Богдан глубоко вздохнул и улыбнулся. поправил очки.

- Я понял, - сказал он почти весело. Помедлил. - Доктор просил тебя не волновать. В одиннадцать придут делать очередной укол. Но, раз тебя всерьез трогают такие материи, как справедливость, правосудие, поиски истины - тогда помоги мне, Жанна, а?

- Попробую, - помедлив, послушно согласилась она. Как ребенок.

Как девочка.

- Что ты последнее помнишь?

Она помолчала, собираясь с мыслями.

- Как мы обедаем у ибн Зозули.

- Профессор действительно был сильно пьян?

- Мне так не показалось.

- А момента отъезда ты не помнишь?

- Нет.

- То есть, воз, вы и не уезжали от ибн Зозули?

Она помолчала вновь.

- Что ты говоришь такое...

- А вот эти, как ты их назвала - кошмары, кажется, да? То, в чем ты не уверена, было оно или нет. Что в них?

- Я не помню, Богдан. Какие-то низкие каменные потолки, подземелья. Средневековье. Инквизиция. Нет, это был кошмар, от боли, наверное, от лихорадки. Ничего конкретного.

- Скажи, любимая... тебе ничего не говорит такая фраза? “Они спали, когда мы заставляли их ворочаться на правый бок и на левый бок, а пес их протягивал обе лапы свои на пороге”.

- Какая-то чушь. Первый раз слышу. - Жанна поморщилась.

- Хорошо-хорошо, - Богдан несколько раз кивнул. - А что было в том свитке, который вселил в профессора надежду найти трактат?

- Глюксман не говорил никогда. Ибн Зозуля его и так, и этак выспрашивал, он очень интересовался этим, я помню точно. Он ведь тоже фанатик Опанаса Кумгана - во всяком случае, так он нам говорил. Но Глюксман только отшучивался. А мне он однажды признался, что сам не понимает, что именно нашел. Будто бы кусочек описания пути - но бессвязный, без начала и конца... Вот и все, что он рассказывал. Он очень таился ото всех. Очень.

- Да вот как раз получается, что не очень, - задумчиво проговорил Богдан и поднялся. - Хорошо. Отдыхай. - Он улыбнулся. - И ни о чем плохом не думай..

- Погоди, Богдан. Ты что-то понял?

- Ребенок бы, и тот понял. Где трактат Кумгана? В кладе Дракусселя. Профессор - фанатик истины, как ты говорила, его интересует только трактат. Тогда в харчевне “Алаверды” вы мимоходом бросили фразу: “ходят легенды о спрятанных сокровищах”. Сокровища профессора не интересовали. Только наука. Но не все столь любознательны и бескорыстны, Жанна.

- То есть ты хочешь сказать...

- То есть из-за одного только его желания встретиться с вольнодумцами из меджлиса, из-за его стремления поддерживать асланiвськую свободу - с его головы и волосок бы не упал. Ну, чудит человек, и пусть чудит. Но сокровища, Жанна! Сокровища! Их ищут давным-давно. Ищут тертые, матерые корыстолюбцы. И вдруг откуда ни возьмись появляется иноземец, который заявляет, что у него есть бумажка, где искать!

- Мон дье... - прошептала Жанна.

Богдан наклонился, поцеловал ее лежащую поверх одеяла руку и вышел.

Врач молча сидел в том кресле, которое покинул Богдан.

- Все в порядке?

- Все в порядке, - ответил Богдан. - По-моему, ей легче .

Врач покусал губу.

- Я, конечно, извиняюсь... Не знаю, стоит ли мне это вам говорить, но... у нас тут странные дела творятся, и это - одно из них, как мне кажется. Конечно, сейчас опасность миновала, хвала Аллаху, и ваша супруга, я надеюсь, быстро пойдет на поправку, она, извиняюсь, молода, организм сильный. Но вот что я вам сказать хотел. Сегодня, когда я в первый раз ее осматривал, преждерожденный-ага Нечипорук как-то очень настойчиво мне повторял, что нынче, конечно, надо дать ей придти в себя, а завтра я утречком должен вам сказать: забирайте, везите ее поскорее в Александрию, больная вполне, дескать, транспортабельна, а в столице и врачи получше, и уход побогаче... Понимаете, я не исключаю, что через двое-трое суток ее действительно было бы везти. Но зачем такая спешка?

- Я, кажется, очень понимаю преждерожденного-агу Нечипорука, - сказал Богдан. - Очень понимаю. А вот скажите, доктор - что вы вообще имели в виду под странными делами?

Доктор отвернулся и несколько мгновений смотрел в стену. Колебания его были столь очевидны, что Богдан даже пожалел о столь решительно и недвусмысленно заданном вопросе. Но потом врач взглянул на Богдана.

- Десятилетиями мы тут жили бок о бок и не особенно лаялись. Нет, благорастворения воздухов, как у вас, христиан, извиняюсь, говорят, не было, конечно. Все равно люди как-то размежевывались: это свои, это совсем свои, а эти вот не очень. Было. Без этого, извиняюсь, не бывает. Но теперь... За каких-то два года все вдруг стали всех ненавидеть. Тут асланiвський двор, а тут татарский двор, а тут, извиняюсь, русский или грузинский - и не дай Аллах сунуться без спросу, да еще в сумерках. В лучшем случае кости переломают. Постреливают... теснят дружка дружку во всех делах. Раскопы эти, извиняюсь, идиотские! По городу даже повозка неотложной помощи проехать не может, врачи стоном стонут от этих рвов... А свет теперь даже в больницах отключают то и дело, денег нет на свет. Я так думаю, у нас сейчас эти вот лампы горят только потому, что вы тут, преждерожденный-ага, маячите, извиняюсь. Вот вы высокопоставленный чиновник этического надзора. Так надзирайте, шайтан вас... извиняюсь. Вот уже где сидит этот бардак! - Разгорячившийся врач провел ребром ладони по горлу. - Почему вы не наведете у нас порядок?