Диакон Георгий Максимов, преподаватель МДА

Поздно вечером 19 ноября 2009 года в храме Апостола фомы на Кантемировской (Москва) был убит священник Даниил Сысоев. Неизвестный в маске во­шел в храм и расстрелял его в упор.

Отца Даниила я знаю десять лет—с октября 1999 года. Мы познакомились на конференции, посвященной библей­скому пониманию происхождения мира и человека, где оба выступали. Он позвонил мне накануне, а когда я шел на кон­ференцию, то впереди увидел человека в рясе и сразу понял, что это и есть тот самый диакон Даниил Сысоев, с которым я говорил по телефону. Было нечто общее и в его голосе, и в его походке, что выражало его уникальность и позво­ляло безошибочно узнать его даже в толпе, даже со спины, даже почти незнакомому человеку.

В одном из предсмертных интервью отец Даниил ска­зал: «Мы должны ходить перед Богом, как говорил Господь про Еноха: «ходил Енох перед Богом, и Бог взял его». Вот это хождение пред Богом — корень миссии». Если корот­ко охарактеризовать отца Даниила — он ходил пред Богом. И хотя эти слова, прежде всего, обозначают состояние души, всецело устремленной к Богу, но у него это выра­жалось даже буквально: в походке, в речи, не говоря уже про поступки и слова. Он шел легко, как человек, знающий, куда и зачем идет, спокойный в настоящем и не тревожа­щийся о будущем, потому что все заботы поручил Господу, Который для него близок, как Любящий Отец.

За эти десять лет я много раз слышал от отца Дании­ла, что он хотел бы умереть как мученик, но в его речах не было ни мрачной торжественности, ни болезненной экзальтации, он говорил это просто и радостно. Но я ис­пытывал то же чувство неловкости и недоумения, какое испытывал и тогда, когда читал в посланиях священномученика Игнатия Богоносца о его горячем желании постра­дать за Христа. Один и тот же дух был и в том и в другом, а я не понимал ни того, ни другого.

Помню, как пару лет назад в Македонии, куда мы вме­сте приехали, я привел отца Даниила в амфитеатр антич­ного города Битола. Во времена Римской империи здесь, на потеху толпе язычников, скармливали зверям людей. По бокам сохранилось два маленьких помещения, в кото­рых держали зверей, прежде чем выпустить их на арену, а по центру — одна каморка в человеческий рост, откуда выходили осужденные на растерзание. Доподлинно из­вестно, что таким образом в этом амфитеатре приняли смерть за Христа несколько мучеников ранней Церкви. И я сказал отцу Даниилу: «Вот, отче, можете встать туда, где стояли мученики перед выходом на подвиг». Он вошел в эту темную каморку, и я помню, как он стоял в ней и гля­дел оттуда в небо. Наверное, с таким же сосредоточенным спокойствием он смотрел и на своего убийцу. Признаться, я размышлял о том, не испугался ли батюшка в последний момент (потому что я бы испугался), и поэтому спросил у единственного очевидца, который видел убийство свои­ми глазами: что делал отец Даниил, когда, выйдя из алта­ря, увидел человека в маске с пистолетом в руках? И услы­шал: «Он шел на него. Прямо на него».

Помню, он рассказывал мне о дорогих детских воспоми­наниях — как мама на ночь читала ему жития святых. К вере он относился сознательно и серьезно с самого юного возраста. По его словам, уже с двенадцати лет он даже от родителей, если они предъявляли к нему какие-либо принципиальные требования, просил библейского обоснования и, если полу­чал его, то выполнял беспрекословно. В этом уже тогда отра­зилось главное его желание — всегда и во всем узнавать волю Божию и следовать ей. Бога он предпочитал всему остально­му, и волю Божию — всякой другой.

Я знаю много хороших священников в России, но ни­когда не встречал у нас человека, который бы так сильно, горячо и самоотверженно любил Бога, как отец Даниил. Как раз незадолго до его смерти, оказавшись на одной из огласительных бесед батюшки, я подумал, что только глубоко любящий человек может, не переставая, говорить два с половиной часа о Боге, и только о Боге, и говорить так, что аудитория два с половиной часа слушает, не ше­лохнувшись.

Еще в советское время он пел на клиросе, а после окончания школы, в 1991 году, поступил в Московскую духовную семинарию. Мне он говорил, что всегда хотел быть священником и не представлял себя кем-либо дру­гим. Это желание зародилось в детстве, когда он пережил клиническую смерть, и видел Ангела, который вернул его душу обратно в тело.

В 1995 году отец Даниил женился, окончил семина­рию и был рукоположен в сан диакона. С этого момента начинается его широкая проповедническая и миссионер­ская деятельность. Он преподает Закон Божий в старших классах православной гимназии «Ясенево». Мне запомнил­ся один случай из его рассказов о том времени: как-то он дал ученикам тему для сочинения «Что останется после меня? Что возьму я с собой?» И некоторые родители приш­ли к нему с возмущением: «Как можно детям давать такие темы? Им не надо напоминать о смерти». На что он отве­чал: «А разве ваш ребенок бессмертен?» Отец Даниил был убежден, что поскольку смерти никому из нас не избежать, то нужно к ней должным образом подготовиться, для чего у христианина есть все необходимое, и чем раньше начать готовиться, тем лучше.

