Ссоры и брань до добра не доводятъ. 7 страница

— Светится, светится! —все еще шепталъ онъ про
себя, не отводя пристальнаго взора отъ двухъ огоньковъ,
самыхъ дальнихъ.—Не спятъ еще, родные мои, болезные...
Что-то детушки? — Подросли, чай!... А жена? Какъ-то,
бедная, одна съ хозяйствомъ управлялась? Занемогла
она еще, какъ я уходилъ.

Въ раздумьи долго еще простоялъ бы Сергей на краю обрыва, да Данила, потерявъ терпенiе, уже силой потянулъ его къ спуску. Заслонились чемъ-то огоньки на несколько минутъ, но когда путники сошли въ лощину, два красноватыхъ глаза за мельницей блеснули еще ярче.

— Такъ и есть, у меня! — уверенно сказалъ теперь
Сергей.— „Светится!"—снова подумалось ему, и уже не
отрадою, а ноющею болью отозвалась мысль эта въ его
сердце.—Неужто, захворалъ кто? Неужто, опять горя, да
тяжелой заботы въ семье прибавилось?!... Эхъ, детушки,
безъ вины виноватые, жизнь мою загубившiе! Если бы не
семья, разве этакимъ былъ бы я ныне? Вонъ онъ, казакъ-
то вольный, впереди идетъ: шапка и въ ненастье на
бекрень, а въ томъ, что подъ шапкой, и въ ведро ветеръ
разгуливаетъ! Усердно трудился онъ все лето да еще
усерднее на свой заработокъ себя ублаготворялъ. А у меня
что? — только и было, что трудъ упорный, на покосахъ,
либо на плотахъ, а на смену ему ночка безсонная съ тяжелою заботою о техъ, кого я дома покинулъ, да откладыванiе,
ради нихъ, грошей заработанныхъ. Правда, и я этакъ-то,

СЕМЕЙН. СЧАСТIЕ ЕСТЬ ВЫСШЕЕ СЧАСТIЕ ЧЕСТН. ТРУЖ. 99

какъ Данила, раскутиться могъ, да ведь сердце-то мое— вотъ оно, не дома оставлено, не при дороге брошено! Страхъ Божiй, совесть въ немъ есть... Развъ злодей я окаянный, чтобъ семью голодную бросить, да въ недоимкахъ, запутать?... Не въ отраду честному отцу хмель, семейной бедой купленный. Во всемъ себе отказывалъ, ни отдыха, ни веселiя, ни отъ заботъ покоя во все лето не ведалъ. Удалось за то, слава Богу, деньгу скопить: будетъ на что старыя прорехи исправить и на зиму семью обрядить. Да дальше-то что? Какъ при этакихъ неурожаяхъ жить?... Руки-то одне, а потребы въ семье ростутъ. Ужели же изъ году въ годъ жизнь этакая каторжная? Где силы, где бодрости взять, чтобы все въ семье трудомъ безустаннымъ обладить?...

Еще за часъ предъ темъ, какъ Сергей, поглядывая на огоньки, думу свою безотрадную думалъ, — широкимъ пламенемъ засветились огоньки эти на очаге въ убогой избенке за мельницей. Четверо малыхъ ребятъ, сбившись въ кучу на палатяхъ испуганными глазами поглядывали на печку, затопленную въ эту необычную пору и чего-то ждали.

Чутко прислушивались, забытые въ суматохе, ребятишки къ шуму, доносившемуся изъ боковушки, но ничего понять не могли. Вдругъ, что-то милое, знакомое, понятное и для самаго малаго братишки, послышалось имъ оттуда, раздался детскiй пискъ, сначала слабый, а потомъ все смелей, да задорней, и, при звукахъ его, прiободрились, даже весело переглянулись ребятишки. Куда и страхъ въ детяхъ девался! Чуть не кубаремъ скатились съ полатей и поскакали въ соседнюю горенку, едва не сбивъ съ ногъ на бегу бабусю, спешившую къ нимъ съ радостною вестью.

Тесную боковушку наполнилъ веселый детскш гамъ, къ которому присоединилъ свой задорный голосокъ и новый полноправный членъ семейки. Облокотясь рукою на подушку, мать нежнымъ, любящимъ взоромъ смотрела на шумливую ватагу, затеявшую на радостяхъ плясь вокругъ ея постели. Всею душою любила она своихъ детей, и

100 СЕМЕЙН. СЧАСТIЕ ЕСТЬ ВЫСШЕЕ СЧАСТIЕ ЧЕСТН. ТРУЖ.

