Берлин, 10 февраля 1914 г.

«Такие же и сходные мысли высказывает Кеплер и в книге «Harmonices Mundi»*. Приведу лишь одну из многочисленных цитат: «Земной шар окажется в таком случае телом, как тело животного, и что для животного его душа, тем будет для Земли «Natura sublunaris»**, вызывающая в присутствии определенных аспектов бури. Это не опровергается тем, что повод для бури не всегда в точности совпадает с аспектами; зачастую Земля представляется инертной, а другой раз — возбужденной, так что она продолжает свои испарения и в отсутствие аспектов. Так что Землю следует уподобить не такому послушному зверю, какова собака, а скорее быку или слону: она медленно поддается гневу, но он тем сильнее, если она выведена из себя.» [Книга IV, гл. VII.]».

(*«Мировые гармонии» (лат.).

(** «Подлунная природа» (лат.).

«Эти и прочие бесчисленные изменения и явления, имеющие место на Земле, столь размеренны и упорядочены, что их невозможно приписать какой-то слепой причине; и поскольку сами планеты не ведают об углах, которые испускаемые ими лучи образуют с Землей, Земля должна быть наделена душой».

В своей манере он, далее, говорит: «Земля — это животное. Мы замечаем в ней все то, что аналогично частям тела животного. Растения и деревья — это ее волосы, металлы — ее жилы, морские воды — ее жидкости. Земля обладает творческой силой, своего рода воображением, движением, страдает некоторыми недугами, а прилив и отлив — это дыхание животных. Как представляется, душа Земли — это своего рода пламя, и отсюда подземное тепло, и потому нет никакого размножения в отсутствие тепла. Бог напечатлел в душе Земли определенное изображение Зодиака и всего небосвода».

«Вот связь небесного и земного, причина симпатии меж Небом и Землей: прообразы всех ее движений и отправлений насаждены в ней Богом-Творцом».

«Душа в центре Земли, по всем направлениям рассылает она собственные образы или копии и таким образом воспринимает все гармоничные изменения и предметы вне себя. Как обстоит дело с душой Земли, точно также и с душой человека. Например, все математические представления и доказательства душа порождает из самой себя, иначе она не могла бы обладать столь высокой степенью надежности и определенности».

«Планеты и их аспекты оказывают влияние на душевные силы людей. Они вызывают душевные движения и страсти всякого рода, а тем самым — самые чудовищные поступки и события. Они влияют на зачатие и рождение, а потому — на темперамент и характер человека, и на этом основана большая часть астрологии. Вероятно, от Солнца на всю Вселенную распространяются не только свет и тепло, но оно является также центром и обителью чистого разума и источником гармонии во всем мироздании, и все планеты одушевлены».

Вот как заявляет о себе взгляд, направленный вверх, в этом мыслителе, с которым мы сталкиваемся в XVII в. (эти слова относятся, как сказано, к 1607 г.). Но в словах этих уже видно то, что взгляд вверх христианизирован. Во всяком случае тот, кто произнес только что прочитанные мной слова, был глубоким мыслителем, в котором осуществлялась глубинная, потайная связь человеческой души с тем, что божественно пронизывает и будоражит мир. Этому же мыслителю, чей отзыв относительно «души Земли» мы только что слышали, принадлежат и следующие прекрасные слова:

Гимн к Богу.

Мира творец, о, вечная мощь! Мировые пространства

Полнятся Славой твоей; также и Небо с Землей.

Даже малыш бессловесный лепечет чужими словами,

Дабы порочный умолк, славе согласно твоей.

Мира великий творец, с восторгом взираю на дело,

Что с величайшим искусством руки свершили твои,

С Солнцем посереди, источником света и жизни,

Что по законам святым вожжи сжимает Земли

В разном вращенье ее. И Луны наблюдаю потуги,

Вижу и россыпи звезд по бесконечным полям —

Мира властитель! О, вечная мощь! От мира до мира

Все на крылах световых мчится блистанье твое.

Мы еще глубже заглядываем в его душу, когда он говорит:

Если ты теперь творца вещей в зеркале захочешь Увидеть, а между тем когда-то тебе доведется познать Само существо, скажи мне, глаз, что же ты медлишь? Познакомиться вместо кажимости — с самим благородным предметом? И если неполнота знания доставляет тебе столько удовольствия.

Какое блаженство будет увидеть целое!

Душа, смело откажись от недостойного,

Дабы теперь же обрести вечно-великое.

И если здесь жизнь — ежедневное умирание,

И, более того, смерть — это источник жизни,

О, дитя человеческое, почему ты медлишь, умерев,

Вновь приветствовать свет с новым рождением?

Кто произнес эти слова, как и слова о душе Земли, кто высказал их в XVII в.? Их высказал тот, кто основал всю новую астрономию, Иоганн Кеплер, без которого новой астрономии вообще не было бы. Какой монист не похвалил бы за них Иоганна Кеплера? И пускай на только что приведенные слова Иоганна Кеплера будут обращать внимание одни только приверженцы монизма, в противном случае все рассуждения об Иоганне Кеплере останутся чем-то таким, что мне не хотелось бы вмещать в одно - единственное слово.

