И греси их велицы зело. Сошед убо узрю, аще по воплю

их, грядущему ко Мне, совершаются[572]

О, как многие из человеков увлекаются злыми слухами о ближних и клеветою! Многие добрейшие, благонамеренней­шие, даже умнейшие люди совершили великие злодеяния, будучи обмануты злым слухом, поверив клевете, соделавшись легкомысленно орудием неблагонамеренности, злоумышлен­ности. Отчего это? оттого, что они забыли о основании всех добродетелей, о Богоугодном суде[573]. Оставление суда естествен­но ведет к действиям безрассудным. История человечества неоспоримо свидетельствует, что злодеяниями добродетель­ных людей были действия безрассудные, или, что то же, дей­ствия, не предваренные судом.

Святые Отцы[574], чтоб отвлечь нас от таких действий, при­глашают нас обратить особенное внимание на слова Бога: Вопль Содомский и Гоморрский умножися ко Мне, и греси их велицы зело. Сошед убо узрю, аще по воплю их грядущему ко Мне, совершаются. Рассмотрим значение слов, сказанных Господом Богом нашим, запечатлеем в памяти эти слова, бу­дем руководствоваться ими в поведении нашем, чтоб избе­жать малых и великих злодеяний, часто совершаемых един­ственно по причине бессудия.

Города Содом и Гоморра были расположены на плодоносней­шей долине под счастливым небом Палестины. Писание сравни­вает эту долину по плодородию с Египтом, а по необыкновен­ному изяществу природы с раем[575]. Жители, обилуя земными благами, предались страсти объядения. Для нас непонятна та степень, до которой достигало развитие объядения у древних, пользовавшихся непостижимыми для нас телесною силою и здоровьем[576]. Беззаконие Содома состояло в гордости, в сыто­сти хлеба и в изобилии вина[577]. От пресыщения обыкновенно образуется плотское состояние, неразлучное с плотским мудро­ванием, или образом мыслей человека, приложившагося ско­том несмысленным и уподобившагося им[578]. Неотъемлемым, главным, существенным характером плотского мудрования бывает гордость, служащая дверию для всех грехов и пороков. Гордый чужд Богопочитания, чужд страха Божия, уважения к закону Божию и гражданскому, чужд уважения к ближнему, к его пользам, благосостоянию, к самой жизни, чужд само­познания, чужд добродетели, враг и злодей человекам и себе.

Он способен ко всем беззакониям, как бы имеющий на совер­шение их какое-то особенное право. Гордый — это человек с окаменевшим сердцем и с умом демонским. От пресыщения в содомлянах развилось плотское состояние; душою плотского состояния сделалась гордость[579]. Из соединения слепой гордо­сти и плотского состояния родилось свойственное им чадо — ненасытный, необузданный разврат. Не удовольствовался этот разврат естественным удовлетворением: он пожелал неесте­ственного, устремился к нему с неистовством. Человецы же сущий в Содоме, говорит Писание, зли и грешна пред Богом зело[580]. Грехи их не у врачевались от врачеваний сильных. Не опомнились содомляне, не раскаялись в своей греховной жиз­ни ни после двенадцатилетнего порабощения народу и царю иноплеменному[581], ни после поражения их войска и пленения значительного числа граждан[582]. Призывалась нераскаянными грешниками, невозвратно увлеченными грехом, казнь небес­ная. Вопль Содомский и Гоморрский умножися ко Мне, веща­ет Бог возлюбленному Пророку Своему, и греси их велицы зело. Сошед убо узрю, аще по воплю их, грядущему ко Мне, совершаются.

Бог, явившись человеку[583] во образе человека, чтоб человек был способен внимать словам Его, употребляет и образ речи человеческий, чтоб речь эта могла служить назиданием, по удобопонятности и удобоприложимости своей, для всех человеков, и самых простейших. Всеведущий, всевидящий и вез­десущий Бог говорит: Сошед убо узрю. Сошед, узрю: точно ли совершаются в Содоме и Гоморре те великие беззакония, о которых слух восходит ко Мне. В этих словах таится мысль: «Не верю слуху; намереваюсь удостовериться собственным исследованием, собственным усмотрением». В этих словах заключается наставление нам, чтоб мы не скоро верили сло­вам оклеветывающего и оклеветывающих кого-либо, чтоб мы не спешили осуждать ближнего, наказывать и казнить, чтоб мы не спешили к обязанностям строгости и жестокости, к ремеслу и достоинству палачей, прежде нежели сами не увидим, не узнаем с достоверностию того, в чем обвиняется ближний.

