Апостольское богослужение (i. евхаристия)

Самое первое упоминание о совершении Евхаристии мы находим в 1 Кор. Напомню, что это послание было написано ап. Павлом в 55 г., следовательно, задолго даже до евангельских описаний Тайной вечери. Сегодня мы проанализируем два отрывка из этого послания.

В I отрывке (1 Кор. X, 16—17) апостол ссылается на то знание о Евхаристии, которое уже было у коринфян (очевидно со времени основания их церкви в 51/52 гг.). В следующей XI главе, ст. 20—34 он более подробно критикует и комментирует Вечерю, которую совершали у себя коринфяне.

I отрывок звучит так: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба.»

Почему Павел начинает здесь с «чаши»?

Потому что он, как иудей, вспоминает прежде всего о праздничной пасхальной чаше, которую и называет израильским выражением «чаша благословения». Над такой чашей произносил благословение во время праздничной вечери либо отец семейства, либо раввин (учитель) в кругу учеников. Христос был как раз таким Учителем.

Невозможно найти лучшего доказательства того, что Тайная вечеря была совешением законной иудейской хабуры, т. е. праздничной трапезы, имеющей религиозный и, вместе с тем, домашний характер.

Последовательность такой хабуры подробно реконструирует архим. Киприан (Керн) (Евхаристия, стр. 38—39). Ритуал сводится к вкушению 3-х чаш вина, смешанного с водой.

После благословения над первой чашей («Благословен Ты, Господи Боже наш, создавший плод виноградной лозы...» Мишна) читалось благословение над опресноками («Благословен Ты, Господи Боже наш, выводящий хлеб из земли...») и благословение праздника («Благословен... избравший нас из всех народов и возвысивший нас над всеми языками...»).

После этого приподнималось блюдо с разломанными опресноками и говорилось: «Это хлеб страданий, который вкушали наши отцы в земле египетской».

Затем наполнялась вторая чаша и младший из семьи задавал традиционный вопрос: «Чем эта ночь отличается от других ночей?». Глава семьи рассказывал историю рабства и исхода из Египта. После чего поднимал вторую чашу со словами: «Мы должны благодарить, хвалить, славословить...»

После этих слов все пели т. н. Галлел (Псалом № 112) и поочереди отпивали из чаши. А глава семьи подавал всем части опресноков (хлеб).

Евангелист Лука, рассказывая о Тайной вечери (Лк. XXII 14—20) явственно упоминает обе чаши:

17. «И, взяв чашу и благословив, сказал: приимите ее и разделите между собою...
19. И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, еже за вы даемое сие творите в Мое воспоминание.
20. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, яже за вы проливается.»

Первая чаша здесь — чаша Ветхозаветная, а вторая — чаша Евхаристическая. Следовательно, Христос преподал Евхаристическую чашу после Вечери, что подтверждает ап. Павел в 1 Кор. XI, 25 «Также и чашу после вечери и сказал: Сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите... в Мое воспоминание».

Но это, конечно, не просто воспоминание (как считают баптисты). Вернемся к нашему первому фрагменту ап. Павла:

«Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? ...» и т. д.

Чаша с вином не только напоминает о пролитой крови Христа, но и приобщает к Нему. Так же и хлеб дает нам «приобщение Тела Христова» (там же). И это «тело» — то самое, которое было предано за нас на кресте.

Но Павел тут же добавляет, что «Тело Христово» одновременно является всеми присутствующими, т. е. той самой «Церковью», «которая есть Тело Его» (Эфес. I, 23). Поэтому он и говорит: «Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор. X, 17). В таинстве причащения для Павла особенно важно, что оно объединяет нас, многих, в одно Тело Христово и таким образом создает церковную общину. Поэтому Павел следил за тем, чтобы для причащения брался один хлеб и разламывался на куски по числу присутствующих.

Т. е. это не символ, а реальное приобщение многих к единому и т. о. — друг к другу.

Эту реальность Павел подчеркивает в последних стихах, говоря о реальности языческих культов. Ибо хотя сам «идол — ничто», но есть «так называемые боги» (т. е. демоны) и «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу» (Там же, 20). Это многих может покоробить, потому что мы привыкли находить в греческих мифах красоту и глубину. И мы в прошлом году говорили о них как о предощущении христианства. Однако, мы говорили также о том, что все это античное язычество было пронизано колдовством и магией, теургией и оккультизмом. Но «не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую» (Там же, 21).

Итак, установленная на Тайной вечери Церковь актуализировалась в день Пятидесятницы. В этот день хабура Христа стала Церковью, а трапеза Его учеников — Евхаристическим собранием. Евхаристическое собрание есть экклезиологическое продолжение Тайной вечери.

Как Тайная вечеря едина и единственна, так и Евхаристическое собрание едино и единственно. В пространстве и во времени не существует разных Евхаристических собраний, но одно-единое, как едино Тело Христа.

Ибо хлеб, который преломляют ученики, есть тот, который преломил Христос на Тайной вечери. И чаша, которую они благословляют, есть та самая чаша.

