Светлана Фирсова, друг семьи

Я познакомилась с отцом Даниилом очень давно. Моя приятельница долго искала батюшку, ко­торый читает лекции по Евангелию, и когда она нашла та­кого на Крутицком подворье, то предложила и мне пойти туда. Батюшку звали отец Даниил Сысоев. Когда я впервые попала к нему на библейские беседы, то поняла, что уйти оттуда уже не смогу, стала ходить постоянно. Мой муж сна­чала совершенно не понимал меня, сердился — ведь я каж­дый четверг после работы допоздна пропадала на Крутицах. Но вскоре он стал за мной приезжать и тогда сам познако­мился с отцом Даниилом. Батюшка ему сразу понравился, иначе и быть не могло — когда с ним общаешься, создается впечатление, что ты знаешь его уже сто лет, что это твой близкий друг, хотя и священник, и нет никакого смущения, всегда можно легко задать любой вопрос. С того времени у нас с мужем изменились отношения, он стал мягче отно­ситься к тому, что я хожу в церковь, а вскоре даже стал ез­дить с нами в паломнические поездки.

В то время я работала в риелторской фирме и по роду своей работы очень много ездила по всей Москве. Это была очень насыщенная работа, вырваться куда-либо сложно, но в четверг я неслась на подворье с любого конца города, откладывая другие дела, настолько мне это было нужно. Беседы проходили так: отец Даниил читал главу из Вет­хого или Нового Завета, а затем подробно истолковывал каждый стих. Его слушали, буквально затаив дыхание, по­путно или после лекции задавая вопросы. Он так интерес­но и живо рассказывал, серьезно и в то же время с юмором, что любому человеку — даже невоцерковленному, «с ули­цы», все было понятно. А затем у нас обязательно бывало чаепитие: мы всегда с собой приносили сладости и после лекции пили чай, общались. Совершенно непонятно, ког­да он успевал получать информацию, потому что он всег-

да был среди людей. Ему задавали множество вопросов, даже не стесняясь публично спрашивать о сокровенном, и он отвечал так корректно, что этот вопрос и ответ был интересен и полезен всем. Молодежь часто спрашивала о взаимоотношениях мужчины и женщины, о наркотиках, можно ли курить траву, говорили, что это не наркотик. И отец Даниил тут же все подробно рассказывал, он знал действие каждого наркотика, знал, откуда что берется, объяснял, почему нельзя курить в принципе.

Именно на этих беседах у меня, наконец, «открылись глаза», и я смогла увидеть всю историю мира целиком, по­няла целостность Писания. Эта книга стала для меня жи­вым открытием, воплощением Слова Божия. Я уже не про­сто читала, потому что это надо читать, но мне стало интересно перечитывать Библию бесконечно, снова и сно­ва, после каждой беседы я каждый раз понимала что-то но­вое, находила то, о чем говорил отец Даниил, чего раньше не замечала, не обращала на это внимания.

У нас были и паломнические поездки. Одна из та­ких — потрясающая поездка — была в Иерусалим, куда мы поехали вместе с отцом Даниилом, матушкой Юлией и на­шими друзьями по Крутицкому подворью в составе неболь­шой группы. Мы были просто изумлены тем, что отец Да­ниил говорил гиду, куда надо ехать, что смотреть, и он все знал в таких подробностях, как будто вырос на этой земле, причем вне времени, рассказывая о библейских событиях, происходивших в том или ином месте, так, словно сам был их участником. Он даже спорил с гидом, менял маршрут, но, несмотря на эти споры, подружился с ним. А гид с удивле­нием признал, что отец Даниил знает гораздо больше него, выпускника МГу. И в результате говорил уже не гид, а отец Даниил, а тот внимательно его слушал.

В Иерусалиме мы были на Троицу, но на празднике быть не могли, у нас не было возможности доехать до право­славного храма. Тогда отец Даниил, не задумываясь, решил отслужить Троицкую вечерню с коленопреклоненными мо­литвами на месте разрушенной крепости крестоносцев, где мы тогда находились.

