Представление неолита о Боге-Творце. Священные города.
Лекция 19
Итак, на прошлой лекции мы говорили с вами о понимании Матери-Земли, и теперь нам надо рассказать о понимании и видении в эпоху неолита Бога-Творца. Опять же, как и с Матерью-Землёй, всё непросто, потому что письменных текстов нет. Откуда мы можем знать, что это Бог-Творец. Речь идёт лишь о предположении, о гипотезе, которая отчасти подкрепляется окружающими находками и ритуалом, а отчасти – позднейшими первыми письменными памятниками, которые дают некоторые параллели. Не забудем, что между неолитом и письменной культурой временное расстояние уже невелико, и неолит в IV тысячелетии до Р.Х. прямо перерастает в письменную культуру. Поэтому, когда будем говорить о датах, будем этот факт помнить. Уже близко, при дверях.
Итак, в символике Бога, во-первых, сохраняется старая палеолитическая форма. Причём изображение Бога-Творца в виде хищного животного, что ещё было в эпоху палеолита (помните – медведь и, быть может, аналогичные хищники?) в эпоху неолита полностью исчезает. Есть одно очень важное исключение. О нём я скажу чуть позже. Но изображение Бога-Творца в виде копытных животных, то есть, безусловно, тех животных, которых приносили в жертву и мясо их вкушали, очень распространено. В первую очередь, это бык, затем баран, и третий по частотности – это олень. Это всегда изображение самца. Если это только голова, это подчёркивается рогами. Которые носит мужская особь. Если это полное изображение, то видны, естественно, гениталии и не видно вымени.
Это совершенно не случайно. Бог-Творец, так же, как мужчина, как самец, даёт жизнь, даёт семя. Семя, слово, творение – это параллельные категории, и они становятся таковыми уже в Египте. В памятнике мемфисского богословия, судя по языку, середины III тысячелетия до Р.Х., мы уже встречаем образ творения мира семенем, которое изливает Бог-Творец, аналогичный образу творения словом, которое Бог-Творец замышляет в сердце и произносит. Поэтому наш христианский образ логос сперматикос, который используют ранние апологеты и ранние отцы, имеет очень древнюю природу и восходит, конечно, к почитанию именно мужской особи как иконы Творца. Поэтому, кстати говоря, невозможно женское священство – священник является иконой Бога. А коли Бог-Творец изображается мужской особью, то понятно, что и священник может быть мужчиной, но не может быть женщиной.
Эти образы разнообразны. Могут быть полные изображения, могут быть изображения голов. В эпоху неолита очень любили череп быка или барана и, совсем как в Иерихоне человеческие черепа, моделировать его глиной до головы барана или быка. При этом рога, выходящие из черепа, сохранялись. Вот такие рогатые головы, иногда несколько, вылезают из стен святилища. Кроме того, всё это часто редуцируется до изображения одних рогов – так называемые букрании. Букрании - это вот такого типа земляная или каменная скамья, у которой из боков вылезают несколько пар вделанных туда настоящих бычьих рогов. Всё это – объекты почитания.
Примечательно, что часто маленькие изображения-статуэтки быков, баранов или оленей – мужских особей копытных животных – находят в священных местах (храмах, святилищах) разбитыми, причём разбиты они заведомо специально. В чём тут дело? Это интересный факт. Это аналог жертвоприношений. Видимо, не всегда и не все могли принести в жертву настоящего быка или барана. Это было сложно и дорого, не всегда они попадались. Поэтому как заместителя подлинной жертвы приносили в жертву изображения. Когда-то (вы помните) изображение стало монументализацией настоящей жертвы. А теперь с этим так свыклись, что приносят искусственное, изображённое, рукотворное, взамен подлинного живого существа. Вот такая интересная подмена существует в эпоху неолита.
Вторая форма, появляющаяся в эпоху неолита, о которой я вам уже говорил и поэтому напоминают о ней очень коротко, - это изображение Бога в виде бесформенной каменной глыбы. Это очень глубокое изображение, и мы с вами говорили, что оба элемента этого изображения значимы – и бесформенность (Бог непознаваем, Он не имеет формы, Он безóбразен), и каменная фактура, потому что камень – вечная форма. Из всего земного камень самый прочный, он символизирует вечность, неразрушимость Бога.
Вы помните, что в молитве царя Соломона после сооружения храма и при его освящении он говорит о Боге, что Он благоволит обитать во мгле. То есть, Он невидим, непознаваем. И скажем, Григорий Богослов говорит: «Божественная природа есть как бы некое море сущности, неопределённое и бесконечное, простирающееся за пределы всякого понятия, и времени, и природы. Если наш ум попытается создать слабый образ Божий, созерцая Его не в Нём Самом, а в том, что Его окружает, то этот образ ускользнёт от нас прежде, чем мы попытаемся его уловить, озаряя высшие способности нашего ума как молния, ослепляющая взоры» (Творения, ч. 3, стр. 196-197). Понятно, что эти слова Григория Богослова – это его личный мистический опыт, поэтому он тем более ценен. То есть, Бог непознаваем, неуловим, и даже попытка приблизиться к Нему всегда связана с ощущением неуловимости. Он только касается высших способностей человеческого разумения и, как пишет Григорий Богослов, «как ослеплённый, человек отходит». В другом месте своих сочинений (Ч. 3, стр. 15), перефразируя слова любимого им Платона о том, что «Бога изречь невозможно, можно только уразуметь» (диалог «Тимей»), Григорий Богослов говорит: «Изречь невозможно, а уразуметь ещё более невозможно».