никто изъ нихъ не былъ ей дороже прочихъ. Не въ тягость, а въ радость были для нея кропотливыя заботы о ребятахъ, и если бы Господь послалъ ей еще столько же, не возроптала бы она на Бога, а отъ всего сердца возблагодарила бы Его. При здоровье, нужда не страшила ея: молитва матери и со дна моря достанетъ, а отъ нужды уберегутъ детушекъ ея трудъ и забота. Себя безъ куска оставитъ, съ себя последнюю одеженку сниметъ, а ужъ ребятъ отъ голода и холода оградитъ. Въ сердце, материнскомъ,—въ этомъ роднике бодрой силы, глубокой любви, самоотверженiя и всякой правды житейской,—не можетъ быть места унынiю! Случись беда, не станетъ матушки— великое горе; да ведь все подъ Богомъ ходимъ! Светъ не безъ добрыхъ людей: вспомнятъ они и о своемъ смертномъ часе,—о своихъ детяхъ, и не дадутъ пропасть на мiру сиротинкамъ.

Любуясь на своихъ „птенчиковъ, вполне счастлива была бы жена Сергея, если бы не одна мысль ее тревожила; „что-то скажетъ онъ, когда домой воротится?" Новая прибыль въ семье не порадуетъ его, вечно со страхомъ заглядывающаго въ будущее. Онъ-то и на чужбине, поди, все только о родимыхъ своихъ болеетъ, а семья-то вонъ какое горе ему ко встрече приготовила.

— Горе?!... Этакiй-то мальчуганъ, да „горе"? — молвила про себя мать, съ любовью взглянувъ на него.—Ну, да когда-то еще кормильца нашего новою вестью смутимъ!.. Авось, Господь все къ лучшему устроитъ! А теперь, вотъ мое счастье, вотъ моя радость—мои детушки ненаглядный, воробушки непоседливые...

Осторожный стукъ съ улицы въ оконце прервалъ ея размышленiя. Оторопели, но не испугались, смекнувъ, что запоздалый путникъ забрелъ на огонекъ просить о ночлеге. Да какъ его пустить! И самъ пойметъ, что не место ему теперь въ этой избе и что не до гостей хозяйке. Не взыщетъ добрый человекъ на невольномъ отказе: село большое,— безъ крова не останется.

СЕМЕЙН. СЧАСТIЕ ЕСТЬ ВЫСШЕЕ СЧАСТIЕ ЧЕСТН. ТРУЖ. 101

Подняла бабуся оконце, высунулась на улицу, чтобы переговорить съ путникомъ, да какъ услышала его голосъ— въ конецъ оторопела, отскочила назадъ и не знала, пугаться ли ей, либо радоваться. Словно бы языка лишившись, не нашла она и слова въ ответъ на разспросы родильницы, потопталась на одномъ месте и вдругъ, со всехъ ногъ пустилась во дворъ отворять калитку. Звякнулъ запоръ въ воротахъ, тяжелые шаги послышались во дворе, заскрипели ступеньки и дверныя петли въ сеняхъ,—и въ горницу ввалился кто-то, страшный для ребятъ, закутавшiйся отъ ненастья, кажись во всю одеженку, что въ котомке его дорожной нашлась. Вода въ три ручья такъ и льетъ съ него на полъ.

После бабуси, Даша—семилетка первая узнала отца, когда сталъ онъ свои покровы распутывать.

— Тятя!—радостно взвизгнула она, бросаясь къ нему, а вследъ за нею, съ темъ же крикомъ, подскочили къ отцу и сынишки.

Ребята, въ уровень съ головенками своими, хватались за батьку, обнимали мокрыя ноги его и цепко повисли на нихъ, не давая ему сделать и шагу.

Роднымъ тепломъ, живительною отрадою пахнуло на Сергея. Смекнулъ онъ, что будь горе въ семье, не такъ встретили бы его ребятишки. Повеселелъ отецъ, уверившись, что не беду предвещали ему огоньки среди поздней ночи, и сталъ ласково возиться съ детьми, поочереди подымая каждаго къ своему лицу и шутливо отбиваясь отъ копошившихся внизу. Отбиться ему, однако, не удалось, и на ногахъ своихъ протащилъ онъ ихъ до боковушки, куда за рукавъ тянула его бабуся. Детскiй гамъ не давалъ ему разслышать слова тещи, но когда оглянулъ онъ горенку, то сразу все понялъ. Острая, какъ шило, мысль больно кольнула его въ сердце, но сейчасъ же унялась и безследно исчезла боль эта. Тревожнымъ взоромъ следила жена его затемъ, какъ приметъ онъ нежданную весть, и виделъ Сергей, что уловила она минутное

102 СЕМЕЙН. СЧАСТIЕ ЕСТЬ ВЫСШЕЕ СЧАСТIЕ ЧЕСТН. ТРУЖ.