Он предложил нам сорвать веточки пальм, и мы стояли с этими ветвями в руках и служили, а проходившие рядом туристы с удивлением смотрели на нас. С батюшкой во всех поездках было очень просто, он удивительно умел совмещать паломничество с отдыхом: мы успевали и купаться, и отдыхать, шутили, смеялись, про­бовали местные израильские вина. Кстати, все, кто в нашу группу попал через агентство, потом стали ходить к отцу Даниилу на беседы, он просто притягивал к себе людей как магнитом.

Мы ездили и по России, были в Боголюбовском монастыре, во Вла­димире, во многих других поездках, и, куда бы мы с ним ни попадали, во­круг него всегда были люди, они бук­вально облепляли его. Не успевал он войти в автобус и поздороваться, то сразу начинал безо­становочно говорить, шутить, при этом он никогда не го­товился к поездке специально, он был готов всегда. Про­сто удивительно, как много он знал, ну как человек может столько держать в голове? Попутно он отвечал на разные вопросы, говорил даже о том, чего и гид не расскажет.

Мы познакомили отца Даниила с неформалами, с которыми вместе катались на сноуборде, и некоторые из них стали ходить к отцу Даниилу. Один из них кре­стился, хотя долго и яро спорил в поддержку католиков. Общение с батюшкой у многих поменяло взгляды, ко­торые до этого были совершенно вывернуты наизнанку.

При этом так называемые неформалы или представители молодежных суб­культур выглядят так, что в храм с ними зайти невозможно. Они часто сталки­вались с неприязнью верующих и даже служителей церкви, что еще больше от­талкивало их от веры. Но к отцу Дании­лу им можно было идти смело, я одного такого, в пирсинге и дредах, однажды просто привела к нему за руку. Парень не ожидал такой встречи от отца Даниила, который буквально схватил его, посадил рядом с собой за стол, начал разговаривать. Да, были и шутки на тему, как он одет, но именно шутки, в таком современном ключе, как шутит молодежь, и обидеть­ся было невозможно. Наоборот, все это располагало к отцу Даниилу, потому что он говорил на понятном для молодо­го человека языке, и не было ни барьера, ни отторжения. Батюшка так располагал к себе, что человек просто не мог не прийти к нему снова. Этот парень был потрясен таким отношением именно к нему, он же для общества изгой, не­формал, а к нему отношение — как к обычному человеку, в нем видят личность, да еще говорят, что он вполне мо­жет и даже должен ходить в храм. Он потом женился, при­вел в храм жену, крестил ребенка.

Батюшка приглашал нас к себе в гости, мы ездили к нему на дачу, он очень любил моего мужа. Он вообще любил гостей, даже тот молодой человек был у него дома. Отец Даниил всех «сдруживал» между собой, приходишь к нему в гости, а там уже есть кто-то, кого мы не знаем, сна­чала чувствуешь смущение, но почти сразу — как будто знакомы сто лет. Повторю, что любого можно было к нему привести, с любым вопросом, и этот человек сразу стано­вился для отца Даниила своим. Да и позвонить ему можно было в любое время, для него никто не был чужим. Неко­торые могли его побеспокоить в час ночи, и батюшка всег­да отвечал, в любое время.

Бывали у нас и застолья, отмечались праздники, и всегда перед застольем все молились, читались акафи­сты, иногда совершалось помазание. Для друзей и знако­мых у батюшки дома совершались соборования, бывало, что кто-то не успевал пособороваться в храме. После соборо­вания всегда была трапеза, всегда была душевная и теплая обстановка. За столом говорили о чем угодно, шутили ча­сто, но больше он говорил о каких-то сюжетах из Евангелия, из жизни святых. «А вы знаете, кто этот человек?», «А вы знаете, что он сделал?» — и тут же начинал рассказывать. Он мог сидеть говорить по душам с моим мужем и вдруг вскочить: «А вот что я вспомнил!» — и рассказывает о том, что вспомнил из Писания или Предания. Бывало, что он даже есть забывал, у него еда остывает, мы ему напоминаем: «Батюшка, ешьте, остынет», а он отвечал: «Я ем, ем».

Когда он решил строить храм на Кантемировской, то собрал всех, кто ходил на Крутицы, и рассказал о своих планах, сказал, что ему нужны помощники, нужна общи­на, для того чтобы начать строительство. Он хотел создать при храме миссионерское общество, скорее, настоящий миссионерский центр для обращения людей в христиан­ство, потому что мечтал, чтобы христианами стали все.

