Благодаря соблазнительным свойствам машин мы склонны допускать, что технологический прогресс всегда ведет к улучшениям, и считаем его благом для человечества.

Примеро Фэйкан Батлер. «Воспоминания о джихаде»

Возложив ответственность за неудачное испытание сплавного резонансного генератора на некомпетентных вычислителей, Тио Хольцман, не испытывая ни малейших угрызений совести, забросил этот проект. В глубине души он понял, что генератор не удастся сделать настолько селективным, чтобы он поражал только вражеских роботов, не причиняя значительных побочных разрушений.

Лорд Бладд, огорченный неудачным испытанием, в энергичных выражениях предложил прославленному изобретателю разработать какую-нибудь другую концепцию. Если и так, то все равно идея была весьма многообещающей...

Ученый вернулся к исходному пункту — разработке и усовершенствованию разрушающего поля, способного уничтожать гелевые контуры машин типа А1. Другие инженеры работали над усовершенствованием переносных генераторов такого поля для использования их в наземных войсковых операциях, но сам Хольцман чувствовал, что за всем этим кроются куда большие возможности, что конструкции аппаратов, генерирующих поле, можно приспособить для решения задачи блокирования и других типов вооружения.

Погрузившись в решение этой задачи и избегая общества Нормы (которая имела обыкновение указывать ему на его ошибки), Хольцман в который раз принялся заново изучать свои вычисления. Цель была очевидна — увеличить мощность и плотность поля. Хольцман сражался с неподатливыми уравнениями, как с живыми противниками. Надо было во что бы то ни стало заткнуть бреши, сквозь которые кимеки пробились на Салусу Секундус.

Он думал о создании оружия, которое одновременно могло бы быть наступательным и оборонительным, мысленно играя вариантами, как игрушками. Хольцман понимал, что прямая деструкция врагов — задача несложная сама по себе, если Армаде Лиги удастся преодолеть оборону Омниуса. Простая бомбардировка атомными боеголовками может на корню уничтожить Синхронизированный Мир, но при этом одновременно погибнут миллиарды порабощенных машинами людей. Следовательно, эта идея нежизнеспособна и не должна даже обсуждаться.

Выйдя в планетарий, расположенный над узкой лестничной площадкой, Хольцман включил голографическое изображение луны, обращавшейся вокруг их океанической планеты. Спутник Поритрина вращался вокруг планеты по удлиненной эллиптической орбите, словно стараясь убежать из тисков силы притяжения. Модель луны пролетала сквозь воображаемую солнечную систему до столкновения с другой планетой, и это столкновение приводило к гибели обоих небесных тел. Нахмурившись, Хольцман выключил голограмму.

Да, разрушить просто, куда труднее защитить.

Хольцман хотел привлечь Норму к разработке нового проекта, но чувствовал, что молодая женщина пугает его. Несмотря на свои прежние блестящие достижения, он стыдился того, что его математическая интуиция оказалась хуже интуиции Нормы. Конечно, она будет счастлива работать с ним, но сам савант слишком сильно ощущал права собственности на новую концепцию. Сначала он должен сам полностью закончить разработку проекта, выполнив до последней точки все вычисления.

Но тогда зачем он вообще вытащил Норму из россакской глуши, если не для того, чтобы использовать ее математический потенциал? Раздраженный собственной нерешительностью, Хольцман поставил планетарный проектор обратно на полку. Пора снова приниматься за работу.

В дверь вошел, сверкая золотыми позументами и оружием, драгунский офицер. Он принес папку с результатами вычислений, сделанных командой рабов. Это был последний штрих, позволяющий закончить создание действующей модели.

Хольцман изучил принесенные данные, пробежав глазами вычисления. Он снова и снова обдумывал созданную им фундаментальную теорию, и вот наконец его вычислители нашли те ответы, в которых он так нуждался. В волнении он ударил ладонью по столу. Да!

Довольный собой изобретатель привел в порядок свое рабочее место, аккуратно уложил все в стопки — бумаги, чертежи и слайды. Потом разложил результаты вычислений так, чтобы они красиво выглядели на столе, и позвал Норму Ценва. Когда она вошла в его кабинет, он гордо объяснил ей суть того, что он сделал.

— Вот, пожалуйста, я прошу тебя посмотреть мои результаты.

— Я с радостью посмотрю их, савант Хольцман.

Норма не проявляла ни малейшего духа конкуренции, не было у нее и тяги к личной славе и известности, что доставляло Хольцману неподдельную радость. Однако он не смог сдержать тяжкий вздох.

Я боюсь ее. Мысль была ему неприятна, и он попытался отогнать ее от себя.