скорбное чувство, мелькнувшее на лице его. Виноватымъ почувствовалъ онъ себя передъ нею и удвоилъ свои ласки и къ жене, и ко всей семье на радостяхъ долгожданной встречи.

Снова яркимъ пламенемъ вспыхнулъ потухавшiй уже огонекъ въ печи и снова ходуномъ заходила изба отъ веселаго детскаго гомона. Не только бабуся, но и больная жена, и ребятишки, кто во что гораздъ, наперерывъ старались услужить дорогому „тяте", обсушить его, обогреть, приголубить. Младшiй парнишка—храбро обхватилъ сбро­шенный отцомъ мокрый сапогъ и, пыхтя, потащилъ его въ сени.

Никогда прежде не думалъ Сергей, что такъ отрадно, такъ уютно и покойно можетъ ему быть подъ ветхою кровлею, при одномъ видъ которой болезненно сжималось его сердце, вечно полное тревоги. Отъ недавнихъ страховъ его и следа не осталось: растаяли они, какъ при свете весенняго солнышка, острыя ледяныя глыбы, грозившiя съ застреховъ обрушиться на голову. Светло было теперь у него передъ глазами, светло на душе, светлымъ казалось ему и будущее. Безграничнымъ счастьемъ, что въ семейномъ кругу испытывалъ онъ, при виде горячей любви къ нему, „кормильцу-тяте", съ избыткомъ вознагражденъ былъ Сергей и за „трудъ упорный", и за „ночки безсонныя", и за лишенiе покоя въ страдное время его работы на чужбине. Стыдно стало ему при мысли, что завидовалъ онъ бобылю Даниле и его волюшке. Да разве на постояломъ дворе, среди хмельнаго веселья, въ кругу неведомыхъ захожихъ людей, испытываетъ Данила хоть сотую долю того счастья, которымъ полно сердце отцово въ избенке за мельницей?

Где силы, где бодрости взять къ труду безустанному"?—вспомнилъ Сергей недавнiй вопросъ свой, и тутъ же далъ ответъ на него.—„А вотъ где, вотъ въ комъ: въ семье своей, слепо полагающей на тебя свою надежду и видящей въ тебе своего кормильца,—въ своей любви къ

БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. 103

детушкамъ, плоти и крови твоей, нуждающимся въ твердой опоре и благомъ примере на заре своей труженической жизни, — въ святомъ упованiи на милосердiе Того, Кто благословилъ бракъ твой „детушками" и еще этою ночью напомнилъ тебе о Своемъ благоволенiи!"

Счастье семейное—это высшее счастье честнаго тру-женника! Оно даетъ ему радость тихую, но истинную и прочную, даетъ охоту и силу къ труду, ограждаетъ его отъ веселья порочнаго, доставляетъ ему облегченiе въ болезни, утеху въ скорби и, какъ запоздалому путнику въ ненастную, осеннюю ночь, еще издалека светится ему путеводнымъ огонькомъ, манящимъ къ теплу, свету и покою.

Благоразумный, хозяйственный крестьянинъ.

(Разска з ъ).

Хозяйственнаго крестьянина можно найти не въ каждой деревне черноземныхъ губернiй, но зато, встретившись съ нимъ и изучивши его, невольно беретъ охота описать такого человека, затерявшагося среди остального крестьянства. „Среднiй" крестьянинъ той же черноземной полосы довольно своеобразно смотритъ на зажиточность и богатство вообще.

— На большой дороге подделъ!.. говоритъ онъ о
какомъ-нибудь односельце, орудующемъ теперь на снятiи
земель, на ссуде подъ проценты и проч.

Или:

— Съ ворогами знался, вотъ и скопилъ... Ты думаешь
хребтомъ-то много намозолишь?.. Нетъ, братъ, этимъ мане-
ромъ только горбы наживаютъ, а не деньги... Отъ трудовъ
праведныхъ не наживешь палатъ каменныхъ... Была голь,
первая беднота на селе, а теперь вишь ты! и посевы, и
сладкая еда, и домъ полная чаша...

104 БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

Двадцать летъ назадъ государственный крестьянинъ села Куксова, Фома Евстигнеевъ слылъ подъ именемъ Фомахи Евстюхина. Въ то время Фома былъ въ ужасной бедности. Жилъ онъ въ кривой и гнилой лачуге, державшей тепло только потому, что зимой Фома заваливалъ ее отъ земли до крыши навозомъ. Въ этой лачуге теснилась вся семья изъ десяти человекъ, малъ-мала-меньше. На дворе изъ полуразрушенныхъ плетней, кое-какъ прикрытыхъ соломой, шлялась скелетообразная лошадь, напоминавшая более заморенную козу, которая съ тоски и безкормицы обрывала крышу и лениво пережевывала пучки камыша и соломы. Ни коровы, ни овецъ, ни свиней Фома не водилъ—не на что было купить.