Здесь уже заложено представление о том, чем должно вновь сделаться созерцание звезд: это будет новое чтение звездного письма, как мы пытаемся это делать в нашем духовно-научном мировоззрении. И получает ответ наш недоуменный вопрос, с которого мы начали сегодняшнюю лекцию: как нам ближе подойти к импульсу Христа? Как нам понять Христа? Как нам занять в его отношении подобающее место, так чтобы мы могли сказать: мы действительно переняли импульс Христа? Если мы будем учиться с теми же рвением и душевной углубленностью, как это описывалось в древнееврейскую старину: «Я взираю на Авраама, моего отца, т.е. на линию телесной наследственности, — на праотца Авраама, когда я хочу говорить об основании того, что как наиболее ценное ношу в своей душе», так вот, если сегодня мы будем с той же душевной углубленностью и в том же сердечном настрое взирать на то, что происходит из духовных высот и что духовно нас обогащает, на Христа, если все свои способности, все, что умеем, так что это и делает из нас людей, мы возведем не к какой-то земной силе, но ко Христу, мы обретем живую связь, с Христом. «Если ты обладаешь какой угодно способностью, пускай даже это будет самая заурядная способность, делающая тебя человеком, откуда она у тебя?» От Христа!

Как древний еврей говорил, умирая, что возвращается на лоно Авраама (что имело глубокий смысл), так мы учимся понимать смысл нашего времени, времени после Мистерии Голгофы, прибавляя к древним словам «Мы рождены от Бога» то, что соответствует для нас древнему «вернуться на лоно Авраама»: «Мы умираем во Христе».

Если мы научимся понимать Мистерию Голгофы, то сможем обрести ту живую связь с Христом, которая нужна нам, как в древнееврейской старине существовала живая связь с Богом, который был Богом Авраама, Исаака и Иакова, а выражалась она в том, что всякий знал: со смертью он возвращается к праотцу Аврааму. А для людей, живущих после Мистерии Голгофы, это должно выражаться в том, что они сознают: мы умираем во Христе!

Сообщения, сделанные мной на основе Пятого Евангелия, дают возможность заново ознакомиться с тем, что должно было происходить по всей Вселенной, чтобы могло наступить то, что известно нам как Мистерия Голгофы. И сама Мистерия Голгофы представляется с точки зрения духовнонаучного рассмотрения своего рода предварительным завершением иных процессов, к которым она присоединяется по ходу последовательности общемировых фактов.

Мы говорили о том, что два мальчика Иисуса подготовили Мистерию Голгофы. Мы видели, что один из двух мальчиков Иисусов, так называемый соломонов Иисус, нес в себе «Я» Заратустры. Мы видели, как это «Я» Заратустры, после того, как два мальчика Иисуса, бывшие приблизительно одного возраста, достигли 12-летнего возраста, переместилось в тело другого мальчика Иисуса, того, что происходил из натановой ветви дома Давида. Затем нам на основе Пятого Евангелия удалось более обстоятельно обсудить, какая именно судьба была уготована этому Иисусу из Назарета, несшему в себе таким образом три телесных оболочки, появившихся на свет с натановым мальчиком Иисусом, и который вплоть до 30-летнего возраста носил в себе «Я» Заратустры, вплоть до пересказанного вам разговора с матерью, когда пламенность тогдашних его высказываний, позволявшая его собственному «Я» изливаться в слова, привела к тому, что «Я» Заратустры, до некоторой степени, оставило телесные оболочки этого Иисуса из Назарета. И мы знаем, как затем вследствие Иоаннова крещения в Иордане существо Христа вселилось в тройную телесную оболочку Иисуса из Назарета.

Если мы теперь готовы все это постигнуть, то мы и в самом деле почерпываем отсюда вовсе не меньшие, а несравненно большие представления о значении существа Христа Иисуса — сравнительно с теми людьми, кто в состоянии освоиться лишь с теми представлениями, что имелись прежде, а также с сообщениями Евангелий в том виде, как их можно воспринять.

Но все это событие, которое мы именуем — вместе с Распятием и Воскресением — Мистерией Голгофы, увенчивает три других. Оно представляет собой, так сказать, предварительное завершение трех других. Одно из этих событий имело место еще в древнюю лемурийскую эпоху, а из двух других одно пришлось более на начало, а второе — на конец атлантической эпохи. Вот только три этих события носят такой характер, что они разыгрались не на материальном плане, но в духовных мирах. Нам нужно, так сказать, душевно воззриться на четыре события, последнее из которых (то, которым до сих пор преимущественно и занимались и которое мы именуем Мистерией Голгофы) разыгралось на материальном плане, в то время как три других, как события подготовительные, прошли в духовных мирах.

