Берлин, 21 октября 1913 г. 4 страница

Первым делом против Христа Иисуса (теперь мы уже можем говорить так) выступил Люцифер. И в самом деле, посредством того процесса, который вполне может уразуметь духовный исследователь, а также в форме, которую он может понять, Люцифер задал вопрос, который, естественно, если об этом приходится рассказывать, следует перевести в артикулированные слова, вопрос, содержащийся в прочих Евангелиях, вопрос искусителя, адресованный в первую очередь высокомерию: все царства, что видишь ты вокруг себя (а Люцифер имел в виду царства астрального мира в их неохватности), будут твоими, если ты признаешь меня своим господином!

Этот вопрос — по крайней мере будучи обращен к человеческому существу — выражает, причем в самый удобный момент, глубочайший импульс искушения, ибо он высвобождает в человеческой душе все силы и позывы высокомерия и завышенной самооценки. Разумеется, об этом невозможно составить адекватное представление, если мыслить об астральном мире исключительно в абстрактных категориях. Но когда ты реально в нем оказываешься, то действие сил этого астрального мира, из которого и вещал тогда Люцифер, на всю человеческую конституцию столь велико, что все демоны высокомерия высвобождаются здесь с той же точно необходимостью, с которой ты проголодаешься, попостившись четыре-пять дней. И здесь не отделаться прекраснодушными рассуждениями в духе материального уровня: «Не позволяй высокомерию тебя ослеплять!» Для плана материального все это может быть прекрасно, но тут же теряет свою значимость, когда на человеческую конституцию обрушивается весь астральный мир. Однако Христос Иисус устоял перед искушением Люцифера. Он его отверг.

Здесь я хотел бы сделать отступление. Вообще-то читая хронику Акаши вполне возможно запутаться в последовательности. Я полагаю, что в случае так называемого искушения последовательность такова, какой она представляется мне, но может статься, что она — обратная. Мне так не кажется, но я не могу утверждать, что при последующей проверке не окажется, что все же она была обратной. Поэтому мне хотелось бы обратить внимание на то, что в этих сообщениях из хроник Акаши я указываю лишь то, как все выглядит на деле. По этой причине в местах, где имеются сомнения, я указывал, что здесь впоследствии возможна поправка.

Итак, после того, как первый люциферический натиск был таким вот образом отражен, Люцифер и Ариман вступили в дело совместно. Объединившись, они задали Христу Иисусу вопрос относительно того, чтобы броситься с громадной высоты. То был вопрос, поставленный гордыне. Каким-то окольным путем вопрос этот должен был адресоваться гордыне, ощущению своего превосходства в отношении страха. И Христос Иисус отверг этот вопрос. Его невозможно было искусить, обращаясь к гордости, ведь в данном случае это означает самоощущение своей—в смысле страха — исключительности. Теперь Люциферу пришлось уступить, оставить его в покое.

Ариман же остался и задал третий вопрос, который опять-таки в Пятом Евангелии совпадает с вопросами в других Евангелиях, вопрос, связанный с тем, чтобы камни превратились в хлеб. Когда бы Христос действительно обладал могуществом, ему следовало повелеть камням сделаться хлебом. И вот здесь-то, в связи с этим вопросом, некоторый неразрешенный момент остался без ответа. Христу Иисусу не удалось до конца ответить на этот вопрос Аримана, и Ариман ушел не полностью посрамленным. Во всяком случае, если мы рассматриваем данный вопрос с точки зрения хроники Акаши, у нас возникает такая картина. И Христос Иисус знал, что в том, что относится к Ариману, остается неразрешенный остаток, который не может быть преодолен посредством внутреннего духовного процесса, но для которого нужно еще и что-то другое.