— Здорово, захудалъ ты, Фома! немножко съ упрекомъ, немножко съ сожаленiемъ замечалъ ему тесть его, прiезжавшiй иногда наведаться къ дочери.

— Куда подашься? отвечалъ зять съ веселой улыбкой на лице.—Вишь сколько этого добра у меня!.. указывалъ онъ на белоголовыхъ ребятишекъ. Одного хлеба не успеешь наготовиться... а тамъ подати... Спасибо еще кумъ Митрiй выручилъ, внесъ... стало быть, три десятины взялся у него ржи убрать... Дастъ Богъ и мы поправимся... Такъ ведь, Арина?..

— Ты, Фома, какой-то чудной! Другому на твоемъ месте плакать бы... а ты только смеешься!..

— О чемъ плакать-то? удивлялся Фома. Ты думаешь, я горюю, что у меня детей много? Нисколько!.. Кому другому ребята горе, а намъ съ Ариной они въ радость... Гляди, отъ детей и жить начнемъ...

И Фома принимался ласкать свою детвору осаждавшую его со всехъ сторонъ.

Отъ природы онъ былъ немножко созерцатель, любившiй въ праздникъ полежать на задворкахъ, въ тени отъ солнечнаго припека. Тутъ, полузакрывши глаза, Фома предавался мечташямъ о будущемъ. Не озлобляясь на свою бедность, недостатки и на то высокомерное, съ оттенкомъ

БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. 105

полупрезренiя, отношенiе, которое встречалъ онъ отъ зажи-точныхъ односельчанъ, — Фома просто любилъ рисовать картину обыкновенной трудовой семьи, въ которой каждый на своемъ месте, при своемъ собственномъ деле.

Разработывая эту картину во всехъ подробностяхъ, Фома составилъ целый планъ, имеющiй поднять и построить его благосостоянiе на самыхъ прочныхъ основахъ. Фома какими-то непостижимыми путями пришелъ къ умозаключенiю, что истинная, действительная сила лежитъ въ знанiи, въ ремесле, въ искусстве. Богъ его ведаетъ, что помогло ему самостоятельно додуматься до этой счастливой мысли. Но разъ додумавшись, Фома прилепился къ ней душой и сердцемъ, лелеялъ ее словно святыню.

— Пусть только выростутъ Павелъ, Михаилъ, Семенъ
да Герасимъ, думалъ мечтатель,—сейчасъ отдамъ ихъ въ
мастерство... Потому мастерство нашему брату первое
дело... Павла обучу полушубки шить... Михаилъ поступитъ
къ сапожнику... Семена къ бондарю... Герасима хорошо бы
пустить по тележной части... Землю делить будутъ, на
нашу долю достанется десятинъ пятнадцать... Соломы этой,
кормовъ...

Однажды Фома размечтался до того, что не вытерпелъ, вскочилъ и побежалъ отыскивать Арину.

— Слышь, Арина, началъ онъ излагать жене свои умствованiя, а ведь я, значить, такъ полагаю... мы, тово, каменную избу непременно выстроимъ, а?

— Охъ, Фома, Фома!.. залилась добродушнымъ смехомъ Арина. Молчишь ты по-долгу, зато уже такъ скажешь, что только смейся. Намъ ли каменную избу строить? Хотя бы ужъ бревенчатую-то построить... Ведь эта—гнилье... почти светится...

— Я тебе дело говорю, продолжалъ Фома, нисколько не обижаясь словами Арины. Посуди сама; кирпичъ я делать умею... Не даромъ три года выжилъ у Струковыхъ... Ребята наши выростутъ.., ну хоть подлетками будутъ... Вотъ мы и примемся съ ними помаленьку кирпичики

106 БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

делать... Нынче пять или шесть тысячъ... на другой годъ столько же... А черезъ три-то года въ рукахъ у насъ и вся изба, право!..

— Хорошо бы такъ-то...

— И вовсе не дорого она станетъ, увлекся Фома собственной мыслiю. Каменьщика мы наймемъ одного, потому сами помогать будемъ... Лесъ къ тому времени разделятъ общественный... потолокъ, стропила, перерубы, все свое... Эхъ, заживемъ мы съ тобой, разлюбезное дело!..

— То-есть, если сказать объ этомъ людямъ—смеху конца не будетъ! пошутила Арина, втайне сочувствовавшая мечтамъ супруга.