В храме Апостола Фомы приход сложился очень быстро. В этом маленьком деревянном строении поме­щалось колоссальное количество народу, во время боль­ших праздников люди даже стояли на улице. В храме перед службой раздавались листочки с молитвами, тро­парями, со всеми песнопениями, и уже не чувствовалась ни теснота, ни духота, если ты начинаешь участвовать в службе, поешь вместе с хором и все понимаешь. Пели все, и служба пролетала незаметно, было полное ощуще­ние причастности. А как отец Даниил кричал «Христос Воскресе!» на Пасху, как это всех зажигало, и было ощу­щение праздника изнутри, это была глубокая и реальная радость для всех. Службу он вел быстро, бодро, все время с улыбкой, а проповеди говорил такие живые, что многие их записывали на диктофон.

Если к нему приходила одна жена, без мужа, или один муж, без жены, то потом они обязательно приходили вместе, или если приходил человек из иноверческой семьи, то вско­ре в храм начинала ходить и вся его семья. Он мог объяснить практический смысл Евангелия любому, даже совершенно нецерковному человеку, он умел показать, как совместить обычную повседневную жизнь с верой в Бога, он всегда го­ворил, что это полностью совместимо и нормально.

Многим кажется, что они абсолютно далеки от Церк­ви и от Бога, а все батюшки — сплошь нравоучители, к ним так просто не подойдешь. Отец Даниил рассеивал этот миф, и любой приходящий к нему человек начинал интересоваться верой, менять свою жизнь. Люди убежда­лись, что они интересны отцу Даниилу, что ему интерес­ны их жизнь, их душа. Человек начинал раскрываться, от­таивать, выходить из своей черствости и закостенелости.

Многое батюшка говорил как бы в шутку, хотя на самом деле во всех его шутках был глубокий смысл.

Он никогда не отказывался отпевать наркоманов: в Крутицах было много таких, и они часто погибали, про­сто кончали с собой. Отец Даниил понимал, что они дей­ствительно болящие люди, они же тянулись в Церковь, не бросали храм, а из последних сил доверяли свою душу Богу. Они постоянно были на службах, и я не раз удив­лялась тому, с каким спокойствием отец Даниил служил при этом, потому что наркоманы не могут стоять спокой­но, они все время куда-то ходят, им надо покурить, воды попить, у них было постоянное движение в теле, они могли выйти и снова войти в храм с мутными глазами. Но они возвращались назад, потому что прекрасно понимали, что иного выхода у них нет, только в храм. В том состоя­нии, в каком они находились, в любой другой храм было ходить стыдно, а сюда — нет, к батюшке можно было идти даже пьяному. С одним нашим знакомым был такой слу­чай: он пришел совершенно в пьяном состоянии, а после службы вышел трезвый, и он расценил это как личное чудо.

Многие священники, замечая пьяного или человека с похмелья, от которого просто «разит», говорят: «Выйди­те, придете трезвым». А отец Даниил таким людям всегда разрешал быть в храме, если они тихо себя вели, но стоять они должны были сзади. Эти люди не стеснялись прий­ти к отцу Даниилу на исповедь, потому что он никогда не отчитывал их, и им было не стыдно исповедоваться. Они могли сказать ему что угодно, любой, самый отвра­тительный грех, потому что он не разговаривал с ними как с законченными и безнадежными людьми, и им легко было каяться. И еще очень важно, что отец Даниил очень хорошо разбирался в состояниях, которые посещают нар­команов, алкоголиков или даже экстрасенсов, которых там тоже было достаточно. Он понимал, что такое духи, голоса, видения, сны, наркотические состояния, — вот почему люди к нему шли. Общаясь с человеком, он рас­сказывал ему, что с ним происходит, как будто через себя пропускал, и это было особенно важно. И бомжи к нему

ходили, или люди, у которых вообще ничего и никого нет, и многие оставались при храме.

На Кантемировской был бомж Николай, и там его всегда кормили, одевали всем храмом, нашлись люди, ко­торые по благословению батюшки восстановили ему до­кументы, и он даже стал работать сторожем, не отходил от храма ни на шаг. Он умер почти сразу после смерти отца Даниила, ночью, возле храма. Видимо, батюшка забрал его к себе, позаботился о нем таким образом.