Мне хотелось бы попытаться как-то это объяснить, как ни банально это может показаться. Собственно говоря, Ариман — властелин мира материальных законов. Если когда-нибудь будут напечатаны мюнхенские лекции этого года, весь мир Аримана предстанет в еще более явном виде. Ариман — это господин материальных законов, тех законов, которые на самом деле можно будет одухотворить лишь после того, как завершится все развитие Земли, тех законов, что сохраняют свое действие, свою силу. Ариман — это полноправный господин материальных законов. Не злоупотребляй он этой своей властью, не распространяй он ее на что-то другое, он оказался бы, в некотором роде, единственным необходимым персонажем в рамках земного развития. Но ведь справедливо то, что значится в космическом «Отче наш»: «Другими заслуженная самости вина переживается в насущном хлебе, в котором нет воли Неба». Справедливо то, что в своей земной жизни человек привязан к материальным законам, и он не в состоянии достичь непосредственного одухотворения того, что проистекает из материальных законов посредством чисто внутреннего, душевного процесса: для этого необходимо еще и внешнее. С вопросом этим связано также и все, что имеет отношение к богатству и бедности. Все, что вовлекает нас в социальный порядок, так что мы пребываем во власти законов, одухотворить которые нам удастся лишь в общем ходе развития Земли, принадлежит сюда же. А с этим связано (как я уже говорил, мне приходится сказать что-то банальное, однако банальностью здесь и не пахнет) то, что в общественном устройстве постепенно утверждается засилие всего того, что можно обозначить как «деньги», господство денег, делающее невозможным жить непосредственно по овеянным духом законам. Несомненно, всякому понятно, что здесь имеется в виду. Однако вследствие того, что налицо невозможность превратить «камни в хлеб», невозможность владеть духовным непосредственно в материи, независимо от материального, вследствие того, что эта невозможность налицо, как налицо и ее зеркальная копия, засилие денег, от этого-то власть и принадлежит Ариману. Ведь в деньгах —в социальном смысле — обитает также и Ариман.

Как реакция на оставшийся без ответа вопрос Аримана у Христа Иисуса должно было зародиться идеальное стремление — излиться теперь в развитие Земли и постепенно, неспешно оказывать свое влияние на все дальнейшее развитие Земли. Это невозможно было исполнить на чисто душевном уровне. Все дальнейшее развитие Земли следовало пронизать Христом! Христос должен был перейти в развитие Земли. Ариман располагал властью обязать Христа связаться с Землей. Для этого он впоследствии всецело пронизал Иуду, а через Иуду у него появилось средство реально обречь Христа на смерть. И через смерть существо Христа излилось в существо Земли. То, что совершил Иуда, был не получивший окончательного ответа вопрос Аримана. Искушение Люцифера можно было внутренне преодолеть на душевном уровне. Всякая душа должна разделаться с искушением Люцифера внутри себя самой. Но таков уж Ариман, что он будет преодолен во всем последующем историческом развитии человечества, поскольку люди будут все более пронизываться существом Христа и с ним самоотождествляться.

Когда мы с позиций хроники Акаши рассматриваем третий, Ариманов, вопрос, не получивший полного ответа, мы взираем на глубинную тайну исторического развития, последовавшего за Мистерией Голгофы. Здесь содержится уже все. И теперь Христос знал, что он должен всецело связаться с земным телом, что он действительно должен стать всецело человеком.

И вот это-то становление человеком оказалось источником еще одного, трехлетнего страдания. Ибо не сразу (это вытекает из наблюдения за Пятым Евангелием в хронике Акаши), далеко не сразу существо Христа сделалось единым с тремя телами Иисуса из Назарета. Поначалу можно видеть, наблюдая за странствиями Христа Иисуса по Земле, что хотя три тела и пронизаны существом Христа, однако само оно не вполне находится внутри, как пребывает в человеке всякое другое «Я», но существо Христа, подобно могучей ауре, лишь слегка касается этих тел. Ибо имело место бесконечное число раз, когда телесное начало Христа Иисуса пребывало в каком-то месте, обреталось в одиночестве или в обществе других людей, Христос же находился далеко, странствуя по стране как духовное существо. И не всегда, когда Христос появляется там или здесь, является взору того или другого апостола, совсем даже не всегда это духовное существо присутствовало здесь в материальном теле Христа Иисуса. Уже тогда он являлся в настолько мощном духовном теле, что оно неизменно воспринималось как материальное присутствие. То, что рассказывается относительно пребывания учеников с Христом, согласно Пятому Евангелию, не всегда относится к их совместной жизни в материальном теле, но зачастую лишь к визионерскому общению, доходящему вплоть до степени телесного присутствия.