— А ты, того, не говори по-пусту, предупредилъ Фома. Люди сами по себе, мы сами по себе... Имъ бы только издеваться...

И правду, каждый изъ мужиковъ посмеялся бы отъ чистаго сердца, услыхавши, что беднякъ тихоня - Фома Евстюхинъ серьезно думаетъ о возведенiи каменной избы, да еще не простой, а пяти-стенной, съ сенями и крыльцомъ. Задушевныхъ прiятелей на селе у Фомы не было, потому что молодость онъ скороталъ въ батракахъ по чужимъ людямъ, а подъ тридцать летъ заводить ихъ уже поздно. Въ деревенскiй клубъ, т.е. кабакъ, где завязываются знакомства и дружба, Фома не ходилъ, на мiрскихъ собранiяхъ онъ появлялся не всегда и старался держаться подальше отъ горячихъ споровъ, сопровождавшихся бранью, укорами, обидными попреками и т.п. Сельская общественная жизнь мало занимала Фому, ибо своихъ делъ по горло.

— Что, Фома, на сходку нейдешь? спроситъ его соседъ, отправляющiйся къ сборной избе.

— Тамъ и безъ меня все разсудятъ, ответитъ Фома.
У кого дома остались двое—трое работниковъ, тому бол­таться до вечера легко: безъ него все сделаютъ. А тутъ
вотъ управляйся со всемъ одинъ: ты и телегу почини, и

БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. 107

резки лошадке нарежь, и соху поправь, и косу отбей... Надеяться не на кого... Вотъ, братъ, отчего я на сходку не иду...

Къ детямъ Фома питалъ самыя нежныя отцовскiя чувства. Въ годовые праздники онъ вместе съ Ариной надевалъ на старшихъ сыновей ситцевыя рубашенки, подпоясывалъ ихъ цветными поясками, расчесывалъ головки старымъ деревяннымъ гребнемъ, и велъ свое потомство въ церковь, где выбиралъ местечко позади, попросторней.

Иногда, желая доставить детямъ удовольствiе, Фома спрашивалъ:

— Кто хочетъ завтра со мной на пашню ехать!

— Я, я, я! хоромъ кричали старшiя дети... За ними тянулись и малолетнiя сестренки, давно уже жаждавшiя проехаться въ поле.

— Ладно, ладно, всехъ возьму... Только нужно вставать рано!

— Будетъ тебе, Фома! отговаривала Арина.—Смотри еще дождь пойдетъ... солнце нагреетъ голову, заболитъ.

— А мы зипуны возьмемъ отъ дождя-то, отвечалъ Фома, который самъ радовался предстоящей поездкъ не меньше ребятъ. — По улице, все равно, бегаютъ же съ непокрытыми головами... не болятъ ведь.

Утромъ Фома взваливалъ на телегу соху, борону, сажалъ детей и съ целымъ возомъ живой и мертвой клади ехалъ на пашню метать паръ. Пока онъ пахалъ, маленькiй народъ игралъ и кувыркался по межамъ въ высокой полыни и пыреяхъ, подъ жгучими лучами iюньскаго солнца. Утомленныя играми, они скучивались подъ телегой и сладко засыпали, поевши черствыхъ корокъ хлеба, размоченныхъ въ воде, предусмотрительно взятой изъ дому.

Возвращенiе съ пашни, когда Фома шелъ рядомъ съ лошадью, а детвора размещалась въ телеге, рядомъ съ сохой и бороной, было еще большимъ удовольствiемъ, такъ какъ на деревне ихъ встречали друзья, съ которыми они вступали въ обменъ животрепещущими новостями.

108БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

Быстро и незаметно неслось время. Мечты Фомы стали осуществляться. При разделе земли по новымъ душамъ онъ получилъ пашни около пятнадцати десятинъ, не считая луговъ и лесовъ.

— Гляди! Фома какой счастливый! завидывали му­жики.—Шутка сказать: на пять душъ землей будетъ владеть... Съ этакой палестиной какiя угодно дела можно
разделать!

При этомъ, какъ водится, завистники забывали, что въ ихъ селе есть семьи съ наделомъ на шесть и на семь душъ, живущiя даже хуже того, какъ мы застали Фому въ начале его жизненнаго поприща. Половина надела въ этихъ семьяхъ была заложена деревенскимъ богатеямъ, а на другой половине хлебъ убирался всегда не во время, съ осыпкою, потому что въ горячую пору хозяинъ съ домочадцами принужденъ былъ работать за зимнiе долги на чужихъ поляхъ.

