Слово в Великий Пяток на вечерне

Вси пришедший народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся[399].

Какое было то зрелище, которое приводило зрителей в совер­шенное недоумение? какое было то зрелище, которое запечат­левало уста зрителей молчанием и вместе потрясало души их? Приходили они на зрелище, чтоб удовлетворить любопыт­ству; уходили со зрелища, ударяя в перси и унося с собою страшное недоумение... Какое было это зрелище?

На это зрелище смотрели не одни человеки: смотрели на него с ужасом и глубочайшим благоговением все Ангелы Бо­жий; предметы небесные уже не привлекали их внимания; взоры их устремились, приковались к зрелищу, открывшемуся на земле. Солнце увидело невиданное им, и, не стерпевши увиденного, скрыло лучи свои, как человек закрывает очи при невыносимом для них зрелище: оно оделось в глубокий мрак, выражая мраком печаль, столь горькую, как горька смерть. Земля колебалась и потрясалась под событием, совер­шившимся на ней. Ветхозаветная Церковь растерзала свою великолепную завесу; так терзаются и не щадятся драгоценнейшие одежды при бедствии неотвратимом, решительном. Вси пришедший народи на позор сей, видяще бывающая, би­юще перси своя, возвращахуся... Какое это было зрелище?

Было зрелище, которое ныне мы созерцаем в воспомина­нии, в совершаемом церковном служении, в священном Изоб­ражении, предлежащем нашим взорам. Зрелищем был Сын Божий, сошедший с небес, вочеловечившийся для спасения человеков, обруганный, убитый человеками.

Какое чувство, как не чувство ужаса, должно всецело объять сердце при этом зрелище? Какое состояние, как не состояние совершенного недоумения, должно быть состоянием ума? Ка­кое слово может быть произнесено при этом зрелище? Не замрет ли всякое человеческое слово во устах прежде исшествия из уст? Вси пришедший народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя, возвращахуся.

Возвращались, ударяя в перси, возвращались в недоуме­нии и ужасе те, которые приходили посмотреть на Спасителя, висевшего на древе крестном, подобно плоду зрелому и черв-ленеющемуся, приходили посмотреть с помыслом испытую­щим, из самомнения напыщенного и ложного. Вера молчала в них. Возгласило к ним померкшее солнце, возгласила к ним вострепетавшая земля, возгласили к ним камни, с треском расступаясь и подымаясь над могилами мертвецов, внезапно оживленных смертию Спасителя. Возвращались в ужасе тщетно любопытствовавшие: в ужасе не от совершенного Богоубийства, — в ужасе от грозного взора и гласа содрогнувшейся бесчувственной природы, выразившей свое познание Бога пред не узнавшим Его человечеством. Биюще перси своя, возвращахуся в страхе за себя, за плоть и кровь свою, в угождение которым пролита Кровь, истерзано Тело Богочеловека.

В то время, как иудеи, почивавшие на Законе, хвалившие­ся обширным и точным знанием Закона, недоумевали, взирая на событие, предреченное Законом и Пророками, взирая на самопроизвольную Жертву, которой они были бессознатель­ными жрецами; в то время, как иудеи недоумевали и возвра­щались, волнуемые опасением и мрачным предчувствием соб­ственного бедствия, — стоял пред крестом и Жертвою языч­ник, сотник, стоял безотходно. Ему невозможно было уйти, потому что он начальствовал стражей, сторожившей Жертву: ему дана была эта счастливая невозможность, потому что таи­лась в сердце его вера, явная для Сердцеведца. Когда провоз­гласила природа свое исповедание Бога, сотник дал ответ на таинственный голос природы, дал ответ на таинственную ис­поведь исповедию явною и всенародною. Воистину Божий Сын бе Сей, сказал он о казненном, висящем пред очами его страннике, узнав в казненном страннике Бога[400].

Иудеи, гордившиеся знанием буквы Закона и своею обря­дового наружною праведностию, недоумевали пред распятым на древе Сыном Человеческим и Сыном Божиим. С одной стороны, поражали их знамения — землетрясение, раздрание церковной завесы, глубокий мрак, наступивший в самый пол­день; с другой — их ослепляли и ожесточали плотской разум и гордое самообольщение, представлявшие Мессию в блеске земной славы, пышным царем, завоевателем вселенной, во главе многочисленного войска, среди сонма роскошных царе­дворцев. В это время воин, язычник, исповедал казненного странника Богом; в это время исповедал Его Богом уголов­ный преступник. Сниди со креста! — насмешливо говорили Богочеловеку слепотствующие иудейские архиереи и книжни­ки, не понимая какую всесвятую Жертву, какое всесвятое и всесильное Всесожжение они принесли Богу, — сниди со кре­ста, да видим и веру имем[401], в это время грубый, невежест­венный разбойник признал Его Богом, как восшедшего на крест по причине Божественной праведности Своей, а не по причине греха Своего. Телесными очами он видел обнаженно­го, близ себя распятого, подчиненного одной участи с собою, беспомощного нищего, осужденного и духовною и граждан­скою властию, истерзанного, казненного, и еще терзаемого и казнимого всеми выражениями ненависти; очами смиренного сердца он увидел Бога. Сильные, славные, разумные, правед­ные мира осыпали Бога ругательствами и насмешками, — раз­бойник обратился к Нему с благовременною и успешною молит­вою: помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии си[402].