Свойственно скудоумию, легкомыслию, свойственно слабой, невозвышенной душе вверяться с поспешностию словам кле­ветников, гневаться на оклеветанного, устремляться на него с мщением и казнями, не узнав об оговоре, справедлив ли он, или нет. Часто бывают злоба злых началом злой молвы, а легковерие легкомысленных причиною распространения этой молвы. Злоба злохитрых изобретает клевету и передает ее легкомысленным и скудоумным для посева в обществе чело­веческом, а иногда ничтожная погрешность, ничтожное согре­шение превращаются в величайшие присовокуплением не­правды к правде, украшением рассказа колкими насмешками и злонамеренными предположениями. Таким образом добро­детель выставляется пред обществом человеческим грехом, а недостаток, подобный сучцу, преступлением, подобным брев­ну. Наиболее поступает так зло, чтоб прикрыть себя: оно на­кидывает черное облачение на деятельность ближнего, лице­мерно соблазняется на эту деятельность, лицемерно осуждает ее, чтоб представить собственную свою деятельность светлою. Нужно трезвение, нужна осторожность, нужен Богом запове­данный суд, чтоб ложь не была принята за истину, чтоб не дано было бытие небывшему, чтоб ничтожное не было пре­вращено в громадное, и простительное в непростительное. Злой слух должно поверять собственным судом. Научая нас этому, Бог представляет в образец Свое Божие действие. Вопль Со­домский и Гоморрский, говорит Он, умножися ко Мне, и греси их велицы зело. Согиед убо узрю, аще по воплю их, грядущему ко Мне, совершаются. Как Всеведец, Он знал в точности грехи содомлян и гоморрян, но возлагает на Себя действие, свойственное существам ограниченным, чтоб мы действовали соответственно нашей ограниченности, не восхи­щая себе действия, соответственного существу неограничен­ному, которого и слух и зрение не могут быть ошибочными, которое не подвержено обману и обольщению. Услышав вопль содомский, Бог не простирает немедленно руки на казнь, пред­варяет казнь точнейшим исследованием дела, хотя дело и без исследования было известно Ему самым точным образом. Ос­тавление суда, единственного основания для правильных и истинно добрых действий, было причиною великих злодея­ний. Люди, преданные суете, не посвятившие жизни благоче­стию, пользе человечества, Богоугождению, непрестанно впа­дают в эту погрешность. Они даже не примечают, что образ действий их ложен по ложности начала, из которого он исте­кает. Они не ведают о ложности этого начала, потому что не ведают и не хотят ведать Закона Божия. Они творят неправду как бы правду, совершают злодеяния, думая, что совершают великие добрые дела, или, по крайней мере, дела справедли­вости. Путие безумных правы пред ними, говорит Писание[584]. Пример такого поступка и поведения мы видим в поступке и поведении Пентефрия, царедворца фараонова, относительно целомудренного и добродетельного Иосифа. Жена Пентеф­рия заразилась преступною страстию к Иосифу, и, не полу­чив удовлетворения, оговорила, по чувству мщения, невинного и праведного пред мужем. Пентефрий, без всяких распросов и исследования, заключил Иосифа в темницу. Пентефрию поступок его казался столько основательным и правильным, конечно, по привычке к такому образу действия, что ему не пришло даже на мысль проверить его в течение всего продол­жительного времени, в которое томился Иосиф в тюрьме, до­коле не был изведен из нее Промыслом Божиим[585]. — Неудиви­тельно, что язычник, не знавший истинного Бога, подвергся такой погрешности, сопряженной с злодеянием: подвергались ей мужи святые, когда забывали, что действия относительно обвиненных и наказание их должны быть предварены судом. Забыв это, равноапостольный император Константин предал смерти добродетельного, всеми любимого сына своего, Криспа, оклеветанного мачехою его Фавстою, по тому же поводу, по