Так вот, нам бы казалось: «Ну что этот утлый земледелец протонеолита? Неужели у него столь высокие умозрения?» Оказывается, что да. Может, он не умел говорить так красиво как Григорий Богослов. А может быть, и умел – кто знает? Ведь народная поэзия красива. Но здесь мы явно сталкиваемся с очень важной методологической формой. Дело в том, что в науке принято считать так, как говорит отечественная исследовательница религии неолита Елена Антонова в книге «Обряды и верования земледельцев неолита»: «Известно, что форма выражения какого-либо явления и его содержание связаны. Поэтому относительно примитивному выражению должно соответствовать аналогичное содержание». Это глубочайшая ошибка. Во-первых, непонятно, откуда это известно. И во-вторых, выражение может быть неумелым и слабым, а содержание этого выражения может быть глубоким. Не каждый умеет рисовать. Если каждый из вас захочет нарисовать икону Божьей Матери, у большинства она получится, безусловно, плохо. Но это не значит, что вы сами не имеете в себе глубокого переживания смысла сути Богородицы. Вы просто не умеете, не научились рисовать. Так же и овладение техникой – это цивилизация, а переживание сущности – это культура. Поэтому культура может быть высокой, а цивилизация в данный момент может быть низкой и не уметь отразить культуру. Хотя, конечно, правильное, высокое переживание культуры довольно быстро формирует и подобную ей высокую цивилизационную форму. Здесь мы можем согласиться с Антоновой, и поэтому, скажем, в палеолите мы встречаем очень высококлассную наскальную живопись.
А что касается изображения Бога в виде необработанного камня, то здесь ведь другая вещь. А как Его ещё лучше изобразить? В этом изображении в виде необработанного камня, которое мы встречаем в Иерихоне, правды значительно больше, чем, скажем, у Фидия в скульптурах Зевса и Афины, которые цивилизационно, конечно, совершенны и прекрасны: Но с точки зрения богословской этот камень значит больше. Он ближе, правдивее.
И эта традиция также продолжается и продолжается долго, до письменного времени. Во многих местах уже ранней цивилизации (греческой, египетской, месопотамской) самые высокие, святые формы Бога – это необработанный камень. Например, Афродита – вроде бы, богиня красоты. А в её древнейшем святилище на Кипре в городе Пафе стоит необработанная каменная глыба. Как пишет Геродот, когда всюду идёт дождь, её не касаются капли. То же самое образ бога Амона в оазисе Сива – необработанный кусок камня. И, наконец, в исламе Кааба – это, как вы знаете, это тоже вделанный в стену необработанный кусок чёрного, видимо, метеоритного камня (его никто не исследовал). Поэтому эта символика «Бог незрим» очень распространена. И известные слова евангелиста Иоанна («Бога не видел никто никогда, единородный Сын Отчий – Он явил») выводят нас, христиан, из этого символического ряда. Воплощение Бога-Слова даёт нам возможность иконописи, изображения. Но это, конечно же, изображения Бога воплотившегося, а не Бога в Себе, не Бога запредельного. Но поскольку «во Христе обитает вся полнота Божества телесно», в некотором смысле, с некоторым допущением, мы после воплощения можем позволить себе изображать и всю полноту Божества в человеческом облике, что, как вы знаете, и делается.
Впрочем, древние люди эпохи неолита сделали этот шаг до воплощения Бога-Слова. И вот здесь мы с вами можем только гадать. Мы можем выдвинуть две точки зрения, две позиции на тему того, почему это произошло. Это дерзновенное изображение Бога в виде человека появляется явным образом в среднем неолите в VII-VI тысячелетиях до Р.Х. Эти находки сделаны в уже упоминавшемся мною замечательном древнем неолитическом городе Чатал-Хююке. Именно там обнаружено несколько скульптурных изображений мужа с бородой, средних лет, который едет на быке. То есть, бык из символа Бога превращается в Его атрибут – Его ездовое животное. Эта традиция до сих пор существует и в Индии – Шива на быке. И даже в Китае эта традиция есть – Лао-цзы едет в повозке, запряжённой быком. И это, пожалуй, первое изображение Бога в виде человека. Сам Его образ в виде мужа с бородой, средних лет, даже, скорее, пожилого, тоже, конечно, символичен. Он «Ветхий днями», вечный. То есть, старость – это символ вечности. Отсюда и у нас, когда с XVII века изображают Бога-Отца, Его изображают старцем.
Почему человек? Я уже много раз вам говорил, когда речь шла о палеолите. Напомню ещё раз – запомните это крепко. Здесь могут быть два суждения.
