; игумен не об­ратил на его нужды никакого внимания. Видя себя в такой наготе и страдании и побежденный бесовскими помыслами, Антоний пришел однажды к игумену и сказал ему: «Владыко! если монастырь так недостаточен, что не может снабдить меня нужным, то позволь мне испросить нужное для меня у знакомых моих». Блаженный пастырь, услышав это, отве­чал: «Монастырь мой питает всю братию о Христе, и тебя ли одного не может пропитать и одеть? Сначала мы слыша­ли о тебе, что ты подвижник и терпеливо переносишь теле­сные страдания; теперь же я не вижу в тебе ничего того, что слышал о тебе. Ты расточил все имение твое ради Бога, вдался в подвиги и нищету, безмолвствовал в пустыне много лет, терпя доблественно наготу тела и всякую нужду; пришедши же к нам, ты оказался малодушным и нетерпеливым; подвер­гшись ничтожным лишениям для твоего духовного образо­вания, ты немедленно начал искать упокоения, подобно всем проводящим нерадивую жизнь, нисколько не имеющим в виду великое мздовоздаяние Христа, Бога нашего». Страдалец Хри­стов, Антоний, выслушивая эти жестокие слова от игумена, стоял и молчал, подражая Христову смирению. Осыпав его всевозможными укоризнами и досаждениями, отец прогнал его. Антоний вышел молча от игумена и ежедневно умывал себя слезами, удручая тело различными образами подвига. Настоятель разрешил ему поститься и подвизаться сколько может, чтоб ему не показалось, что он лишился того воздер­жания, которое стяжал в пустыне. По этой же причине он не спал на постели, но спал — очень мало — сидя на стуле; также прежде звона к утрени вставал и занимался псалмопе­нием. Братия, усмотрев, что он способен ко всякой работе, брали его с собою и, дав ему в руки лопату, заставляли копать землю. Удручаемый трудом, омываемый непрестанно потом и слезами, он воздыхал и молился мысленно Богу: Господи! виждь смирение и труд мой, и остави вся грехи моя[271]. Попрошествии довольного времени он видит во сне некоего мужа в великой славе. Муж этот держал весы в руке своей; на левой стороне весов положены были все грехи Антония, соде­янные им от юности, а на правой все добродетели. Сперва обе чаши весов стояли на одной высоте; потом начала перетяги­вать левая, в которую положены были согрешения. Тогда слав­ный муж, взявши лопату, которою копал Антоний, положил в правую чашу, которая и перетянула тяжесть согрешений, а славный муж, взглянув на Антония, сказал: «Вот! Бог пока­зал тебе значение трудов твоих и простил тебе все согреше­ния твои». После этого игумен, удостоверившись в терпении Антония, увидев, что он достаточно был подвергнут опытам и обучению страдальческого послушания, что он положил в помысле своем претерпеть всякое искушение и злострадание, призвал его к себе и наедине сказал ему: «Отец! Бог да воз­даст тебе мзду за душевную пользу, принесенную братству твоим пришествием к нам и жительством твоим по Боге. Братия мои никогда не получали такого назидания, какое по­лучили твоим Богоподражательным послушанием». Сказав это, игумен выдал ему одежду, обувь и прочие потребности, наравне с прочию братиею, — и отселе, когда замечал, что Антоний нуждается в чем-либо, сам тайно приносил нужное к нему в келлию. Антоний, приходя к себе, неожиданно нахо­дил у себя вещь, в которой нуждался. Пожив богоугодно он скончался о Господе, и приял венец послушания[272].

1. Авва Виссарионродился в Египте, в отроческих летах научился священным книгам, и Божественный свет воссиял в сердце его: он возлюбил Бога всею душою с самого юного возраста своего и не осквернил никогда преподанного ему Святого Крещения никаким греховным делом. Сохранив в себе по силам своим красоту образа Божия, он удалился в пустыню и там подвизался как бы бесплотный. По этой причине он сподобился особенной благодати от Бога, Кото­рый совершал посредством его необыкновенные знамения, подобные знамениям, совершенным великими пророками. Про­ведши жизнь в Богоугождении и достигши глубокой старо­сти, он отошел в горние обители.

2. Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал следу­ющее: «Однажды мы шли по морскому берегу; я почувствовал большую жажду и сказал авве Виссариону: "Отец! меня очень томит жажда". Старец, помолившись, сказал мне: "Напейся из моря". Морская вода сделалась пресною, и я утолил жажду. Напившись, я налил воды в сосуд из предосторожности, чтоб иметь при себе воду, если снова начну чувствовать жажду. Старец, увидев это, сказал мне: "Для чего ты сделал это?" Я отвечал: "Прости меня; я сделал это из опасения, что мне опять захочется пить". Старец сказал: "Как здесь — Бог, так и везде — Бог"»[273].