Она забралась на стул и, задумчиво постукивая себя по подбородку, углубилась в чтение уравнений. Хольцман принялся расхаживать по лаборатории, изредка бросая на Норму взгляд, но ее ничем невозможно было отвлечь. Она не оглянулась, даже когда Хольцман якобы случайно задел один из резонирующих призматических камертонов.

Норма погрузилась в новую концепцию саванта, как в гипнотический транс. Он не знал, как работает ее мышление, понимал только, что оно работает, и очень неплохо. Наконец она вышла из параллельного мира, подняла голову и отложила в сторону бумаги.

— Это действительно новая форма защитного поля, савант. Действия с основными уравнениями — новое слово в науке, и даже мне было сложно разобраться в деталях ваших вычислений.

Она улыбнулась, как маленькая девочка — широко и открыто, и Хольцман почувствовал, что его буквально распирает от облегчения и гордости.

Но ее тон, к его вящему неудовольствию, вдруг изменился.

— Однако я не уверена, что валидными окажутся те приложения, которые вы предлагаете.

Эти слова упали в его душу, как капли расплавленного свинца на кожу.

— Что ты хочешь этим сказать? Поле может разрушать гелевые контуры А1 и одновременно защищать от физического проникновения.

Норма провела пальцем по колонке формул на третьей странице вычислений.

— Вашим главным лимитирующим фактором является радиус эффективного выброса. Здесь и вот здесь. При этом совершенно не важно, сколько энергии вы закачаете в полевой генератор, ее уровень все равно не сможет превысить некой постоянной величины. Такое поле может блестяще защитить космический корабль, даже, может быть, большое здание, но оно по самой своей природе никогда не сможет послужить щитом целой планете.

— Нельзя ли в таком случае усилить и умножить эффекты малых полей? — взволнованно спросил Хольцман. — Например, произведя суперпозицию их?

— Может быть, да, — ответила Норма без особого, впрочем, энтузиазма. — Но лично меня здесь поражает совершенно другое. Вот это. Переменная скорости.

Она очертила кончиком пальца еще одно уравнение.

— Если здесь переработать математический аппарат, — она достала из ящика калькулятор и быстро включила его. Нажимая кнопки, она принялась перемещать по дисплею поля арифметических действий, — то случайная величина скорости становится существенной, если вы отделите ее функцию от функции эффективности самого поля. Таким образом, при некоторой минимальной величине скорости фактор становится совершенно несущественным.

Хольцман внимательно всмотрелся в уравнения, стараясь понять Норму.

— Что ты подразумеваешь?

Норма принялась терпеливо объяснять свою мысль:

— Другими словами, если поражающий снаряд движется достаточно медленно, он сможет проникнуть сквозь ваше защитное поле. Поле остановит быстро летящий предмет, например, пулю, но то, что превысит некоторый порог и будет двигаться достаточно медленно, пробьет поле.

— Но кто из наших вероятных противников стреляет медленными снарядами? — язвительно спросил Хольцман, придвинув к себе листки с вычислениями. — Ты боишься, что кого-то могут ранить брошенным яблоком?

— Я просто раскрываю математические ограничения теории, савант.

— Итак, мое поле может защитить только малое пространство и только от быстро летящих снарядов. Именно это ты хотела сказать?

— Не я, савант Хольцман. Это следует из ваших собственных математических выкладок.

— Хорошо, значит, у этой теории может быть неплохое практическое применение. Я просто хотел показать тебе развитие идеи. Уверен, что ты сама за это время придумаешь нечто такое, что потрясет весь мир.

Норма сделала вид, что не заметила его обиды.

— Я могу получить копию этих вычислений?

Хольцман мысленно нахмурился. Он снова оказался смешным и не способным на творчество.

— Да, да, конечно, я распоряжусь, чтобы вычислители сделали для тебя копию. Но мне надо поразмышлять наедине с собой. Меня не будет несколько дней.

— Я останусь здесь, — заверила ученого Норма, — и буду продолжать работу.

Плывя по реке на традиционной роскошно обставленной барже, Хольцман расхаживал по верхней открытой палубе, обдумывая возможные приложения своих теоретических разработок. Речные волны били в борта судна, наполняя воздух запахом мокрого металла и придонного ила.

На корме в отдельной каюте веселилась толпа отпускников, которые беспрестанно пили искрящееся вино и орали песни, отвлекая Хольцмана от важных мыслей, пока баржа медленно шла вверх по течению реки. Когда одна женщина узнала великого ученого, компания пригласила саванта за стол, и он принял приглашение. После великолепного изысканного обеда гости начали пить дорогие вина и вести умные разговоры. Хольцман искренне наслаждался их низкопробной лестью.