Первое суждение, которое приходит на ум и которое я не раз описывал, - это то, что речь идёт о так называемом «переносе смысла». То есть, поскольку человек чувствует себя образом Божьим, но изобразить этого не может, он изображает Бога в образе человеческом. Изображение Бога в образе человеческом есть инверсивная (обратная) икона человека как образа Божьего. В этом смысле изображение запредельного Бога в человеческом облике приемлемо, независимо от того, было ли явление Христа или не было. Изображаем мы не Христа, а Бога-Отца, потому что человек является образом Бога всего, а не образом Христа. Христос является в человеческом облике, а человек являет образ Божий. И в этом смысле антропоморфные изображения Творца приемлемы, законны как такая символическая икона.
Второе, конечно, я говорю уже с опаской. Ведь дело в том, что Христа, как вы помните, в Апокалипсисе называют «Агнцем, закланным от создания мира». То есть, эти слова говорят о том, что наше время и вечность – это, конечно, разные моменты. Время – это момент, точка вечности. И поэтому произошедшее в Палестине в I веке, то есть, вочеловечение Бога-Слова, с точки зрения вечности существует всегда. Оно есть. И, если оно есть как предвечный факт, поскольку оно происходит в какой-то временной точке, его можно узреть провидцу и изобразить. Антропоморфные изображения дохристианского времени – это пророчества о Христе, только не словесные, а иконографические. Если это видел Исайя, это мог видеть и древний провидец ещё в то время, когда не образовался еврейский народ и когда всё человечество несло в себе более-менее чистое переживание Бога.
Теперь два слова об изображении Бога в виде хищного животного. В том же Чатал-Хююке мы довольно часто находим иное изображение – молодого мужчины, юноши, соединённого с леопардом или со львом. Если бы не было последующего опыта, мы бы ничего здесь не увидели. Но последующий опыт есть. Это очень похоже на то, что связано с атрибутикой Диониса. Атрибутивным животным Диониса, как вы помните, «трижды рождённого», умирающего и воскресающего, является лев или леопард.
Слово Дионис не греческое, хотя оно пришло из греческого языка. Это, в конечном счёте, грецизированная форма шумерского слова Думузи, через аккадское Таммуз. Только в шумерском языке слово Думузи имеет смысл: «любимый сын». Зи – это «сын», думу – «любимый». Кстати говоря, любителям филологии: слово сын – одно из самых таинственных. Это же праязык! Наш сын, египетское са, шумерское зи – это же всё однокоренные слова. Категории родства вообще, как правило, очень древние, как и числа. И это слово очень и очень древнее, из праязыка, ещё до разделения основных семей языков - индоевропейской, семитской и так далее. Этим изучением и выявлением сейчас занимается наш учёный, мой хороший знакомый Александр Милитарёв. Слово смерть тоже из праязыка – египетское мот, наша смерть и санскритское мрити – это всё одно. Но это кстати.
Так вот, это «любимый сын». Это изображение сына. Чьего сына? Опять же, если мы, ещё не касаясь христианства, будем говорить о Дионисе, это сын не только Зевса, но и человеческий. Это же сын фиванской царевны Семелы и Зевса. Причём он трижды погибает и возрождается. О мифе о Дионисе мы будем говорить в своё время, но здесь хищное животное – это знак его смерти. Он погибает, но и возрождается. Поэтому с ним обычно связана двойная атрибутика – хищного животного и растения. У Диониса – это виноград. Это очень глубокие символы.
И, по всей видимости, мы впервые здесь встречаемся с тем, кого учёные неправильно именуют умирающим и воскресающим богом. Это бог умерший и воскресший. Не то, что он каждый год умирает и воскресает, а он умерший и воскресший. Он умирает и воскресает каждый год точно так же, как умирает и воскресает каждый год на Пасху Господь. Это только символическое празднование смерти и воскресения. Это не значит, что реальные смерть и воскресение происходят ежегодно. Она происходит ежегодно так же, как ежегодно «происходят» события Страстной Седмицы и христианской Пасхи, а на самом деле он всегда умерший и воскресший, единожды претерпевший смерть или, как в Греции, дважды при разных обстоятельствах претерпевший смерть и трижды рождёный– мы будем говорить, почему такой образ. В любом случае, это умерший и воскресший бог. Мы здесь встречаемся с этим впервые. Действительно, Передний Восток – это область мира, где переживание и идея этого умершего и воскресшего бога являются очень древними. Безусловно, эта идея существовало в эпоху неолита, потому что с ней и Египет, и Шумер входят в историю: Думузи и в Египте, конечно же, Осирис. Греки не знали Думузи, но Таммуза и Осириса греки безусловно соединяли с Дионисом, говорили, что это одно и то же существо (возьмите знаменитый трактат Плутарха «Об Исиде и Осирисе»). Так что мы здесь сталкиваемся с ещё одним очень важным образом – Сына Божьего (в отличие о Бога-Отца, Бога-Творца), прошедшего через смерть. Конечно же, это связано с человеком и с преодолением смерти человеком. Больше мы о неолите ничего сказать пока не можем, поскольку у нас нет текстов. А вот когда мы будем говорить о Месопотамии и Египте, всё это мы скажем уже подробнее. Вот таков второй интересный образ.
