Поучение в Неделю двадцать пятую

О любви к Богу

Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостию твоею и всем помыш­лением твоим[744].

Возлюбленные братия! Свойственно любви часто воспоми­нать и помышлять о любимом; свойственно любви часто на­правляться и устремляться сердцем и душою к любимому. Непрестанно помнить любимого и помышлять о нем, непрес­танно ощущать себя привлеченным к любимому свойственно любви совершенной. Богу угодно, чтоб такой совершенною любовию мы любили Его. Это — естественно. Бог — совер­шен, и Он должен быть любим любовию совершенною.

Рассматривая себя беспристрастно, мы не находим в себе такой любви к Богу, ниже способности к такой любви. Что это значит? Это значит, что свойство любви повреждено в нас гре­хопадением, как повреждены им прочие свойства наши. Это значит, что мы должны возделать в себе любовь к Богу, воз­делать в той степени, в какой требует от нас заповедь Божия.

Святой апостол Павел говорит, что любовь Божия изли­вается в сердца наши Святым Духом[745]. Говорит это Апостол о любви совершенной. Точно то же должно сказать и о прочих добродетелях. И вера, и смирение, и кротость, и терпение, и мужество тогда только могут достичь в нас совершенства, ког­да сердца наши будут обновлены Святым Духом. Желание стяжать добродетели мы доказываем зависящим от нас возде­лыванием добродетелей и усердною молитвою о получении их[746].

Способ возделания любви к Богу указан в самой заповеди о ней: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостию твоею, и всем помышлением твоим.

Очевидно: чтоб направить всецело к Богу сердце, душу, ум, должно прежде всего оставить греховную жизнь. Уклонися от зла, научает каждого из нас Святой Дух, и сотвори благо[747]; уклонися от зла, и тогда только соделаешься способным возделывать в себе добродетели. Нет возможности служить вместе Богу и греху. Служащий греху принимает в себя яд греховный, напитывается, оскверняется им: по этой причине он не может усвоиться Богу. Если для зрения необходима сердечная чистота[748], тем необходимее она для соединения с Богом. Божественная любовь по благоволению всеблагого Бога соединяет воедино с Ним Его разумное создание — человека, и прилепляяйся же Господеви, един дух есть с Господем[749].

Холодное, поверхностное служение Богу, перемешанное со служением страстям, исповедание Бога устами без испо­ведания деятельностию и сокровенною жизнию сердца при одном исполнении некоторых наружных обрядов и поста­новлений церковных признается пустым, душепагубным лицемерством. Лицемеры, так обличал Спаситель мира пренеб­регавших заповеди Божий и с мелочною точностию держав­шихся старческих преданий, предпочитавших предания заповедям, лицемеры, добре пророчествова о вас Исайя, гла­голя: приближаются Мне людии сии усты своими, и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене: всуе же чтут Мя, учаще учением, заповедем человеческим[750]. Цер­ковные постановления очень полезны и нужны как для каж­дого христианина, так и для христианского общества, дос­тавляя поведению порядок и правила; порядок и правила способствуют жизни благочестивой, но заповеди должны быть душою каждого христианина и христианского общества. Спа­ситель мира дал должное место, должную цену и отеческим преданиям, и заповедям Божиим. Сия, то есть предания От­цов, подобаше творити, сказал Он, и онех, то есть запове­дей Божиих, не оставляти[751]. От соблюдения постановлений Святой Церкви исполнение заповедей делается особенно удоб­ным, а жизнию по заповедям точное соблюдение церковных постановлений охраняется от тщеславия, лицемерства и плот­ского мудрования. Закон Божий — духовен[752]; Евангельские заповеди Дух суть и живот суть[753]. Но как человек состоит из души и тела, то оказались нужными наружные обряды и постановления. Они соединены с духом Закона. Довольству­ющийся исполнением одних церковных постановлений и об­рядов, при оставлении внимания к евангельским заповедям или при недостаточном внимании к ним, низводит, по скудо­умию своему, Закон с высоты духовного значения, отнимает у него для себя духовное достоинство его, всю сущность, и гибнет в плотском мудровании своем и по причине плотского мудрования своего[754].

Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всея души твоея. Мы обязаны направить к Богу всю волю свою. Как заботимся исполнять желания любимых нами, и для этого стараемся узнать их желания, изучить наклонности, так должны поступить и относительно Бога. Мы должны тща­тельно и подробно ознакомиться с волею Божиею. Воля Бо-жия открыта нам в законе Божием, который — Евангелие. Блажен муж, говорит Пророк, иже не иде на совет нечести­вых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не cede: но в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь[755]. Не сообразуйтеся веку сему, завещавает Апос­тол, но преобразуйтеся обновлением ума вашего, во еже ис­ку шати вам, что есть воля Божия благая и угодная и совер­шенная[756]. Узнав волю Божию, мы должны исполнить ее, пото­му что этого требует любовь. Она не довольствуется изучением воли любимых: она жаждет исполнять ее. Она для исполне­ния предается изучению; изучив, предается исполнению. Изу­чение и исполнение воли Божией признается верным призна­ком любви к Богу Самим Богом. Имеяй заповеди Моя, сказал Спаситель, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя. Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет. Не любяй Мя, словес Моих не соблюдет[757].

Возлюбиши Господа Бога Твоего от всего сердца твоего; этого мало: возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея. Уничтожь в себе всякое разделение: да будет весь чело­век соединен воедино и всецело устремлен к Богу. Да хранит­ся это стремление от двоедушия и колебания; да хранится оно от уклонения в какое бы то ни было пристрастие, хотя бы это пристрастие казалось самым ничтожным. Одно ничтожней­шее пристрастие может держать христианина прикованным к земле и вполне отнять у него духовное преуспеяние. О, как мы немощны! как извратило, ослепило нас падение наше! Мы видим, что все братия наши, постепенно, каждый в чреду свою, призываются в вечность повелением Божиим, которому ни воспротивиться, ни воспротиворечить невозможно. При оставлении земли, этой гостиницы, этой темницы, этого из­гнания, все непременно оставляют все, принадлежащее земле. Мы видим это; мы знаем наверно, что придет и наша очередь; но проводим жизнь, как будто никогда не видали умираю­щих, не слыхали о существовании смерти; как будто нам на­значено, не в пример другим, навсегда остаться на земле. Мы связываем себя бесчисленными пристрастиями; любовь наша расточена на множество предметов, а о стяжании любви к Богу, о усвоении себя Ему не заботимся, ниже помышляем. Какой страшный обман самих себя! Когда нагими душами отходим отсюда, тогда, при вступлении в новый мир, одною надеждою, одним утешением для нас может быть приобретен­ное во время земной жизни усвоение Богу. Стяжав это усвое­ние здесь, мы возьмем его с собою туда. Там оно послужит для нас залогом, причиною получения вечных, неизреченных благ. Чего Бог не дарует тем, которые сделались Ему своими? Что может Он дать тем, которые самопроизвольно, не внимая призывному голосу Его, отчуждились от Него, соделались не способными пребывать при Нем, не способными получить драгоценные и вечные дары Его? Вечное блаженство — ду­ховно, Божественно. Тот только может наследовать это бла­женство, кто предварительно расторг общение с грехом, кто предварительно вступил в святое общение с Богом. Стяжав­ший, напротив того, враждебное расположение к Богу и ко всему, что благоприятно Богу, по необходимости должен быть отвергнут от лица Божия, низвергнут туда, куда низвергнуты все враги Божий.

Возлюбиши Господа Бога твоего всею крепостию твоею: не только все силы души да будут направлены к Богу: самое тело да примет участие в этом стремлении. Тело способно к этому стремлению. Вожделение Бога было изначала естествен­ным нашему телу, сотворенному с вожделением Бога. Вожде­ление Бога духовно и свято: духовным и святым было и тело. Оно заразилось дебелостию и тлением по причине падения; оно заразилось вожделениями скотоподобными по причине падения. Искупитель возвратил ему способность к вожделе­нию духовному, и поспользовались этим даром истинные пос­ледователи Искупителя, изгнав из тел своих пожелания стра­стные, стяжав вожделение святое. Телам нашим свойственна любовь божественная. Освободившись от недуга греховности, им неестественного и враждебного, они, еше во время земного странствования, влекутся постоянно к Богу сообразно естеству своему и действию Святого Духа, осеняющего естество очи­щенное; они влекутся к Богу всею крепостию своею, соединяя свои силы с силами души. По всеобщем воскресении освящен­ные тела, восприяв в себя освященные души, возлетят силою божественной любви, силою Святого Духа в обители рая[758]; они возлетят на небо, куда предтечей человеков взошел со святою плотию Своею Господь наш Иисус Христос. Говорит Апостол: Представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови[759]. Подобает бо тленному сему телу облещися в нетление и мертвенному сему облещися в безсмертие[760]. Сеется тело душевное, восстает тело духовное[761].