которому оклеветан был египтянкою Иосиф. Впоследствии открылась истина. Император предался глубокой печали, пла­кал, рыдал, раскаивался в своем необдуманном поступке и нашел себя вынужденным после казни невинного подвергнуть казни виновную. Фавста лишена жизни. Последовали два убий­ства, одно праведное, другое неправедное; причиною обоих было оставление заповеданного суда Богом и опрометчивое, поспешное действие по наговору[586]. — В житии святого Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского, читаем следую­щую наставительную и вместе страшную повесть: «Некото­рый инок ходил в течение нескольких дней по Александрии, имея при себе юную, очень красивую девицу. Многие, видевшие это, соблазнились, подумав, что он имеет ее для греха, и донес­ли о том патриарху. Патриарх немедленно отдал приказание схватить обоих и, подвергнув тяжкому телесному наказанию, заключить в тюрьму[587]. Когда наступила ночь, инок явился во сне патриарху, показывая свою спину, изъязвленную немило­сердым биением. «Угодно ли это тебе, владыко? — сказал он. Так ли научен ты Апостолом пасти стадо Христово не нуждею, но волею и по Бозе[588]. Поверь мне, что ты ошибся, как человек». Сказав это, инок удалился от него. Патриарх про­снулся, начал размышлять о видении; уразумев свое согреше­ние, он сидел на одре, печалясь и сожалея о поступке необду­манном и поспешном. При наступлении утра, повелевает при­вести к себе инока, чтоб видеть его и узнать, он ли являлся ему во сне. Инок пришел с великим трудом, потому что едва был в силах двигаться от тяжких ран. Патриарх, увидев его, сделался как бы мертвым и не мог произнести ни одного сло­ва. Пришедши в себя, он просил инока снять одежду, чтоб удостовериться, так ли он изранен, как виден был во сне. С трудом склонился инок снять одежду. Когда он снял ее, открылось, что он был евнух, чего не узнали по наружности его, потому что он был молод. Патриарх, увидев истерзанное тело его, очень сожалел об этом, и, призвав оговоривших, отлучил их на три года от Церкви, а у инока просил проще­ния, сказав ему: «Брат! прости меня, потому что я сделал это в неведении. Я согрешил пред Богом и пред тобою. Однако тебе не следовало ходить так открыто по городу с девицею, чтоб не соблазнились миряне: ведь на тебе образ иноческий». Тогда инок отвечал с великим смирением: «Поверь мне, вла­дыко, я открою тебе со всею правдою дело. Пред этим я был в Газе, и, идя поклониться гробу святых мучеников Кира и Иоанна, встретился с этою девицею вечером. Она припала к ногам моим и со слезами умоляла меня, чтоб я позволил ей сопутствовать мне. Я отказал ей и хотел удалиться от нее. Но она, идя вслед за мною, говорила: «Заклинаю тебя Богом Авраамовым, пришедшим спасти грешников и имеющим су­дить живых и мертвых, не оставь меня». Услышав это, я сказал ей: «Что ты так заклинаешь меня, девица?» Она, ры­дая, отвечала мне: «Я - еврейка. Хочу оставить злую веру отцов и сделаться христианкою: умоляю тебя, отец, не оставь меня, но спаси душу мою, желающую веровать во Христа». Услышав это, я убоялся суда Божия, и, взяв ее с собою, учил святой вере. Пришедши к гробу святых мучеников, я крестил ее в церкви и хожу с нею в простоте сердца с намерением поместить ее в женский монастырь». Патриарх, услышав это, вздохнул и сказал: «Сколько имеет Бог сокровенных рабов! а мы, окаянные, не знаем их». И пред всеми поведал он виде­ние, которое было ему ночью. Он взял сто златниц и давал иноку; но инок не захотел взять ни одной, сказав: «Если инок верует, что Бог печется о нем, то не нуждается в золоте: если же он любит золото, то не верует существованию Бога». Ска­зав это, инок поклонился патриарху и ушел. Научившись тяж­ким опытом, патриарх остерегался легкомысленного осуждения ближних и научал тому же своих словесных овец»[589].