Ну и наконец, последняя эпоха, уже предписьменная (V-IV тысячелетия). Тут происходит интересное. Опять исчезают антропоморфные изображения. Их нет почти нигде. Скажем, в Хассуне (Западный Ирак) в IV тысячелетии есть изображения мужей с рогами, выходящими из головы. Это тоже образ Бога. Но это изображение довольно редкое. Как правило, изображений Бога нет вообще. Кстати говоря, об изображении рогов. Вы знаете, у нас с вами другое обыденное представление, и оно, конечно, очень смешное. Я однажды читал очень хорошую статью о восстановлении кафедрального собора в Омске, и там благочестивая девушка, написавшая эту статью, в частности, пишет, что когда снесли этот собор, там на месте архиерейского сада разбили парк, а на месте собора сделали фонтан, на котором установили статую оленя. «Вот видите, - говорит она, - олень с рогами! Это сатана». Понимаете, с точки зрения символики неолита совсем не так. Поэтому, безусловно, олень – это, видимо, просто олень. Надо ему отдать должное, что он, видимо, и не то, и не то. Поэтому будьте аккуратны в ваших символических выкладках. Символика – намного более сложная вещь.
Итак, в позднем неолите мы практически вообще не находим изображений. В то время уже письменности ещё нет, но уже есть печати. Что такое печать? Печать – это знак имени, который ставится на принадлежащей человеку собственности. И на некоторых печатях, которые потом будут очень распространены по всему Переднему Востоку, есть изображение священнодействия V-IV тысячелетия. Это какие-то танцы, какие-то приношения на алтарь (стоящий камень). Но при этом никаких изображений. Люди танцуют, что-то приносят, возлагают, сжигают, но никаких изображений нет.
Единственное, пожалуй, исключение – это изображение божеств в виде небесных светил. То есть, мы видим, что около этих алтарей сияют луна и солнце. Это не просто изображения пейзажа. Луна, солнце – это изображения Бога, икона Бога. То есть, это знаки, с которыми переживания Бога войдёт в историю. Вы же помните, что это, вообще-то, древнейшие переживания. Уже в эпоху неандертальца умершего хоронят по оси «восток-запад». А вы помните, что в Египте Бог-Творец именуется Солнцем (Ра). Он сотворил мир. Естественно, не солнце сотворило мир, а Богу-Творцу усваивается имя Ра, и, как мы узнаем, чтобы не путать его с солнцем, которое идёт по небу, египтяне с V династии (середина III тысячелетия) добавляют ему эпитет Амон-Ра. Амон – это «незримый»: Незримое Солнце, в отличие от зримого солнца, которое идёт по небу.
Итак, пожалуй, последняя эпоха неолита или вообще не имеет изображений, или изображения там символические, в виде космических светил, которые бесконечно удалены от человека. Это характерная особенность сознания: Бог далёк от человека. Между человеком и Богом бездна. Если средний неолит – это переживание, что человек – это образ Божий, то теперь, видимо, не отрицая этого (мы поймём сейчас, почему не отрицая), настаивают на идее того, что между Богом и человеком огромное расстояние.
И вот для того, чтобы понять, почему происходит такая революция в представлении о Боге, мы с вами обратимся теперь к категории храма, города, поселения во всю эпоху неолита и проследим, какая тут происходит эволюция.
Мы знаем, что в раннем неолите священное пространство находится непосредственно в доме. Я напомню, что по-гречески «священный участок» - это теменос (τέμενος). Отсюда название даже маленького направления религиоведческой науки – теменология, изучение священных пространств (что такое священная земля, священный участок и т.д.). Так вот, теменос перевоначально может быть в доме, в постройке и, кроме того, в отдельно стоящем храме рядом с домом в поселении. Учёные обнаружили интересную особенность: ежели в доме, в основном, речь идёт о почитании, изображении и захоронении предков, то в храме речь идёт о почитании Бога-Творца. Эти вещи не вовсе противоположны друг другу, но они разведены. Бычьи и бараньи головы, бесформенный камень – это храм. А захоронения умерших, черепа на полках, символические изображения предков вокруг очага – это дом.
Так вот, в среднем неолите (VII-VI тысячелетия до Р.Х.) исчезают эти священные участки в домах. Такое ощущение, что сменилась цивилизация, пришли какие-то другие племена, которые вовсе не верят в Бога, и у них вообще нет религиозной жизни, потому что в деревнях нет почти никаких священных изображений. Ещё иногда встречаются изображения Матери-Земли, но уж точно нет ничего, что связано с предками и, тем более, с Богом-Творцом. Всё это действительно можно было бы объяснить наличием других племён, если бы не одна деталь: исчезают и захоронения. Трудно себе представить, что пришли племена бессмертные, правда? И поэтому надо думать, что что-то здесь не так. То есть, исчезает и традиция хоронить где бы то ни было в поселении, будь то под домом или рядом с домами. Захоронений вообще нет, как будто бы люди не умирали.
Некоторое время учёные терялись в догадках, до того, как в 1959-1965 гг. английский археолог Джеймс Мелларт, о котором я вам уже говорил, не сделал своё замечательное открытие в Чатал-Хююке. Это открытие священного города с так называемой профанной периферией. То есть, оказалось, что никакие племена не сменились, никакие новые народы не пришли, но произошло изменение сознания тех людей, которые жили на этой земле.