С 1996 года отец Даниил стал вести миссионерские бе­седы на Крутицком подворье, был сподвижником отца Ана­толия (Берестова) в созданном им Душепопечительском центре имени святого праведного Иоанна Кронштадтско­го. Он встречался и разговаривал с сектантами и оккульти­стами, проповедуя им и обращая в Православие.

Кроме отца Даниила, я не знаю другого человека, который мог бы смело войти в любую аудиторию и на­чать разговор с человеком любых религиозных взглядов, и при этом ему всегда было что сказать по существу. Он был истинным миссионером, он любил рассказывать лю-

дям о Христе, и рассказывал о Нем так, что от светильни­ка его души и другие души зажигались огнем евангель­ской радости.

Батюшка очень почитал своего небесного покровите­ля — пророка Даниила, от него и получил миссионерское устремление, как он сам мне рассказывал. Когда-то, чи­тая Книгу пророка Даниила, батюшка обратил внимание на слова: «И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звезды, вовеки, на­всегда» (Дан. 12, 3) — и подумал: «Как же это здорово — сиять, как звезда!»

За свою жизнь отец Даниил крестил более восьми­десяти мусульман и обратил в Православие около пяти­сот протестантов. Он ходил на протестантские собрания и проповедовал там о Православии на основании Библии, участвовал в диспутах со старообрядцами, с неоязычника­ми, но наибольшую известность он получил как миссионер среди мусульман и как полемист с исламом.

Ему неоднократно поступали письма и звонки с угро­зами. За полтора года до убийства журналистка X. Хамидуллина подала запрос в прокуратуру с требованием возбудить против него дело за разжигание межрелигиозной и межна­циональной ненависти. Прокуратура в возбуждении дела отказала, но в мусульманских СМИ была раскручена на­стоящая кампания по очернению отца Даниила — право­славные люди об этом не знают, поскольку, по понятным причинам, не знакомы с мусульманскими СМИ.

Всего за трое суток до убийства отец Даниил подвоз­ил меня на машине до дома, и мы со смехом вспоминали времена десятилетней давности. Отец Даниил говорил, что из всех религий наименее интересным для него всег­да был именно ислам, и он вовсе не собирался им зани­маться. А я ему напомнил наш давний разговор, когда мы возвращались с Крутицкого подворья, и он порадовался, узнав, что я пишу апологетические статьи, отвечая на му­сульманскую критику: «Вот хорошо, значит, мне не при­дется этим заниматься». Но Господь то через одно стече­ние обстоятельств, то через другое устраивал так, что ему приходилось сталкиваться с мусульманами или темой ис­лама, и отец Даниил шел туда, куда указывал Господь. Это было для него самым главным.

В 2000 году он окончил Московскую духовную ака­демию и успешно защитил диссертацию по теме «Антро­пология свидетелей Иеговы и адвентистов седьмого дня». Она позднее была издана отдельной книгой. «Прогулка с протестантом по православному храму» — уникаль­ная работа, в которой на основании Библии объясняется устройство православного храма и православное богос­лужение. «Летопись начала» и «Кто как Бог, или Сколько длился день творения» посвящены, как он сам говорил, за­щите святоотеческого учения о творении мира, там отец Даниил объясняет, почему православный христианин не может придерживаться эволюционной теории.

«Брак с мусульманином» — книга, посвященная одно­му из наиболее болезненных вопросов сосуществования христиан и мусульман в нашей стране. Толчком к ее написа­нию стало то, что на сайте «Православие и ислам» я открыл раздел «Вопрос священнику», где можно было задать вопрос отцу Даниилу. И меня самого поразило то обилие писем или от крещеных женщин, которые собирались выйти за­муж за мусульман и спрашивали, допустимо ли это с точ­ки зрения Церкви, или от тех, кто уже вступил в подобный брак и столкнулся с теми или иными проблемами, в разре­шении которых просили совета. Кроме того, в пастырской практике отцу Даниилу пришлось повстречаться с такими русскими женщинами, которые под влиянием подобных браков отреклись от Христа и приняли ислам, а затем, на­мучавшись в мусульманском браке и осознав свое падение, с помощью батюшки приходили к покаянию и возвращению в Церковь. Все это побудило отца Даниила написать такую книгу, в которой он исчерпывающе рассматривает пробле­му, напоминая, что согласно правилам Церкви православ­ному человеку не дозволено жениться или выходить замуж за иноверца, а также дает конкретные советы — что делать, если такой брак все-таки заключен. Также батюшка напи­сал еще одну брошюру, близкую по тематике, — «Замуж за неверующего?» Кроме того, была выпущена книга «По­чему ты еще не крещен?», в которой разбираются наиболее типичные возражения против крещения. Для тех, кто кре­щен, но невоцерковлен, он написал брошюру «Зачем нужно ходить в храм каждое воскресенье», а для людей воцерков- ленных — книгу «О частом причащении Христовых Таин», которую мы с ним написали в соавторстве.