Стояла при кресте и распятом на нем Господе Приснодева Богоматерь. Как мечом пронзено было печалию Ее сердце: пред­сказание святого старца Симеона исполнялось[403]. Но Она веда­ла, что на кресте совершается искупление рода человеческого, Она ведала, что Сын Ее, Сын Божий, благоизволил взойти на крест и принести Себя в примирительную жертву за отвержен­ное человечество; Она ведала, что Господь, совершив искупле­ние человеков смертию, воскреснет и совоскресит с Собою человечество; Она ведала это — и безмолвствовала. Безмолв­ствовала Она пред величием события; безмолвствовала от преизобилия скорби; безмолвствовала пред совершавшеюся волею Божиею, против определений которой нет голоса.

Стоял при кресте возлюбленный ученик Господа. Он смот­рел на высоту креста, — в непостижимой любви доброволь­ной Жертвы созерцал Любовь Божественную. Божественная Любовь есть источник Богословия. Она — дар Святого Духа, и Богословие — дар Святого Духа[404]. Она открыла Апостолам таинственное значение искупления. Любы Божия [Христова] обдержит нас, богословствует ученик и посланник Христов, суждших сие: яко аще един за всех умре, то убо ecu умроша[405]. По бесконечной любви, которую Господь имеет к человече­ству и которую способен иметь один Господь, на кресте пост­радало в лице Господа и умерло в лице Господа все человече­ство. Если же человечество пострадало в Нем, то и оправда­лось в Нем; если умерло в Нем, то и оживотвори лось в Нем. Смерть Господа соделалась источником жизни.

Внезапно раздался с креста глас распятого Господа к Приснодеве: Жено, се, сын Твой; потом глас к возлюбленному ученику: се, Мати твоя[406]. Уничтожая на древе крестном грех праотцев, совершенный ими при древе райском, рождая чело­вечество в новую жизнь животворною смертию, Господь всту­пает в права Родоначальника человеческого и объявляет Свою по человечеству Матерь Материю ученика и всех учеников Своих_к христианского племени. Ветхий Адам заменяется Но­вым Адамом, падшая Ева — непорочною Мариею. Прегреше­нием единаго, сказал Апостол, мнози умроша: множае паче благодать Божия и дар благодатию единаго Человека Иисуса Христа во многих преизлишествова[407]. При посредстве Господа нашего Иисуса Христа излиты на род человеческий благодея­ния бесчисленные и неизреченные: совершено не только искуп­ление человеков, совершено усыновление их Богу.

Озарившись созерцанием великого события, возвратимся, возлюбленные братия, в дома наши и унесем с собою глубо­кие, спасительные думы, ударяя этими думами в сердца наши. Мы воспоминали, мы живо созерцали деяние Божественной Любви, деяние, превысшее слова, превысшее постижения. На эту Любовь мученики отозвались потоками крови своей, кото­рую они пролили, как воду; на эту Любовь отозвались препо­добные умерщвлением плоти со страстьми и похотьми[408]; наэту Любовь отозвались многие грешники потоками слез, сер­дечными воздыханиями, исповеданием своих согрешений и почерпнули из нее исцеление душам; на эту Любовь отозва­лись многие угнетенные скорбями и болезнями, и эта Любовь растворила скорби их Божественным утешением. Отзовемся и мы на любовь к нам Господа нашего сочувствием Его любви: жизнию по Его всесвятым заповедям. Этого знамения любви Он требует от нас, и только это знамение любви Он приемлет от нас. Аще кто любит Мя, сказал Он, слово Мое соблюдет; не любяй Мя, словес Моих не соблюдает[409]. Если мы не отзо­вемся на любовь Господа к нам любовию к Нему, то Кровь Богочеловека не пролита ли за нас напрасно? не напрасно ли за нас истерзано Его всесвятое Тело? не напрасно ли возложе­на на крестный жертвенник и заклана Великая Жертва? Все­сильно ходатайство Ее за нас во спасение; всесильна и жалоба Ее на тех, которые пренебрегут ею. Глас крови праведного Авеля восшел от земли на небо и предстал Богу с обвинением на пролившего эту кровь; глас великой Жертвы раздается среди самого неба, на самом престоле Божества, на котором восседает великая Жертва. Глас жалобы Ее есть вместе и Божие определение, изрекающее вечную казнь врагам и презрителям Сына Божия. Кая польза в крови Моей, внегда сходити Ми во истление?[410] вещает всесвятая Жертва, обвиняя христиан, искупленных Ею, принявших цену Ее в себя, низ­вергших Ее вместе с собою в смрад греховный. Ужасное пре­ступление это совершается всяким, кто взем уды Христовы, свои душу и тело, искупленные Христом и принадлежащие Христу, творит их уды блудничи[411] разнообразным совокупле­нием со грехом. Не весте ли, говорит Апостол, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас; аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог[412]. Аминь.