Про то существо, которое мы именуем натановым Иисусом, я вам говорил, что он обнаружил свою необычную натуру тем, что сразу после рождения смог произнести несколько слов, которые, впрочем, были сказаны на таком необычном языке, что тогда этот язык никто не мог понять, и только материнское чутье позволило ей догадываться, что могли означать эти слова. Насчет этого натанова мальчика мы должны также отдавать себе полный отчет, что это не было такое человеческое существо, как прочие человеческие существа, оставившие за плечами множество земных жизней (как, например, соломонов мальчик Иисус, в котором пребывало «Я» Заратустры, и как другие люди), то есть он не оставил эти жизни за плечами, как они, но провел предшествующее свое существование в духовных мирах. Я указывал на это ранее, когда говорил: «Некий остаток из того, что, начиная с лемурийской эпохи, переходило в человеческие инкарнации в качестве человеческих душ, словно бы так и пребывал в духовных мирах, не перейдя в человеческое воплощение, а перешел в человеческое воплощение лишь тогда, когда ему довелось родиться на свет в качестве натанова мальчика Иисуса». То, что тогда осталось, а значит, то, что не может быть названо человеческим «Я» в обычном смысле этого слова (ибо человеческое «Я» — это то, что переходит из инкарнации в инкарнацию на Земле), судьба этого остатка разыгрывалась в духовных мирах. И лишь те, кто принадлежали к древним мистериям, те, что были в состоянии наблюдать процессы в духовных мирах, только они могли знать, что это существо, которое должно было однократно появиться в качестве натанова мальчика Иисуса, которому суждено было быть одушевленным существом Христа, прежде должно было пройти через определенные коллизии в духовных мирах. Чтобы познакомиться с этими перипетиями, надо иметь в виду следующее. Большинство из вас еще помнят те лекции, что читались здесь как-то несколько лет назад относительно антропософии; в них я остановился в первую очередь на чувствах людей. Тогда я недвусмысленно указал на то, что исчисляемые обычно пять человеческих чувств — это лишь часть всех чувств, и что, вообще говоря, у человека 12 чувств. Теперь нет нужды говорить об этом подробнее. А вот на что указать следует, так это что тому, что является человеческими чувствами, то есть тому, что внедрено в нашу телесность в качестве чувств, собственно говоря, была бы уготована поистине роковая для людей судьба, не произойди в духовных мирах в древнюю лемурийскую эпоху первое событие Христа, это как бы предвестие Мистерии Голгофы. В самом деле, в лемурийскую эпоху человек воплотился так, что, в основном, он уже располагал зачатками для своих чувств. Но еще мы знаем, что в лемурийскую эпоху имело место воздействие люциферических сил на человеческую эволюцию. Это воздействие люциферических сил простиралось в человеческой конституции на все. Так вот, если бы тогда не имело место ничего кроме того, благодаря чему человекбыл в лемурийскую эпоху приведен к своему земному воплощению, а далее произошло бы люциферическое воздействие, наши чувства оказались бы совсем иными, нежели те, что мы имеем теперь. Можно сказать, эти чувства были бы сверхтонкими, крайне обостренными. Они стали бы таковы, что мы не смогли бы жить с такими, словно бы притуплёнными, чувствами*. К примеру, красный цвет производил бы на человеческий глаз такое впечатление, что под его воздействием глаз ощущал бы вполне определенную боль. Иные впечатления производили бы на чувства другие болезненные воздействия. Так, например, под действием синего цвета глаз ощущал бы себя словно высосанным. То же и со всеми прочими чувствами.

(*Mit unseren Sinnen temperiert durch die Welt gehen. Обыгрывается выражение mit offenen Augen durch die Welt gehen — быть любознательным, иметь «глаза нараспашку». — И. M).

Человеку пришлось бы существовать в мире так, что чувства постоянно подвергались бы болезненным раздражениям или, наоборот, испытывали чрезмерное и потому также нездоровое удовольствие. Чувства получали бы более сильные впечатления со стороны, нежели это для них полезно.

Вот что получилось бы вследствие люциферического воздействия.

Человечество оказалось избавлено от этого, причем на сей раз это случилось не вследствие события, имевшего место в материальной земной области, но благодаря процессу, явившемуся, так сказать, первой подготовительной ступенью Мистерии Голгофы. Еще в лемурийскую эпоху то самое существо Христа, которое впоследствии благодаря Иоаннову крещению в Иордане соединилось с телом Иисуса из Назарета, это же существо Христа соединилось с существом, тогда еще пребывавшим в духовных мирах. Я говорю о существе, которое позднее появилось на свет как натанов мальчик Иисус, но пребывавшим тогда еще в духовных мирах. Если про событие в Палестине можно сказать, что существо Христа воплотилось (verkörperte sich) в Иисуса из Назарета, то относительно того первого события с Христом следует сказать, что оно водушевилось (verseelte sich) в лемурийскую эпоху в духовном мире в существо, которое позднее низошло на Землю как натанов Иисус. Так и обитало в духовных мирах духовно-душевное существо, которое благодаря этому акту связывания, то есть связывания существа Христа с душой будущего Иисуса из Назарета, и всего того, что за этим последовало, избавило человеческие чувства от пагубы, то есть как бы таким образом озарило человечество из духовного мира, чтобы его чувствам не был причинен вред, когда его обитание на Земле оказалось бы сопряжено с такими страданиями или такой гиперчувствительностью. Первое подготовительное событие Мистерии Голгофы имело место ради спасения чувств. То, что мы можем теперь жить в мире такими, как мы есть, с нашими чувствами — следствие того события Христа.

