Как быть христианином вдали от храма 15 страница

Что бы мы ни взяли – отдельный стих, какую-либо заповедь, событие из жизни Христа, мы должны прежде всего определить подлинное, объективное его содержание. Это очень важно, потому что цель богомыслия не в том, чтобы возвести фантастическое построение, а в том, чтобы понять определенную истину. Истина – здесь, она дана нам, это Божия истина, и богомыслие должно стать мостом между нашим непониманием и откровенной истиной. Таким образом мы можем воспитать свой разум и постепенно научиться иметь ум Христов, по слову апостола Павла (1 Кор. 2: 16).

Уяснить себе подлинное значение текста не всегда так просто, как это кажется; есть места совсем легкие, но есть и такие места, где употребляются формулировки, обращенные одновременно к самому простому человеческому опыту и вместе с этим к углубленному многообразному религиозному опыту. Например, выражение Невеста Агнца можно понять, только если мы знаем, что именно Священное Писание разумеет под словом “Агнец”, иначе оно становится совершенно бессмысленным и будет понято неправильно.

Невеста – это опыт земли, опыт человеческий в самом священном, в самом глубоком, тонком, что в нем есть. Невеста – это та, которая сумела, оказалась способной так полюбить жениха, чтобы все остальное забыть и оставить, чтобы прилепиться к нему, чтобы последовать за ним, куда бы он ни пошел. Обращаясь к слову “невеста” сначала в Ветхом Завете, а затем в книге Откровения, мы видим, что таков дух Церкви по отношению к Жениху – Христу; но этот Жених Христос обозначается словом трагичным: Агнец Божий. Это выражение мы встречаем на фоне всех ветхозаветных жертвоприношений, всех образов пророческих Агнца, закланного за спасение мира, Мужа скорбей из Исайиного пророчества. И вот, соединяя эти два понятия, мы получаем полный их смысл и значение. Если мы будем исходить только из нашего человеческого опыта, то останется нерасшифрованной тайна пути, по которому пойдет Невеста. Да, она пойдет, куда бы ни пошел Жених; но куда идет Жених? Каков будет облик этой Невесты? А мы, именно потому, что слово “агнец” покоится на всей традиции Израиля, знаем, что это Агнец заколения, закланный Агнец, и что путь Невесты через весь мир, через всю судьбу, всю историю земли походит сквозь уничижение вифлеемское, через жизнь абсолютной, безграничной солидарности Божией со Своей тварью, и идет дальше, через Гефсиманию и Голгофу, к Воскресению…

Есть и другого рода слова, которые мы можем понять правильно, только если не будем принимать во внимание особое или техническое значение, которое они приобрели. Одно из таких слов – “дух”. Для христианина “дух” – своего рода технический термин; это или Святой Дух, Третье Лицо Святой Троицы, или одна из составных частей человеческого существа – тела и души. Но такое понимание не всегда выражает со всей простотой и широтой то, что хотели передать составители Евангелия; слово стало таким специальным, что утратило связь со своим корнем. Уяснить текст и его значение иногда помогает определение слова, указанное в словаре. Можно найти в словаре слово “дух” или любое другое слово, и оно сразу же покажется простым и конкретным, хотя оно и могло со временем, в результате работы богословов, приобрести более глубокое значение. Но никогда не надо начинать с более глубокого значения раньше, чем найдем простое конкретное значение, которое было понятно каждому в то время, когда Христос говорил с окружавшим Его народом.