3. В другое время нужно было авве Виссариону перепра­виться чрез реку Хризорою. Сотворив молитву, он пошел по реке, как бы по суху, и вышел на другой берег. В удивлении я поклонился ему и спросил: «Что чувствовали ноги твои, когда ты шел по воде?» Старец отвечал: «Пяты мои чувство­вали воду, а прочее было сухо». Таким образом не раз пере­правлялся он чрез великую реку Нил[274].

4. Однажды пошли мы к некоторому старцу. Когда мы были еще далеко, — солнце начало заходить. Старец, помо­лившись в себе, сказал вслух: «Господи! молю тебя: да ста­нет солнце пока я приду к рабу Твоему». Солнце останови­лось и пребыло неподвижным, доколе мы не достигли келлии старца, к которому шли с целию получения душевной пользы[275].

5. В скиту один из братии впал в согрешение и был отлу­чен от церкви иеромонахом — настоятелем[276]. Когда брат вы­ходил из церкви, тогда авва Виссарион встал и пошел с ним, сказав: «И я — грешник»[277].

6. Брат, живший с другими братиями, просил наставления у аввы Виссариона. Старец сказал: «Наблюдай молчание и не сравнивай себя с другими»[278].

Наставление существенно полезное. В общежитиях возникают смущения наиболее от сравнения себя с другими. Брату моему дана та­кая-то вещь; отчего и почему не дана такая же вещь и мне, говорит неопытный инок, и изгоняет святой мир из сердца своего. Чтоб избежать самообольщения и душевного расстройства, производимых срав­нением себя с другими, должно постоянно содержать себя в образе мыслей (по-монашески: в мудровании), доставляемом смирением, а для этого должно постоянно бдеть над собою, — должно пребывать со­средоточенным в себе, а для этого необходимо наблюдать молчание.

7. Авва Виссарион сказал: «Когда пребываешь в мире и не ощущаешь в себе брани, тогда особенно смиряйся, чтоб не похвалиться спокойным и радостным состоянием, принад­лежащим не тебе, и за похваление не быть предану брани. Часто Бог не попускает нам брани по немощи нашей, чтоб мы не погибли окончательно»[279].

8. Умирая, он сказал: «Монах, подобно Херувимам и Се­рафимам, должен быть весь оком»[280].

9. Однажды в Скит приведен был некоторый беснующийся. О нем совершили молитву в церкви, но бес не выходил, пото­му что был жесток. Клирики говорили между собою: «Что делать нам с этим демоном? никто не будет в состоянии из­гнать его, кроме аввы Виссариона; но если мы будем просить его об этом, то он даже не придет в церковь. Вот что сделаем: он приходит в церковь прежде всех; посадим же беснующего­ся на его место; когда войдет авва Виссарион, встанем на мо­литву и скажем ему: "Авва! вели встать и брату"». Они так и сделали. Когда старец пришел рано утром в церковь, они встали на молитву и сказали о брате. Старец, не подозревая ничего, сказал брату: «Встань и поди отсюда»,— и немедленно вы­шел демон из больного; больной сделался здоровым[281].