Вот своеобразие, которое и в самом деле на первых порах привело лишь к непрочному сосуществованию Христа и телесного начала Иисуса из Назарета. Однако связь между ними становилась все теснее и теснее. Существу Христа приходилось все больше погружаться в тела Иисуса из Назарета и с ними связываться. И все же лишь к концу трех лет существо Христа образовало, так сказать, полное единство с телами Иисуса из Назарета, а полностью это произошло лишь непосредственно перед смертью на Кресте. Однако это соединение с человеческим телом представляло собой последовательное, непрестанно возрастающее страдание. Всеохватная, универсальная духовная сущность Христа могла соединиться с телом Иисуса из Назарета лишь при условии невыразимых страданий. Страдания эти продолжались еще три года.

Видя это, сентиментальным, по правде говоря, не становишься, так как во впечатлении, которое составлять о духовном мире, нет ни капли сентиментальности. Нет, пожалуй, ни одного такого впечатления, которое можно было бы сравнить по степени страданий с объединением в единое целое существа Христа с телесностью Иисуса из Назарета. И мы начинаем понимать, какие муки должен был терпеть Бог, чтобы состарившееся человечество могло претерпеть новое омоложение, дабы человек оказался в состоянии полностью овладеть своим «Я».

Развитие это было таково, что когда вокруг Христа собрались отдельные ученики, Христос Иисус подчас пребывал с ними в физическом теле, однако как духовное существо он, разумеется, оставался невидим для всех, кто был способен видеть лишь телесными глазами, так что лишь ученики знали о нем, о том, что он среди них — благодаря характеру своей связи с ним. Однако здесь хроника Акаши Пятого Евангелия обнаруживает нечто весьма необычное. Особенно на первых порах на протяжении этих трех лет Христос Иисус говорил очень мало. Он действовал. И действовал одним своим присутствием. Я еще буду об этом говорить. Посредством той необычной связи, что имелась между существом Христа и телесностью Иисуса из Назарета, на других людей распространялись такие его действия, которые бы иначе не имели места в земной эволюции, а их отблеск принято называть совершенно неподходящим или теперь уже плохо понимаемым словом «чудо». Такие воздействия исходили от него благодаря его сущности. Об этом мы поговорим в следующий раз. Но теперь я хотел бы сказать о чем-то исключительном.

Мы видим группу странствующих учеников, и у многих создается вполне определенное впечатление: ну, теперь уж точно среди них пребывает Иисус из Назарета. Прежде всего такое впечатление возникает когда Христос Иисус странствует со своими учениками наедине. Но нередко зарождается еще и та мысль, что телесная личность Иисуса из Назарета далеко, ученики же полагают, что странствуют, имея существо Христа среди себя. Но существо это в состоянии (и в этом-то как раз примечательное и состоит) вещать через любого из учеников —через одного, через другого, попеременно. И когда тот или другой ученик говорит, внимающий народ видит перемену во всем облике говорящего, он как бы освящается —все делается иным, происходит преображение, и ближе к концу это бывает всякий раз другой ученик. По самым разным поводам распространялось убеждение: здесь баламутящий народ смутьян, который сеет нечто такое, чего никак не желали иудейские вожди. Но не было известно, кто это. Иной раз слова исходили от одного, другой — от другого. Поэтому-то, как повествует нам хроника Акаши, и была необходимость в предательстве Иуды.

Признаюсь сам: вопрос о том, почему была необходимость в предательстве Иуды, почему на самом деле была нужда в том, чтобы кто-то, кто мог об этом знать из круга учеников, посредством Иудина поцелуя указал бы, словно пальцем ткнул: «Это он!», рассказ об этом всегда представлялся мне несуразным, пока я не узнал, что и в самом деле невозможно было догадаться, о ком из них идет речь, поскольку Христос мог вещать через каждого; так что даже когда он физически среди них присутствовал, опознать его было невозможно. Ибо в связи с тем, что он вещал то через одного, то через другого, за него можно было принять любого. А вещал-то ведь каждый! Лишь когда знавший об этом, причем в момент, когда Христос Иисус

телесно присутствовал среди них, сказал иудеям: «Это он!» —лишь тогда его смогли схватить. В самом деле, то было совершенно своеобразное явление, происходившее тогда в самой нижней точке, в средоточии развития Земли. Я в разных аспектах, по большей части теоретически рассуждал о том, как человечество переживает нисхождение и подъем, о том, как некогда этот самый импульс Христа укоренился среди человечества, как бы в самом его средоточии.