Есть вещи, которые мы можем понять лишь в свете учения Церкви: Священное Писание следует понимать разумом Церкви, разумом Христовым, потому что Церковь не меняется; в своем внутреннем опыте она продолжает жить той же жизнью, какой жила в первом веке; и слова, сказанные в Церкви Павлом, Петром, Василием или другими, всегда сохраняют свое значение. Так, после предварительного восприятия на нашем собственном, современном языке мы должны обратиться к тому, что понимает под этим словом Церковь; только тогда мы можем быть уверены в смысле данного текста и имеем право начать думать и делать выводы. Как только мы найдем значение текста, следует посмотреть, не дает ли оно нам уже в своей предельной простоте конкретного совета или даже прямого приказания. Поскольку цель богомыслия, понимания Священного Писания – в том, чтобы исполнить волю Божию, мы должны делать практические выводы и поступать в соответствии с ними. Когда нам открылся смысл, когда в этой фразе Бог сказал нам нечто, мы должны вникнуть в суть и посмотреть, что мы можем сделать, подобно тому, как поступаем, когда нам приходит в голову хорошая идея; осознав, что то или другое правильно, мы тут же начинаем думать, как бы включить это в свою жизнь, каким образом сделать это, при каких обстоятельствах, каким способом. Недостаточно понять, что можно сделать, и с восторгом начать рассказывать об этом своим друзьям; надо начать делать это. Египетский святой Павел Препростый услышал однажды, как Антоний Великий читал первый стих первого псалма: Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых– и тотчас Павел отправился в пустыню. Только лет тридцать спустя, когда Антоний снова встретил его, святой Павел с глубоким смирением сказал ему: “Я провел все это время, стараясь стать человеком, который никогда не ходит на совет нечестивых”. Для достижения совершенства нет надобности понимать многое; что нужно, так это провести тридцать лет в старании понять, что такое этот новый человек, и стать им.

Часто мы рассмотрим одно или два положения и перескакиваем дальше; это неправильно, потому что, как мы только что видели, нужно долгое время, чтобы научиться собранности, чтобы стать тем, что отцы называют внимательным человеком, тем, кто способен вникать в какую-то мысль так долго и глубоко, чтобы ничего не упустить из нее. Все духовные писатели прошлого и наших дней скажут вам: возьми текст, размышляй над ним, час за часом, день за днем, пока не исчерпаешь всех своих возможностей, как умственных, так и эмоциональных, и пока, внимательно читая и перечитывая этот текст, не придешь к новому отношению к жизни. Очень часто богомыслие состоит только в том, чтобы вникать в текст, повторяя вновь и вновь эти слова Божии, обращенные к нам, чтобы настолько сродниться с ними, настолько впитать их в себя, что постепенно мы и эти слова станем одно. И в этом процессе, даже если нам кажется, что умственно мы ничем особенно не обогатились, мы изменяемся.

Нам очень часто выпадает время, которое можно использовать на размышление; в нашей повседневной жизни столько случаев, когда нам нечего делать, кроме как ждать, и если мы дисциплинированы – а это также составляет часть нашего духовного воспитания, мы сумеем быстро сосредоточиться и тотчас фиксировать свое внимание на предмете нашего размышления, нашего богомыслия. Мы должны учиться этому, принуждая свои мысли собираться в одном фокусе, отключаясь от всего прочего. Вначале будут вторгаться посторонние мысли, но если мы неизменно каждый раз будем отгонять их, они в конце концов оставят нас в покое. И только когда благодаря тренировке, упражнению, навыку мы станем способны сосредотачиваться глубоко и быстро, мы сможем продолжать жизнь в состоянии собранности, независимо от того, что мы делаем. Однако замечать присутствие посторонних мыслей – значит уже достигнуть какой-то степени собранности. Мы можем находиться в толпе, быть среди людей и в то же самое время оставаться совершенно одни, так что окружающее нас не затрагивает; от нас самих зависит допустить или не допустить, чтобы происходящее вне нас стало событием нашей внутренней жизни. Если мы допустим это, то наше внимание рассеется; если же не допустим, то можем в совершенном уединении и собранности пребывать в присутствии Божием, что бы вокруг нас ни происходило. У Аль Абсихи есть рассказ о сосредоточенности такого рода: домочадцы одного мусульманина должны были хранить почтительное молчание., когда приходил гость, но все знали, что могут шуметь сколько угодно в то время, как глава семьи молится, потому что в это время он ничего не слышит; однажды случилось даже так, что ему не помешал и пожар, вспыхнувший в его доме.

Бывает, что мы находимся в обществе людей, поглощенных горячим и безысходным спором. Мы не можем уйти, не вызвав еще большего беспорядка, но что мы можем, так это мысленно выключиться, обернуться ко Христу и сказать: “Я знаю, что Ты здесь, – помоги!” И просто оставаться со Христом. Если бы это не звучало так абсурдно, можно бы сказать: сделайте, чтобы Христос присутствовал среди спора. Объективно Он присутствует всегда, но есть разница между присутствием объективным и таким, когда актом веры мы вводим Его в определенную ситуацию. Сделать ничего нельзя, кроме того, чтобы сидеть в стороне и просто быть со Христом, предоставляя другим говорить. Его присутствие сделает больше, чем все, что мы могли бы сказать. И так, спокойно и в безмолвии оставаясь со Христом, мы неожиданно заметим, что можем время от времени сказать что-то существнное, что было бы невозможно в пылу спора.