Прибавка надела совпала съ темъ моментомъ, когда старшему сынишке—Павлу стукнуло десять летъ, а самому

младшему—Герасиму пошелъ пятый годокъ. Павелъ рослый

и сильный мальчуганъ, пробовалъ уже ходить за сохой, а следующiй за нимъ братишка—Михаилъ ездилъ съ бороной. Прежняя лошадка была продана татарамъ за семь рублей и вместо нея куплена другая—бодрая и сильная.

— Пока что, советывался съ женой Фома тою же осенью, что пора и Мишу послать въ школу.

— Ну, что-жъ?.. Пусть ихъ оба бегаютъ съ Павлушей... Все меньше дома болтаются.

— Помучатся, чему - нибудь научатся... Не теперь, такъ потомъ пригодится... можетъ быть, и въ солдатахъ придется служить...

Ребята Фомы бегали въ школу съ увлеченiемъ, такъ какъ находились тамъ въ обществе товарищей, съ которыми можно было порезвиться въ перемену и по дороге домой. Ученье ихъ, къ большому удовольствiю родителей, подвигалось быстро. Чрезъ годъ они уже приносили съ

БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. 109

собой изъ школы книжки съ разсказами и читали умиленному и восхищенному Фоме „Крымскую войну", „Житiе Алексея Божьяго человека" и т. п.

— Вотъ она, наука-то, что значитъ! восторгался без­грамотный, но ценившiй образованiе Фома. Смотри, Арина, какъ ребята-то читаютъ.

— На четвертую весну Павлуша съ радостiю принесъ отцу „свидетельство".

— Молодецъ, Павлуша! похвалилъ Фома своего пер­венца. Теперь ты у меня настоящiй ученый... Управимся съ хлебомъ, отпашимся, отмолотимся... а тамъ, Господи благослови, въ другую науку — къ портному, полушубки шить...

— Ну, что-жъ, батенька, дело! серьезно, какъ взрослый, одобрилъ парень мысль родителя.—Другая-то соха у тебя совсемъ налажена?

— Готова.

— Когда просо-то думаешь сеять?

— Если Богъ пошлетъ дождика, то хоть завтра...

И Фома при помощи Павлуши живо убрался съ весенней пахотой, налегая на двухъ-аршинной толщины черноземъ въ две сохи „Андревны". Также быстро промелькнулъ покосъ, за нимъ уборка ржи, яровыхъ. Въ уборке участвовала вся семья. Работы было вдоволь всемъ, большимъ и малымъ. Павлуша трудился почти за взрослаго мужчину, гордясь темъ, что идетъ наравне съ отцомъ. Поздней осенью онъ поступилъ къ портному „находомъ". Днемъ мастеръ съ ученикомъ перекочевывали изъ дома въ домъ, починивая старые и сшивая новые полушубки, а на ночь расходились по своимъ дворамъ. Если мастеръ забирался на противоположный конецъ села и тащиться оттуда по сугробамъ во время вьюгъ и метелей было невозможно, то Павлуша оставался ночевать съ мастеромъ. Но это случалось редко.

Чрезъ три зимы Фома получилъ отъ портного одобре­нiе.— Если хочешь, по целковому въ месяцъ ему положу.

110БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

— Спасибо, Митрiй Логинычъ, за все твои заботы...
Пусть ужъ парень займется дома... дела есть, ответилъ
Фома, прекрасно видевшiй, что ремесло пошло Павлу въ
прокъ.

Съ такою же точно последовательностью и порядкомъ Фома Евстюхинъ провелъ задуманный имъ планъ образованiя и въ отношенiи къ остальнымъ тремъ сыновьямъ. Все они прошли школу и научились какому-нибудь ремеслу, такъ что дворъ Фомы сделался чемъ-то вроде сборной мастерской, куда являлись шить и починивать полушубки и поддевки, заказывать сапоги, сколачивать кадки и т. д. Въ глаза Фому теперь стали величать Фомой Евстигнеичемъ. Да и нельзя было не величать, потому что Фома имелъ уже три лошади, две коровы, десять овецъ, къ Рождеству откармливалъ по четыре-пять свиней.

— Смотри, какъ Фома-то разжился! удивлялись ему.—
И ребята какiе вышли умные!... Словно бы ни въ мать,
ни въ отца...

Но удивленiе и, такъ сказать, пораженiе деревни ждало ее еще впереди. Дело въ томъ, что Фома все думалъ о каменной избе... Когда сыновья у него выросли. Фома принялся делать кирпичъ. Работалъ онъ въ чужомъ сарае, обжигалъ онъ въ чужомъ горне. Въ первый годъ ему удалось приготовить шесть тысячъ, для обжога которыхъ въ отделку „на взваръ" онъ долженъ былъ прикупить рублей на десять дровъ и хворосту. На собственныхъ лошадяхъ Фома перевезъ весь кирпичъ на гумно и до поры до времени покрылъ его соломой.