Вообще объяснять всё приходом другого народа – это в высшей степени глупая, но при этом распространённая среди учёных практика. Глупа она потому, что отрицает возможность революции, духовного переосмысления реальности человеческим сообществом самим по себе. А наш опыт последних веков говорит о том, что наш русский народ, никуда не уходя, не будучи никем завоёванным, на протяжении последнего тысячелетия несколько раз сменил свои формы ориентации в духовном, да и в человеческом мире – например, принимал и отвергал христианство, принимал христианство сначала как главное, а потом (в имперский период) как второстепенное. Археолог будущего, если бы не имел нашей письменности, по тому, какое место занимает храм в топографии города, мог бы прочесть, как меняется мировоззрение русских людей на протяжении, скажем, от XVII до XXI века.
Так вот, оказалось, что это те же самые люди, но изменилось их мировоззрение. Что такое Чатал-Хююк? Чатал-Хююк – это поселение, раскопанное в Южной Анатолии (в южной части азиатской Турции), недалеко от сирийской границы (район нынешней Каппадокии). В этом городе самый нижний слой, которого коснулась лопата археолога, датируется 6900 г. до Р.Х. Слои, видимо, идут и ниже, но пока они не раскопаны из-за выступающих солончаковых вод, и наверно, никогда не будут раскопаны – они просто разрушены. Верхний слой датируется очень точно – 5400 лет до Р.Х. Это время, когда этот город был завоёван и сожжён, и после этого он уже не восстанавливался.
Этот город расположен под двумя холмами, которые потом на нём выросли на площади 13 га. Это было очень развитое поселение с очень тесной застройкой раскопанной части (а раскопано было Меллартом около 1 га, и ещё небольшой раскоп был сделан Яном Ходдером в 1993-1995 гг.). Так вот, оказалось, что дома, как и часто и сейчас на Переднем Востоке, один к одному. Это у нас в деревнях земля от избы отстоит на невероятное расстояние, особенно где-нибудь на севере, и в общем-то хаотичная застройка. Там, где земля дорогая, всё не так. Чатал-Хююк стоял на холме, и там крыша ниже стоящего дома была садиком для дома вышестоящего, и вообще улиц не было. Люди попадали в дома через дверь в крыше по лестнице, поднимаясь от дома к дому через эти садики. А внешняя стена города была просто хорошо укреплённой стеной каждого из домов. То есть, всё так лепилось, что это было, если угодно, как улей. Поэтому, хотя там 13 га, население этого города исчисляется в 10, а то и 15 тысяч человек. Это очень высокотехнологичное поселение. Скажем, на полях около Чатал-Хююка, которые обрабатывали горожане, в VII тысячелетии впервые, как мы знаем, в истории человечества использовались ирригационные системы. Были одомашнены масличные растения, добывалось растительное масло. Были одомашнены животные. То есть, это очень высокотехнологичная для своего времени богатая цивилизация.
Но, когда Мелларт раскопал свой гектар, он решил, что попал в жреческий квартал. Теперь ясно, что он не попал ни в какой жреческий квартал, а, скорее всего, весь город такой. Раскопки 1993-1995 года подтверждают предположение, что весь город такой. На пространстве 1 га он раскопал до 40 одновременно существующих храмов. Надо учесть, что вокруг располагаются деревни, в которых вообще нет священных предметов. В этих храмах есть и изображений женщин, рождающий бычьи головы, и быков. Мы сейчас все эти изображения повторим – я скажу основные типы изображений. К этим храмам примыкали сравнительно маленькие домики, где жили люди. Естественно, вы понимаете, что это никакой не домик – это просто пристроенное стена к стене пространство для жилья. Оно обычно включает в себя общую комнату площадью 25 кв. м, кухню и небольшой хозяйственный дворик. Под полами храмов и домов, и даже в хозяйственных дворах, найдены многочисленнейшие вторичные захоронения – многие тысячи похороненных людей, перенесённых костей. При этом, точно так же, как и в Иерихоне, черепа часто ставятся на полки, а не хоронятся вместе с остальными костями. Кое-где хоронятся и с костями.
То есть, совершенно ясно, что этот город был местом, куда приносили умерших и где совершали священнодействия. Почему-то люди решили, что надо разделить жильё живых, храм и кладбище. То есть, хоронить и молиться надо не там, где живёшь. Это, кстати, великое разделение. Вы скажете: «А как же те жилые постройки, которые прямо в этом городе?» По всей видимости, это дома священников, людей, связанных со священнодействием. Они, естественно, там и жили. Но остальные жили вокруг, в деревнях.
Через некоторое время был раскопан второй город такого же типа, поменьше. Это Хаджилар (Hacilar), существовавший в то же самое время. Потом подобные же города были обнаружены на Дунайской равнине – так называемая культура Винча. Та же самая ситуация: на 50 деревенек без захоронений и священных предметов один укреплённый священный город или священное поселение. Кстати говоря, в этом городе хранятся и сокровища – понятно, что где храмы, там и сокровища. Это достаточно ясно.