Параллельно с дисциплиной умственной мы должны научиться иметь мирное тело. На всякую нашу психическую деятельность отзывается тело, и, с другой стороны, наше телесное состояние в известной степени определяет тип и характер нашей психической деятельности. В своих советах желающим приступить к духовной жизни Феофан Затворник говорит, что одно из непременных условий успеха – никогда не допускать телесного размягчения; будьте, как струна скрипки, настроенная на определенную ноту, без расслабления или перенапряжения; держите тело выпрямленным, плечи отведенными назад, посадка головы пусть будет свободной, все мышцы держите напряженными к сердцу.

Многое написано и сказано о том, как можно пользоваться телом, чтобы развить в себе способность к вниманию; но на общедоступном уровне совет Феофана представляется простым, точным и практическим. Надо научиться быть собранным без напряжения. Мы должны владеть своим телом так, чтобы оно не мешало нашей собранности, а способствовало ей.

Богомыслие – деятельность мысли, тогда как молитва – это отвержение всякой мысли. По учению восточных Отцов, даже к благочестивым мыслям и самым глубоким и возвышенным богословским рассуждениям, если они возникают во время молитвы, следует относиться как к искушению и отгонять их; ибо, говорят Отцы, безрассудно думать о Боге и забывать, что находишься в Его присутствии. Все духовные наставники Православия предостерегают нас от подмены этой встречи с Богом размышлениями о Нем. Молитва по существу своему – стояние перед Богом лицом к лицу, с сознательным желанием быть собранным и совершенно спокойным и внимательным в Его присутствии; это означает стоять с неразделенным умом, неразделенным сердцем и неразделенной волей в присутствии Господа; и это нелегко. Что бы ни давала нам наша тренировка, всегда остается некая уязвимость: неразделенность может быть достигнута только тем, для того любовь Божия составляет все, кто разорвал всякие узы, кто целиком отдал себя Богу; тогда нет больше личного усилия, но только действие лучезарной благодати Божией.

Бог всегда должен быть средоточием нашего внимания, ибо собранность наша может оказаться подмененной самыми различными путями: когда наша молитва вызвана глубокой скорбью, нам кажется, что все наше существо обратилось в молитву, и мы воображаем, будто пребываем в состоянии глубокой, подлинной молитвенной собранности, но это неверно, потому что средоточием нашего внимания был не Бог; им был предмет нашей молитвы. Когда мы затронуты эмоционально, посторонние мысли не возникают, потому что мы полностью поглощены тем, о чем молимся; и только когда мы переходим к молитве о другом человеке или другой нужде, наше внимание внезапно рассеивается; это означает, что не мысль о Боге, не ощущение Его присутствия было причиной такой сосредоточенности, а наше человеческое участие. Это не значит, что человеческое участие неважно, но это значит, что мысль о друге может сделать больше, чем мысль о Боге. А это очень серьезно.

Одна из причин, почему мы находим, что так трудно быть внимательными, заключается в том, что наш акт веры, когда мы утверждаем “Бог здесь”, слишком мало значит для нас. Мы мысленно сознаем, что Бог здесь, но не отзываемся на это физически так, чтобы сосредоточились и собрались в одном фокусе все наши силы, помышления, чувства и воля, чтобы мы обратились целиком во внимание. Если мы готовимся к молитве при помощи процесса воображения – “Христос здесь, вот каков Он, вот что я о Нем знаю, вот что Он для меня значит…” – то чем богаче образ, тем менее реально присутствие. Мы можем получить от этого помощь для некоторой эмоциональной сосредоточенности, но это не Божие присутствие, не реальное, объективное присутствие Бога.

Ранние Отцы и вся православная традиция учат нас, что мы должны усилием воли сосредоточиваться на произносимых словах молитвы. Мы должны произносить их внимательно, по существу, не стараясь вызвать никакого эмоционального состояния и предоставляя Богу пробудить в нас такой отклик, на который мы способны.