Здесь мы можем в некоторой степени получить представление о сущностном значении импульса Христа для развития Земли. Представление это возникает в связи с тем, что мы характеризуем дело со стороны того, чем именно является этот импульс в развитии Земли как таковом. Попробуй мы теперь, так сказать, шаг за шагом, чисто повествовательно изобразить то, как выглядят при созерцании все эти вещи, я не думаю, что события, будь они пересказаны чисто повествовательно, произвели бы на насболее слабое впечатление. Мне не кажется, что что-либо из тех указаний, которые уже сделаны относительно решающего значения импульса Христа, умалятся, если мы увидим, что пережил Иисус из Назарета, когда в его теле пребывал Заратустра, как он подрастал со своими страданиями и всей своей благожелательностью, которая из этих страданий вытекала, так что самость Заратустры была связана со словами, сказанными матери и с ними вместе покинула себя самое.

И когда мы далее узнаем, как в это существо Иисуса, освободившееся таким образом благодаря разговору с матерью от себя самого, погрузилось существо Христа, как это существо боролось с Ариманом и Люцифером, и как из этого страдания возникло все последующее, когда мы установим все эти подробности, то, думается мне, они в полном смысле подтвердят то, что возникает, на основе духовных исследований. И как ни тяжело при нынешних условиях говорить об этих предметах вполне откровенно, все же это следует рассматривать как подлинную обязанность — дать отдельным душам то, что делается все более и более необходимым для развития душ в направлении будущего. Поэтому прошу еще раз благочестиво воспринимать и лелеять эти предметы.

Четвертая лекция

Берлин, 6 января 1914 г.

При наблюдении за жизнью Христа Иисуса, которое мы проводим теперь согласно тому, что я предпочитаю именовать Пятым Евангелием, нам должно представляться важным все, что произошло после этого разговора Иисуса из Назарета с матерью, изложение которого было мной дано также и здесь. Сейчас бы мне хотелось (и, надеюсь, на это можно рассчитывать в тесном кругу такой рабочей группы, как здешняя) первым делом обратить внимание на то, что произошло непосредственно после разговора Иисуса из Назарета с матерью, то есть на то, что произошло в промежуток между этим разговором и Иоанновым крещением в Иордане. То, что мне предстоит рассказать, суть факты, открывающиеся интуитивному созерцанию, и они будут приведены как есть, без каких-либо объяснений, так что на их счет всякий может думать все, что пожелает.

Мы уже видели, что в итоге той, изображенной нами подробно жизни, что вел Иисус из Назарета начиная с 12-ти лет и до 29-го, до 30-го года жизни, у него состоялся разговор с матерью, с той матерью, что была фактически его приемной матерью и родной матерью соломонова Иисуса. Это был разговор, в котором, так сказать, в слова Иисуса из Назарета было так мощно, так энергично вложено то, что представлялось ему последствием, результатом его переживаний, что вместе с его словами в душу приемной матери влилась исполинская сила. Эта сила и сделала возможным то, что душа родной матери натанова Иисуса смогла низойти из духовного мира, в котором она пребывала приблизительно с 12-года натанова Иисуса, и смогла пронизать, одухотворить душу приемной матери, так что отныне та продолжала жить, будучи пронизана душой матери натанова Иисуса. С самим же Иисусом из Назарета произошло то, что по окончании разговора «Я» Заратустры его покинуло. И то, что теперь отправилось к Иоаннову крещению в Иордане, представляло собой, вообще говоря, натанова Иисуса, оформившего три оболочки так, как это обсуждалось уже не один раз, без «Я» Заратустры, но с последствиями воздействий, произведенных этим «Я» Заратустры, так что фактически все то, что способно было «Я» Заратустры излить в эту тройственную оболочку, в этих трех оболочках и присутствовало.