Возлюбиши Господа Бога твоего всем помышлением тво­им. Эта последняя часть заповеди исполняется непрестанным памятованием о Боге. Непрестанное памятование Бога представляется невозможным для умов, не знакомых с истин­ным служением Богу, а понуждение себя к такому памятова­нию — бременем тяжким, подвигом невыносимым. Но еван­гельская заповедь говорит: Возлюбиши Господа Бога всем помышлением твоим, всем умом твоим[762] всеюмыслию твоею[763]; она повелевает, чтоб ум постоянно и всецело устремлен был к Богу, чтоб мысль о Боге непрестанно соприсутствовала нам. Заповеди Божий тяжки не суть, засвидетельствовал рачи­тельный делатель заповедей, возлюбленный ученик Господа[764]. Если заповеди Божий не тяжки, то не тягостна и заповедь, повелевающая служителю Божию неотлучно быть при Боге умом, помышлением. Заповедь представляется тягостною только оттого, что не имеем в ней навыка, не имеем ниже малейшего опыта. Она не тягостна, она вожделенна. Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся[765], говорит Пророк. Живое и постоянное памятование Бога есть видение Бога. Забытый человеком Бог делается для человека как бы несуществующим, скрывается от человека; непрестанно воспоминаемый, как бы оживает, является, дела­ется, вездесущий и всемогущий, соприсутствующим человеку. Изменяется душа, когда откроется в ней духовное ощущение, при посредстве которого ощущается присутствие Божие, и Невидимый соделывается Видимым. Душа облекается в ду­ховные, победоносные оружия, в непоколебимое мужество, в веру, в терпение, в неусыпное бодрствование. Жизнь челове­ка начинает протекать под взорами недремлющего ока Божия, неуклонно смотрящего на все и видящего все, совершае­мое нами и совершающееся с нами. Жительствуя и действуя под взорами Бога, человек охраняется с особенною тщательностию от грехов, заботится с особенною ревностию об испол­нении заповедей Божиих; с холодностию смотрит он на пре­ходящие временные блага, великодушно переносит преврат­ности земной жизни. Когда настанет час разлучения души с телом, вступления в вечность, тогда предстанет ему исполнен­ное радости и утешения сознание: сознание, что земная жизнь проведена не в самозабвении, не в самообольщении и увлече­нии суетностию и грехами, не в забвении Бога, — в непрес­танном памятовании о Нем, в исполнении Его всесвятой воли, под Его всесвятым руководством.

Начало непрестанного памятования Бога уже заключается в тщательном изучении Закона Божия, во внимательном чте­нии Евангелия и всего Нового Завета, в чтении святых Отцов Православной Церкви. Невозможно не вспоминать в течение дня часто о том, чем занимались с особенным вниманием в течение часа. — Исполнение евангельских заповедей состав­ляет собою памятование Бога. Духовным утешением и про­свещением, которые являются от исполнения заповедей, воз­буждается и согревается сердце к сугубому памятованию о Боге. Жизнь, всецело посвященная исполнению заповедей, есть постоянное памятование Бога. — Весьма важным вспо­можением к непрестанному памятованию Бога служат неупу­стительное исполнение келейного правила и частое, по возмож­ности каждого, посещение храма Божия для участия в обще­ственном Богослужении. Время молитвы само собою есть время особеннейшего воспоминания о Боге, время единения с Бо­гом. Молитвенное настроение, полученное в храме Божием и при совершении келейного правила, продолжает сопутство­вать человеку и действовать в нем при всех его занятиях, приводя на память уму и сердцу Бога. — Наконец, дополни­тельным, превосходным средством к памятованию Бога слу­жит молитвенное обращение к Богу пред всяким начинанием, с прошением у Него благословения, наставления, помощи, милости. Этот мысленный подвиг заповедан Самим Госпо­дом, Который возвестил ученикам Своим: Без Мене не може­те творити ничесоже[766]. Призвание Господа на помощь пред всяким делом, пред всякой беседою, употребляли величайшие угодники Божий и завещали это многознаменательное, свя­тое, сильное, хотя и невидимое делание, как драгоценное со­кровище и наследство, ученикам своим и всем христианам. Когда мы находимся одни, то можем воззвать Богу и умом и устами; когда же находимся с ближними нашими, тогда дол­жны относиться к Богу одним умом. «Нет ничего быстрее ума, — сказал преподобный Варсонофий Великий, — возве­ди его к Богу»[767] при всякой встретившейся нужде. Не замед­лит опыт доказать внимательному делателю важность этого подвига, доказать близость к нам Бога, Его неусыпное попе­чение о нас, верность и всемогущество Того, Кто сказал: На Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззо­вет ко Мне, и услышу его[768].