Святой Иоанн Лествичник предлагает простой способ научиться сосредоточенности. Он говорит: выбери молитву, “Отче наш” или любую другую, встань перед Богом, проникнись сознанием, где ты находишься и что делаешь, и внимательно произнеси слова молитвы. Через некоторое время заметишь, что мысли твои блуждают, тогда снова начни молиться с тех слов, которые последними произнес внимательно. Может быть, тебе придется сделать это десять, двадцать или пятьдесят раз; может быть, за время, отведенное для молитвы, ты сможешь произнести всего три прошения и дальше не двинешься; но в этой борьбе ты сумеешь сосредоточиться на словах, так, что принесешь Богу серьезно, трезвенно, благоговейно слова молитвы, в котоых участвует сознание, а не приношение, которое не твое, потому что сознание твое в нем не участвовало.

Иоанн Лествичник советует также читать избранную нами молитву не спеша, равномерно, достаточно медленно, чтобы заключить внимание в слова, но не так медленно, чтобы это упражнение стало скучным; и делать это, не стараясь испытать какие бы то ни было чувства, потому что цель наша – отношения с Богом: приходя к Богу, мы никогда не должны стараться выдавить из своего сердца какие-то эмоции; молитва – это констатация, все остальное зависит от Бога.

При таком методе обучения молитве отводится определенное время, и если молитва внимательна, то продолжительность этого времени значения не имеет. Если вы должны были прочитать три страницы молитвенного правила, а через полчаса увидите, что все еще читаете первые двенадцать слов, это, конечно, вызовет у вас чувство обескураженности; поэтому лучше всего иметь определенное время и держаться его. Вы знаете, каким временем располагаете, и у вас есть молитвенный материал, которым вы должны пользоваться; если вы будете бороться всерьез, то очень скоро заметите, что внимание стало покорным, ибо внимание гораздо больше поддается воздействию воли, чем мы думаем; и когда мы совершенно точно знаем, что ничего другого не остается, это должно быть двадцать минут, а не четверть часа, то просто продолжаем упорно бороться. Святой Иоанн Лествичник воспитал десятки монахов только этим простым методом: строго определенное время и беспощадное внимание – больше ничего.

Внешняя красота богослужения не должна увлекать нас до забвения о том, что в Православии трезвенность – очень существенное свойство молитвы. В “Откровенных рассказах странника” сельский священник дает очень важный совет о молитве: если хочешь, чтобы твоя молитва была чистой, правильной и радостной, выбери какую-нибудь краткую молитву, состоящую из не многих, но сильных слов, и повторяй ее часто, в течение долгого времени. Тогда обретешь в молитве утешение. Ту же мысль можно найти в “Письмах брата Лаврентия”: “Не советую тебе многословить в молитве, так как многословие и длинные речи часто ведут к рассеянности” [1] .

Отца Иоанна Кронштадтского спросили, каким образом священники, несмотря на весь свой опыт, бывают рассеянными и допускают посторонние мысли даже при совершении литургии. Ответ был: “От нашего маловерия”. У нас недостаточно веры, если понимать веру вместе с апостолом Павлом как уверенность в невидимом (Евр. 11: 1). Но было бы ошибочно думать, что все рассеивающие мысли приходят из наших собственных глубин: это наша непрестанная внутренняя озабоченность, выступающая на поверхность, те самые мысли, которые обычно заполняют нашу жизнь; и единственный способ окончательно избавиться от недостойных мыслей – это коренным образом изменить все наше отношение к жизни. И снова, как пишет брат Лаврентий в восьмом письме, “единственный способ легко собирать свой ум во время молитвы и хранить его более спокойным – это не допускать его блуждать в другое время; ты должен строго держать его в присутствии Божием, и, привыкнув думать о Боге часто, ты найдешь легким удерживать свой ум спокойным во время молитвы, или, по крайней мере, возвращать его из его блужданий”.

До тех пор, пока нас глубоко затрагивают все будничные мелочи, мы не сумеем молиться от всего сердца; они всегда будут окрашивать течение наших мыслей. То же самое следует сказать о наших ежедневных взаимоотношениях с людьми: эти взаимоотношения не должны состоять только из пустой болтовни, но основываться на том, что в каждом из нас является существенным, иначе мы можем оказаться не в состоянии подняться на другой уровень, когда повернемся к Богу. Надо искоренять все незначительное и мелочное в себе и в своих отношениях с людьми и сосредоточиться на том, что сможем взять с собой в вечность.