Кстати, нынешним миссионерам, я думаю, сейчас легко работать, потому что они научились от отца Да­ниила такому общению с людьми, научились видеть лич­ность человека. И они не ведут себя как сектанты: не давят на психику, не читают нотаций, а легко беседуют с людь­ми, хоть и подходят к ним на улице, но именно с любовью и шутками, а не с нотациями и «пугалками».

Удивительно, но некоторые люди считали, что отец Даниил действует грубо, напролом, но ведь к нему при­ходили креститься люди из других религий, значит, он не был таким. Конечно, он был категоричным, но пото­му, что был абсолютно уверен в правоте Православия. Да, кого-то шокировала его прямота и бескомпромиссность, бывало, кто-то уходил от него, но потом возвращался. По­тому что было очевидно: то, что он говорил, — это истина, и по-другому никак не может быть. Он очень строго ко все­му относился, он даже к внешнему виду женщины относил­ся строго, и, хотя говорил об этом в шутливой форме, но так, что ты уже не могла не прийти в храм в юбке. «Женщина должна даже дома надевать юбку», — говорил он, а когда мы ему пытались доказать обратное, он утверждал, что женщи­на должна быть в своей одежде, в женской, так было испокон веков, и что если женщина и мужчина ходят в одинаковой одежде, то уже и разницы между ними нет.

Отец Даниил всегда говорил, что христианин должен улыбаться, радоваться. Почему все считают, что женщина- христианка должна выглядеть так, как будто она не мылась несколько дней, ходить в длинной черной юбке, замотанная платком? Христианин к Богу идет, радоваться надо, а не плакать постоянно. Да, о грехах своих надо печалиться, но ведь Бог нам дал возможность исповедоваться, нам про­щаются грехи, и поэтому христианин должен быть весе­лым. Отец Даниил был всегда весел, даже когда болел, ког­да плохо себя чувствовал. В Евангелии есть эпизод: после Воскресения Христа ученики шли рядом с Ним и не узна­вали Его, а потом узнали и сказали друг другу: «.. .не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» (Лк. 24, 32). Вот так и мы, когда шли с отцом Даниилом рядом, чувствовали, как горит наше сердце.

Конечно, когда его не стало, первое время было очень тяжело от потери, а сейчас — тяжело от недостатка обще­ния. Я понимала, что он не святой и не провидец, но после разговоров с ним всегда четко знала, как надо поступить, даже если он напрямую и не отвечал на мой вопрос. Отец Даниил всегда говорил, что не надо ссылаться на домаш­нюю занятость, исповедоваться нужно очень часто, мини­мум раз в неделю, и не обязательно только перед причасти­ем, тем более что у нас храм рядом. Каждый день, советовал он, надо писать свои грехи на бумаге, мы должны каждый день помнить о своих грехах, а если уж сильно нагрешил и совесть замучила — просто бежать в храм на исповедь, тогда будет легко и просто причащаться, не будет проблем.

Многие говорят, что и сейчас, когда его нет, обраща­ются к нему мысленно. И я обращаюсь к нему, молюсь, ког­да совсем плохо становится. Однажды мне приснился сон (мы тогда в Татарии были, на родине моего мужа, и мне стало очень тяжело на душе, никак не могла исповедаться и причаститься): отец Даниил стоит в храме, а я по дру­гую сторону решетки, в толпе. Я чувствую, что я там ни­кто, и вдруг он поворачивается и обращается лично ко мне, и у меня в душе наступает неизреченная радость, что он меня увидел и узнал. А во сне у меня ощущение, что я уже давно в храм не хожу, и к нему не прихожу, и меня мучает совесть, и я совсем чужая. Он стал со мной о чем-то гово­рить, сказал буквально две-три фразы, я проснулась, и по­няла, что мне надо срочно ехать в храм, исповедоваться и причащаться. Это надо сделать во что бы то ни стало,

иначе моей душе будет очень плохо, и я исповедалась, при­частилась, и мне стало намного легче.