Для вас не секрет, что к тому существу, которое теперь как Иисус из Назарета шествовал навстречу Иоаннову крещению в Иордане, повинуясь какому-то, как сказал бы кто-нибудь, неопределенному космическому порыву (неопределенным он был для него самого, для космоса же порыв этот был вполне определенным), что к существу этому невозможно было обращаться в том же смысле, как к прочим людям. Ибо то, что наполняло это существо в качестве «Я», было «Я» Заратустры. Теперь это «Я» Заратустры удалилось прочь. И существо продолжало жить лишь благодаря воздействиям «Я» Заратустры. И когда это существо Иисуса из Назарета отправилось в путь к Иоанну Крестителю, то первым делом (так повествует Пятое Евангелие) Иисусу из Назарета повстречались два ессея. Ессеи эти были теми самыми, с которыми он при случае, как я говорил, нередко беседовал. Но поскольку «Я» Заратустры из него ушло, он не сразу смог узнать этих ессеев. Они же его узнали, так как, разумеется, тот значительный физиономический отпечаток, что сообщило этому существу пребывание в нем Заратустры, на взгляд со стороны не переменился. Оба ессея обратились к Иисусу из Назарета с вопросом: «Куда лежит твой путь?» Иисус из Назарета отвечал: «Туда, куда не желают посмотреть души наподобие ваших, где боль человечества способна ощутить лучи забытого света!»

Те ессеи его не поняли. Заметив, что он их не узнает, они сказали ему: «Иисус из Назарета, ты нас не признал?» Он же ответил: «Вы заблудшие овцы; а мне следует стать пастухом, у которого вы сбежали. И даже если вы меня признаете, уже скоро вы от меня вновь убежите. Как давно, как давно вы от меня убежали!» Ессеи не знали, что об этом и думать, ибо они не понимали, как возможно, чтобы такие слова могли исходить из человеческой души. И они недоуменно глядели на него. Но он опять заговорил: «Что же вы за души, где ваш мир? Почему вы укутываетесь обманчивыми оболочками? Почему у вас внутри горит огонь, который зажжен не в доме моего Отца? На вас отметина искусителя; своим пламенем он сделал вашу шерсть блестящей и гладкой. Волосья этой шерсти колют мне глаза. Вы, заблудшие овцы, искуситель напитал ваши души надменностью; в вашем бегстве вы на него натолкнулись».

Когда Иисус из Назарета сказал это, один из ессеев возразил: «Разве мы не дали искусителю от ворот поворот? Нет у него больше с нами ничего общего». И Иисус из Назарета сказал: «Что ж, вы изгнали его, а он возьми да и прибеги к другим людям. Так что он ухмыляется вам со всех сторон из душ других людей! Уж не думаете ли вы, что смогли возвыситься, принизив других? Вы мните себя возвеличенными, но не потому, что высоко поднялись сами, а потому, что принизили других. Так что они стали ниже. А вы остались там, где и были. Лишь поэтому мните вы себя такими высокими». И здесь ессеи испугались. Но в этот миг Иисус из Назарета пропал из вида. Они больше не могли его видеть.

После того, как наступившее у них ненадолго помутнение зрения прошло, они ощутили потребность посмотреть вдаль. И вдали им представилось что-то наподобие фата-морганы. И в ней они увидали увеличенным до колоссальных размеров лик того, кто только что стоял перед ними. И они услышали слова, обращенные к ним как бы из фата-морганы, слова, которые ужасом охватили их души: «Тщетны ваши стремления, потому что пусты ваши сердца, поскольку вы исполнились духа, обманчиво скрывающего под обличьем смирения гордыню!» Они еще сколько-то там постояли, ненадолго ослепленные фата-морганой, а затем она исчезла. Но и Иисуса из Назарета перед ними больше не было. Они огляделись вокруг. Он уже отправился дальше, и они увидели его вдалеке. Тогда ессеи отправились домой и никому не сказали про то, что видели, но хранили молчание на этот счет вплоть до самой своей смерти.

