Он бесшумно спустился на площадку. Там была лишь одна дверь, украшенная монументальным навесным замком. Рядом с дверью в сильно битом ведре стояла одинокая швабра.

На площадке следующего этажа дверь была совсем иного свойства: не глухая металлическая, но деревянная, забранная матовыми стеклами, широкая, в две створки. На одном из стекол висела бумажка с надписью, выполненной на лазерном принтере: “Служебное помещение”. И ниже: “Цзиньчжи шо ханьхуа”.

“Амитофо... Это в каком смысле? - удивился Баг. - Что же, ханьское наречие правильно копать мешает?”

Со стены рядом с дверью на Бага с красочного плаката взирал обобщенный образ незалежного дервиша - доброе, открытое лицо с висячими усами, неизменная чалма салатного цвета, честные глаза, улыбающийся рот и надпись по краю: “Ласкаво зикром встречаемо”.

“Ага, спасибо. То бишь, рахматуемо, - подумал Баг, тихонько подергав ручку и обнаружив, что дверь заперта. - Ладно, пошли дальше”.

Аналогичная дверь на втором этаже была слегка приоткрыта.

Баг проскользнул в широкий и длинный коридор, расправил усы и брови, слегка сгорбился - к дервишам зашел бродячий даос с мечом для изгнания злых духов, всего и делов-то. Не нужно? Ну, не нужно, так не нужно, извиняйте, я дальше пошел...

Вот даос тихо и мирно, неторопливой походкой человека, который никуда не торопится, ибо на веку своем уже повидал немало, движется вдоль выкрашенных в жизнерадостный зеленый цвет многочисленных дверей, понимающе кивает, разглядывая плакаты на стенах и таблички на дверях - “Помощник нАбольшего незалежника”, “Заместитель нАбольшего незалежника по раскопным делам”, “Пресс-секретарь нАбольшего незалежника” и дальше в таком же духе... Иногда встречались таблички, вновь и вновь категорически запрещавшие говорить и писать на ханьском наречии.

Странно, подумал Баг, что нигде не видно запрета думать по-ханьски. С дервишей, похоже, сталось бы и такое учудить. Но, наверное, воображения не хватило.

У двери с надписью “НАбольший незалежник. Канцелярия” даос Баг замедлил шаг, остановился и огляделся.

Здание будто вымерло.

Баг приложил ухо к двери - внутри также царила тишина.

“Наверное, все на раскопе. Просто-таки землю роют на благо доисторического прошлого и светлого национального послезавтра”, - подумал Баг и открыл дверь.

За нею обнаружилась просторная приемная с большими окнами.

С противуположной двери стены на Бага строго и с какой-то тайной мыслью взирал портрет некоего преждерожденного преклонных лет, в чалме, украшенной сияющим полумесяцем; преждерожденный был облачен в темный, расшитый звездами халат, одна рука его была воздета к темному, в крупных звездах, небу, а вторую он поднес к седой бороде. Лицо у преждерожденного было загадочное и возвышенное - казалось, вот-вот он изречет нечто главное.

По правую руку от портрета стоял широкий стол с лампой допотопного вида, графином и парой могучих с виду телефонных аппаратов; за столом просматривался стул с высокой спинкой. Еще правее взор радовала обитая кожей дверь с табличкой “На:больший незалежник Мутанаил ибн Зозуля”.

По левую руку от портрета гладящего бороду старика бодро зеленела и, похоже, готовилась плодоносить средних размеров кокосовая пальма.

“Ну просто удивительно! - подумал Баг, напрасно дергая за ручку запертой начальственной двери. - Вот так все бросить и уйти неведомо куда... А это, небось, портрет Горнего Старца и есть. Только вот где же горы?”

Баг с сомнением покосился на телефоны. Соблазн попробовать вновь связаться с Богданом был велик. Но, поколебавшись, Баг оставил эту мысль. Слишком уж он рисковал выдать себя. Баг принялся за первичный осмотр помещения.

В ящиках стола оказалось много всяких бумаг. У Бага не было времени просматривать их с чувством и толком, да и вряд ли так вот, в незапертом ящике стола приемной, лежало бы что-то существенное - он пролистал для порядка верхнюю пачку и уже собрался было кинуть бумаги обратно, как одна бумажка привлекла внимание.

Это оказалось что-то вроде прейскуранта, как говорят в Европе. Сверху так и значилось - “Ценник”. Дальше шла таблица, в правой графе которой значились суммы в лянах, а в левой...

Баг даже уселся на стул.

“Древнекопательские работы. Участие в раскопе, один световой день - 7 лянов. Ночное участие в раскопе - 12 лянов. Участие в древнекопательском митинге - 5 лянов. Вербовка в древнекопательские ряды одного нового участника - 2 ляна. Находка кости древнего асланiвца (не менее шага длиной) - 150 лянов. Находка черепа древнего асланiвца - 350 лянов”. Дальше следовали подробные расценки на исторические находки - в зависимости от их сохранности и древности. “Находка предмета обихода древнего асланiвца - 40 лянов...” - и опять детальная роспись: за что и сколько.

“Амитофо...”

Изумление Бага не знало границ. Он попытался прикинуть в уме хотя бы приблизительную сумму всего “Ценника” - ежели все, что в нем перечислено, было оплачено хотя бы единожды, - но быстро сбился; не приходилось, однако, сомневаться в том, что сумма получалась значительная. А если учесть, что в движении за возвращение асланiвських древностей участвует чуть не все население города... Удивительно богатые люди эти дервиши! Только вот откуда средства? Откуда?

Но спросить было некого: Старец, ухватив бороду жилистой, натруженной дланью, хранил многозначительное молчание, а набольший незалежник ибн Зозуля отсутствовал, видимо, занятый раскопками особой важности. “Как бы копает”. Баг аккуратно сфотографировал бумагу и открыл другой ящик.

Та же картина - незначительные бумажки, главным образом - отчеты об изумительных находках вроде окаменевшей трубки-люльки и клада ржавых кумганов, весьма нетривиально датированных сорок седьмым веком до Н. Х. Баг, человек немудрящий, всегда предпочитал датировки по девизам правления, но знал, что христиане, например, меряют время периодами “до Р. Х.” и “от Р. Х.”; те же из христиан, каковые считают себя атеистами, то же самое именуют “до н. э.” и “н. э.”. Странная смесь “до Н. Х.” привела Бага в замешательство. К счастью, внизу страницы сокращение было расшифровано: “до Нашей Хиджры”. Честный человекоохранитель только вздохнул.