Наконец, самая последняя его книжка — «Инструк­ция для бессмертных, или Что делать, если вы все-таки умерли». В ней есть такие слова: «Самая лучшая смерть для христианина, конечно, мученическая за Христа Спа­сителя. Это самая наилучшая смерть, которая возможна для человека в принципе. Некоторые посылали соболез­нования в Оптину пустынь после убийства трех монахов, для христианина же это на самом деле — величайшая ра­дость. В Древней Церкви никогда соболезнования не по­сылали, когда кого-то где-то убили. Все церкви всегда немедленно посылали поздравления. Представляете, поздравить с тем, что у них появился новый защитник на Небесах! Мученическая смерть смывает все грехи, кро­ме ереси и раскола...».

Незадолго до смерти он говорил мне, что самая до­рогая и любимая его книга — это «Беседы на Книгу Песнь Песней», составленная из записей библейских бесед, ко­торые он вел многие годы, объясняя Священное Писание на основании святоотеческих толкований.

Весьма многие, даже те, кто не был согласен с ним по каким-либо вопросам, удивлялись и восхищались его мужеством. После похорон мне позвонил знакомый свя­щенник и рассказал, что видел кадры, где отец Даниил стоит один в аудитории, заполненной мусульманами, и радостно говорит им о Христе, о том, что ислам, отвер­гающий Богочеловека Христа, не может быть истинной религией (эти кадры были сняты на первом диспуте отца Даниила с мусульманами), «у меня в голове это не уклады­вается, — говорил мне тот священник. — Какое же сердце надо иметь, чтобы вот так пойти, встать среди них и гово­рить». Кстати, некоторые православные были недовольны тем, что отец Даниил участвовал в этих диспутах, однако инициатива принадлежала не ему — мусульмане публич­но пригласили его, и как мог свидетель Христов отказать­ся дать отчет о своем уповании? Его отказ был бы для них аргументом в их пропаганде ислама.

Отец Даниил говорил мне впоследствии, что был уве­рен, что его убьют сразу же после первого диспута, и нака­нуне испытывал сильный страх и беспокойство. А ночью ему было видение. Он увидел себя стоящим перед выложенным из камней лабиринтом, какие бывают на севере. И, пройдя

по его кругам, пришел к центру, где оказался алтарь, на котором лежала только что умученная и убитая жерт­ва. И он понял, что это — алтарь сата­ны и жертва принесена ему. Отца Да­ниила охватил гнев, и он ногою опрокинул алтарь. Тут же явился сам сатана в виде джокера в шутовском колпаке, каким его изображают на игральных картах. В его глазах была дикая ненависть, и он бросился на отца Даниила. Ба­тюшка стал молиться: «Пресвятая Богородица, защити!», «Святой Николай, помоги!», взмолился и другим святым. И тогда перед отцом Даниилом словно выросла невидимая стена, так что сатана бросался на него, но не мог ее преодо­леть и отскакивал назад раз за разом.

Глядя на это, батюшка допустил в себя тщеславные мысли, и в тот же момент са­тана пробил невидимую стену и схватил его за горло. Отец Даниил снова взмолился: «Пресвятая Богородица, прости меня, я согрешил, избавь меня от него», и тогда сатана исчез. А отцу Даниилу было сказано о предстоящем диспуте: «Ты не проиграешь, но и не победишь».

«Так оно и случилось», — говорил мне отец Дани­ил. И добавил, что после этого видения совсем пере­стал бояться мусульман и их угроз, потому как, увидев самого сатану и его бессилие перед Богом, уже нельзя

впечатлиться никакой человече­ской злобой, которая всегда усту­пает злобе сатанинской.

Во время второго диспута я и отец Олег Стеняев были в числе помощников-ассистентов отца Да­ниила. Мне кажется, диспут про­шел хорошо, хотя, конечно, мог бы пройти еще лучше. Примечатель­но, что некоторые мусульмане, которые помогали в орга­низации этих диспутов, вскоре приняли Православие.

Отец Даниил сам был на четверть татарином (по мате­ри) и уделял особое внимание распространению и укрепле­нию Православия среди татарского народа.

Он стал первым и, кажется, единственным священником, кто по благослове­нию священноначалия начал регулярно служить молебны частично на татарском языке (для православных татар), из­дал за свои деньги молитвослов на татарском. Вместе со сво­ими помощниками он ходил с проповедью и на татарский национальный праздник Сабантуй, и в Татарский культур­ный центр, в Египте он часами проповедовал своему гиду- мусульманину, на телевидении спорил о вере с муфтиями.

Он приобрел скандальную известность среди му­сульман, и она пугала и смущала некоторых православных, но только не самого отца Даниила. Он говорил, что эта известность помогает ему в миссии, и это было правдой. Потому что те мусульмане, которые имели хотя бы слабый интерес к христианству, таким образом узнавали, к кому им надо идти, — и они не ошибались, ибо всегда встреча­лись отцом Даниилом с любовью и могли услышать ответы на все свои вопросы. Были и такие мусульмане, кто прихо­дил к нему, чтобы обратить его в ислам, а в результате сами принимали от него крещение.