Ему никогда не могло прийти в голову сказать что-то плохое про моего мужа, хотя я постоянно жалова­лась на наши конфликты (муж мой татарин, хотя и не му­сульманин), но все время говорил мне, что я христианка и должна нести свой крест. А часто бывало так, что мужа просто «разбирало» поругаться именно накануне прича­стия, перед большим праздником. Прихожу утром в храм, подходит отец Даниил: «Что, опять поскандалили? Ну, потом помиритесь». И вот я причащаюсь, возвращаюсь до­мой, и дома все само собой налаживается. Я спрашивала у батюшки: «В семье должен быть мир, а я все время ухожу в церковь без него, или в поездки без него езжу, муж недо­волен. У меня ухудшаются с ним отношения, у него свои увлечения — серфинг, сноуборд, то его еще куда-то зовут, и все это, естественно, по воскресеньям, или в праздники церковные. Он же от меня уйдет, он себе другую найдет, по интересам. Он мне и так уже говорит, что я становлюсь монашкой, и ему со мной неинтересно». А отец Даниил: «Ты ничего не бойся, ты молись, ходи в храм, езжай в свя­тые места, там молись Богу, как можно чаще исповедуйся и причащайся. А если он так бесится, если его крутит, зна­чит, ты на правильном пути. И надо через силу, через сле­зы, через боль идти в храм. И потом наступят изменения, и нечистый сдастся, он увидит, что бесполезно тебя тянуть от мужа, что ты, наоборот, мужа к себе тянешь». Так и про­изошло, по словам отца Даниила: сначала муж стал ездить с нами в паломнические поездки. Ему было очень интересно в Оптиной пустыни, потом он сам стал меня в монастыри возить, стал приходить на большие службы в храм. А отец Даниил ему всегда крест давал целовать и водой кропил и, когда мы с ним говорили в последний раз, сказал: «Ну как там Радик? Не собрался еще креститься? А то поздно будет». Я отвечаю: «Ну что значит поздно, батюшка, я его сейчас не хочу дергать, Вы же знаете, если его дергать, он будет все в штыки воспринимать». А он опять: «Ну, как зна­ет, но пусть торопится, потом поздно будет...».

Он уже как будто что-то чувствовал, уже какая-то грусть была в голосе. Пусть, говорит, на этой неделе кре­стится. Я домой пришла, сообщаю: «Отец Даниил сказал, чтобы ты крестился поскорей, прямо на неделе». — «Опять ваши православные штучки, «разводы» ваши, когда захо­чу, тогда и покрещусь». Но слова, интонация, голос отца Даниила у меня остались в голове, и когда все произошло, я мужу сказала: «Вот видишь, он же не просто так гово­рил, он же молился за тебя и знал, что, когда он за тебя так молится, у тебя есть шанс, а теперь...». И сейчас муж опять как-то отстранился, нам стало очень сложно прийти на службу к началу Литургии, во сколько бы ни начинали собираться, приходим уже почти к причастию. Постоянно какие-то препятствия, и никто не торопится, хотя я лично могу торопиться сколько угодно.

Его кончина не простая, а мученическая, и, конеч­но же, он знал, к чему стремится, и ничего не боялся. Он всегда говорил, что у Бога время всегда одно, и те подвиги, которые совершались во имя Христа раньше, легко мож­но совершить и сейчас, мучеником может стать любой, кто захочет этого. Отец Даниил настолько любил жизнь и любил Бога, понимая, что жизнь ему подарил Господь, что совершенно не боялся смерти: «Я же там с Богом буду, что тут такого? Нормально за Бога умереть, самая лучшая смерть — мученическая, прямо к Богу попадешь!»

Вряд ли его смерть оставила кого-то равнодушным, я в Интернете видела, как ведут себя его противники, обзы­вают его, видно, задел он их за живое, задел за ту неправду, которую они в себе скрывают, не хотят выдернуть из себя, чтобы стать другими. Им это выгодно — оставаться та­кими, а не быть другими, они это прекрасно осознают. То, что отец Даниил от Бога, — это определенно, он просто жил вместе с Богом, он никогда не отступал от канонов Церкви и ни минуты не сомневался в правильности слова Божия. Именно потому и казались категоричными многие его вы­сказывания, что он ревностно относился к правде Божией.