Однако среди ночи, не будучи в силах уснуть, он снова вернулся к своей работе.

Отталкиваясь от своих прежних успехов, помня то время, когда идеи лились из него, как из рога изобилия, Хольцман решил не сдаваться и довести до практического воплощения свою новую концепцию. Его новые поля имели замечательный потенциал для различных приложений, но, вероятно, он продолжал мыслить в рамках устаревшей парадигмы. Да, полотно его теории очень велико, миссия его неопределенна, но, видимо, мазки, которые он наносит на холст, все равно слишком размашисты.

Зачем надо одевать в защитное поле всю планету? Действительно ли это так необходимо?

Существует масса иных видов оружия. Люди воюют и на земле, они сходятся в рукопашных схватках, в которых и происходит непосредственное освобождение порабощенных братьев из тенет Синхронизированного Мира. Широкомасштабные столкновения такого рода уносят миллионы жизней. Так как искусственный интеллект способен к неограниченному самовоспроизведению, то Омниус, который может делать это до бесконечности, никогда не признает себя побежденным. Даже перед лицом непреодолимого военного сопротивления. Всемирный разум практически неуязвим, но только до тех пор, пока коммандос не смогут пробраться в управляющий центр, как это было, например, сделано на Гьеди Прайм.

Сейчас, когда он снова расхаживал по палубе, подставив разгоряченную голову дуновениям прохладного ветерка, с неба над его головой светили яркие звезды. Но Хольцман смотрел вперед, на отвесные скалистые берега каньона Исаны, в котором течение реки становилось бурным и неспокойным. Рев волн становился все ближе, но Хольцман знал, что баржа проследует мимо каньона по параллельному обводному каналу, и мысли его снова обратились к мучительной проблеме.

Малые поля, персональные поля. Возможно, невидимая броня не остановит медленно двигающиеся ранящие снаряды, но защитит от пули и других, часто применяющихся в военном деле видов оружия. При этом машинам совершенно необязательно знать о слабой стороне нового защитного поля.

Персональные защитные поля.

Успех и почести капризны, поэтому концепцию надо проверить и доказать ее полезность. Действительно, если она будет работать, то это позволит спасти миллиарды жизней. Люди смогут носить индивидуальные защитные поля, как в Средние века носили рыцарские доспехи. Люди станут, как крепости, неприступны для практически любого оружия.

Задыхаясь от волнения, ученый вернулся в свою роскошную каюту на верхней палубе судна. Под потолком плавал светильник, изобретенный Нормой. Засидевшись далеко за полночь, Хольцман писал и переписывал формулы и уравнения. Наконец, перечитав написанное утомленными слезящимися глазами, он проставил на листках заголовок работы: «Эффект Хольцмана».

Да, это действительно будет нечто великолепное.

Сейчас он вызовет спецтранспорт и быстро вернется в Старду, в дельту Исаны. Он не мог дождаться того момента, когда увидит выражение удивления и почитания на лице Нормы, которая наконец признает, что Хольцман гений, каковым он, впрочем, никогда не переставал быть.

***

Это не моя проблема.

Поговорка древней Земли

Рабы висели в строительных люльках напротив отвесных скал, образующих каньон Исаны, над бездонной пропастью. В основном это были такие же мальчики, как Исмаил и Алиид. Дети работали здесь вдали от вечно подслушивавших надсмотрщиков, но без малейшей возможности бежать. Деться было некуда — впереди отвесные скалы, внизу — пропасть.

Воды Исаны, словно острый абразивный круг, выточили в камнях узкое русло, отвесные стены которого были отполированы до такой степени, что ни одно, даже самое неприхотливое растение не смогло найти щель для того, чтобы пустить в нее корни. Хотя течение реки было быстрым, а каньон в этом месте превращал русло в бутылочное горлышко, судоходство на этом участке было постоянным. Через каньон из равнинных областей страны непрерывным потоком шли баржи, груженные зерном, перебродившим травяным соком, цветами и местными специями.

Лорд Бладд решил использовать гладкую отвесную стену каньона для увековечения славных деяний — как его собственных, так и его благородных предков. Для этого было решено украсить каньон мозаичным панно небывалой величины. Северная оконечность панно должна была открываться идеализированным портретом основателя династии Саджака Бладда. За ним следовали его потомки, а вся южная часть оставалась свободной для увековечения памяти всех следующих поритринских лордов.