На другой годъ Фома сделалъ около десяти тысячъ и темъ же порядкомъ переправилъ его на место. На третiй годъ Павлу предстояло брать жребiй.

— Сначала выстроимъ каменную избу, а тамъ жребiй
бери! решилъ въ семейномъ совете Фома.

Спустя месяца два, на месте убогой и много разъ поправлявшейся избенки Фомы, красовались каменныя хоромы съ щеголеватымъ, резнымъ крыльцомъ и клетью.

БЛАГОРАЗУМНЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. 111

— Ну, тихоня!... хлопали по бокамъ обыватели. — И
откуда только взялъ?.. Нетъ, братцы, что ни говори, а
должно где-нибудь подделъ!..

Теперь сыновья Фомы давно женаты, имеютъ много-численныя семьи, которыя помещаются въ двухъ избахъ, соединенныхъ общими сенями. Фома не нарадуется на внучатъ и часто повторяетъ детямъ:

— Деритесь, да не делитесь!

Мужья и жены.

Бракосочетанiе.

Когда добрыя дети, отправляясь въ какой либо неве-домый для нихъ путь, приходятъ къ своей матери и просятъ ея напутственнаго благословенiя; тогда нежная мать, искренно благословляя ихъ, какихъ задушевныхъ чувствованiй своихъ не выражаетъ, какихъ сердечныхъ благожеланiй при этомъ не изливаетъ?! Такъ же поступаетъ любвеобильнейшая мать наша св. Церковь Христова, когда покорныя чада ея —нареченные женихъ и невеста являются во св. храмъ Божiй, ища и прося ея материнскаго благословенiя на безвестный для нихъ путь супружеской жизни. Чуждые дотоле другъ другу, соединяясь, по указанiю управляющаго всемъ Промысла Божiя, въ одну чету, женихъ и невеста вступаютъ, подлинно, въ новую для нихъ — семейную жизнь, и потому не знаютъ, что ожидаетъ ихъ впереди въ этой супружеской жизни,— радость ли, спокойствiе, или душевныя какiя-либо тревоги, скорби. Въ такомъ случае для нихъ потребно верное напутствiе, необходимо истинное указанiе на предстоящемъ жизненномъ пути. И вотъ св. Церковь, съ любовiю и торжествомъ прiемля въ объятiя брачущихся чадъ своихъ, среди своихъ благословенiй, какихъ трогательныхъ моленiй не изливаетъ о нихъ, какихъ благожеланiй не возвещаетъ имъ?! И эти усердныя мольбы свои, эти благожеланiя она сопровождаетъ торжественными и глубокознаменательными обрядами.

По уставу церковному бракосочетанiе должно быть совершаемо непосредственно после литургiи (Требн.), дабы

БРАКОСОЧЕТАНIЕ. 113

женихъ и невеста благоговейнымъ моленiемъ за литургiей (а по примеру древнихъ благочестивыхъ христiанъ¹), очи-щенiемъ себя чрезъ таинства покаянiя и причащенiя свя-тейшихъ Тела и Крови Христовыхъ) достойно приготови­лись къ принятiю благодати таинства брака. Женихъ во св. храме становится по правую а невеста по левую сторону, — такъ соблюдается Богомъ узаконенный чинъ и благоприличiе: мужъ—глава жены и въ порядке стоянiя, первенствуетъ предъ своею женою. Два перстня для обру­чающихся — золотой и серебряный полагаются вблизи другъ друга²) на св. престолъ въ знаменованiе того, что брачущiеся поручаютъ свою судьбу воле Промысла Божiя и отъ Господа, отъ Его св. престола испрашиваютъ бла­гословенiе на свое обрученiе, Женихъ и невеста держатъ въ рукахъ светлогорящiя свечи, чемъ свидетельствуютъ, что и побужденiя къ браку у нихъ самыя светлыя, чистыя, свободныя отъ предосудительныхъ разсчетовъ,—что бракъ есть дело чистое, святое, не боящееся света, какъ боятся этого света грехъ и порокъ. Какъ светло и ярко горятъ свечи: такъ светла, чиста и целомудренна должна быть у брачущихся душа; какъ пламенно горятъ свечи: такою пламенною любовiю они должны гореть во все время супру­жеской жизни другъ къ другу, къ св. Церкви, ихъ благо­словляющей. Крестовидное кажденiе жениха и невесты, по введенiи ихъ внутрь храма, знаменуетъ благодать Все-святаго Духа, действiемъ и наитiемъ которой подобно тому, какъ некогда куренiемъ Товiи (Товит. 6, 18), отгоняется отъ брачущихся вся сила вражiя.

