Храните себя и от резких слов. Если они вы­рвутся у вас, не медлите уврачевать эти са­мые уста, нанесшие рану

Не говорите ближнему таких слов, которых он не сможет понести. Если же у вас вырвется резкое слово, то врачуйте свои уста, а не огорченного вами человека. Он уже обиделся. Ты выстрелил в птичку, и она упала. Большинство наших слов и разговоров ранят людей. Следи за своим языком, потому что речь показывает, что кроется в сердце.

Но если ради исправления младших кому-то из вас по долгу послушания придется сказать суровое слово, вам не обязательно просить у них прощения, даже если вы чувствуете, что преступили меру строгости. Чрезмерное смирение может подорвать ваш авторитет среди тех, кто должен вас слушаться. Про­сите лучше прощения за всех у Господа, Ко­торый знает, как вы любите тех, кого ис­правляете, может быть даже больше, чем нужно, (6.3)

Тот, кому дана административная или духовная власть, может допустить ошибку, преступить грани­цы духовных полномочий. Если ты игумен, проистамен или старший на послушании, то, конечно, ты не вправе из-за своей духовной немощи вести себя грубо с подчиненным. Если ты себя так ведешь, потому что не умеешь поговорить, уступить, объяснить, то перед Богом ты тем самым грешишь. Тем не менее ты не обя­зан просить прощения у обиженного, говорит святой

Августин, потому что твое смирение может ему и не помочь. То, что он вынудил тебя обойтись с ним грубо, означает, что он сам был раздражен, и теперь демон, которому он дал место в своей душе, перетолкует ему твое смиренное поведение на свой лад. Вместо того чтобы восхититься величием твоего смирения, брат будет думать, будто ты признал свою ошибку. Поэто­му не позорь свою власть, через которую ты представ­ляешь Бога, оставайся на высоте божественной и тре­буй от подчиненного послушания, не проси прощения.

Прав всегда старший, руководитель. Если я, игу­мен, посылаю на работу двух братьев, одного из кото­рых назначаю старшим, то второй должен все делать так, как скажет старший. И даже если его распоряже­ние будет ошибочным и странным, оно единственно правильное, потому что именно он, а не подчиненный, действует от лица Бога. Во всяком споре прав тот, кто отвечает за дело. Его мнение не обсуждается. Един­ственный способ пересмотреть распоряжение ответ­ственного за дело — это улучить удобный момент и не­заметно сходить к старшему над ним, к игумену. Тогда игумен позовет его (но так, чтобы другие не поняли, зачем его зовут, потому что нельзя подвергать позо­ру власть) и попросит исправить ошибку. Лучше нам вместе со старшим упасть с кручи, чем сделать добро, воспротивившись власти. Ниспровержение авторите­та власти — это бесчестие для Бога даже в светском обществе, что уж говорить о монашеской общине.

«Просите лучше прощения за всех у Господа, Кото­рый знает, как вы любите тех, кого исправляете». Итак, если старший ошибся, он не должен просить прощения, потому что нарушение иерархических отношений — зло, худшее первого. Пусть лучше старший обратит свой взор к Богу и испросит у Него прощения и себе, и всем братьям. Сердцеведец Бог знает, что старший поступил так по любви, и обратит зло в добро. А вот уничижение власти, несомненно, Бог никогда не сде­лает поводом к добру. Это необыкновенно мудро. И по­этому человек, не ставший настоящим послушником, не подчинившийся во всем старшему над ним, никог­да не станет святым! Если он не научился подчинять­ся сердечному желанию, воле своего брата, если он не уничижил себя, но считает себя богом наравне с Бо­гом истинным, то он всегда будет противником Богу. Он не сможет стать даже просто распорядителем. И если его поставят руководить, он окажется настоя­щим самодуром. Горе попавшим под начало того, кто сам не научился слушаться! Для него человеческие ка­тегории: рациональность, справедливость — заменяют единого Бога. Его связь с Богом не настоящая, не бытий­ная. Он поклоняется не Богу, но человеческим доводам и поэтому на небо взойти не может. По этой причине святой Августин и высказывает замечательную мысль: не уничижай данную тебе власть. Если ты ошибся, плачь пред Господом, твоим Создателем, Которому от­крыты глубины твоего сердца, и Он все обратит в доб­ро. Твоя уступка или взаимные объяснения унизят вве­ренную тебе Богом власть, и тогда добра не жди.

Приведем пример. Я поручаю брату какую-нибудь работу и объясняю ему, как ее сделать. Если он в ответ предложит мне свой способ и я ему уступлю, то с этого момента я говорю уже не от лица Бога, а с позиций обычной человеческой логики. И неважно, ошибся я или нет, прав я или неправ, согласны ли мои слова с волей Божией, — это останется между Богом и мною. Брат не может судить, правильно ли мое распоря­жение. Если он хочет судить о деле сам, то пусть сам и становится начальником. Пусть уходит из монасты­ря и набирает свое войско. Без сомнения, он станет падшим денницей. В этом наставлении святого Авгу­стина — глубокая мудрость, только так монастырь бу­дет твердо стоять на ногах.

Святые отцы говорят, что судить о старце можно лишь до тех пор, пока его не выберешь. Выбрал старца? С этого времени нет у тебя ни права суда, ни собствен­ной мудрости: тебя направляет рассуждение, пусть и безрассудное, твоего старца. С мирской точки зрения может показаться, что ты упадешь вместе с ним. Как сказано в Ветхом Завете, горе народу или городу, в ко­тором правит молодой царь, то есть человек незрелый, немудрый. Однако в монастыре действует благодать Божия и все устраивает. Только там, где в дело вмеши­вается «я» и «мое», может случиться непоправимое.