Складывать мозаику заставили Исмаила, Алиида и их товарищей. Художники уже наметили лазерными резцами контуры будущего настенного панно, и мальчикам оставалось только методично укладывать в нужные места разноцветные плитки. Каждый кусочек смальты был крошечным фрагментом того, что должно было в конце концов превратиться в многоцветные портреты великих лордов. Каждый день к люлькам спускались платформы, нагруженные вырезанными по определенному шаблону плитками из обожженной речной глины и выкрашенными специальными гематитовыми красками, добытыми из хагальских камней.

Глазам пассажиров проходящих по каньону судов должно было открываться захватывающее дух зрелище. Однако Исмаил, подвешенный в тесной люльке над пропастью, не имел возможности оценить красоту цельной картины. Он видел лишь беспорядочное скопление разноцветных плиток. Плитки приклеивались к скале массой, обладавшей весьма неприятным запахом.

В подвешенной неподалеку люльке работал Алиид, который с шумом обрезал плитку, чтобы она входила в предназначенные для нее гнезда. В ущелье гулким эхом отдавались самые разнообразные звуки — визг пил, грохот молотков и скрежет долот и скальпелей. Оплакивая свою загубленную жизнь, Алиид пел песню о IV Анбус. Исмаил вторил ему аналогичной балладой о Хармонтепе.

На десять метров ниже Исмаила в люльке работал мальчик Эббин, который импровизировал, на ходу сочиняя речитативы о своем доме на Соуки, обитаемой луне, которая находилась так далеко в бескрайней Вселенной, что о ней не слышал ни Исмаил, ни Алиид. Тлулаксианские работорговцы обладали необычайным чутьем, везде отыскивая буддисламских беженцев, не делая разницы между дзенсунни и дзеншиитами.

Подвешенные на длинных веревках мальчики были более проворны в таких условиях, чем взрослые мужчины и женщины. Они без труда лазали по отвесным стенам, приклеивая мозаичные плитки. Надсмотрщики не ожидали с их стороны никаких хлопот.

Время показало, что они ошибались.

Сдавленным от гнева голосом Алиид часто повторял всем непокорные слова Бела Моулая. Неистовый предводитель дзеншиитов мечтал о том времени, когда рабы смогут сбросить свои цепи и, освободившись, вернуться на IV Анбус, Хармонтеп и даже на таинственную, никому не известную Соуки. Исмаил слушал эти бредовые идеи, но не подбрасывал топлива в пылающую ненавистью душу Алиида.

Помня своего доброго деда, Исмаил продолжал оставаться терпеливым пацифистом. Мальчик понимал, что его жизнь может оказаться слишком короткой, чтобы дождаться, когда будет положен конец позорной власти работорговцев. Алиид же не желал ждать. Он знал только одно — рабы имеют право на месть и исполнят ее, как обещал в своих горячечных речах чернобородый Бел Моулай...

На противоположной стороне каньона появилась подвесная платформа, на которой в окружении пышной свиты явился сам лорд Бладд, чтобы посмотреть, как движется работа. Придворные художники обработали и сделали пригодными для нанесения на скалу эскизы самого лорда, и теперь Бладд регулярно приезжал на площадку, чтобы инспектировать ход работы. Каждую неделю обзорная платформа двигалась вдоль каньона, и высокий гость обозревал мозаику, которая медленно заполняла стенку, расползаясь по ней, как огромное пестрое пятно. Окруженный блестящими драгунскими офицерами лорд поздравил проектировщиков с грандиозным успехом.

В настоящий момент выполнялась та часть панно, на которой был изображен подвиг прапрадеда нынешнего лорда, Фаво Бладда, создавшего неповторимую сеть из цветов и трав, которые, расцветая в определенные времена года, создавали менявшийся, как в калейдоскопе, рисунок на поверхности земли. Цветы, созревая, давали семена, которые давали начало новым побегам, делая рисунок еще более красивым и необычным.

С того места, где находился Бладд, окруженный своими придворными льстецами, малолетние рабы выглядели как насекомые, ползавшие по отвесной стене. Были слышны шум инструментов и юные звонкие голоса детей.

Работа продвигалась хорошо. Гигантские фигуры, лица и космические корабли быстро появлялись на поверхности скалы, отражая историю заселения Поритрина и полное уничтожение на нем всяких следов мыслящих машин, что вернуло благословенную планету в буколические времена патриархального рабства.

Гордый своей родословной лорд Бладд неплохо помнил живописные портреты своих достославных предков. К несчастью, он заметил, что при некоторых изменениях игры солнечного света, падавшего на панно, изменяется лицо старого лорда Фаво, который становится при этом не похож на самого себя. Хотя все части панно были выложены согласно лазерным контурам, все же жизнь всегда богаче самого развитого художественного воображения, и лорд Бладд выразил художникам свое неудовольствие.