10. Поведал о себе авва Виссарион: «Когда мне было двадцать пять лет, я пошел поклониться в Иерусалим и дру­гие святые места и видел святого отца Герасима Иорданско­го. Когда же я возвратился в Александрию, — услышал о смерти его, и о том как лев, рыкая, умер на могиле его. Ус­лышав это, я возгорелся ревностию, расточил все имение мое, оставив за собою один участок земли, чтоб отдать его в жен­ский монастырь, находящийся близ Александрии. Но преж­де я пошел к отцу Исидору Пилусиотскому и поведал ему о намерении моем, говоря: "Авва! думаю, если Бог благоволит, отречься от мира, почему я расточил все имение мое, оставив один участок земли, чтоб отдать его в женский монастырь. Между тем один из сенаторов предлагает мне за этот учас­ток семьдесят фунтов золота; продать ли ему или нет?" Ста­рец отвечал: "Если имение стоит семьдесят фунтов, то отдай его за пятьдесят; взяв золото, пожертвуй его в монастырь постницам, — и будешь иметь великую награду от Бога и от человеков. Если же ты отдашь им имение, то ввергнешь их в молвы, в нерадение и леность; расстройство может дойти даже до распутства; словом сказать, ты ввергнешь их в поги­бельную пропасть". Я не обратил внимания на наставление святого старца и, возвратившись, поступил по усмотрению и изволению моему, отдал село монахиням, скрепив пожерт­вование письменным документом пред всем клиром, пред патриархом и игуменом. Потом я поместился в Скит и при­нял монашество. Проведши в Скиту 16 месяцев, увидел себя в сонном видении ночью в Вифлееме на молитве. Церковь была исполнена света. В церкви находились мужи, певшие святолепную песнь, и некоторая, облеченная в пурпуровую одежду, Жена, красоты неизреченной. Меня объял страх, и я хотел уйти оттуда. Но вот, подходит ко мне один из упомя­нутых мужей и, воззрев на меня гневно, сказал мне грозным голосом: "Скажи мне, Евстафий, какой дашь ты ответ о жен­ском монастыре, которому ты дал имение, и тем прогневал Господа Бога? Я поражу тебя смертию, если не исправишь поврежденного тобою". Я сказал ему: "Господин! я отдал имение с рабами и чредами волов с целию оказать вспомо­жение монахиням, а не с тем, чтоб прогневать Бога". Тогда облеченная в багряницу Жена отверзла свои святые уста и сказала мне: "Чадо! Бог приял твое благое произволение; но диавол и ненавистник душ наших нашел в этом деле повод, чтоб уязвить души и тела монахинь. Если б было полезно монахиням имение, то Бог мог бы послать им сереб­ро и золото проливным дождем и покорить в услужение города и села. Но это неполезно для отрекшихся от мира ради Царства Небесного. Они должны во многом поте и труде, в смиренномудрии и безмолвии приближаться к Богу, а не в чревообъядении, тщеславии и богатстве". Потом Она, простерши свою руку и указав мне на того, кто прежде бесе­довал со мною, сказала: "Это — Иоанн Креститель, учитель и наставник монахов. Хотящие пребывать в единении с ним должны последовать его житию и добродетелям". Крести­тель сказал Ей: "Госпожа и Матерь Господня! с того време­ни, как этот передал имение свое в монастырь, монастырь сделался никуда не годным. В нем не стало ни страха Божия, ни трезвения, ни рассуждения, ни умиления, ни труда, ни скромности, ни поста, ни бдения, ни сердечного сокруше­ния, ни истязания помыслов, ни чистоты, ни кротости". Тог­да сказала мне святая Богородица: "Сын Мой! поди и ис­правь монастырь. В этом деле будешь иметь помощницею Меня". Потом, обратясь к Иоанну Крестителю, сказала: "Зна­менуй сердце его крестным знамением, чтоб он очами ума видел врагов своих и не счел этого видения пустым мечта­нием". Креститель простер свою правую руку и назнаменовал сердце мое знамением честного креста. Проснувшись и пришедши в себя от действия, произведенного видением, я немедленно взял посох мой и немного хлеба на путь не­близкий, пошел к авве Исидору и пересказал ему о бывшем мне видении. Старец сказал мне: "Не говорил ли я тебе, что владение землею, на которой устроено хозяйство, вредно для иноков, в особенности для инокинь. Если начнут мужчины часто приходить к постницам, чего требует хозяйство, то диавол не оставит тех и других без язвы. Не свойственно мо­нахам, в особенности же монахиням, прилепляться к зем­ным попечениям". Взяв с собою старца, я пошел к монахи­ням. Вошедши в церковь и помолившись, мы призвали первых стариц и сказали им: "Мы слышали, что один из прибли­женных царя имеет намерение прийти суда и взять участок земли, который я отдал вам, с тем, чтоб передать его в патри­архию. По этой причине мы пришли предупредить вас об этом, чтобы вы рассмотрели, как вам поступить в этом обсто­ятельстве". Старицы отвечали: "Мы поступим так, как вы признаете полезным для нас". Я сказал им на это: "С при­ближенным царя я не имею возможности вступить в тяжбу. Но, если вы хотите, прежде нежели прибудет приближенный царя, продадим имение сенатору, желавшему купить его; вырученные деньги вы возьмите себе, а сенатор путь уже дела­ется с приближенным царя, как знает". Инокини сказали: "Ваш совет основателен". Немедленно мы пошли и продали землю сенатору за шестьдесят фунтов золота; рабам, рабы­ням я дал свободу, а золото представил в церковь постниц. Когда мы вышли от них, я сказал авве Исидору: "Отец! едва было не погиб я по причине моего преслушания. Справед­ливо сказали Отцы, что не должно подавать милостыни жен­щинам". Авва Исидор отвечал мне: "Не говори этого, сын! Так думать грешно. Истину скажу тебе: если кто хочет по­давать милостыню монахиням, пусть подает. Подающий ми­лостыню им получит большую награду, нежели подающий милостыню слепым, хромым и прокаженным. Инокини — немощнейшая часть; они отреклись от мира ради Бога и не могут выходить, как мы, для продажи своего рукоделия и испрошения милостыни. Они опасаются выходить для ис­правления своих нужд, чтоб не погубить себя и других. Если они выйдут за ворота монастыря, то уязвляют себя или ближ­них; одно из двух случается непременно. Когда пустынная лань появится на полях, прилежащих селениям, — все сбе­гаются, чтоб посмотреть на нее; так, когда выйдет монахиня из монастыря, диавол устремляет к ней и больших и малых, в особенности если она молода. Не говорю этого о престаре­лых постницах, огражденных страхом Божиим: эти не уязв­ляются и не уязвляют. Но юные подвергаются многим бед­ствиям. Как лань, пораженная стрелою, если и убежит от ловцов, то не получает от этого никакой пользы, имея в себе смертоносную стрелу, так и душа, приняв язву вожделения от блудной страсти при посредстве порочного воззрения, хотя бы и убежала от пустивших в нее эту стрелу, но, будучи смертельно ранена, умирает. Миряне, когда увидят благооб­разных инокинь, смотрят на них пристально и уязвляются; так же и инокини от неосторожного воззрения часто под­вергают души свои неисцелимому недугу, хотя бы и избежа­ли греховного дела. И потому подающий им милостыню примет награду в сто раз большую, нежели благодетель­ствующий слепым и прокаженным, по той причине, что ино­кини, ради любви Божией, презрели мирскую гордость, воз­ненавидели молву и мятеж мирских селений, предпочли любовь к Христовым заповедям наслаждению прелестями мира, возлюбили нетщеславное житие, оставили неправедное богатство, стяжания, имения, всю суету мирскую, сопряглись Христовой любви, пренебрегли сребром и золотом, не захо­тели иметь рабов и рабынь; напротив того, поработили сами себя в служение иным ради любви Божией. Почему могу­щий подавать милостыню монахиням получит от Бога на­граду и венец великие. Таковой должен ограждать себя стра­хом Божиим, потому что страх Божий не попускает душе нарушать правила скромности и благоговения. Напротив того, дающий заселенные участки земли монастырю мужес­кому или женскому возвращает иночествующих снова в многоплетенные сети мира сего. Хотящий подавать милос­тыню монахам и монахиням да подает им или хлеб, или ^КРУ^ПУ» или деньги, или шерсть, или лен. Такая милостыня доставляет иноку возможность безмятежно безмолвство­вать в келлии; такая милостыня есть милостыня совершен­ная и благоприятная Богу". Старец, сказав мне это, возвра­тился к себе, а я поклонился ему и пошел в Скит»[282].