«Ибо всякий раз когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе он приидет» (1 Кор. XI, 26). Т. е. Евхаристия, совершаемая до Второго пришествия, есть продолжающаяся последняя вечеря Христа. Как Он пребывал с учениками на Тайной вечери, так Он пребывает с учениками на Евхаристическом собрании в евхаристических дарах: «Сие есть тело мое...» и т. д.

Теперь логично перейти ко второму отрывку того же послания к Коринфянам, где Павел критикует (а следовательно и описывает!) первохристианскую агапу в коринфской Церкви (1 Кор. XI, 20—34).

Агапа (αγαπαις) или «вечеря любви» была совместной трапезой, которая, собственно, и являлась первохристианским подобием вечери и венчалась собственно Евхаристией. Т. о. к Евхаристии приступали не натощак, а уже «по вечери», т. е. после насыщения.

Только Карфагенский Собор 391 г. окончательно отделит агапы от Евхаристии, постановив, «чтобы к Евхаристии приступали натощак».

Первоначальные агапы были ярким выражением соборности и праздником любви. Деградация этого установления впервые началась в связи с коринфскими разделениями на церковные партии. На что и обращает внимание апостол. Возникли «разделения» (буквально «схизма», раскол) и «разномыслия» (буквально хайрезис, т. е. партийные ереси), которые разрушили соборное единство. И хотя члены общины по-прежнему собираются на общую трапезу (агапу), Павел пишет, что

«Это не значит вкушать вечерю Господню» (1 Кор. XI, 20). Потому что разделение проявляется как партийность, зависть, ревность и эгоизм, не совместимые с христианской любовью:

«Ибо всякий поспешает прежде других есть свою пищу...», т. е. приносимые явства не распределяются между всеми, чтобы вкушать их сообща. Каждый ест то, что сам принес. И т. о. социальные различия обнаруживаются самым вопиющим образом:

«иной бывает голоден, а иной упивается» (1 Кор. XI, 21). Но это уже не есть агапа, «трапеза Господа» на которой «один хлеб и мы многие одно тело» (1 Кор. X, 17).

«Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить?» — обращается Павел к зажиточным членам церкви. Т. е. если все дело в еде и питии (а не в общей трапезе), то могли бы оставаться и дома.

«Ибо пренебрегаете Церковью Божией и унижаете неимущих» (1 Кор. XI, 22).

И далее — самое интересное: Павел осуждает коринфских раскольников («что сказать вам?.. Не похвалю.»), но осуждает он их не со своей личной точки зрения, а опираясь на уже существующее Предание Церкви: «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал» (XI, 23). Что же он принял от Самого Господа? Рассказ об установлении трапезы? Нет, конечно (см. Деян. IX, 5), но откровение о том, что Иисус воистину Сын Божий и Спаситель. Что Он — тот первоначальный источник, от которого исходят все «передачи» (т. е. Предание) Церкви. И он принял это через других от Христа и передает дальше, коринфянам.

И далее Павел излагает это Предание: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, взблагодарив, преломил и сказал: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, сие творите в Мое воспоминание.»

Также и чашу после вечери и сказал: «сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание».

Христос не совершает здесь символического поступка, ибо «воспоминание», о котором Он говорит, действительно осуществляет вспоминаемое. И преломляя хлеб Евхаристии мы действительно принимаем в себя Тело Господа. Павел был убежден в этом: мы видели это в 1 Кор. X, 16.

Теперь мы видим, что Причастие было включено во всю трапезу (агапу) в целом, а не представляло (как у нас сейчас) отдельного литургического действа. Преломление и раздача хлеба старейшиной (пресвитером) служило началом трапезы. Затем она продолжалась до конца и только «после вечери» (т. е. спустя значительное время после хлебопреломления) благословлялась и передавалась чаша. Но что это за чаша?

Современные православные христиане склонны воспринимать ее как некую «небесную материю», «священную (почти магическую!) субстанцию», которая, естественно, только в Православной Церкви и существует, ибо за стенами ее священная магия теряет свою способность материализовать небесное.

Трудно сказать, чего тут больше: замшелого схоластического католицизма с его «транссубстантионом» (т. е. почти алхимическим «превращением субстанций») или монофизитски окрашенного византиизма, для которого все в Церкви только Божеское (не человеческое).

Но мы должны со всей ответственностью сказать, что апостолькое Предание времен Павла по другому расставляло акценты. При всей несомненной реальности Евхаристии, в чаше не какая-то сверхъестественная субстанция. нет — «сия чаша есть новый завет в Моей Крови.» Т. е. в чаше, прежде всего «Новый завет», который, конечно же только с Кровью Иисусовой и через Его Кровь осуществляется. Ибо само установление Нового завета могло совершиться только через Кровь непорочного Агнца Божьего (Ин. I, 29). Тем не менее, отпивая из чаши, мы принимаем в себя не «небесную кровь», а участие в Новом завете (со всей вытекающей от сюда ответственностью, данной через «воспоминание»).