Вот те блаженные делания, которыми возделывается лю­бовь к Богу. В писаниях святых Отцов[769] находим учение, осно­ванное на Священном Писании[770], что любовь к Богу приобре­тается любовию к образу Божию — человеку. Учение святое! учение истинное! Это учение тождественно с учением, что любовь к Богу стяжавается исполнением евангельских запо­ведей, потому что правильная любовь к ближнему заключает­ся в исполнении относительно его евангельских заповедей, а отнюдь не в исполнении прихотей ближнего, не в действиях относительно его по влечениям падшего сердца, по расчетам и понятиям лжеименного разума. Исполнение евангельских за­поведей относительно человеков по большей части непонятно и неприятно для них: они ищут и требуют, чтоб была испол­няема воля их, чтоб были удовлетворяемы страсти их. Это они называют любовию, и эту любовь, исполненную лицемерства, лукавства, обмана, приносят сыны мира тем, кто нужен им в видах земного, плотского преуспеяния. Эту непра­вильную любовь, это искажение любви, эту ненависть, при­крытую личиною любви, Писание называет человекоугодн­ей. Человекоугодием уничтожается не только любовь к Богу, но и самое памятование о Боге. Бог разсыпа кости человекоугодников[771] — всю силу души, без чего не может быть не­поколебимою ни одна добродетель. Аще 6о бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был[772], говорит Апостол.

Степень любви нашей к Богу мы усматриваем с особен­ною ясностию при молитве, которая служит выражением этой любви и очень правильно названа в Отеческих писаниях зер­калом духовного преуспеяния[773]. Когда при молитве мы под­вергаемся постоянной рассеянности, это служит признаком, что сердце наше находится в плену у земных пристрастий и попечений, которые не допускают ему устремиться всецело к Богу и пребывать при Нем. Внимательная молитва служит признаком, что сердце расторгло нити пристрастий, и пото­му уже свободно направляется к Богу, прилепляется к Нему, усваивается Ему. На переход от рассеянной молитвы к мо­литве внимательной или от любви мира к любви Бога требу­ется продолжительного времени, продолжительного труда, многих усилий, многих пособий. Нужно пособие от поста, нужно пособие от целомудрия и чистоты, нужно пособие от нестяжательности, нужно пособие от веры, нужно пособие от смирения, нужно пособие от милости, нужно пособие от Божественной благодати. При совокупном действии этих пособий сердце отторгается от любви к миру: человек, осво­божденный от невидимых цепей падения и греховности, устремляется всем существом своим к Богу. Познав высоту и блаженство этого состояния, он старается чаще быть в нем. Любовь Божия доказывает ему опытно свое присутствие в нем, и он доказывает свою любовь к Богу внимательною, постоянною молитвою, нерасхищаемою помышлениями о предметах и делах преходящего мира. Первое духовное про­явление любви к Богу открывается в ощущении страха Бо­жия, который, по свидетельству Священного Писания, есть начало премудрости[774]. Что же премудрость Божия, как не Божественная любовь? Естественно страху Божию быть на­чалом любви и первым плодом внимательной молитвы. Ка­кое иное чувство может быть чувством человека, обременен­ного бесчисленными грехами и немощами, когда он ощутит присутствие Бога и свое предстояние Богу лицом к лицу, как не чувство страха и глубочайшего благоговения? Когда мы бываем приглашены земным царем, по его особенному благоволению к нам, то первое чувство, объемлющее нас при представлении ему, есть чувство страха. Оно внушается и величием царского сана, и великолепием обстановки его, и ничтожностию нашего значения перед царем. Постепенно, при благосклонности приема, страх начинает изглаждаться, уступая чувствам удовольствия и любви. В отношениях на­ших с Богом совершается то же. При появлении в душе бла­женной чистоты, которой зрится Бог, первоначально обымает душу страх. Страх Божий, будучи действием Божествен­ной благодати, имеет свойственное себе духовное услаждение. При постепенном усвоении Богу это услаждение усиливает­ся, и, наконец, преобразуется в любовь, которая есть обиль­нейшее действие той же Божественной благодати. Посиль­ный труд человеческий увенчивается даром Божиим. Если не предварит со стороны человека труд и не докажется вер­ность произволения опытно, не ниспосылается дар Свыше. Если не ниспослется дар, тщетен труд: окраден и поврежден он или небрежным и двоедушным совершением его, или примесию к нему тщеславия и человекоугодия.