Так вот, теперь подумаем, почему это произошло. При этом мы вспомним, что в Чатал-Хююке встречаем антропоморфные изображения. Человек осознаёт себя как образ Божий, ясно, глубоко переживает свою подобность Богу. Но в то же время человек, по всей видимости, в своей повседневной жизни ощущает себя совершенно несообразным тому первообразу, образом которого он является. Он ощущает, что его жизнь греховна, несовершенна и поэтому мир Божий и мир предков не могут соединяться с его несовершенным греховным миром. Только совершив очистительные обряды, только очистившись от скверны, человек может войти в святилище или посетить могилы святых предков. Поэтому кладбище и храм, как объекты святые, отделяются от мира живых. Профанный мир живых и мир священный разделены. Вы помните, что такая же ситуация была в палеолите. Но тогда мы не знаем, почему это произошло. Здесь же мы можем достаточно ясно сказать, что речь идёт о возрастании ощущения собственной неадекватности, собственного неподобия. Ты подобен Богу и не подобен Ему. Ты образ Божий и в то же время ты жуткая свинья. Значит, соответственно только наиболее чистые могут общаться с Богом постоянно.
Это подтверждают две вещи: археологические находки, о которых я сейчас вам скажу, и образы ранней письменности. Вы скоро узнаете (сейчас я открою вам маленькую тайну), что в Древнем Египте Бога так и называли: Чистый (по-египетски нечер). Как у нас нарицательное имя Бог связано с санскритским словом бхаяти (давать, одаривать, творить), так в Египте слово «Бог» было связано со словом «чистый». Бог чист, а человек, понятно же, нечист. Вот это переживание человеческой нечистоты, потребность в освящении человека – это очень напряжённое переживание эпохи среднего неолита, и оно связано именно с переживанием человека как образа Божьего. Нам легко быть свиньёй, когда мы просто считаем, что человек – это одно из животных, как рассуждают материалисты. «Я наделённое разумом животное, поэтому всё, что я как животное делаю, всё и хорошо. Вон собачка на улице это делает, ну и я это делаю. Какая разница?» А когда человек понимает, что он образ Божий и он может осквернить этот образ, и, соответственно, поэтому любой человеческий грех – это святотатство ужасает человека. Помните, об этом пишет апостол Павел: «Каждый, кто совершает грех, совершает грех против дома Божьего, а дом Божий – это вы сами, а проклят всякий, кто разрушит дом Божий»? И человек старается отделить себя грешного от себя праведного. «Я грешный, когда я просто человек, живу в обыденном мире. А я в тот момент, когда я обращаюсь к Богу, когда я стремлюсь к соединению с вечностью, я воздерживаюсь от многих поступков. Я совершаю омовение, очищение, и тогда вхожу в священный город».
Археологически это доказывается очень интересным моментом. Дело в том, что, в отличие от палеолита, в эпоху неолита практически исчезают заупокойные дары. Людей больше не хоронят с обильными дарами, как это было в эпоху палеолита. Захоронения очень скромные. Даже в том же Чатал-Хююке, городе, безусловно, богатом, мы можем оценить социальный статус умершего по очень косвенным данным – ну, скажем, по тому, какой застёжкой застёгнут погребальный саван на плече умершего. Естественно, у богатых людей застёжка более дорогая, у бедных более простая. А в принципе, никаких кувшинов, никаких даров, утвари в могилу не кладётся.
Единственное, что кладётся в могилу всегда – это маленькая чашечка, часто с блюдечком. Часто это блюдечко закрывает чашечку. Иногда, в некоторых культурах – например, в культуре Самары (не в Самарии в Палестине, а рядом с Ниневией в Месопотамии) – изображение женской статуэтки, которая на голове несёт маленький сосудик. Что это такое? Никакой пищи нет, а сосудик есть. Этот сосудик совершенно аналогичен, дорогие друзья, косметическим сосудикам, которые на Переднем Востоке используют женщины, да и не только женщины, для хранения масел, используемых для косметических целей. Должен вам сказать, что масло на Востоке используют далеко не только красавицы, чтобы у них приятно отливала кожа. Используют их практически все по той простой причине, что земледельцу летом под солнцем (ночью же никто поля не обрабатывает) невозможно пахать поле практически голым (ведь понятно, что при такой жаре невозможно быть одетым – только набедренная повязка) и при этом не сгореть дотла. Вы сами понимаете – это тропическое солнце. Чтобы этого не произошло, человек натирается растительным маслом. Растительное масло, как все знают по пляжным маслам, даёт возможность не сгореть. Там, правда, тогда ещё не писали, сколько в масле ден, но этих ден, видимо, было достаточно. В общем-то, люди не сгорали. И поэтому масло входит в обиход человека вместе с земледелием. Но почему оно попадает в могилу? Почему в могиле ставится сосуд именно с маслом? Для чего?