Среди называющих себя православными мне встреча­лись такие странные люди, которые говорят, что не следо­вало ему проповедовать мусульманам, что надо бы с уваже­нием относиться к их религии, что никакой пользы от его проповеди нет. Но отец Даниил считал, как и Господь, и апостолы, и все святые, что уважать надо заблуждаю­щихся людей, но не их заблуждения. Истина одна, и то, что противоречит истине и отрицает ее, есть ложь, а ува­жение ко лжи есть презрение к истине. Этой простой вещи не могут понять все те, кому истина безразлична, поэтому они не понимали и отца Даниила, хотя, быть может, обя­заны ему жизнью. Батюшка смог обратить ко Христу ряд ваххабитов, в том числе одного пакистанца, который со­бирался стать шахидом, и одну женщину, которую готови­ли стать смертницей. И что же, неужели и впрямь лучше было бы, если бы отец Даниил этим людям не проповедо­вал и они, оставшись на прежнем пути, взорвали бы са­молет, дом или поезд в метро, — быть может, как раз тот, в котором бы ехал кто-то из критиков отца Даниила?

Еще более успешно он проповедовал протестантам. Когда он по благословению митрополита Владимира при­ехал вместе со своими миссионерами в Киргизию и на со­браниях протестантов стал обращать их — так, что сре­ди присоединенных к Православию были даже пасторы, то местные главы сект, не имея возможности противосто­ять ему в слове, приняли решение вообще запретить своим людям собираться все то время, пока отец Даниил нахо­дится в стране. Так они пытались воспрепятствовать его проповеди, упразднив сами собрания.

Отец Даниил весьма заботился о миссии во всем мире. Вместе с ним мы два раза ездили в Македонию и проповедовали местным раскольникам. Он думал и о том, как проповедовать католикам в Западной Европе и в Южной Америке, а в декабре 2009 года надеялся пое­хать в Таиланд, чтобы там проповедовать северным пле­менам. Сам миссионер, он очень любил миссионеров и ста­рался познакомиться со всеми, кто проповедует Христа. Очень многим он помогал: давал деньги на строительство храма в Индонезии, жертвовал на воспитание православ­ных детей из бедных семей в Зимбабве, принимал у себя православных китайцев, православных тайцев, даже пра­вославных индейцев. По благословению Патриарха Алек­сия II отец Даниил создал школу православных миссио­неров, преподавал миссиологию в Николо-Перервинской духовной семинарии.

И что удивительно, его активная миссионерская деятельность нисколько не мешала его приходским тру­дам и обязанностям. В 2006 году батюшка построил не­большой деревянный храм в честь апостола фомы на юге Москвы и хотел со временем построить здесь же огромный храм-базилику в честь своего небесного покровителя про­рока Даниила. Идея построить именно базилику возникла у него во время посещения им храма святого великомуче­ника Димитрия в фессалониках.

Каждый четверг отец Даниил вел библейские бесе­ды, объясняя прихожанам по одной главе Ветхого Заве­та и одной главе Нового Завета в свете святоотеческого учения, каждую пятницу проводил огласительные беседы для желающих креститься взрослых, а каждое воскресенье преподавал в воскресной школе для детей. Желая, чтобы люди лучше понимали богослужение, он издал тексты всенощного бдения и Литургии, и вменил в обязанность дежурным раздавать их людям в храме перед каждой службой. Также он ввел общенародное пение. В результате прихожане благодарили его за то, что смогли, наконец, по­нять смысл того, что поется в храме.

Один из моих друзей, алтарник в храме отца Дании­ла, незадолго до смерти батюшки говорил мне, что удиви­тельно видеть, насколько без остатка и без пощады к себе отдает он себя другим людям, особенно прихожанам. Дей­ствительно, он себя не жалел. Помню, однажды он сло­мал ногу, а священника на замену у него не было. И тогда отец Даниил с ногой в гипсе сам ездил в храм и служил, превозмогая боль. Все прихожане и все знакомые помнят отца Даниила как человека веселого и жизнерадостного, но мало кто знает, как часто он терпел скорби от болез­ней — особенно от сильной головной боли и от сердечной боли. Но батюшка не показывал своих страданий и всегда был внимателен к многочисленным прихожанам, каждого выслушивал и давал совет.

Конечно, были у него и слабые стороны, но даже его недостатки, если можно так сказать, некоторым образом происходили из его достоинств. Как христианин, он был открыт для всех, и это имело своей стороной излишнюю доверчивость, жертвой которой он иногда становился: ему случалось доверять тем людям или книгам, которым, на мой взгляд, не стоило бы доверять. В том, что касалось вопросов веры, батюшка был весьма щепетилен, но в неко­торых других вопросах, например связанных с историей, он мог доверяться сомнительным источникам. С этим свя­зана, например, его позиция по отношению ко Второй ми­ровой войне, сложившаяся под влиянием книг В. Резуна, и мы не раз с ним дискутировали на эту тему.