Самые нежные родители не могутъ пожелать люби-мейшимъ детямъ своимъ столько благъ, сколько испра-шиваетъ имъ у Бога св. Церковь при совершенiи таинства

¹) Тертул. Къ жене, кн. II Кормчая, кн. 2, гл. 50 „О тайне супружества“.

²) Серебряный убо уклоняйся къ деснымъ, златый ;же къ левымъ,— сказано въ Требнике. Поелику серебряный перстень после перемены достанется жениху, а золотой—невесте: то первый, какъ принадлежащiй мужу, полагается съ правой сто­роны отъ золотаго.

114 БРАКОСОЧЕТАНIЕ.

брака. Едва только женихъ и невеста вступили въ храмъ Божiй для испрошенiя себе благословенiя свыше на супружескую жизнь, св. Церковь тотчасъ же начинаетъ возсылать свои моленiя ко Господу, где проситъ Его о брачущихся другъ другу, о еже податися имъ чадомъ къ продолженiю рода; о еже ниспослатися имъ любви совершенней, мирней и помощи; о еже сохранитеся имъ въ единомыслiи и твердей вере; о еже благословитеся имъ въ непорочномъ жительстве: о яко да Господь Богъ даруетъ имъ бракъ честенъ и ложе нескверное. Затемъ священникъ беретъ съ престола перстни и возлагаетъ на безъимянные пальцы правой руки: жениху—золотой въ знакъ того, что онъ, какъ солнце, долженъ светить своей жене светомъ благоразумiя и благочестiя, а невесте— серебряный¹) во образъ того, что она, какъ луна, заимствуетъ свой светъ отъ мужа и должна покоряться ему. Перстень, по древнему обыкновенiю, служитъ печатiю и утвержденiемъ; троекратнымъ обменомъ перстней печатлеется и утверждается полная взаимная доверенность лицъ брачущихся: отселе они вверяютъ другъ другу свои права, честь и спокойствiе; съ этихъ поръ они будутъ жить другъ для друга, будутъ обмениваться другъ съ другомъ всемъ,—и эта взаимность между ними будетъ постоянная, безконечная (какъ въ перстне—круге нетъ конца: такъ и союзъ супружескiй долженъ быть веченъ, неразрывенъ). Женихъ, во свидетельство свей любви и готовности преимуществомъ силъ своихъ вспомоществовать немощи женской, отдаетъ свой золотой перстень невесте, а эта, въ знакъ своей преданности мужу и готовности принимать помощь отъ него, свой серебряный перстень взаимно отдаетъ жениху. Теперь обрученные приближаются къ аналою, на которомъ лежатъ св. Евангелiе и крестъ Христовъ; этимъ Церковь внушаетъ, чтобы во всехъ путяхъ своей жизни, при всехъ предпрiятiяхъ и начинанiяхъ, всегда супруги имели предъ взо-

¹) Въ случае неименiя таковыхъ, у жениха долженъ быть медный (желтый), а у невесты— оловянный (белый).

БРАКОСОЧЕТАНIЕ. 115

ромъ законъ Христовъ, начертанный въ Евангелiи, чтобы въ язвахъ распятаго на кресте Христа Спасителя искали себе утешенiя среди треволненiй житейскихъ. При этомъ св. Церковь словами св. Псалмопевца, изображающаго блаженное состоянiе богобоязненныхъ людей въ ихъ супружескомъ, семейномъ быту, отвечаетъ на вопросы ума и сердца брачущихся, что ожидаетъ ихъ впереди, какая доля благополучiя готовится имъ. „Блажени вси боящiися Господа, ходящiи въ путехъ Его" (Пс. 127, 1),—вотъ краеугольный камень, вотъ тайна будущаго семейнаго счастiя непреложная, какъ непреложно слово Божiе. Итакъ, истинное счастiе супружескаго союза зависитъ отъ того, какъ супруги будутъ вести себя въ отношенiи къ Богу и св. заповедямъ Его: если новобрачные будутъ благоговеть предъ Богомъ и ходить путями Его, исполнять заповеди Его, то самъ Господь силою Своего могущества и премудрости будетъ устроять внутреннее и внешнее благо ихъ жизни тамъ, где чуждающееся Бога встречаютъ одне неудачи и скорби... Обрученные женихъ и невеста становятся на одно „подножiе" (на разостланный кусокъ матерiи) въ знакъ того, что они должны будутъ разделять одинаковую участь во всемъ какъ счастливую, такъ и не благополучную¹),— всенародно предъ крестомъ и Евангелiемъ объявляютъ свое благое и непринужденное произволенiе на вступленiе въ бракъ, после чего начинается совершенiе самаго венчанiя.