В начале атлантической эпохи имело место второе событие. И опять оно заключалось в том, что существо, cделавшееся впоследствии натановым Иисусом, воодушевилось существом Христа. Тем самым человеческая природа оказалась избавлена от другой напасти. Ибо хотя чувства и сделались здоровыми благодаря первому событию Христа, по причине люциферического, а впоследствии — еще и ариманического воздействия эта человеческая природа сделалась бы такой, что так называемые семь жизненных органов (по случаю лекций по антропософии мне довелось говорить также и о семи жизненных органах; это подобные сосудам органы физического тела, в основе же их лежит, собственно говоря, определенная конституция эфирного тела) стали бы такими, что мы опять-таки не смогли бы обитать в мире как люди, как теперь у нас происходит с симпатией и антипатией, но человек попеременно ощущал бы звериное вожделение и чудовищное отвращение в отношении того, что он потребляет своими органами, что может ему служить пищей. Вплоть до того, что даже и то, что могло бы достаться его органам дыхания, он воспринимал бы так, что его охватывало бы то дикое вожделение, то глубочайшее омерзение. Так что и жизненные органы человека были бы под влиянием Люцифера и Аримана чрезмерно активны. И здесь наступило второе событие Христа, и вновь это было событие в сверхчувственных мирах. Благодаря ему жизненным органам человека была дана возможность быть в определенном смысле умеренными, соразмерными. Так что подобно тому, как наши органы чувств никогда бы не смогли умудрено взирать на мир, не произойди первое событие Христа в лемурийскую эпоху, так и нашим жизненным органам ни за что бы не достичь надлежащих пропорций, не произойди в начале атлантической эпохи второе событие Христа.

Но человеку могла угрожать еще одна пагуба, относившаяся к его астральному телу, к распределению ролей между мышлением, чувством и волей. Ныне мышление, чувство и воля у человека находятся в определенной гармонии, и если она оказывается нарушенной, это пагубно отражается на здоровье человека. Когда мышление, чувство и воля взаимодействуют ненадлежащим образом, человек погружается в безбрежную, дикую ипохондрию, а бывает, дело доходит до настоящего помешательства. При полнейшей неразберихе в том, что касается мышления, чувства и воли люди вполне могли бы дойти до состояний помешательства, когда бы к концу атлантического периода не случилось третье событие Христа. Оно привело к тому (то было снова водушевление Христом все еще пребывавшего в сверхчувственных мирах натанова Иисуса), что в душевные силы человека между мышлением, чувством и волей была внесена уравновешивающая гармония.

Все три только что указанных мной события воздействовали на людей из духовных миров; они не происходили на материальном уровне. Но они (в первую очередь третье из них) оставили по себе прочную память в мифических представлениях. И подобно тому, как во многих случаях духовное познание приводит к тому, что мы верно понимаем те знамения, что содержатся в легендах и мифах, и, так сказать, надлежащим образом углубляем, так может произойти и с данным знаком. Все мы его знаем, это третье знамение, изображаемое сверхчувственным существом, будь то Архангел Михаил или же Святой Георгий, которые затаптывают, одолевают дракона. Вот образное изображение третьего события Христа: Архангел Михаил или Святой Георгий, впоследствии натанов мальчик Иисус, воодушевленный существом Христа. Потому и существует архангельский образ в духовных мирах. А преодоление дракона означает подавление в человеческих мышлении, чувстве и воле (то есть в страстной природе человека) того, что желало бы совершенно перепутать мышление, чувство и волю, привести их в состояние хаоса. Можно глубоко это прочувствовать, как в тех неистовых образах, которые словно бы для того и создаются, чтобы понять то, чего не постигает рассудок, по крайней мере может быть представлено человеческой душе для символического созерцания и чувства — как именно выражаются здесь глубинные, весьма глубинные взаимосвязи.