Здесь мы опять же должны обратить внимание на символический строй мышления человека. Солнце палит и сжигает человеческую плоть. И чтобы человеческая плоть не сжигалась, используется растительное масло, которое как бы смягчает гнев солнца. Ещё страшнее гнева светила гнев Божий на человека грешного. И милость Божия символически изображается маслом, которое смягчает гнев солнца. В греческом языке, как вы знаете, это символическое уподобление дошло до нашего дня. Как называется по-гречески Богородица Милостивая? Елеуса! А как называется масло? Естественно, елей. По-украински – олея. Одно и то же слово элеон, только мужской и женский род. Оно пишется по-разному, но произносится практически одинаково. А в эпоху неолита ещё не писали, а только произносили. То есть, характерно, что эта категория милости и масло – одно и то же слово. И, по всей видимости, когда ставили этот сосудик (а ставили его повсюду – это обязательный погребальный атрибут), это было пожеланием милости Божией. Причём ставили его или около головы, или на груди умершего, то есть, в очень значимых точках захороненного тела. Видимо, произносились какие-то слова, совершались какие-то обряды, но символическим остатком этого обряда, его монументализацией было масло.
И растительное масло, как вы знаете, очень широко использовалось в захоронениях в том же Египте, в той же Месопотамии. В Египте использовалась масса масел, связанных с похоронным обрядом. Вы знаете, что растительное масло используется в захоронениях и в христианстве, только не всех, а священников и монахов. Их не омывают, а протирают маслом. При соборовании кладётся масло. Это очень распространённая традиция. Кстати, у нас, когда вскрывали могилу Дмитрия Донского в Архангельском соборе Московского Кремля, обнаружили, что у него в головах стоит чаша от последнего соборования. Абсолютный неолит! Абсолютно, как там, только чаша более красивая! И, наконец, само таинство соборования по своим материа
льным формам – это то же самое. Ведь в чём смысл соборования? Это снискание милости Божией к болящему или умирающему человеку. И вы помните слова апостола Иакова, которые являются как бы начальным импульсом христианского таинства соборования: «Ежели страждет кто, пусть призовёт пресвитеров церкви, и помолятся над болящим, и он исцелится». Но символической формой этого является то же самое масло. Причём здесь об одном таинстве соборования, о его связи с неолитом, можно было бы прочесть целую лекцию. У нас нет этого времени. Всё материальное, что мы имеем в таинстве соборования, поразительно соединяется с неолитической идеей милости: масло; соборность как связь с предками, соединение с родом отцов твоих, которые должны придти к тебе на помощь; идея нераскаянных, забытых грехов, очищаемых в таинстве соборования действительным присутствием и всей полноты церкви, которая символизируется собором нескольких священников; присутствие зерна, в которое втыкают свечи (зерно – это очень важный неолитический образ, мы об этом очень много говорили); естественно, горящие свечи и так далее; семикратное помазание. Если внимательно исследовать таинство соборования, мы увидим, что его материальная часть во многом взята из эпохи неолита. В этом нет ничего страшного и ничего предосудительного. Как говорит отец Александр Шмеман, христианство не творит новых символов, но то, что ожидало человечество, оно наполняет подлинным содержанием через воплощение, вочеловечение и воскресение Христа.
И вот эта находка масла в заупокойном ритуале эпохи неолита ясно говорит нам о том, что человек глубоко переживает свою некачественность, своё несовершенство. И поэтому он просит себе милости. И поэтому он отделяет свой профанный мир от мира священного.
Надо вам сказать, что эпоха священных городов довольно короткая – около 2000 лет. В позднем неолите происходит следующее интересное изменение. О нём, видимо, придётся говорит на следующей лекции. Но я хочу рассказать вам главные символические формы того же Чатал-Хююка, и мы с вами увидим через них особенности религиозного сознания этого среднего неолита, этой эпохи священных городов.
Во-первых, в святилищах огромное количество всевозможных изображений быков, баранов и так далее во всех формах – в виде букраний, в виде выходящих из стены голов, в виде целых барельефных изображений, в виде вмонтированных органических черепов. То есть, Бог почитается в этом облике. Опять же, Бог в виде мужа (человека), изображения юноши (сына Божьего) с леопардом или на леопарде.
Второй круг – это изображения женщины, рождающей бычью или баранью голову, женщины, играющей с детёнышем леопарда. Это поразительное изображение: женщина играет с детёнышем леопарда. Леопард – это умерший и воскресший Бог. Фактически, это изображение аналогично изображению сына человеческого, рождённого от жены, Семелы, рождающей Диониса и всего, следующего за этим. Есть изображение женщины, в момент родов бараньей или бычьей головы восседающей на троне, ручки которого представляют собой двух леопардов. Женщина, стоящая на спине льва – распространённейшее потом на Переднем Востоке, уже в исторический период, изображение Астарты, Кибелы. Здесь лев – это плотоядное животное, образ смерти. Не забудем, что женщина – это утроба земли. Это смерть, но смерть, дающая воскресение, рождение. Умирает и входит в утробу женщины-земли человек, а возрождается бог. Отсюда изображение бараньей и бычьей головы.