11. Поведал авва Дула: «Однажды я и отец мой Виссари­он, ходя по пустыне, пришли к некоторой пещере; вошедши в нее, нашли старца, который сидел и плел веревку. Он не только не приветствовал нас, но даже не произнес ни одного слова, ниже взглянул на нас. И сказал мне авва Виссарион: "Пойдем отсюда; должно быть, брат не получил извещения от Бога вступить в беседу с нами". Оттуда прошли мы для посещения аввы Иоанна. Возвращаясь от него, когда прибли­зились опять к пещере, в которой видели сидящего брата, ста­рец сказал: "Войдем к нему; может быть, Бог возвестил ему побеседовать с нами". Вошедши, мы нашли его уже умершим. Старец сказал мне: "Брат! похороним тело его: видно — Бог послал нас сюда на это". Совершая погребение, мы усмотрели, что то была жена. Старец удивился и сказал мне: "Смотри, сын мой! и жены одолевают диавола в пустыне, а мы, живя в городах, не можем сохранить целомудрия". Прославив Бога, помогающего любящим Его, мы ушли оттуда».

Святой ГригорийБогослов говорил: «От каждого чело­века, получившего Крещение, Бог требует трех добродете­лей: правой веры от всей души и от всей крепости, воздержа­ния языка и чистоты тела».