Мы уже упоминали в предыдущих случаях о том, что греческому миру в его божественном и духовном мире были даны отблески, как бы теневые фигуры того, что в атлантическую эпоху пребывало в мире словно бы непосредственно над человеком в качестве реальных божественно-духовных существ. И вот у греков было четкое представление как раз о третьем событии Христа, о том событии Христа, которое дается человеческой душе исключительно в образной форме с помощью Святого Георгия или Архангела Михаила, побеждающих дракона. Греки представляли себе Христа, одушевляющего того, кто будет впоследствии натановым мальчиком Иисусом, в качестве своего Аполлона. И можно сказать, что в Греции со Святым Георгием с драконом связывался чрезвычайно глубокий смысл, помещавшийся прямо в космосе. У греков на Парнасе был Кастальский источник, близ которого в земле зияла расщелина, откуда поднимались испарения. Эти испарения обвивали гору подобно змее, так что уже в этих змеевидно опоясывающих гору испарениях можно было усматривать образ разбушевавшихся человеческих страстей, погрузивших мышление, чувство и волю в хаос. Над расщелиной, там, где эти змеевидные испарения выходили наружу, был сооружен оракул, посвященный Пифии. Пифия восседала над расщелиной на своем треножнике, и вздымающиеся испарения подталкивали ее к визионерству, и то, что она в таком состоянии изрекала, считалось речением самого Аполлона. А те люди, кому необходимо было принять какое-то решение, посылали людей к Пифии и через ее уста испрашивали совет у Аполлона. Значит, у греков все основывалось на убеждении, что к настоящей мудрости человека приводит Аполлон. Теперь мы знаем, что это за мудрость. Это одушевленный Христом будущий натанов мальчик Иисус, именовавшийся у греков Аполлоном. У того, что восходит к Пифии из Земли, он отбирает его люциферически-ариманическое действие. А поскольку в испарениях восходит вверх жертва Аполлона, испарения уж более не приводят к путанице и хаосу, но представляют собой для греков мудрое и упорядочивающее мышление, чувство и волю. Итак, мы видим, что для грека идея Аполлона воплощает в себе то, что в людские мышление, чувство и волю вплетено божество, которое мы будем позднее именовать Христом, божество, пожертвовавшее тогда собой в том, что влилось в душу будущего натанова мальчика Иисуса и излило гармонию в мышление, чувство и волю, на которые Люцифер и Ариман оказали бы рассогласующее воздействие в человеческой душе.

Так что мы имеем произошедшие в сверхчувственных мирах три события Христа, по сути подготавливающие событие Голгофы. И если теперь мы зададимся вопросом о значении уже самого события Голгофы: что же, собственно говоря, повлекло за собой это событие, что разладилось бы, не наступи событие Голгофы? — то нам ведь известно, что в четвертый послеатлантический культурный период, в греческо-латинскую эпоху, человечество созрело для того, чтобы развить в себе «Я». Поначалу зрелости для формирования «Я» достигли как раз те края Запада, что простираются по Западной Азии, Южной и Центральной Европе. И прежде всего «Я» должно было развиться вследствие столкновения в Центральной и Южной Европе романских народов — с германскими. Итак, в четвертый послеатлантический период должно было развиться «Я». Но развилось бы оно неупорядоченно. Ибо подобно тому, как в лемурийскую эпоху неупорядоченно развились бы чувства, если бы не наступило первое событие Христа, как ненадлежащим образом развились бы семь жизненных органов, если бы в начале атлантической эпохи не произошло второе событие Христа, как три вида душевной деятельности человека — мышление, чувство и воля — развились бы в хаосе, не свершись к концу атлантической эпохи третье событие Христа, так и «Я» развилось бы во что-то бессвязное, не произойди в греко-латинскую эпоху четвертое событие Христа, а именно Мистерия Голгофы. Ибо — мы подчеркивали это неоднократно — в четвертый послеатлантический период люди подошли уже к сознанию «Я».

Те люди, которым не было дано этого достичь, вначале получили откровение в иной форме. Ибо в том-то и заключается характерное отличие откровения Будды от откровения Христа, что откровение Будды предназначалось людям, которые по сути не должны были прийти к сознанию своего переходящего из инкарнации в инкарнацию «Я». Не понимает буддизма тот, кто не в состоянии надлежащим образом это постигнуть. Я уже неоднократно указывал на ходячую в позднем буддизме притчу, в которой говорится, что настоящий буддист взирает на то, что переходит из инкарнации в инкарнацию, так, что сравнивает это с плодом манго, который, будучи помещен в землю, производит на свет новое дерево, из которого растет новый плод. Новый плод связывают со старым исключительно лишь название и форма. Это-то и характерно для буддизма, что здесь не говорится о реальном, шествующем по инкарнациям «Я». А не говорится о нем потому, что у народов Востока реальное «Я» не полностью достигло сознания. Еще и теперь можно видеть: когда стоящие на позициях восточных учений люди желают постичь мировоззрение Запада, они не в состоянии продвинуться до того момента, где в дело вступает «Я».

«Я» должны были произвести на свет народы четвертого послеатлантического периода. Однако рождалось это «Я» в сумятице. О том, что оно рождалось в сумятице, говорит одно явление, которое весьма значимо для четвертого послеатлантического периода. Мы сталкиваемся здесь, как с важнейшим выражением рождения «Я», со стихией греческой философии. Но с другой стороны, как явление, сопутствующее греческой философии, мы видим здесь движение сивиллизма, тот сивиллизм, про который нам следует сказать: Сивиллы — это все те женские существа, что, в отличие от Пифии, не получали в плане своей душевной жизни гармонизации со стороны Аполлона, но позволяли своим откровениям проявляться в мышлении, чувстве и воле хаотично и бессвязно. Через эти сивиллические откровения, захватывающие период с VIII века до Христа и вплоть до Средних веков, зачастую струилось что-то от высшей мудрости, но все это как попало, зачастую вперемешку со всевозможным редкостным вздором. В движении сивиллизма прежде всего обнаруживается то, как рождение сознания «Я» поначалу должно было оказывать разлаживающее действие, что под воздействием ариманических и люциферических влияний «Я» должно было явиться на свет столь же неупорядоченным, — точно так же, как без трех первых событий Христа были обречены беспорядочно формироваться 12 чувств в лемурийский период, семь жизненных органов в раннюю атлантическую эпоху и три душевных органа — в поздний атлантический период. Точно так же и в послеатлантический период «Я» получилось бы без складу и ладу, когда бы не наступила Мистерия Голгофы.