Невозможно стать другим человеком сразу же с того момента, как мы начинаем молиться. Но, внимательно наблюдая за своими мыслями, можно постепенно научиться различать их ценность. Во время молитвы неудержимо прорываются те мысли, в которые мы бываем погружены в нашей повседневной жизни. Молитва, со своей стороны, изменяет и обогащает нашу повседневную жизнь, становясь основанием для новых и подлинных взаимоотношений с Богом и окружающими нас людьми.

В нашей борьбе за молитву эмоции не имеют почти никакого отношения к делу: принести Богу мы должны полную, твердую решимость быть верными Ему и устремленность к тому, чтобы Бог жил в нас. Мы должны помнить, что плоды молитвы – не то или иное эмоциональное состояние, но глубокое изменение всего нашего существа. Цель наша – стать способными стоять перед Богом, сосредоточиваться на Его присутствии, обращая к Нему все наши нужды, и принять от Него крепость, силу для того, чтобы воля Божия исполнилась в нас. Исполнение в нас воли Божией – единственная цель молитвы, а также и критерий истинной молитвы. Не мистические чувства, которые мы можем испытывать, и не эмоциональные переживания составляют достоинство молитвы. Феофан Затворник говорит: вы спрашиваете себя, хорошо ли я сегодня молился? Не старайтесь выяснить, насколько глубокими были ваши чувства или насколько вы углубились в понимание вещей божественных. Спросите себя: “Лучше ли я исполняю волю Божию, чем раньше?” И если вы можете ответить “да”, молитва принесла свой плод, если же нет, она не принесла плода, сколько бы понимания и чувства вы ни вынесли из времени, проведенного в присутствии Божием.

Собранность, будь то в богомыслии или молитве, может быть достигнута только усилием воли. Наша духовная жизнь опирается на нашу веру и решимость, а всякая непредвиденная радость – это дар Божий. Когда преподобного Серафима Саровского спросили, отчего некоторые люди остаются грешниками и никогда не исправляются, тогда как другие становятся святыми и живут в Боге, он ответил: все дело в решимости.

Наши действия должны определяться актом воли, которая обычно оказывается обратной тому, к чему мы стремимся; эта воля, основанная на нашей вере, постоянно сталкивается с другой нашей влей – инстинктивной. В нас две воли: одна – сознательная, которой мы обладаем в большей или меньшей мере, заключающаяся в способности принуждать себя поступать в соответствии с нашими убеждениями; вторая – это нечто совсем иное в нас, это влечения, требования, страстные желания всего нашего естества, очень часто противоположные первой воле. Апостол Павел говорит о двух законах, противоборствующих один другому (Рим. 7: 23). Он говорит о ветхом и новом Адаме в нас, которые ведут между собой войну. Мы знаем, что один должен умереть для того, чтобы жил другой, и должны понять, что наша духовная жизнь, жизнь всего нашего человеческого существа до тех пор не будет полноценной, пока эти две воли не станут согласны между собой. Недостаточно стремиться к победе доброй воли над злой; злая воля, то есть влечения нашего падшего естества, должна полностью, хотя и постепенно, преобразоваться в устремление, влечение к Богу, жажду Бога. Это борьба тяжелая, но она того стоит.

Духовная жизнь, христианская жизнь не заключается в том, чтобы развивать сильную волю, способную принудить нас делать то, чего мы не хотим. В каком-то смысле, разумеется, научиться поступать правильно, когда нам хочется поступать совсем по-другому, – это достижение, но достижение все же небольшое. Зрелая духовная жизнь – это такая жизнь, когда наша сознательная воля находится в согласии со словами Божиими, когда она с помощью Божией благодати преобразовала, изменила нашу природу так глубоко, что все наше человеческое существо стало единой волей. Начать надо с того, чтобы подчинить и склонить свою волю в послушание заповедям Христовым, принимая их объективно и выполняя совершенно точно, даже когда они расходятся с тем, что мы знаем о жизни. Актом веры, вопреки всякой очевидности, мы должны согласиться, что Христос прав. Опыт учит нас, что некоторые вещи, по-видимому, происходят не так, как они должны бы происходить согласно Евангелию; но Бог говорит, что это так, – значит, так и должно быть. Следует также помнить, что, выполняя волю Божию в таком объективном смысле, мы не должны делать это “на пробу”, намереваясь испытать ее, чтобы посмотреть, что получится, – потому что тогда именно ничего и не получается. Опыт показывает, что, когда мы получаем пощечину, нам хочется отомстить; Христос говорит: “подставь другую щеку”. И когда мы, наконец, решимся подставить другую щеку, мы в действительности ожидаем, что покорим этим врага и вызовем его восхищение. Но если вместо того мы получаем новую пощечину, мы обычно очень удивляемся или возмущаемся, словно Бог вовлек нас в дело совершенно неосуществимое.