Неизреченное милосердие Божие да дарует нам законно и богоугодно подвизаться в снискании Божественной любви и да увенчает нас даром любви за искреннее желание любви, за правильное стремление к любви. Любовь ко всему, что ни представляет преходящий мир в предметы любви, должна не­пременно расторгнутые по неустранимому определению Бо­жию, по которому мы должны в свое время расстаться с эти­ми предметами: стяжавший любовь к Богу, стяжал Бога, Ко­торый, соделавшись здесь, на земле, предметом любви и достоянием человека, пребывает [с] [н]им во веки веков. Аминь.

Поучение 2-е

В двадесять пятую Неделю

О любви к ближнему

Возлюбиши ближняго твоего якоже сам себе[775].

Возлюбленные братия! Такую заповедь Господа Бога на­шего возвестило нам сегодня Евангелие. Евангелие присово­купляет, что в любви к Богу и любви к ближнему сосредото­чивается весь Закон Божий; потому что любовь есть та добро­детель, которая составляется из полноты всех прочих добродетелей. Любовь есть соуз совершенства[776], по опреде­лениюАпостола.

Очевидно: чтоб возлюбить ближнего как самого себя, пред­варительно нужно правильно полюбить себя.

Любим ли мы себя? — Несмотря на странность этого воп­роса — нового и занимательного только как будто по излише­ству в нем — должно сказать, что весьма редкий из человеков любит себя. Большая часть людей ненавидит себя, старается сделать себе как можно больше зла. Если измерить зло, соделанное человеку в его жизни, то найдется, что лютейший враг не сделал ему столько зла, сколько сделал зла человек сам себе. Каждый из вас, взглянув беспристрастно в свою совесть, найдет это замечание справедливым. Какая бы тому была при­чина? Какая причина тому, что мы почти беспрестанно делаем себе зло, между тем как постоянно и ненасытно желаем себе добра? Причина заключается в том, что мы правильную лю­бовь к себе заменили самолюбием, которое внушает нам стре­миться к безразборчивому исполнению пожеланий наших, нашей падшей воли, руководимой лжеименным разумом и лукавою совестию[777]. Мы увлекаемся и корыстолюбием, и честолюбием, и мщением, и памятозлобием, и всеми греховными прихотями! Мы льстим себе и обманываем себя, думая удов­летворять любви к себе, между тем как удовлетворяем только неудовлетворимому самолюбию нашему. Стремясь удовлетво­рять самолюбию нашему, мы злодействуем себе, губим себя. Правильная любовь к себе заключается в исполнении жи­вотворящих Христовых заповедей: сия есть любы, да ходим по заповедем Его, сказал святой Иоанн Богослов[778]. Если ты не гневаешься и не памятозлобствуешь — любишь себя. Если не клянешься и не лжешь — любишь себя. Если не обижаешь, не похищаешь, не мстишь; если долготерпелив к ближнему твое­му, кроток и незлобив — ты любишь себя. Если благословля­ешь клянущих тебя, творишь добро ненавидящим тебя, мо­лишься за причиняющих тебе напасти и воздвигающих на тебя гонение, то любишь себя; ты — сын Небесного Отца, Который Своим солнцем сияет на злых и благих, Который посылает дожди Свои и праведным и неправедным. Если при­носишь Богу тщательные и теплые молитвы из сердца сокру­шенного и смиренного, то любишь себя. Если ты воздержен, не тщеславен, трезвен, то любишь себя. Если ты милостынею к нищей братии переносишь твое достояние с земли на Небо, и твое тленное имение соделываешь нетленным, а временную собственность — собственностию вечною и неотъемлемою, то любишь себя. Если ты до того милостив, что соболезнуешь всем немощам и недостаткам ближнего твоего и отрицаешься от осуждения и уничижения твоего ближнего, то ты любишь себя. В то время как ты воспрещаешь себе суждение и осуж­дение ближнего, на что не имеешь никакого права, право­судный и милосердый Бог устраняет праведное суждение и отменяет праведное осуждение, заслуженные тобою за многие грехи твоя. Желающий правильно любить себя, не обольщаться и не увлекаться самолюбием, то есть своею падшею волею, руководимою лжеименным разумом, должен тщательно изу­чить евангельские заповеди, которые заключают в себе ду­ховный разум и приводят исполнителя к ощущениям нового человека. При изучении и по изучении евангельских запове­дей необходимо со всею бдительностию и трезвением наблю­дать за пожеланиями и влечениями сердечными. При строгой бдительности соделается для нас возможным разбор наших пожеланий и влечений. От навыка и от страха Божия этот разбор обращается как бы в естественное упражнение. Не толь­ко всякое пожелание и влечение, явно противные евангель­ским заповедям, должны быть отвергаемы, но и все пожелания и влечения, нарушающие сердечный мир. Все, истекающее из Божественной воли, сопровождается святым миром, по опыт­ному учению святых Отцов; напротив того, все, сопровожда­емое смущением, имеет началом своим грех, хотя бы по на­ружности и казалось высшим добром[779].