Итак, мы видим, как эта Мистерия Голгофы словно бы постепенно спускается вниз с духовных высот, где она вначале разыгрывается в качестве события Христа в лемурийскую эпоху, пока не доходит до физического плана, — именно в этой нашей земной Мистерии Голгофы. Это может в свою очередь указать нам на значение этого единственного в своем роде события для развития Земли, может указать нам на то, насколько хорошо было подготовлено это беспримерное событие из духовных миров.

Связь с высшим солнечным существом, которую мы также неоднократно подчеркивали применительно к существу Христа, также дает о себе знать в греческой идее Аполлона, поскольку Аполлон — солнечный бог.

Я дал лишь наброски того, что может таким образом внести вклад в полное истолкование значения Мистерии Голгофы. Все это возможно разработать в деталях, и тогда обнаружится все грандиозное космическое величие Мистерии Голгофы. Так что к Мистерии Голгофы можно подойти в космическом аспекте. Но можно к ней зайти также и с другой стороны. Это может быть сделано приблизительно следующим образом.

Представим, что человек попадает в духовный мир, будь то через врата смерти или через посвящение. Будем теперь исходить из того, что он попадает в духовный мир через врата смерти, и тогда первое здесь — то, что человек совлекает с себя физическое тело все равно как внешнюю оболочку. Это физическое тело в полной власти земных стихий. Попробуем себе представить, что, пройдя через врата смерти, человек оглядывается из духовного мира, в котором он пребывает, на судьбу своего физического тела, на то, как оно, сгнившее или сожженное, предается земным материальным стихиям. То, что человек усматривает в этих процессах, взирая на судьбу материального тела из духовного мира, вполне можно было бы назвать природным явлением, ничем не выделяющимся в ряду прочих, явлением, при котором нравственным понятиям отыскивается не больше применения, чем принято их пускать в ход при образовании облаков или когда из облака в облако ударяет молния. И как человек взирает на природные явления, точно также поначалу ему видится то, что распадается здесь, как материальное тело. Но еще нам известно, что затем человек несколько дней остается связанным со своим эфирным телом, и что, как своего рода второе освобождение, имеет место отделение астрального тела и «Я» — от эфирного тела.

Когда, далее, человек оглядывается на отделившееся эфирное тело, то оно, со свойственными ему процессами, предстает уже иначе, нежели отделившееся физическое тело. Прежде всего, после смерти мы не можем взирать на эфирное тело из духовного мира так, чтобы рассматривать то, чем оно тогда является и что с ним происходит, как природный процесс. Это совершенно не так, но в эфирном теле, в его необычности, перед нами обнаруживается, как в него вплетено все то, что мы в качестве своих убеждений и мыслей носили в собственной душе вплоть до самой смерти. Если наши помышления были благими, это видно по эфирному телу; если же у нас были коварные, злые мысли, по нему это также видно. Да, в нем просматривается и ощущается целая, так сказать, иерархия благих и дурных чувств и восприятий. Все это находит в нем выражение. Мы вкладываем свою внутреннюю душевную конституцию, такой, как она есть, в свое эфирное тело. По нему это можно видеть, и все это достаточно затейливым образом растворяется в эфирном мире: он всасывает это в себя. Так что когда мы так вот оглядываемся на судьбу собственного эфирного тела, то, в сущности, взираем на отображение того, чем были в земной жизни сами.

Насчет того, что мы здесь наблюдаем, можно еще сказать нечто совершенно своеобразное. Мы в состоянии сказать себе: если ты испытал те или иные благие чувства, принес ту или иную жертву духовным мирам, значит, ты передал всеобщему эфирному космосу нечто такое, что продолжает там действовать как благо. Если же у тебя были скверные чувства, скверные эмоции, если ты не желал иметь дела с отображениями духовного мира, ты передал эфирному космосу нечто такое, что наносит ему ущерб, производит там опустошение.

Вот судьба нашей души, а значит, нашего астрального тела и нашего «Я», того, чем они являются в духовном мире, — взирать на то, что натворили мы сами в судьбе ее эфирного тела, которое более не может быть изменено, когда оно отделилось от материального тела. Это даже основное зрелище, которое представляется нам после смерти. Подобно тому, как прежде, в чувственном мире, нам воочию представали облака, горы и так далее, то теперь, после смерти, в качестве фона нам предлагается зрелище того, что мы сами, в силу определенной душевной конституции и своего образа мыслей, заложили в свое эфирное тело. Зрелище это становится все больше, и становится по сути как небосвод, на котором появляется все прочее. Такова, значит, судьба человека после смерти, чтобы созерцать судьбу эфирного тела.