Надо сказать, батюшка никогда диктаторски не навязы­вал свои взгляды тем, кто был рядом с ним. Он всегда внимательно выслушивал возражения, если они были по существу, и нередко корректировал свои взгляды, если видел, что они не соответствуют истине. Он часто приглашал меня и дру­гих людей, которым доверял, чтобы обсудить те или иные свои мысли и спросить, не ошибается ли он. Если он пони­мал, что не прав, то для него не было проблемой признать это и отказаться от ошибочных суждений, потому что он более всего ценил истину, а не свои мысли, и с уважением относил­ся ко всякому человеку, который оказывался рядом.

С отцом Даниилом легко было исполнять правило Блаженного Августина: «В главном — единство, во вто­ростепенном — многообразие, во всем — любовь». Второй пункт был возможен с ним именно потому, что для отца Даниила были непреложной реальностью первый и тре­тий пункты этой сентенции.

Еще одной особенностью, которая многим казалась его недостатком и которая происходила именно из пламен­ной любви отца Даниила к истине, была категоричная фор­ма подачи мыслей. По всякому вопросу батюшка старался докопаться до истины, а уж если ему это удавалось, то он выражал истину прямо и определенно. В нашем политкор­ректном мире такая прямота была подобна остроте луча, пронизывающего тьму. Кого-то такая честная резкость привлекала, а кого-то, напротив, отталкивала.

Я и сам не всегда был согласен с его категорично­стью. Приведу в пример дискуссию об уранополитизме, инициированную им в последний год жизни. В прин­ципе, по существу отец Даниил не излагал ничего, кро­ме учения Церкви, говоря, что небесное важнее земного, что принадлежность к Церкви важнее национальной при­надлежности, ибо в ней «нет ни Еллина, ни Иудея... но все и во всем Христос» (Кол. 3, 11), что все святые «говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стреми­лись к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не сты­дится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил

им город» (Евр. 11, 13-16). И что все мы, христиане, также на земле «пришельцы и странники» (1Петр. 2, 11) и «не име­ем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13, 14), ибо «наше жительство — на небесах» (фил. 3, 20). Здесь не было никакой ошибки. Но вот с необходимостью вво­дить специальный термин «уранополитизм» я не был со­гласен, равно как и сам термин казался мне неблагозвуч­ным, да и форма выражения этой истины, думалось мне, могла быть более мягкой.

Хотя, строго говоря, те, кто с ним ожесточенно спо­рил в Интернете, — либо были не согласны по существу, либо вообще не интересовались существом вопроса. В день похорон отца Даниила один из его оппонентов мне при­знался: «Именно теперь я начал понимать все то, что отец писал об уранополитизме, потому что очень захотелось по­пасть туда, куда он ушел».

Отец Даниил был глубоко порядочным и честным человеком. Батюшка был из тех, про кого можно было за­ранее знать, что если что-то понадобится, то стоит лишь обратиться, и он не откажет. Для меня он был образцом священника: все, что он делал, он посвящал Христу, тво­рил во имя Его.

Давно, девять лет назад, между нами состоялся серьезный разговор о том, что полемическая и миссио­нерская деятельность в отношении ислама может быть очень опасной. Помню, мы, как обычно, засиделись у него допоздна, а потом отец Даниил вышел проводить меня до метро. Была ночь, сыро, мы шли по пустынной улице, и я спросил его о страхах и опасениях перед лицом ис­ламской угрозы. Отец Даниил ответил, что ему доводи­лось сталкиваться с такими страхами, когда он обратил к Церкви нескольких сатанистов, и ему передали, что сатанисты грозились его убить. Но все мысли об этом, и даже такая: «Ладно я, пусть со мной делают что угод­но, но как же родные...» — от диавола. Эти мысли ничего не дают, они лишь парализуют волю. Если мы соверша­ем дело Божие, то должны полностью доверить Ему все­го себя, все свое и всех своих. Я очень благодарен отцу Даниилу за то, что он помог мне это понять. Уже позд­нее я прочитал слова старца Паисия Святогорца о том, что христианину невозможно сделать ничего сколь-либо значительного, если он прежде внутренне не решится на смерть. А если он решится быть верным выбранному ради Бога пути даже до смерти, то в нем появляется бес­страшие и сила Божия, которая может совершать подлин­но великие дела.

У отца Даниила эта решимость была.

