Поучение в среду первой недели Великого поста

О вреде лицемерства

Аще поститеся, не будите якоже лицемеры сетующе[175]Возлюбленные братия! Господь наш Иисус Христос, запо­ведав нам пред вступлением в подвиг поста прощение ближ­ним их согрешений, повелел самый пост тщательно охранять от лицемерства. Как червь, зародившийся внутри плода, истреб­ляет всю внутренность плода, оставляя только его оболочку, так и лицемерство истребляет всю сущность добродетели. Лицемерство рождается от тщеславия[176]. Тщеславие есть суетное желание и искание временной похвалы человеческой. Тще­славие является от глубокого неведения Бога или от глубокого забвения Бога, от забвения вечности и небесной славы, и по­тому оно, в омрачении своем, ненасытно стремится к приоб­ретению земной временной славы. Эта слава представляется ему, как и жизнь земная, вечным, неотъемлемым достоянием. Тщеславие, ищущее не самой добродетели, а только похвалы за добродетель, заботится и трудится единственно о том, чтоб выставить пред взоры человеческие личину добродетели.

И предстоит лицемер человечеству, облеченный в ризу сугу­бого обмана: на наружности его видна добродетель, которой в сущности он вовсе не имеет; в душе его видны самодовольство и напыщенность, потому что он прежде всего обольщен и об­манут в самом себе. Болезненно наслаждается он убивающим его тщеславием, болезненно наслаждается обманом ближних, болезненно и злосчастно наслаждается удавшимся лицемерством. Вместе с этим он соделывается чуждым Богу: пред Богом нечист всяк высокосердый[177]

Пагубны тщеславие и рождаемое им лицемерство в самом начале своем: они лишают человека всякой награды небесной, в единственную награду предоставляя ему избранную им во­жделенную ему суетную похвалу человеческую. Такой приго­вор на тщеславных лицемеров произнесен Господом. Настав­ляя Своих учеников творению добрых дел втайне, Господь завещавает:Внемлите милостыни вашея не творити пред человеки, да видими будете ими: аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, Иже есть на небесех. Егда убо твориши милостыню, не воструби пред собою, якоже лицемери тво­рят в сонмищих и в стогнах, яко да прославятся от человек. И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сон­мищих и в стогнах путий стояще молитися, яко же да явятся человеком. Егда поститеся, не будите яко лицемери сетующе: помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою. Ты же постяся помажи главу твою и лице твое умый, яко да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве[178].

Ужасны тщеславие и лицемерство в развитии своем и зре­лости своей, когда они возобладают человеком, когда они обратятся в правило деятельности, в характер. Ими образуется фарисей, стремящийся с исступленною и слепою решимостию к совершению всех беззаконий и злодеяний; ими образуется фарисей, нуждающийся в личине добродетели только для того, чтоб свободнее и успешнее утопать в злодеяниях. Омраченные и ожесточенные фарисеи совершили ужаснейшее преступление между преступлениями человеческими: они совершили богоубийство. И если 6 могло существовать какое преступление более лютое — они бы не содрогнулись: посягнули бы на него.

Такова плачевная картина нравственного опустошения, нрав­ственных бедствий, совершаемых тщеславием и лицемерством в падшей человеческой природе. Искупитель наш, Господь наш Иисус Христос, даровавший нам действительнейшие вра­чевания против всех недугов наших, телесных и душевных, заповедует врачевать страсть лицемерства в корне ее, в ее начале, в тщеславии. Тщеславие алчет и жаждет славы челове­ческой: Господь повелел умерщвлять его свойственным ему гладом. Он повелел отъять у тщеславия его пищу и питие — человеческую похвалу; повелел тщательно укрывать все доб­рые дела от взоров человеческих, повелел все добрые дела, самую любовь к ближним, приносить всецело в жертву едино­му Богу. И Ветхий Завет, преподающий святую истину таин­ственному Израилю живописи ю прообразований, установляет: Всяк дар жертвы вашея солию да осолится: да не оста­вите соли завета Господня от жертв ваших, во всяком даре вашем да принесете Господу Богу вашему соль[179]. Соль во всяком даре, во всякой жертве Богу израильтянина — мысль и цель Богоугождения во всяком добром деле христианина.