Помимо того, здесь обнаруживается вот еще что: это распадающееся эфирное тело обладает, в сущности, двоякими характеристиками. Одни связаны с тем, что вообще говоря производит после смерти неизменно угнетающее, омрачающее впечатление. С чем именно связаны такие его свойства, прояснится лучше всего, если мы чуть коснемся судьбы материальной Земли.

Судьбу эту, судьбу материальной Земли признают сегодня и физики. Они справедливо соглашаются с тем, что в какой-то момент Земля как материальный объект падет жертвой так называемой тепловой смерти. Отношение теплоты к прочим физическим силам Земли таково, что когда-то в будущем настанет такой момент (ныне это подтверждается физическими выкладками), что все перейдет в некую равномерную теплоту. Тогда здесь больше не будет ничего, что могло бы свершиться на Земле — как событие или некий процесс в их материальной области. Вся Земля падет жертвой тепловой смерти.

Те, кто относятся к материалистам, вполне естественно, должны принять как само собой разумеющееся (ибо в противном случае их можно обвинить в непоследовательности), что с этой тепловой смертью все, что они именуют человеческой культурой, человеческим мышлением, чаяниями и намерениями, неизбежно прекратится, что в равномерной теплоте вся человеческая жизнь должна исчезнуть. Тот же, кто прозревает в связь вещей, как ее способно вывести духовно-научное учение, он знает, что эта тепловая смерть означает, что материальная Земля, как труп, спадет с того духовного начала, что ей принадлежит, как человеческий материальный труп отпадает в человеке от того, что проходит через врата смерти. И как человеческий труп со смертью отстает от духовно-душевного начала человека, преодолевающего состояние между смертью и новым рождением, как человек переходит из одного состояния в другое, так и духовное начало Земли, когда с тепловой смертью ее земному существованию настанет конец, перейдет к юпитерианскому существованию. Это юпитерианское существование будет дальнейшим воплощением всего того, что связано с Землей в духовном плане.

Если после смерти мы способны вот так оглянуться назад на эфирное тело, то, действительно, благодаря определенному восприятию, которое здесь наличествует по отношению к этому эфирному телу, взору открывается то, что часть свойств эфирного тела связана со всем тем, что в рамках земной сферы обречено на тепловую смерть, что распадается. В нашем эфирном теле присутствуют такие силы, активно способствующие тому, чтобы обречь Землю на тепловую смерть. Но имеются здесь и иные силы.

В этом эфирном теле можно заметить еще один вид сил, и они относятся ко всему земному так, как, скажем, при созерцании растительного семени мы замечаем, что семя окружено таким растительным веществом, из которого должно воссоздаться будущее растение. Подобным же образом и в эфирном теле видно: здесь присутствуют силы, которые обречены быть деятельными для Земли, пока она существует, пока Земля не падет жертвой тепловой смерти. Но присутствуют здесь и юные силы, связанные с тем, что содержит Земля, как космическая завязь, подлежащая переходу в следующую инкарнацию Земли. Эту как бы заряженную силами завязи часть эфирного тела можно видеть лишь в том случае (и тем самым мы вновь затрагиваем чрезвычайно важную тайну духовной науки), если мы добьемся определенной связи с существом Христа, с импульсом Христа. Ибо часть эта пронизана силами Христа, излившимися в духовную сферу Земли благодаря Мистерии Голгофы. Здесь, в этой части они и присутствуют. Ибо эти силы Христа представляют собой то, что также и в человеке переводит все зачаточное, способное к росту — на Юпитер. Так что это позволяет нам созерцать в нашем эфирном теле нашу собственную связь с импульсом Христа, то в нас, что сохраняет всхожесть, чему суждено будущее.

Так вот, если мы приглядимся ко всему этому именно в таком ракурсе, то возникает уверенность, что и в самом деле из Мистерии Голгофы на Землю излилось то, о чем часто упоминают, и что это имеет какое-то отношение к возвращению к жизни всего духовного начала Земли, в которую мы сами, как люди, погружены. И к переживаниям, которые должен изведать человеческое существо, обладающее надлежащим сознанием «Я», какое имеет современный западный человек, к переживаниям этим относится как раз то, чтобы, созерцая после смерти свое эфирное тело, видеть это тело не без пронизанности импульсом Христа. Ведь жалка будет твоя жизнь после смерти, если при созерцании собственного эфирного тела тебе придется обойтись без пронизанности эфирного тела импульсом Христа. Вот потому-то я и указывал всегда на то, что явление Христа на Землю — это факт, и также и те люди, что сегодня высшим своим сознанием все еще противятся импульсу Христа, мало-помалу получат доступ к импульсу Христа, когда они, пускай даже через одну-две инкарнации — в качестве населения западных культурных областей Земли — его отыщут.