Года за три до его мученической кончины отцу Дани­илу позвонили люди из ФСБ и сказали ему, что, по их ин­формации, на него готовится покушение. А позднее к нему приходили специалисты с оборудованием и обнаружили установленный в квартире «жучок». Отец Даниил позвонил мне и стал ободрять, разговаривать с особой заботой, выра­жать свою поддержку, а я не понимал, что случилось, поче­му он так говорит со мной. А он, зная, что я тоже занимаюсь темой ислама, подумал, что могут угрожать и мне, и не на­чал жаловаться на свои проблемы, а выразил поддержку мне, полагая, что мне тоже позвонили по тому же поводу. Но мне никто не звонил. И тогда отец Даниил рассказал мне об этих «приключениях», с обычным своим задором и радостью в голосе. Попросил молитв. Этот маленький эпизод хорошо показывает, каким человеком он был. Узнав, что ему грозит смертельная опасность, он в первую очередь подумал не о себе, а о своем ближнем, поспешил поддержать меня. Он переживал обо мне и не переживал о себе.

Батюшка любил богослужение, внимал песнопениям, нередко обращал наше внимание на красоту и богослов­скую глубину тех тропарей или стихир, которые пелись в этот день. Нередко выходил на утрене читать канон. Примерно за год до смерти он стал служить очень сосредо­точенно, не отвлекаясь на разговоры. Мне было интересно, с чем связана такая перемена, и я даже собирался спросить его самого, но не успел.

Он очень любил проповедовать. Утром говорил три проповеди — одну перед Литургией, для исповедующих­ся, вторую после Евангелия, а третью уже в конце, выйдя с крестом к народу. На вечернем богослужении также гово­рил как минимум одну проповедь. Говорил подолгу, но ярко и живо, людям нравилось. Вместо обычного для московских храмов чтения «запричастных» он благословлял читать гла­вы из Библии по синодальному переводу. Крестил только полным погружением и перед Литургией, чтобы новокре­щеные взрослые могли бы в этот же день причаститься.

У нас в московских храмах, вынося Чашу, священни­ки говорят, что ко причастию могут подходить только те, кто исповедовался, постился, был накануне на вечернем богослужении или нечто подобное. Недавно один семи­нарист рассказал мне о своем родственнике-кришнаите, который иногда ходит в храм и причащается — по их иде­ологии допускается участвовать в обрядах «низшей рели­гии», с которой связан семейной традицией. И что бы ему могло помешать причаститься — ведь он соблюдает все перечисленные условия: постится, читает правило, посе­щает накануне службу и даже может исповедоваться! Ведь из практики исповеди у нас, как замечал отец Даниил, со­всем выпало рассмотрение грехов против веры и против Бога, осталось одно лишь рассмотрение «этического несо­вершенства», хотя даже в Требнике указывается, что на ис­поведи священник «прежде всех вопрошает его о вере».

Отец Даниил, выходя с Чашей, говорил: «К прича­стию могут подходить только православные христиане, которые веруют в Единосущную и Нераздельную Трои­цу, веруют, что Христос есть истинный Бог и истинный Человек, единственный наш Спаситель, которые непо­врежденно хранят святую Православную веру и не дер­жат ни на кого обиды» — и только потом уже говорил про подготовку.

Думаю, что это очень важно, и не только для того, чтобы отсеивать людей неверующих или неправослав­ных, пытающихся принять причастие, но и для того, чтобы взрастить в прихожанах осознание важности веры как верности Божественной истине. Также и на исповеди отец Даниил, если видел человека, пришедшего к нему в первый раз, спрашивал, как он верит, просил вкратце объяснить, как он понимает основные догматы христианства, исправлял, если видел заблуждения.

Распространению невежества среди прихожан способствует и то, что у нас не только на испове­дях, но и в проповедях, как правило, учение Церкви не рас­крывается и не затрагивается, а речь идет по большей части о том, что не надо грешить, а надо каяться, надо по­могать ближним, надо ходить в церковь — и все. Догматы не раскрываются. Может быть, это происходит из-за того, что священники думают, будто прихожане все догматы

знают или что им это будет неинтересно, однако опыт отца Даниила показал, что не верно ни первое, ни второе.

Отец Даниил не боялся говорить о вере, о православ­ном учении, и люди слушали, это было интересно самым простым прихожанам. И в этом не было никакого реформа­торства, просто отец Даниил выполнял то, что, как и вся­кий священник, обещал делать, когда давал Церкви став- ленническую присягу.

Он очень не любил, когда православные ругались между собой. Только расхождения в принципиальных дог­матических вопросах могли быть основанием для серьез­ного спора, но если речь шла о каком-либо другом вопросе, то споры и ссоры он считал грехом. Помню, как однаж­ды двое его прихожан сильно поссорились, так что даже не разговаривали друг с другом. Отец Даниил пытался их примирить, беседовал с ними, но все безуспешно. Тог­да он благословил каждому из них ежедневно молиться за другого и непременно напоминал им об этом. И вот че­рез эту обоюдную молитву постепенно неприязнь исчезла, и эти люди снова стали друзьями.

У меня осталось много личных воспоминаний. Пом­ню, как он навещал меня, когда я лежал в больнице. Пом­ню, как вынес показать мне свою дочку Дорофею, когда ей было всего два или три дня от роду. Помню, как учил меня водить машину.

Помню наши путешествия, и особенно последнее, в Сербию, откуда мы вернулись всего за неделю до его му­ченической кончины. Во время этой поездки он признался мне, что, когда ему становится особенно тяжело или когда жизненные обстоятельства оказываются невыносимы, он всегда чувствует, что словно находится в огромной руке, которая ведет его сквозь все беды.