Между душевными недугами нашими, произведенными в нас падением, замечается невидение своих недостатков, стрем­ление скрыть их и, вместе, жажда видеть, раскрывать, карать недостатки ближнего[590]. За неимением средств к открытию не­достатков в ближнем или по причине несуществования в нем тех недостатков, которые желалось бы нам видеть, прибегаем к вымыслам, прикрывая, украшая и подкрепляя их блестящи­ми острыми словами. Свой недостаток представляется нам извинительным, ничтожным; недостаток ближнего усилива­емся увеличить, представить его достойным всякого порица­ния, всякого наказания. Этот душевный недуг развит в невнимающих себе в высшей степени; но и во внимающих своему спасению он существует. Нужна бдительность над собою, чтоб избежать увлечения этим недугом. — Святой Давид впал в тяжкое согрешение и в продолжение значительного времени, как это часто бывает с падшими в греховную пропасть, не мог прийти в состояние сознания и раскаяния. Господь повелел пророку Нафану обличить Давида. Пророк изобразил царю согрешение его притчею, которою и грех и согрешивший были прикрыты, — просил суда и наказания для согрешившего. Немедленно Давид произнес приговор, далеко превышавший строгостию требование закона[591]. Таково свойство падшего ес­тества нашего! Для своего греха мы ищем снисхождения и милости, для грехов ближнего взысканий и казней. Нужна осмотрительность и осторожность; нужна осторожность от самих себя. Не суди по мнению и соображению твоим, соста­вившимся от наговора, от слуха и слухов, от собственного твоего поверхностного наблюдения, но подражай Богу, Кото­рый сказал: Вопль Содомский и Гоморрский умножися ко Мне, и греси их велицы зело. Сошед убо, узрю, аще по воплю их, грядущему ко Мне, совершаются. Удостоверься самым точным образом и тогда только решайся на осуждение, если требует этого от тебя закон, воспрещающий и самое осужде­ние ближнего, когда оно производится произвольно без тре­бования закона. Зависть, ненависть и клевета представили обществу человеческому величайших праведников, Самого Богочеловека в виде величайших злодеев.