1. Поведали братия об авве Геласии.Имел он в пергаментном переплете книгу, в которой был написан весь Но­вый и Ветхий Завет, стоившую восемнадцать златниц. Кни­га положена была в церкви, чтоб все братия, кому бы из них ни пожелалось, могли читать ее. Пришел некоторый стран­ный брат посетить старца и, увидев книгу, прельстился ею, — украл ее и удалился. Старец, хотя и узнал о случившемся, но не пошел вслед за ним, чтоб остановить его и взять у него похищенное. Брат пришел в город и искал, кому про­дать книгу; нашедши покупателя, он назначил ей цену шест­надцать златниц. Покупатель, желая удостовериться в вер­ности книги, сказал ему: «Сперва дай мне ее; я покажу кому-либо из знающих, и тогда отдам тебе деньги». Брат отдал книгу. Покупатель, взяв ее, отнес к авве Геласию, чтоб он рассмотрел, хороша ли книга и стоит ли назначенной за нее цены. При этом он сказал и о количестве денег, требуемых продавцом. Старец отвечал: «Купи ее: книга хороша и сто­ит приносимых за нее денег». Покупатель, возвратясь к про­давцу, иначе передал ему эти слова, нежели как сказал ста­рец. «Вот, — говорил покупатель, — я показывал книгу авве Геласию, и он сказал мне, что книга дорога и не стоит назна­ченной тобою цены». Услышав это, брат спросил: «Не ска­зал ли тебе старец еще чего-либо?» «Ничего», — отвечал покупатель. Тогда брат сказал ему: «Я уже не хочу продать этой книги». Умилившись сердцем, он пошел к старцу и просил его взять обратно книгу, раскаиваясь в своем поступ­ке и прося прощения; но старец не хотел принять книги. Тогда брат сказал ему: «Если ты не примешь книгу, то мне не обрести спокойствия совести во всю жизнь мою». На это старец отвечал: «Если ты не возможешь успокоиться иначе, как когда я возьму книгу, то я беру ее». Брат, назданный терпением старца, пребыл при нем до кончины своей[283].

2. Поведали о авве Геласии, что он в юности своей жил в пустыне, сохраняя нестяжание. Такое жительство проводи­ли в этих местах и в это время многие другие. Между ними был некоторый старец необыкновенной простоты, особенно нестяжательный; он прожил в уединенной келлии своей до самой смерти, — под старость имел учеников. Он соблюдал такое нестяжание до конца жизни, что не имел двух хитонов и не заботился вместе с учениками своими о завтрашнем дне. Когда авва Геласий, по Божественному внушению, устроил общежительный монастырь, пожертвовали ему боль­шими полями, и завел он для нужд общежития рабочий скот и волов. Споспешествовавший первоначально святому Пахомию устроить общежительный монастырь во всем споспешествовал и авве Геласию к устроению монастыря. Выше­упомянутый старец, видя его в этих занятиях и искренно любя его, сказал ему: « Боюсь, авва Геласий, чтоб ум твой не прилепился к полям и прочему имуществу общежития». Авва Геласий отвечал: « Скорее ум твой привяжется к веревкам, которыми ты работаешь, нежели ум Геласия к стяжаниям»[284].

Таково свойство усвоившегося умного делания, осененного Боже­ственною благодатию. Оно не перестает действовать в сосуде своем при всех внешних занятиях и хранить ум в духовной свободе. Напро­тив того, ум, не получивший этой свободы, не может не увлекаться пристрастием к самым мелочным предметам. Не получившим духов­ной свободы должно наблюдать строгое нестяжание, чтоб охраниться от пристрастий.

3. Однажды принесена была для братии рыба. Повар, ис­пекши ее, отдал келарю. Келарь, по встретившейся нужде, вышел из келарни, оставив рыбу в келарне на полу в сосуде и поручив стеречь его до возвращения своего малолетнему отроку, прислуживавшему авве Геласию. Отрок победился вожделением и начал есть рыбу с жадностию. Келарь воз­вратился, увидев, что отрок ест рыбу, рассердился на него и неосторожно толкнул его. Случилось так, что удар пал на место, близкое к сердцу: отрок начал дышать трудно и умер. Келарь, объятый страхом, положил отрока на свою постель и покрыл, а сам пошел к авве Геласию, пал к ногам его и возвестил о случившемся. Старец повелел ему, никому не поведая о скорби, вечером, когда все успокоятся, принести умершего в диаконик, и, положив пред жертвенником, уйти. Когда это было исполнено, старец пришел в диаконик и встал на молитву. В свое время братия собрались для нощного богослужения: к ним вышел старец, за которым шел и от­рок. Об этом никто не знал до кончины старца; знали старец и келарь.