Никто из наших богословов-экклезиологов не выразил этот апостольский смысл Евхаристии лучше, чем А. С. Хомяков:

«О таинстве Евхаристии учит Св. Церковь, что в нем совершается воистину преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Не отвергает она и слова пресуществление, но не приписывает ему вещественного смысла...

Преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христову совершается в Церкви и для Церкви. Принимаешь ли ты освященные дары или поклоняешься им, или думаешь о них с верою — ты действительно принимаешь Тело и Кровь Христову и поклоняешься им, и думаешь о них. Принимаешь ли недостойно — ты действительно отвергаешь Тело и Кровь Христову...» (стр. 62).

«Многие спасались (например некоторые мученики), не приобщившись ни одному из таинств Церкви (даже и крещению), но никто не спасется, не приобщившись внутренней святости Церкви, ее вере, надежде и любви: ибо не дела спасают, а вера.» (стр. 65).

И, наконец, мы должны рассмотреть, что значит в контексте данного послания ап. Павла его знаменитые слова: «Посему, кто будет есть хлеб сей и пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней.» (1 Кор. XI, 27).

Сколько людей мучали себя из-за этого вопроса, не те ли они «недостойные» и не согрешают ли они, принимая участие в Евхаристии. Этот нелепый страх перед Вечерей Господней с веками настолько усилился, что наконец старались причащаться как можно реже. И, не смотря на то, что Православная Церковь специально соединила с таинством Евхаристии таинство Покаяния (чего в Древней Церкви, разумеется, не было), в конце концов стали причащаться один раз в году (после благочестивого говения). Т. е. уже действительно, каждый раз добровольно отпадали от Церкви и как действительно отпавшие, каждый раз заново присоединялись к Ней через специальное таинство Покаяния!

Между тем, в Греческом тексте ап. Павла сказано не о «недостойных», а о тех, «кто недостойно», т. е. недостойным образом (подобно только что раскритикованным коринфянам) ест и пьет. И только при таком понимании это высказывание находится в связи со всем разделом. Совершенно ясно, что все мы недостойны Причастия и оно совершается не по достоинству, а по благодати. Но Павел критикует коринфян не за то, что они недостойными приходят на Вечерю Господню, а за то, что они ведут себя там недостойным образом. Ибо, если за евхаристической трапезой одни упиваются, а другие голодают, и в тоже время возвещается смерть и второе пришествие Господа, то происходит «недостойное».

Вот о чем нам следовало бы подумать, но об этом мы как раз не думаем. Ибо уже почти традицией стало в Православии противопоставление церковного благочестия (любви к Богу) и диаконии (т. е. любви к людям!). И гуманизм (от латинского humanus — человечный) почему-то стал в нашей Церкви ругательным словом.

А между тем, ап. Павел именно здесь предостерегает нас: «Да испытывает же себя человек» (XI, стих 28). Нигде в Новом завете не сказано о предшествующей причащению исповеди, но каждый должен испытывать себя, действительно ли есть в нем любовь или хотя бы братские чувства к ближним? Действительно ли ищет он в Вечере Господней не «свое пищу», а соборное братство общины?

И утверждая именно такое понимание слова «недостойно», Павел резюмирует: «Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем». (XI, 29).

Т. е. не рассуждают об отданном за за братьев своих Теле Христовом, удобно и изобильно насыщаются. И равнодушно смотрят на голодающих. И могут унижать неимущих.

Это христиане?

Да, к несчастью, — это христиане. И такая их еда и питие не останутся без последствий. Ведь они едят и пьют при Вечере Господней. Что же они пьют — чашу Нового Завета? Нет, конечно. Они пьют «осуждение себе». Это не пустое слово, не угроза апостола, этот приговор невидимо совершается над нами: «Оттого многие из вас немощны и больны, и не мало умирает» (XI, 30). Ужасно? Нет, естественно. Ведь речь идет о еде, о Теле Господнем, о Новом Завете. И недостойность поведения тоже сказывается телесным образом. Вместо того, чтобы стяжать «благодать в теле» (прп. старец Силуан), получают слабости и болезни, которые ведут к смертным случаям.

Вывод Павла мы помним: надо судить самих себя, чтобы не быть судимыми от Господа.

Но есть второй вывод из всего сказанного: «Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. А если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение. Прочее устрою, когда приду» (1 Кор. XI, 33—34).

Ведь все сказанное относилось к Вечери Господней!

Как же серьезно относился к ней Павел!

Для него, как и для всей Церкви в то время немыслемо было бы себе представить, что можно справлять Вечерю без общей трапезы. Взять и преломить хлеб — это было только начало. Затем должно было воочию наступать соборное единение всех братий. И только в конце «после вечери» шла в круговую чаша евхаристического вина. Нарушить этот порядок, значит нарушит сам смысл таинства. Поэтому зажиточный человек со своей едой должен «ждать» пока последний бедняк не придет после своей тяжелой дневной работы. А если ему трудно ждать, если он голоден — пусть ест дома! Но не разрушает единство Церкви. Ибо Вечеря — воплощение Церкви!

Сделаем теперь выводы из всего сказанного.