Игумен Мелхиседек (Артюхин), настоятель храма Первоверховных Апостолов Петра и Павла в Ясеневе

Отец Даниил служил в храме Апо­столов Петра и Павла в Ясеневе всего лишь раз в неде­лю, по четвергам (в субботы, воскресенья и праздники он был на Крутицком подворье), и я очень жалею, что не смог сделать так, чтобы он стал постоянным клириком наше­го храма. На службах мы с ним пересекались редко, по­тому что именно по четвергам я нес послушание в доме престарелых. Но все же иногда нам удавалось сослужить вместе — например, в Крещенские или Рождественские сочельники, на службе Великой Пятницы.

В нашем храме отец Даниил го­товил людей ко крещению, проводил с ними огласительные беседы. Мы обсудили с ним, в какой форме это должно быть, чтобы, с одной стороны, это не было слишком кратко, с другой стороны — чтобы не затягивать, как это было в первохристианские времена, когда у Кирилла Иерусалимского оглашение шло в тече­ние года. Мы решили, что человек должен прослушать круг из пяти лекций, причем с какой лекции начинать — значения не имело, иначе каждый раз надо было начинать заново, и группа не смогла бы набираться. Главное, чтобы человек был на всех пяти занятиях, и это было доступно для любого. Крестить отец Даниил предложил по древ­нему чину крещальной Литургии, который он отыскал в библиотечных архивах, этот чин уже практиковался у отца Владимира Воробьева в храме Святителя Николая в Кузнецах. Они служили такую Литургию по субботам, со всеми ее особенностями, и отец Даниил разучил это бо­гослужение с нашим хором. Это, конечно, уникальное со­бытие, когда во время богослужения происходит рождение нового человека для вечности, крещаемые присутствуют на Литургии в белых одеждах, и подходят к Святой Чаше как к апофеозу своего вступления в Церковь. После богос­лужения их поздравляют и священники, и вся община. Эта крещальная Литургия приносит колоссальные плоды, ведь само по себе крещение — это преображение человека, но есть еще и мистическая значимость в том, что это про­исходит во время самой Литургии. Конечно, в том, что по­добное торжество совершалось в нашем храме, была заслу­га только отца Даниила.

Только спустя некоторое время я оценил по досто­инству ревность отца Даниила, его попечение о Церкви, смелость и неординарность, поскольку осуществление его идеи было сопряжено с особенными трудами. Я был удив­лен тому, как он решился сочетать Литургию с Крещени­ем, как смело он идет новыми путями, потому что все это непривычно, необычно, кто-то обязательно будет против, и надо объяснять хору, да и самому приспосабливаться. Но когда я сам начал принимать участие в крещальной Литургии, то увидел, что по времени отец Даниил даже выиграл, такая служба была чуть-чуть короче, чем раз­дельное совершение этих двух Таинств, и в этом ему была помощь Божия. А самое главное, что это стало бла­годатным мистическим возвращением к истокам, когда Литургия была центральным осознаваемым стержнем. И я был очень рад, что это происходит в нашем храме, такая Литургия служится и сейчас, и уже отец Алексей Сысоев продолжает дело своего сына, а оглашение про­водит диакон отец Геннадий, те же пять бесед, конечно, со своими особенностями.

Я не мог понять, как у отца Даниила хватало на все времени, как он мог так знать и чувствовать Писание, ко­торым он был внутренне наполнен, — это, конечно, была Божественная благодать. О чем его ни спросишь — он все знает, он просто «глотал» книги, но ведь «проглотить» — это одно, а запомнить — другое, и на каждый богословски поставленный вопрос у него был адекватное, профессио­нальное и подкрепленное мнением того или иного цер­ковного авторитета, святого отца конкретное суждение, с подробностями, с фактами, с цитатами. Он, конечно, по­ражал энциклопедизмом. Но духовное величие отца. Да­ниила, весь его потенциал, значимость его церковного под­вига я осознал уже после его смерти, когда вышли кассеты с его проповедями и лекциями, книги, толкования на Свя­щенное Писание, толкования на творения святых отцов, в частности на «Лествицу».

Можно провести параллель с событиями 1993 года в Оптиной пустыни. В убиенном иеромонахе Василии уже проглядывалось дарование духовника, уже чувство­валось, что это будет один из высокодуховных людей, чуть ли не оптинский старец, а ему было всего 33 года. По­чему Господь забирает таких людей — это тайна. После того как я познакомился с трудами и деятельностью отца Даниила, я думаю, что такого человека, как отец Даниил, больше не будет, никто в такой полноте его дела не вос­становит. Собери сто священников — и не будет одного отца Даниила, не получится ни у кого. В нем одном было столько Божественной энергии, что хватило бы на десять человек. И дело его может остановиться, нет, не само мис­сионерство как таковое, не написание книг, а ничего по­добного больше не будет. А ведь Господь знает, скольких людей бы отец Даниил еще привел в Церковь, сколько бы еще он мог написать, сколько сказать, растолковать, сколь­ких вразумить, — но это тайна Божественная.