Мы должны перерасти такое отношение, быть готовыми выполнять Божию волю и платить за это сполна. Если мы не готовы платить, мы только теряем время попусту. Затем надо сделать следующий шаг и понять, что делать еще недостаточно, потому что мы должны не муштрой втискивать себя в христианство, а должны стать христианами; в процессе выполнения воли Божией мы должны научиться понимать намерения Божии. Христос открыл нам Свои намерения, и не случайно в Евангелии от Иоанна Он называет нас уже не рабами, а друзьями, потому что раб не знает намерений своего господина, а Он все сказал нам (Ин. 15: 15). Исполняя волю Божию, мы должны учиться понимать, что означает это исполнение, так, чтобы в своих мыслях воле, во всем своем отношении к жизни стать соработниками Христу (1 Кор. 3: 9). И в таком единомыслии с Ним мы постепенно внутренне станем тем, чем стараемся быть внешне.

Мы видим, что не можем глубоко приобщиться к жизни Бога, если не изменимся коренным образом. Необходимо поэтому идти к Богу для того, чтобы Он преобразил и изменил нас, и вот почему мы должны прежде всего просить об обращении. Обращение (лат. conversio) означает поворот, изменение ума. Греческое слово metanoia означает изменение ума. Обращение в смысле conversio означает, что вместо того, чтобы растрачивать жизнь, глядя во все стороны, мы станем держаться одного-единственного направления. Это значит отвернуться от множества вещей, которые имели цену для нас только потому, что были нам приятны или полезны. Обращение проявляется прежде всего в изменении нашей шкалы ценностей: когда в центре всего Бог, все остальное становится на новые места, получает новую глубину. Все, что Божие, все, что принадлежит Ему – положительно и реально. Все, что вне Его, не имеет ни ценности, ни значения. Но простое изменение взгляда на вещи еще нельзя называть обращением. Мы можем изменить свои взгляды и не пойти дальше; за этим обязательно должен последовать акт воли, и если наша воля не придет в движение и не изменит своей направленности, обратившись к Богу, то обращения нет; без этого в нас есть лишь зарождающаяся, но дремлющая и бездейственная перемена. Совершенно очевидно, что недостаточно смотреть в правильном направлении и не двигаться с места. Угрызения совести нельзя принимать за раскаяние; раскаяние состоит не в том, чтобы испытывать “ужаснейшее сожаление” по поводу неправильных поступков в прошлом: это активное, положительное состояние, заключающееся в том, чтобы идти в правильном направлении. Это очень ясно показано в притче о двух сыновьях (Мф. 21: 28), которых отец послал работать в своем винограднике. Один сказал “иду” – и не пошел. Другой ответил “не пойду”, но потом устыдился и пошел работать. Это было подлинное раскаяние, и мы никогда не должны обольщаться, воображая, что сожаление о своем прошлом есть акт покаяния. Конечно, это часть его, но покаяние остается нежизненным и бесплодным, пока оно не приведет нас к исполнению воли Отчей. Мы склонны думать, что оно должно сводиться к прекрасным чувствам, и очень часто удовлетворяемся эмоциями вместо подлинного, глубокого внутреннего изменения.

Как часто, обидев кого-нибудь и поняв, что мы были не правы, мы идем к обиженному и говорим о своем раскаянии и после взволнованных объяснений, слез, прощении и трогательных слов уходим с чувством, что сделали все возможное. Мы плакали вместе, мы помирились, и теперь все в порядке. Но это отнюдь не так. Мы просто насладились своими добродетелями, а другой человек, быть может, добросердечный и способный легко растрогаться, откликнулся на нашу эмоциональную сцену. Это – что угодно, только не обращение. Никто не просит нас проливать слезы и искать трогательной встречи с жертвой нашей жестокости, даже если эта жертва – Бог. Ожидается от нас совсем другое: чтобы, поняв свою неправоту, мы ее исправили.