— Посмотрите на лицо лорда Фаво. Оно выполнено не точно. Вы согласны со мной?

Все члены придворной свиты согласно закивали головами. Бладд вызвал к себе начальника проекта, объяснил ему суть проблемы и приказал разобрать эту часть панно и переделать ее так, чтобы портрет лорда Фаво обрел сходство с оригиналом.

Начальник работ мгновение помедлил, но потом согласно кивнул головой.

Болтавшиеся в своих подвесных люльках Исмаил и Алиид издали одновременный горестный стон, услышав о тех инструкциях, которые пришли сверху. Они снова спустились по веревкам к уже готовым частям панно. Исмаил повис перед огромным геометрически правильным рисунком, на котором был изображен глаз старого аристократа.

Алиид с сердитым видом надел защитные очки и взмахом молотка, как было велено, разбил уложенную на место плитку. Рядом такой же работой занялся Исмаил. По иронии судьбы, удалять плитку оказалось намного труднее, чем приклеивать ее. Клей оказался тверже скальной породы, поэтому мальчикам ничего не оставалось, как дробить смальту и сбрасывать осколки в реку.

Алиид громко возмущался бесцельностью их труда. Быть рабом — плохо уже само по себе, но его приводила в еще большую ярость необходимость переделывать тяжелую работу просто из-за того, что надутый, как индюк, хозяин решил изменить свое мнение. Он с такой силой махал молотком, словно перед ним было не изображение врагов, а они сами во плоти и крови. Силы рикошета оказалось достаточно, чтобы инструмент вырвался из его детских рук.

Поняв, что произошло, Алиид крикнул:

— Эй, внизу, берегись!

Юный Эббин попытался уклониться от летящего тяжелого молотка, но руки и ноги только скользнули по идеально гладкой стене каньона. Падающий молоток ударил его по плечу и срезал лямку, охватывавшую торс мальчика.

Эббин начал выскальзывать из ремней, половина которых оказалась перерезанной. Одновременно молоток сломал ему ключицу. Мальчик громко кричал и хватал руками воздух, стараясь уцепиться за уцелевшие ремни, которые проходили под правым плечом. Ступни его беспомощно скользили по гладкой стене, на которую он пытался опереться.

Исмаил попробовал сместиться в сторону, чтобы ухватиться за натянутый трос, на котором держалась люлька Эббина. Алиид же постарался спуститься ниже, чтобы поддержать мальчика с Соуки.

Эббин лихорадочно бился и извивался. Он уронил свой молоток в ленту реки. Исмаил дотянулся до веревки, на которой держалась люлька Эббина, ухватился за нее, но не знал, что делать дальше.

Рабы, находившиеся на гребне стены, начали вытягивать наверх канат, чтобы вытащить мальчика на скалу. Но левая рука Эббина повисла, как плеть, и он мало чем мог себе помочь. Трос терся о край скалы. Исмаил тянул на себя веревку, стараясь ослабить ее натяжение, стиснув зубы от напряжения.

В полном отчаянии Эббин протянул здоровую руку, но схватил лишь воздух. Исмаил наклонился вниз как можно дальше, подтягивая к себе трос одной рукой, а другой постарался схватить Эббина за руку.

Внезапно рабочие наверху испустили крик ужаса. Исмаил услышал над головой звук лопнувшего троса. Веревка порвалась, перетершись об острый край скалы.

Трос провис, и Исмаил судорожно дернулся, инстинктивно ухватившись за собственную «упряжь». Эббин из последних сил протянул вверх руку и едва не достал руку Исмаила, но промахнулся. Волокнистый канат начал скользить в кулаке Исмаила, обжигая ладонь и сдирая с нее кожу. Эббин, лишившись поддерживающего троса, начал падать. Рот его широко открылся, в глазах было непонимание того ужаса, который с ним случился. Остаток троса выскользнул из руки Исмаила, и трос вместе с Эббином полетел вниз.

Мальчик падал в равнодушно ожидавшие его воды Исаны. С высоты русло реки казалось тончайшей ниткой, и Исмаил даже не разглядел всплеска на месте падения несчастного Эббина...

Алиида и Исмаила вытянули наверх, на вершину каньона, и мастер, ворча, обработал раны на их руках и другие травмы — ссадины и ушибы.

Исмаилу стало плохо, его чуть не вырвало. Алиид перенес происшедшее более стойко. Во всем случившемся он винил себя. Но прораб проявил полнейшее равнодушие к смерти мальчика и крикнул оставшимся в люльках мальцам, чтобы они продолжали работу.

***