Самый последний день земной жизни отца Дании­ла начался с Литургии, которую он отслужил и за кото­рой, естественно, причащался. Затем он присоединил к Православной Церкви женщину, пришедшую из старо­обрядчества. Затем совершил крещение. Несколько часов спустя начал, как обычно, вести библейские беседы, после которых разговаривал допоздна со всеми желающими. Наконец, когда в храме почти никого не осталось, пошел в алтарь исповедовать свое духовное чадо. В это время в храм ворвался убийца, который начал выкрикивать: «Где Сысоев?» Отец Даниил бесстрашно вышел из алтаря ему навстречу и принял мученическую кончину за Христа.

Помню, батюшка не раз говорил о том, как оказы­ваются неслучайны все евангельские чтения, читаемые по богослужебным зачалам, как всегда, они оказываются на удивление своевременны и актуальны. В день его смер­ти рядовое евангельское чтение содержало такие слова Господа: «Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать... Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред геловеками, и Сын Человегеский исповедает пред Ангелами Божиими» (Лк. 12, 4, 8).

Иерей Тигрий Хачатрян, клирик'храма Преподобного Серафима Саровского и Собора всех Святых, в Земле Курской Просиявших, руководитель Миссионерского отдела Курской епархии, кандидат богословия

У меня всегда было ощущение, что ба­тюшка Даниил буквально горит желанием сделать неверо­ятно много для Бога. В 2009 году он приехал к нам в Курск для доклада на Пятых Всероссийских Знаменских научно­образовательных чтениях. Это было блестящее выступле­ние, и казалось, что он не успевает сказать что-то очень важное, так быстро, пламенно и горячо он говорил о кате­хизации — одном из важнейших дел своей жизни и служе­ния, за которое готов был пострадать.

Мы вместе «болели» этой проблемой современной церковной жизни, пытались что-то делать: он — в Мо­скве, я — в Курске. На очередных Рождественских чте­ниях отец Даниил жестко дискутировал с одним из ма­ститых протоиереев Московской епархии по поводу необходимости повсеместного введения катехизации. Я хорошо помню ту полемику, думаю, что она запомни­лась всем участникам семинара. Эта полемика наглядно показала, насколько глубоко батюшка понимал и пережи­вал необходимость возрождения института катехизации. В жизни своего прихода он воплощал опыт непременного предкрещального оглашения, а его школа по подготовке миссионеров с опытом работы на улице была совершенно уникальной и стала реальной православной альтернати­вой протестантскому прозелитизму на улицах.

Я позвонил отцу Даниилу за год до смерти и задал со­вершенно нелепый, но, к сожалению, закономерный вопрос: «Тебя еще не убили?» «Пока нет, я сейчас в Киргизии, при­ехал со своими прихожанами-миссионерами. Тут актив­но работают харизматы», — весело ответил он. Тогда нам не удалось поговорить обстоятельно, но я уже знал, что ему угрожают, а одна журналистка-мусульманка даже грози­лась засудить его за оскорбление ее веры.

Отец Даниил был одним из тех, о котором можно смело сказать: он честно жил перед Богом и всей душой стремился исполнить Его волю на земле. Пока еще слож­но осмыслить происшедшее, но ясно одно: на духовном небосклоне нашей Церкви засияла еще одна звездочка... И когда бушующие волны ересей и расколов будут пы­таться потрясти наш церковный корабль, она укажет нам верный путь.

Иерей Георгий Казанцев, секретарь комиссии по миссионерской работе Калужской епархии, духовник Калужского православного миссионерского общества в честь прпмч. Кукши Печерского, клирик Казанского девичьего монастыря

В свое время мне была остро необхо­дима помощь в организации системы оглашения — под­готовки людей ко крещению в нашей Калужской епархии, и я обратился к отцу Даниилу. Потом между нами воз­никли длительные дружеские отношения, основанные на единстве интересов и задач миссионеров.

В одной из бесед мы говорили об уличной миссии, и я сказал, что это — слишком радикальный для нас подход. «Иначе нельзя. Мы должны быть принципиаль­но радикальны», — ответил отец Даниил. Он был очень прямолинеен, в хорошем смысле слова недипломатичен, а это — редкое качество в наше время политкорректности. После смерти отца Даниила один из уважаемых священ­ников в нашей епархии сказал о нем: «Отец Даниил был радикален, но мог ответить за свои слова». Чем дальше, тем больше практика показывает, что успешная миссия всегда несет в себе радикальный вызов. Только так чело­век, к которому она обращена, будет поставлен в ситуацию выбора, и если он окажется способен его сделать, то смо­жет прийти к Богу.

У меня были сомнения, нужна ли нам уличная про­поведь. Чтобы проповедовать Евангелие на улицах, нужно преодолеть разные стереотипы. Мы много дискутирова­ли об этом с отцом Даниилом, разговаривали чаще всего по телефону. Я звонил ему поздно вечером, уже после десяти, и всегда знал, что отец Даниил найдет для меня пол­часа времени.