Третий круг изображений, тоже связанный с женщиной, - это изображения женских грудей, выходящих из стен. Очень часто их соски – это кости, черепа грифов, которые вмонтированы в грудь, и клюв черепа выходит в виде соска. Что касается женской груди и кормления молоком, это ведь тоже колоссальный символ. Один из исследователей, известный религиовед Джеймс Кэмпбелл, писал: «Отношение сосущего молоко младенца к матери – характерный образ воссоединения, симбиоза. Хотя их двое, они пребывают в единстве». Это единство человека с утробой земли, с Землёй, и одновременно рождение этого человека к небу. Умерший, вкушая молоко, а иначе говоря, любую пищу, человек становится чадом земли. В этом смысле очень важен образ Богородицы-Млекопитательницы. Вкушая молоко матери (а Богородица питается земной пищей), Христос в себя принимает всю полноту этого земного мира. Он действительно является Сыном Человеческим. Он действительно несёт в Своём теле весь мир, плодами которого питается Божья Матерь, а потом, когда, естественно, Он вырастает, питается Он сам. То есть, это очень глубокий образ, очень глубокий символ. И он тоже характерен для Чатал-Хююка. И как инверсия – рождение бычьей или бараньей головы из Матери-Земли.
Четвёртым интересным символом является таинственная красная ниша. На восточной стене святилищ, храмов изображается прямоугольная красная ниша – углубление, выкрашенное в красный цвет. Это протоалтарь. Это изображение инобытия, изображение Божье. Но это никакое не изображение. Это просто изображение неземного мира. Восточная стена – возрождение. Туда уходит умерший. Красный цвет – цвет крови, цвет охры, цвет жизни. Потом, в Египте, он станет цветом смерти, а пока это цвет жизни (охра, кровь) ещё с эпохи неандертальца. И ниша красная. То есть, никаких изображений: тот мир неизобразим. Но это главная священная точка, главное священное изображение храма.
Около изображений, а часто в виде орнамента, в храмах Чатал-Хююка мы находим множество изображений человеческих ладоней. Причём это даже не изображения, а реальные отпечатки опущенных в краску человеческих ладоней или обрисовки человеческих ладоней по влажной глине, или отпечатки ладоней, вдавленных во влажную глину облицовки. Эта форма будет на Переднем Востоке распространённой. Что это такое? Это так называемая «принадлежность» молящегося святыне. Как у нас очень часто принято целовать иконы и раки святых или касаться священных изображений, так же это было принято и там. Но чтобы ты ушёл и твоё касание осталось, изображалась твоя рука. То есть, это как бы вечное твоё присутствие в этом храме. Ты, грешный, ушёл и опять стал вести нечистую жизнь вне этой святыни, священного города. Но частица тебя осталась у святыни и она ждёт тебя снова. Понимаете, такой вот интересный образ.
В ряде храмов (это особенность святилищ 7-21, 7-8) есть интересное изображение. Там масса фресок. Вообще, разговор о фресках Чатал-Хююка – это целая лекция, у нас нет возможности. Что-то прочтёте у Мелларта, что-то в моей книге. Но об этом изображении я бы хотел вам рассказать. Изображено множество человеческих трупов, причём все они безголовые. А над ними парят огромные грифы, причём даже на изображении самые крупные птицы в размахе крыльев достигают 1,8 м. Интересно, что эти грифы изображены как бы прозрачными. У них изображена, конечно, символически, пищеварительная система – это вообще было распространено в эту эпоху по всей Евразии – и там можно увидеть плоть этих пожранных человеческих тел. То есть, это изображение погребального обряда. Видимо, действительно тела умерших выставлялись на пожрание диким птицам. Одновременно это символ того, что птица как бы поднимает умерших к небу. И в то же время это Мать-Земля, которая принимает в свою утробу умерших. Но это такая Мать-Земля, которая принимает умерших для неба – птицы парят в поднебесье. И интересно, опять же, что нет голов. И это понятно: смерти предаётся телесный состав человека, а голова – личность человека. Она бессмертна, она обожается, рождается в виде бараньей или бычьей головы (то есть, личность человека рождается). Поэтому голова, видимо, не участвует в этом погребальном обряде и в виде черепа выставляется в храме как вечно живая, как присутствующая среди живых. То есть, имеется противопоставление разлагающегося тела и остающейся живой личности покойного.
Ну и наконец, последнее, связанное с Чатал-Хюком, это то, что эти изображения делались не навсегда. В святилище Чатал-Хююка за два тысячелетия эти изображения обновлялись примерно раз по сто. Причём часто воспроизводилось абсолютно то же, что было и раньше. Старое забеливалось, сбивалось и делалось заново. Видимо, сам процесс творения священных изображений был очень важным элементом священнодействия. Это надо помнить современным церковным живописцам и скульпторам – что они делают всё это не только для того, чтобы заработать, а сам факт этого изображения святыни – священнодействие. И поэтому его и воспроизводили раз за разом. Когда по каким-то причинам храм переставал в Чатал-Хююке переставал использоваться как храм и должен был обретать профанное назначение, все священные предметы уничтожались или выносились. Ничего не оставалось, чтобы не происходило профанации. Это опять же надо помнить, когда у нас какое-то количество священных предметов находится в музеях. Но, с другой стороны, имея священные предметы в наших кельях, в наших домах, мы должны помнить, что наш дом – это храм, где нам надо вести себя соответствующим образом. И только пожары при взятии Чатал-Хююка или какие-то более ранние пожары с обрушением построек привели к тому, что археологи имеют изображения, имеют священные предметы, которые при обычном течении дел никогда бы до нас не дошли.
Вот таков религиозный мир эпохи среднего неолита. Спасибо и до следующей лекции, когда мы поговорим о позднем неолите.