Полюбивший правильно самого себя может богоугодно любить ближнего. Сыны мира, недугующие самолюбием и порабощенные ему, выражают любовь к ближнему исполне­нием безразборчивым всех пожеланий ближнего. Ученики Евангелия выражают любовь к ближнему исполнением отно­сительно его всесвятых заповеданий Господа своего; удовлет­ворение пожеланиям и прихотям человеческим они признают душепагубным человекоугодием и страшатся его столько же, сколько страшатся и убегают самолюбия. Самолюбие есть иска­жение любви по отношению к самому себе, человекоугодие есть искажение любви по отношению к ближнему. Самолюбец губит себя, а человекоугодник губит и себя и ближнего. Само­любие — горестное самообольщение; человекоугодие усили­вается и ближнего соделать общником этого самообольщения.

Не подумайте, братия, что любовь от самоотвержения приобретает несвойственную ей суровость, а от исключитель­ного исполнения евангельских заповедей утрачивает теплоту, делается чем-то холодным и машинальным. Нет! Евангельские заповеди изгоняют из сердца плотский огнь, который очень скоро потухает при какой-либо, иногда самомалейшей против­ности; но они вводят огнь духовный, которого не могут пога­сить не только злодеяния человеческие, но и самые усилия падших ангелов[780]. Пылал этим священным огнем святой перво-мученик Стефан. Извлеченный убийцами своими за город, по­биваемый камнями, он молился. Последовали удары смерто­носные; от лютости их пал Стефан полумертвым на колени, но огнь любви к ближнему в минуты разлуки с жизнию еще живее воспылал в нем, и возопил он гласом велиим об убийцах своих: Господи, не постави им греха сего![781] С этими словами первомученик предал Господу дух свой. Последним движением его сердца было — движение любви к ближним, последним сло­вом и делом была молитва за убийц своих.

Невидимый подвиг против самолюбия и человекоугодия первоначально сопряжен с трудом и усиленною борьбою: сер­дца наши, подобно сердцам отец и праотец наших, со времени ниспадения родоначальника нашего в греховную область, при­сно противятся Святому Духу[782] Они не сознаются в своем падении, с ожесточением отстаивают свое бедственное состоя­ние, как бы состояние полного довольства, совершенного тор­жества. Но за каждую победу над самолюбием и человекоугодием награждается сердце духовным утешением; вкусив это утешение, оно уже мужественнее вступает в борьбу и легче одерживает победы над собою, над усвоившимся ему падени­ем. Учащенные победы привлекают учащенное посещение и утешение благодати: тогда человек с ревностию начинает по­пирать своеугодие и своеволие, стремясь по пути заповедей к евангельскому совершенству, исповедаясь и таинственно вос­певая Господу: Путь заповедий Твоих текох, егда разширил ecu сердце мое[783].

Братия! Мужественно вступим в борьбу с самолюбием под руководством Евангелия, в котором изображена воля Божия, благоугодная и совершенная, в котором таинственно житель­ствует Новый Адам, Христос, и передает сродство с Собою всем чадам Своим, истинно желающим этого сродства. На­учимся правильно и свято любить себя: тогда возможем ис­полнить, относительно ближнего нашего, всесвятую заповедь великого Бога нашего: Возлюбиши ближняго твоего, якоже сам себе. Аминь.