Но на этом обращение не кончается; оно должно вести нас дальше, по пути, который сделает нас иными. Обращение начинается, но никогда не заканчивается. Это нарастающий процесс, в ходе которого мы все более и более становимся тем, чем должны быть, до тех пор, когда после дня судного категории падения, обращения и праведности не исчезнут и не заменятся новыми категориями новой жизни. Христос говорит: Се, творю все новое (Откр. 21: 5).

Молиться можно везде и всюду, но есть места, где молитва находит естественную для нее атмосферу; места эти – храмы, во исполнение обетования: Я обрадую их в Моем доме молитвы (Ис. 56: 7).

После того, как храм освящен, он становится жилищем Божиим. Здесь Бог присутствует иначе, чем во всем остальном мире. В мире Он присутствует как пришлец, как странник, проходящий от двери к двери, не имея, где приклонить главу; Он идет как Владыка мира, отвергнутый миром, изгнанный из Своего царства и вернувшийся в него, чтобы спасти Свой народ. В храме же Он – у Себя дома; Он не только Творец и Господин по праву, – здесь Его и признают Творцом и Господом. Вне храма Он действует, когда может и как может; внутри храма Он во всей Своей власти и силе, и уже от нас зависит приходить к Нему.

Когда мы строим храм или высвобождаем особое место для молитвы, мы совершаем нечто выходящее далеко за рамки видимого значения этого факта. Вся земля, Богом созданная, стала ареной человеческого греха: тут действует диавол, тут ведется непрестанная борьба; нет места на этой земле, которое не было бы запятнано кровью, страданием или грехом. Избирая на ней малое пространство, призывая в священнодействиях, сообщающих благодать, силу Самого Бога для благословения этого места, очистив его от присутствия злого духа и выделив для того, чтобы оно было подножием Божиим на земле, мы вновь отвоевываем для Бога частицу этой обесчещенной земли. Можно сказать, что храм – это место, где Царство Божие открывается и проявляется в силе. Когда мы входим в храм, мы должны сознавать, что вступаем на священную землю, место, принадлежащее Богу, и держать себя в соответствии с этим сознанием.

Иконы, которые мы видим на стенах храма,– не просто изображения или картины; икона – это средоточие реального присутствия. Святой Иоанн Златоустый советует нам перед тем, как начать молиться, встать перед иконой и закрыть глаза. Он говорит: “закрой очи твои”, потому что не в рассматривании иконы, не в употреблении ее в виде наглядного пособия подается нам от нее помощь для молитвы. Это не субстанциональное/сущностное присутствие в таком смысле, как хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми. В таком смысле икона не есть Христос; но межу Ним и иконой существует таинственная связь. Силой благодати икона участвует в чем-то, что лучше всего можно определить словами Григория Паламы как энергии Христа, как деятельная сила Христова, действующая для нашего спасения.

Написание иконы – это акт богопочитания. Специально выбирается и освящается доска, освящаются краски, человек, собирающийся писать икону, готовится к этому постом, исповедью, причащением. Во время работы он ведет особо воздержный образ жизни, по окончании ее икону освящают святой водой и помазывают миром (эта последняя часть освящения сейчас, к сожалению, часто опускается). Так, силою Святого Духа икона становится чем-то большим, нежели картина. Она насыщена присутствием, напоена благодатью Духа и в тайне общения святых и космического всеединства связана с тем святым, которого изображает. Причастность святого к иконе нельзя отождествлять или хотя бы сравнивать с присутствием Христа в Святых Дарах; и все же икона является средоточием реального присутствия, как опытно знает и учит Церковь. Икона – не подобие, а символ. Силой и премудростью Божией некоторые иконы выделены как чудотворные. Стоя перед ними, чувствуешь, как они сами обращаются к тебе.

Один священник служил в храме, где находится известная чудотворная икона Божией Матери, и глубоко ощущал ее действенное участие в богослужении. За многие века икона очень потемнела; с места, где он стоял, он не мог различить ее черты и продолжал служить с закрытыми глазами. Внезапно он почувствовал, что Матерь Божия на иконе как бы понуждает его молиться, направляет его молитвы, воздействует на его ум. Он почувствовал исходящую от иконы силу, которая наполняла храм молитвой и собирала рассеянные мысли. Это было почти физическое присутствие, это стояла живая личность, со властью требовавшая

[1] Fr Laurent.( ок. 1605-1691). La pratique de la pre sence de Dieu. Paris, 1948.