Я хочу изобразить эти факты такими, какими они представляются исходя из того, что именуется у нас хроникой Акаши, и всякий может думать насчет этого все, что ему заблагорассудится. Лишь это важно теперь, потому что, может статься, это Пятое Евангелие появится в более подробном виде, вследствие же теоретического истолкования то, что оно нам еще даст, подвергнется лишь искажению. И вот побуждаемый идти на Иордан Иисус из Назарета сколько-то прошел в том направлении, после чего повстречал человека, про которого можно сказать следующее: его душа была погружена в глубочайшее отчаяние. Ему повстречался отчаявшийся человек. И Иисус из Назарета сказал; «Куда привела тебя твоя душа? Я видел тебя много времени назад, и тогда ты был совсем другим». И отчаявшийся ответил: «Я занимал значительный пост, я высоко поднялся в жизни. В человеческой иерархии я занимал множество должностей, мой взлет был стремительным. И я часто говорил себе, видя, как другие остаются на прежней должности, а я всхожу все выше: «Что ты за исключительный человек; твои высокие добродетели возносят тебя над всеми прочими людьми!» Я был счастлив и упивался своим счастьем». Вот что сказал отчаявшийся. Затем он продолжал: «А после, когда я спал, мне привиделось что-то вроде сна. Во сне этом все выглядело так, словно мне задали вопрос — и мне тут же открылось, что этого вопроса я стыжусь. Ибо вопрос, который был мне задан, был следующий: «Кто сделал тебя великим?» И во сне мне предстало существо, которое сказало: «Я возвысил тебя, так что за это ты теперь — мой!» И мне стало стыдно, потому что я-то полагал, что обязан своим возвышением исключительно своим заслугам и способностям. А теперь передо мной предстало другое существо (и я чувствовал, до чего мне стыдно во сне), которое сказало, что в возвышении моем не было моей заслуги. Было так стыдно, что во сне мне пришлось пуститься в бегство. Я забросил все свои чины и почет и брожу с места на место, что-то отыскивая, сам не знаю что». Вот что говорил отчаявшийся. Он еще говорил, когда перед ним выросло существо, вставшее между ним и Иисусом из Назарета, и перекрыло собой фигуру Иисуса из Назарета. И у отчаявшегося человека возникло чувство, что это существо имеет отношение к люциферическому началу. Это существо все еще стояло перед ним, когда Иисус из Назарета скрылся из вида, а после исчезло и существо. И тогда отчаявшийся увидел, уже на некотором отдалении, что Иисус из Назарета пошел дальше, и он отправился своей дорогой, куда глаза глядят.

На дальнейшем пути Иисусу из Назарета повстречался прокаженный. На заданный им вопрос: «Куда завела тебя твоя душа? Я видел тебя много времени назад, тогда ведь ты был совсем другим» прокаженный отвечал: «Люди изгнали меня, изгнали за мою болезнь! Ни один человек не желал иметь со мной дела, и я не знал, как себе помочь в лишениях и нужде. Я скитался и бедствовал, и как-то однажды очутился в лесу. Что-то представившееся мне издали светящимся деревом влекло меня. Я ничего не мог с собой поделать: как будто какая-то сила гнала меня к этому светящемуся дереву. И тут из сияния дерева словно бы выдвинулось что-то вроде скелета мертвеца. И я знал: передо мной сама смерть. Смерть сказала:

«Я — это ты! Я питаюсь тобой». Тут я испугался. Однако смерть сказала: «Отчего же ты боишься? Разве ты меня не любил всегда?» А я-то знал, что никогда ее не любил. И когда она сказала мне это: «Отчего же ты боишься? Разве ты меня не любил всегда?», то превратилась в прекрасного архангела. Затем она исчезла, а на меня напал глубокий сон. Только поутру я проснулся и обнаружил, что сплю возле дерева. И с тех пор моя проказа сделалась еще злее». И между тем как он рассказывал это, между ним и Иисусом из Назарета встало то, что он видел у дерева, и это нечто обратилось существом, про которое он знал: перед ним Ариман или нечто ариманическое. Он еще взирал на это существо, когда оно исчезло, и исчез также Иисус из Назарета. Иисус уже прошел сколько-то своей дорогой. И прокаженному пришлось двигаться дальше.

Пройдя через эти три испытания, Иисус из Назарета прибыл на место Иоаннова крещения в Иордане. Упомяну теперь еще раз, что когда Иоанново крещение свершилось, произошло то, что описывается также и в прочих Евангелиях, и что принято именовать искушением. Искушение это совершалось так, что Христу Иисусу пришлось иметь дело не с одним существом, но все искушение происходило в три этапа.

Первым делом Христу Иисусу пришлось иметь дело с существом, которое теперь оказалось ему близким, потому что он его увидел, когда к нему приступил отчаявшийся, так что вследствие этого он мог воспринимать его как самого Люцифера. То было весьма многозначительное соответствие. И здесь через Люцифера имело место то искушение, что выразилось в словах: «Вручаю тебе все земные царства с их богатствами, если ты признаешь меня своим господином!» Искушение Люцифера получило отпор.