Богоугодный суд должен предварять не только все дей­ствия наши относительно ближнего, чтоб избежать осуждения и обвинения людей невинных и праведных или принятия же­стоких мер против согрешений, которые совсем не вызывают таких мер, — он должен предварять вообще все наши дей­ствия, как внешние, так и внутренние. Этот суд святые Отцы называют духовным рассуждением, тою главною добродете-лию, от которой зависит правильность, а следовательно, и все достоинство всех прочих добродетелей[592]. Добродетель может быть неправильною, и зло может облекаться личиною добро­детели. Естественное добро наше смешано со злом и повреж­дено им; по причине повреждения нашего мы никак не можем доверять являющимся в нас ни благим по видимому мыслям, ни благим по видимому сердечным влечениям. И ограничен­ность наша, и состояние падения требуют, чтоб действия наши непременно были предваряемы рассмотрением.

Преподобный Кассиан Римлянин сообщает нам следующее превосходное учение святого Антония Великого о духовном рассуждении. Некогда к этому угоднику Божию собрались святые старцы из окрестных пустынь и монастырей и, в про­должительной ночной беседе, занялись рассмотрением, какая добродетель сохраняет инока от самообольщения и сетей диавольских. Одни из старцев указывали на пост и бдение, пото­му что ими утончается мысль, и, стяжав чистоту, может удоб­нее приближаться к Богу. Другие называли нестяжание и презрение имущества, потому что при этом мысль, расторгнув узы многоразличных земных попечений, удобно усвояется Богу. Иные отдавали предпочтение милостыне, основываясь на словах Господа: приидите, благословенный Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира, и прочее[593]. Выслушав мнение всех, великий Антоний отвечал: «Все, сказанное вами, и нужно и полезно для ищущих Бога; но этим добродетелям невозможно дать решительного пре­имущества по той причине, что мы видим многих, проводив­ших жительство в посте и бдении, удалившихся в пустыню, сохранивших строжайшее нестяжание, раздавших все имуще­ство на милостыню и пришедших по причине милостыни в крайнюю нищету, потом несчастно отпадших от добродетели, поползнувшихся в жизнь греховную и в самое отступление от веры. Что было причиною их душевного расстройства? По моему мнению, не что иное, как то, что они не имели дара рассуждения. Рассуждение научает человека уклоняться во всем безмерия и шествовать путем царским. Оно не попускает ни быть окрадену с десной стороны безмерным воздержани­ем, ни низвлекаться со стороны шуйцы излишним послабле­нием телу. Оно для души — как бы око и светильник, по учению Евангелия, которое говорит: Светильник телу есть око. Аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет: аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет[594]. Так и есть! рассуждение, рассматривая все помышле­ния и дела человека, устраняет всякую мысль и намерение лукавые, неугодные Богу, и удаляет от нас прелесть. Это можно доказать Божественным Писанием. Саул, первый царь Израильский, не имев рассуждения, омрачился мыслию и не мог понять, что Богу благоугоднее повиновение Его заповеди, нежели принесение самопроизвольной жертвы; он прогневал Бога тем, чем думал угодить Ему. Саул не подвергся бы этому, если б стяжал в себе свет рассуждения. Апостол называет рас­суждение солнцем: Солнце, сказал он, да не зайдет в гневе вашем[595]. Рассуждение называется окормлением жизни нашей, как сказано в Писании: Имже несть управления, падают аки листвие[596]. Называется в Писании и советом, без которого мы не должны ничего делать. Самое духовное вино, веселя­щее сердце человека, воспрещается пить без совета: С сове­том все твори, с советом пий вино[597]. Также: якоже град стенами разорен и не огражден, тако муж творяй что без совета[598]. В рассуждении соединены премудрость, разум, ду­ховное чувство, различающее добро от зла[599], без которых ниже зиждется наш внутренний дом, ниже может быть собрано ду­ховное богатство[600]. Этим ясно доказывается, что без дара рас­суждения не может ни одна добродетель ни состояться, ни пребыть твердою до конца. Всех добродетелей мать и храни­тельница — рассуждение. С этим положением и мнением ве­ликого Антония согласились и прочие Отцы[601].

Духовное рассуждение приобретается чтением Священного Писания, преимущественно же Нового Завета, и чтением свя­тых Отцов, которых писания соответствуют роду жизни, про­водимой христианином. Христианин, живущий посреди мира, должен читать Отцов, написавших наставление для всех во­обще христиан; христианин, живущий в общежительном мо­настыре, должен напитываться чтением отеческих наставле­ний для общежительных иноков; христианин, пребывающий в уединении, да погружается в глубины учения святых от­шельников, пребывавших постоянно в самовоззрении, и от духовного, благодатного видения себя переходивших к духов­ному, благодатному видению Бога. Необходимо, чтоб чтению содействовало жительство: Бывайте же творцы слова, а не точию слышателие, прельщающе себе самех[602]. Необходимо, чтоб чтению соответствовало жительство, чтоб чтение могло быть осуществляемо деятельностию, чтоб им не возбуждалась одна бесплодная мечтательность, приводящая в состояние разгорячения и самообольщения. Светильник ногама моима за­кон Твой, и свет стезям моим[603], говорит Священное Писание, называя ногами вообще деятельность, стезями — частные по­ступки христианина, светом — духовное рассуждение. При изучении Закона Божия, при собственном усилии к испол­нению Закона Божия, должно испрашивать усердною и сми­ренною молитвою благодатное озарение Свыше. И этому на­учает нас Священное Писание: не отрини мене от заповедей Твоих![604] научи мя оправданием Твоим![605] открый очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего![606] не скрый от мене запо­веди Твоя[607].

Спасительно наставление Священного Писания и святых Отцов — предварять все действия наши Богоугодным судом, подвергать этому суду все намерения наши, все помышления, все сердечные стремления и влечения, направлять и внутреннее и внешнее жительство по слову Божию, по разуму Божию. Без этого поведение наше не может быть ни благоразумным, ни добродетельным, ни Богоугодным. Без этого мы должны непрестанно подвергаться обману извне и самообольщению внутри себя. Страх Божий да наставит нас трезвению, осто­рожности, а изучение Слова Божия и жизнь по Слову Божию да доставят нам духовное рассуждение, которое есть дверь в чертог добродетелей и в сокровищницу духовных благ. Ис­полнятся, исполнятся непременно над нами слова Господа: имже бо судом судите, судят вам: и в нюже меру мерите, возмерится вам![608] Аминь.