Посмертное человеческое блаженство в том-то и состоит, чтобы при созерцании своего эфирного тела располагать несомненностью импульса Христа. Посмертное человеческое проклятие — замечать в эфирном теле лишь то, что, так сказать, подлежит земной смерти. Для человека, который в силу принадлежности к культуре как раз обладает четким сознанием «Я» (у людей Востока это сознание «Я» еще не вполне отчетливо), для человека, который уже родился с четким сознанием «Я», как у западных народов, высшей степенью злосчастия будет взирать на свое эфирное тело и видеть там одни лишь силы, оказывающие разрушительное действие на развитие Земли, но не быть в состоянии заметить там субстанционального присутствия импульса Христа. Если ты не можешь созерцать в эфирном теле юные ростковые силы импульса Христа, это все равно как жить после смерти под впечатлением землетрясения или извержения вулкана.

Но что они, собственно говоря, собой представляют, эти юные ростковые силы импульса Христа? Об одном относящемся сюда предмете я упоминаю в различных контекстах вот уже многие годы. Мы говорили о том, какую роль играет кровь в материальном теле Христа Иисуса. В самом деле, кровь относится к материальным веществам тела, и для обычного человека она находится в ряду всего того, что со смертью распадается на элементы. Этого не произошло, по крайней мере так не случилось с частью крови Христа Иисуса, которая на Голгофе вытекла из его ран на землю. Эта часть крови перешла в эфир, и в самом деле эфирные силы Земли вобрали ее в себя, так что кровь, которая вытекла тогда из ран, сделалась эфирной субстанцией. И эта эфирная субстанция проблескивает, посверкивает, лучится в эфирном теле и — так это воспринимается после смерти, — проявляет себя таким образом, что человек знает: здесь заново зарождающаяся жизнь, которая жизнетворяще ведет человека навстречу будущему.

Составные части эфирного тела попадают в него и из другого источника, что позволяет нам увидеть, что здесь присутствует заряженная свежими силами жизнь. Как раз наблюдения на основе Пятого Евангелия указывают на то (и когда досконально разберешься в том, что может быть извлечено из Пятого Евангелия, это — одно из сильнейших впечатлений), что после того, как останки Христа Иисуса были положены в гробницу, действительно произошло нечто такое, благодаря чему в завершение там могли присутствовать все те вещи, с изумительной точностью отображаемые Евангелием Иоанна: что гробница была пуста, и пелены лежали вокруг. Так все и было. На это нам указывает Пятое Евангелие. Случилось это потому, что произошло волнообразное землетрясение с образованием трещины в земле. В эту трещину и опустились останки Христа Иисуса. Затем трещина вновь закрылась. А из-за волнообразного движения и бури укутывавшие тело покрывала в самом деле оказались разбросаны именно так, как это изображено в Евангелии Иоанна при описании пустой гробницы. Это грандиозное, проникающее до самого сердца впечатление, когда узнаешь об этих вещах из Пятого Евангелия и потом находишь им подтверждение в Евангелии Иоанна.

Итак, к эфирному телу прибавилось кое-что еще: то, что было поглощено трещиной, пронизало то, что мы назвали искрящейся и поблескивающей в эфирной субстанции кровью, и благодаря этому сверкающая и блестящая кровь сделалась видна в эфирном теле, так что возникает впечатление, о котором я сказал прежде: после смерти эфирное тело распростирается в ширину, и вы взираете на него, как на своего рода небосвод, на котором перед вами выделяется все прочее, и в качестве основной субстанции в этом распростирающемся эфирном теле — вытянутое во всю ширь Тело, обескровленное Тело Христа Иисуса, которое было поглощено трещиной в земле и таким образом перешло в Землю, и выделяется на распростирающемся перед вами полотне эфирного тела, словно бы его оживляя.

И это зрелище придает уверенность: человечество не погибнет, но продолжит жить дальше в качестве духовного содержания Земли, когда материальное с нее спадет, как отдельный человеческий труп спадает с духовного начала человека. Разумеется, «Я» и астральное тело таковы, что служат ручательством человеческих свободы и бессмертия. Но в таком случае человек продолжил бы существовать сам по себе. Он явится на Юпитер и придется там не ко двору, если то, что было им достигнуто на Земле, не окажется перенесено на Юпитер: если не будет перенесено то, что было привнесено в земную сферу благодаря импульсу Христа. Можно сказать, что вряд ли отдельные люди продолжили бы существовать на Юпитере сколько-то более обогащенными, чем они были уже в лемурийскую эпоху: они продолжали бы жить на Юпитере в скудости, не будь они укоренены в земную сферу, которая была вохристовлена. И бедность эта, она произвела бы такое впечатление: земная жизнь, по сути, пропала зря, ведь она представала бы человеку в жизни от смерти до нового рождения как что-то горестное и жалкое, в то время как то, что сотворил с духовной областью Земли импульс Христа, сообщает душе блаженство в жизни между смерть и новым рождением. Итак, все, что может пережить душа после Мистерии Голгофы, возникает благодаря тому, что излилось в духовную атмосферу Земли через импульс Христа!

ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