Второй приступ заключался в том, что Люцифер явился вновь, но с ним было то существо, что стояло между Иисусом из Назарета и прокаженным, которое он по этой причине воспринимал как Аримана. И теперь имело место то искушение, что в прочих Евангелиях облачено в слова: «Бросься с высоты вниз, и с тобой ничего не случится, если ты Сын Божий». Отражено было также и это искушение, протекавшее так, что Люцифер мог быть обездвижен Ариманом, Ариман — Люцифером. И лишь третье искушение, свершавшееся одним Ариманом, дабы побудить Христа превратить камни в хлеб, лишь это искушение оказалось в тот раз отражено не окончательно. И тот факт, что Ариман был побежден не полностью, он и привел к тому, что случилось то, что случилось. Потому-то Ариману и удалось действовать через Иуду; потому-то, вообще говоря, и могло произойти то, что последовало дальше, причем так, как нам еще доведется услышать.

Как видите, относительно момента, который нам следует расценивать как бесконечно важный во всем развитии Христа Иисуса, а тем самым и в эволюции Земли, здесь мы имеем интуицию Акаши. События между разговором Иисуса из Назарета с матерью и Иоанновым крещением в Иордане являются нашему взору так, словно тому, как именно развитие Земли связано с люциферическим и ариманическим началом, надлежало обозначиться еще раз. Тот, кто был натановым Иисусом и в ком на протяжении 18-ти лет действовало «Я» Заратустры, благодаря произошедшим событиям оказался готов воспринять существо Христа. Тем самым мы подходим к моменту, о котором чрезвычайно важно составить правильное суждение, если нам желательно достичь верного понятия относительно истории Земли как истории человечества.Потому-то я и постарался свести воедино из различных оккультных источников все то, что в этом смысле может прояснить наше — как человечества — развитие на Земле.

Быть может, когда-нибудь мне еще также представится возможность поговорить здесь о предметах, которые обсуждаются теперь в лейпцигском курсе, где я попытался провести линию, соединяющую событие Христа с событием Парсифаля. Сегодня мне хотелось бы сделать на этот счет лишь несколько замечаний в связи с фактами Пятого Евангелия, которые я впоследствии рассмотрю на нашей следующей встрече. Хотел бы обратить внимание на то, как через призму самых разнообразных фактов истории человечества (фактов, которые прямо-таки напечатлены на истории человечества, дабы человечество было в состоянии хоть немного проникнуть в ход событий), весь смысл и течение развития человечества обретает выражение, стоит лишь нам осмыслить факты и увидеть их в надлежащем свете. Мне хотелось бы углубиться не в то, что обсуждалось в Лейпциге насчет связи идеи Парсифаля с развитием Христа, а в то, что пронизывало там все рассуждения — вот это мне и хотелось бы теперь обсудить.

Поэтому, естественно, я должен обратить ваше внимание на то, что мы вспоминаем: каким предстает перед нами Парсифаль, также явившийся важной ступенью дальнейшего действия события Христа в единичной душе спустя несколько веков после того, как имела место Мистерия Голгофы. Парсифаль — сын странствующего рыцаря и матери Герцелойды. Рыцарь отправляется в дорогу еще до того, как Парсифаль появляется на свет. Мать мучается и страдает еще прежде рождения сына. Она желает уберечь его от всего, с чем он может соприкоснуться, например через рыцарскую доблесть, а тем самым — от того, чтобы он развивал свои способности на рыцарском поприще. Она воспитывает его так, что он ничего не ведает о том, что происходит в окружающем мире, что может быть дано человеку воздействиями внешнего мира. Парсифалю приходится расти в естественном уединении, будучи предоставленным лишь природным впечатлениям. Ему не следует ничего знать о том, что происходит в среде рыцарей, как и прочих людей. Сообщается также, что он не знает ничего о том , что говорится во внешнем мире насчет тех или иных религиозных представлений. От матери он узнает лишь то, что есть Бог, и что Бог стоит позади всего. Он желает служить Богу. Однако ничего сверх того, что может служить Богу, он не знает. Всего прочего Парсифаль лишен. Но тяга к рыцарству столь сильна, что в один прекрасный день это побуждает его покинуть мать и отправиться в путь, чтобы познакомиться с тем, к чему его влечет. И тогда после многоразличных скитаний он оказывается заброшенным в замок Святого Грааля.