Трудности, которые встречаются на пути миссио­неров, похожи. Поскольку отец Даниил начал заниматься катехизацией и миссионерской деятельностью намного раньше меня, он мог ответить на очень многие вопросы. К тому же он был высоко богословски образован. Мне приходилось советоваться с ним по самым острым во­просам церковной жизни: это обмирщение, безразличие к святоотеческой традиции и канонам, внутрицерковные полусектантские течения (например, деятельность «царе- божников»). Как-то мне нужно было срочно проанализиро­вать одну из агиток «царебожников», звоню отцу Даниилу, а он мне тут же высылает готовый анализ этого документа. Помощь была весьма ощутимой.

Впрочем, в миссионерстве, даже если строго следо­вать церковной традиции, все равно возникает множество неоднозначных вопросов. Мне приходилось советоваться с разными пастырями, я старался проверять и практиче­ские советы отца Даниила, и, конечно, после нескольких лет знакомства и совместной работы его это расстраивало: «Вы все мне не верите, отец Георгий!»

Отец Даниил был максималистом. Он всегда настаи­вал на том, что нужно организовывать миссионерские при­ходы, а я отвечал: «Батюшка, нам в Калуге миссионерский приход не потянуть». Он не отступал: «Тогда организуй­те миссионерскую группу!» Такую группу действительно удалось собрать, и мы все вместе поехали к отцу Даниилу в Москву на круглый стол, посвященный проблемам мис­сионерской работы. Уже на обратном пути молодые ребята начали миссионерствовать, вот так убежденность отца Да­ниила подействовала на людей, он сам горел и зажигал сво­ей верой других. Те самые ребята (сегодня им примерно по двадцать пять лет) продолжают миссию, ведут и улич­ную проповедь, и очень почитают отца Даниила.

Как-то в Калуге мы с ним проводили диспут с так называемыми «родноверами» — язычниками, заявляющи­ми о том, что следуют религии предков, которую славяне исповедовали еще до Крещения Руси. Тему диалога обозна­чили так: «Религия сильного человека: православие или родноверие». Материалы этого диспута позволили нам начать изучение проблемы интереса патриотически настроенной молодежи к этой псевдорелигиозной субкультуре. Отец Даниил был харизматичным полемистом, при этом, безу­словно, он был одаренным и знающим человеком. Но можно вести разговор на философском языке и не быть убедитель­ным, а отец Даниил зажигал людей именно своей искренно­стью, в любой аудитории он был самим собой, у него всегда была одна и та же манера общения.

В тот день, когда стало известно о гибели отца Да­ниила, я получил множество сообщений от людей, которые знали его лично, и от тех, кто не знал его. Самые разные люди почувствовали масштаб произошедшего, некоторое сочувствие выразили даже «родноверы», с которыми отец Даниил когда-то спорил. Еще одно подтверждение значи­мости его жизни и смерти мы получили в день похорон. Мы приехали в храм Апостолов Петра и Павла в Ясеневе задолго до начала отпевания, и калужане, которые были со мной, просто не смогли попасть внутрь, поскольку вход давно перекрыли. Храм был заполнен до отказа, но даже на улице, где мы стояли, чувствовалось, что происходит нечто необычное. Его жизнь была вызовом греху и смерти, а смерть стала вызовом нам, живущим.

Архиепископ Белгородский и Старооскольский Иоанн (Попов)

Отец Даниил был одним из участни­ков съезда миссионеров. Когда начались дискуссии, он сразу обнаружил себя как человек порывистый, неравнодушный, горящий желанием поделиться тем, что он смог почув­ствовать, т. е. поделиться опытом Богообщения. Свой опыт Богообщения он пытался передать всем людям, и делал это талантливо и энергично. Часто, будучи вовлеченным в поле­мические беседы, он сильно загорался. Это было и в его обли­ке, и в манере излагать свою позицию. И я думаю, что в этом горении виделась призванность его на миссионерское слу­жение. Потому что миссионерское служение — это не про­сто передача информации о чем-либо или о ком-либо, это, прежде всего, передача опыта Богообщения. Но для этого нужно увлечь человека, суметь создать мотивацию, чтобы ему захотелось узнать о Боге, как захотелось евангельскому Закхею увидеть Христа. Перед миссионером стоит задача помочь человеку обрести желание увидеть Христа, познать Его. Отец Даниил умел разбудить в человеке такое желание, и в этом его главное призвание. Он был хорошим полеми­стом, он очень много сделал, чтобы люди могли защищать свою веру не просто на эмоциональном уровне, но аргумен­тированно, на богословском языке. Свидетельство тому — изданные после его смерти лекции по догматическому бо­гословию для миссионеров.

Деятельность отца Даниила является для Церкви примером того, как нужно нести свое служение в этом мире. Нам не хватает таких миссионеров, которые могли бы про­поведовать с таким горением и желанием, которые могли бы разбудить окаменелое бесчувствие современного мира.