Святые Отцы, учители Церкви, при свете Христовом, при свете Святого Духа, вглядевшиеся в глубину сердца челове­ческого, усмотревшие в этой глубине образ действия различ­ных страстей, называют тщеславие страстию многообразною, самою тонкою, неудобопостижимою[180]. Все прочие страсти воз­мущают спокойствие человека, немедленно обличаются совестию; страсть тщеславия, напротив того, льстит падшему сыну Адама, приносит ему как бы наслаждение, представляется утешением духовным в награду за совершенное доброе дело. Все прочие страсти прямо нарушают противоположные им добродетели: так, объядением нарушается воздержание, гне­вом — кротость, сребролюбием — щедрость. Тщеславие по видимому не нарушает ни одной добродетели; оно, татебным образом отъяв у человека памятование о Боге, о несказанном величии Божием, о несказанной святыне Его, пред которою самое небо нечисто[181], увлекает падшего человека взглянуть на себя с одобрением и удовольствием, полюбоваться собою. Несмь, якоже прочий человецы, говорит оно![182]. В ослеплениисвоем, из удовлетворения самим собою, тщеславный благода­рит Бога, забыв, что благодарение Богу падшим человече­ством может быть приносимо только из видения множества собственных согрешений и немощей, видения, соединенного с видением неизреченных благодеяний Создателя к Его созда­нию, к созданию погибшему. Тщеславие радуется, когда уви­дит, что человек обогащается добродетелями: оно надеется обратить всякую добродетель в согрешение, надеется соде-лать всякую добродетель причиною и поводом к осуждению человека на Суде Христовом. Оно покушается пророчество­вать! Оно дерзостно стремится к творению чудес и решается искушать Господа! Чуждое духовного дара, оно ищет пред­ставить себя имеющим дар, или, по крайней мере, внушить подозрение к себе в людях, как бы к чему-либо вышеесте­ственному; оно ищет этим обманом бедственно утешить себя. Оно соприсутствует подвижнику при его посте, при его мо­литве, при его милостыне, при его бдениях, при его коленоп­реклонениях, стараясь восхитить жертву, приносимую Богу, и, осквернив ее человекоугодием, соделать непотребною. Оно преследует раба Христова в уединении келлии его, в его зат­воре; не имея возможности доставить подвижнику душепагубную похвалу от посторонних зрителей, приносит ему похвалу в помыслах, рисует и изображает обольстительно в воображе­нии славу человеческую. Часто оно действует без помысла и мечтания; но познается единственно по отсутствию из сердца блаженного умиления, блаженного памятования и сокруше­ния о согрешениях. «Если ты не имеешь сердечного плача, — сказал некоторый великий Отец, — ты имеешь тщеславие»[183].

Противостанем с решимостию, с самоотвержением душепагубной и льстивой страсти тщеславия! Противостанем ей, утвердив на камени Христовых заповедей наше слабое серд­це, которое само по себе удобно колеблется, как бы от вет­ров, от влияния и действия на него различных страстей. Отвергнув и постоянно отвергая тщеславие, мы будем уже в безопасности от другой страсти, от ужасной страсти лицемерства. Добрые дела наши и подвиги будем совершать, по наставлению Спасителя, втайне. Принимая участие в цер­ковных последованиях, остережемся от проявления при них каких-либо особенных порывов нашей набожности, которые бы резко отличали нас от братии наших. «Обрати внимание на то, — сказал святой Иоанн Лествичник, — чтоб, нахо­дясь между братиями твоими, тебе отнюдь не показаться праведнее их в чем-либо. Поступая иначе, соделаешь два зла: братии уязвишь твоим притворным усердием, а себе непременно дашь повод к высокомудрию. Будь усерден в душе твоей, не обнаруживая этого ни телодвижением, ни видом, ни словом, ни гаданием»[184]. Если же в уединенном затворе, при уединенной молитве, при душеназидательном чтении и размышлении, тщеславный помысл, проникнув сквозь заключенную дверь, проникнув к самому уму наше­му, к самому сердцу, будет представлять нам для прельще­ния нашего славу человеческую, как украшенную блудни­цу, — возведем скорее мысль на небо, пред Бога. Когда ум человеческий озарится духовным созерцанием Божественной славы и величия и низойдет оттуда к созерцанию самого себя, тогда он видит уже не величие человечества. Он видит его нищету, греховность, немощь, падение; видит приговор смертный, изреченный на всех; видит тление и смрад всех при постепенном, никем не минуемом исполнении приговора. Он стяжавает правильное понятие о человеке, чуждое тще­славного обольщения, и восклицает вместе с Иовом: Владыко Господи: ныне око мое виде Тя. Темже укорих себе сам и истпаях, и мню себе землю и пепел[185]. Истинное смирение—от Богопознания. Аминь.