Господь сказал: «Я сказал вам все, что слышал от Отца Моего», — и каждый священник только напоминает и рас­толковывает то Евангелие, которое принес Христос. Люди должны так услышать Евангелие, чтобы его исполнить, а мы, священники, ничего нового не скажем, мы только растолковываем, новыми словами, новыми эмоциями, даем какие-то интерпретации, каждый по-разному. И сколь­ко же еще отец Даниил мог сделать полезного для Церк­ви — и вдруг такая остановка в человеческой истории! Но видимо, то, что он будет делать сверху, будет гораздо ценнее, чем то, что он делал на земле. Как говорит Писание, «пустите в дело серпы, ибо жатва созрела». Ребенок пребы­вает в чреве матери девять месяцев, чтобы потом родиться на белый свет. Но никто не предлагает, чтобы он побыл там еще немного, еще пару месяцев. И наша история состо­ит не в том, чтобы здесь подольше пожить и именно здесь принести наибольшую пользу для людей, для Церкви, хотя и это тоже необходимо. Самое главное — это созреть для вечности, как мы читаем в паремии на день памяти му­чеников: «А праведник, если и рановременно умрет, будет в покое, ибо не в долговечности честная старость и не чис­лом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и бес­порочная жизнь — возраст старости» (Прем. 4, 7-9). Люди недоумевали, почему же он так мало пожил, не понимая, что он прожил мало, а лет ему было много. «Как благоугодивший Богу, он возлюблен, и, как живший посреди греш­ников, преставлен, восхищен, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его» (Прем. 4, 10-11). Амвросий Оптинский говорил, что, как ни при­скорбна потеря человека, как бы она ни была неожиданна, Господь забирает человека в двух случаях: или на пике, на взлете его духовной жизни, или на падении, чтобы не было еще большего падения. То есть человек дошел до дна, и уже нет надежды на возвращение, и продолжи­тельность дней жизни уже бесполезна, и, чтобы это дно не продолжалось, посылается серп. Слова преподобного Амвросия утешают, значит, момент смерти отца Даниила был пиком его духовной жизни.

Меня взбудоражила и всколыхнула его кончина, и в этом — конкретный пример духовного смысла про­исшедшего. Кассеты и книги были и при его жизни, я что-то листал, думаю, потом еще полистаю, да что там, я его вижу постоянно. И вдруг — после его смерти все это мне стало попадаться просто на каждом шагу, то одну кассету принесут, то другую, и я начал слушать, стал читать — одну книгу, вторую, третью. Его кончина как магнитом притянула меня к его наследию, и я уверен, что не только меня. Она высветила всю его жизнь, всю его деятельность, всю огромную пользу, которую он принес Церкви своими беседами, толкованиями, наставления­ми, всем, что он оставил для нас, людей XXI века.

Всему свое время, своя актуальность. Иоанн Злато­уст пишет про мерзость ристалищ, а сейчас компьютеры и телевидение в сто раз хуже любых ристалищ. Интерпре­тации и толкования отцом Даниилом Евангелия или свя­тых отцов для нашего времени были потрясающими, мно­гогранными, позитивными, вдохновляющими. После его кончины о нем узнало очень большое количество людей, и, может быть, его труды, его наследие кого-то всколыхнут, кого-то подвигнут к исправлению своей христианской жизни, кто-то полюбит Священное Писание. Господь сказал: «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот лю­бит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин. 14, 21). Отец Даниил блеснул, как молния, но молния не светит долго, как лампочка или как прожектор, она блеснула яр­чайшим светом — и осветила все вокруг. И кому молния не помогла, тому и фонарь, и прожектор не помогут. Его и убрали из жизни именно потому, что он приводил людей к Евангелию, к этой величайшей Книге Жизни. Сама его кончина свидетельствует об этом, потому что все случи­лось не в темноте на улице, и тогда могли сказать, что был грабеж или хулиганство, убирали человека, который был кое-кому как кость в горле, и сатана через этих людей понимал, что еще сотни и тысячи людей могут быть при­ведены к Богу.

Не стало отца Даниила, не стало священника, но поя­вился еще один мученик и Ангел на Небе, и смерть осветила его путь. Она показала нам, что для Бога надо быть живым человеком, и именно потрясающая живость была его особой чертой. Как будто у него внутри было два или три моторчи­ка. У него было трое детей — и когда же он находил для них время, когда все писалось, когда все говорилось, когда ис­полнялись все требы, как все это совмещалось в одном че­ловеке? Когда во время службы он говорил проповедь, то го­ворил так быстро, как будто его мысли опережали слова, он всегда хотел сказать как можно больше, потому что пропо­ведь ограничена во времени. Я даже просил его говорить по­медленнее, потому что люди не успевали переварить одну мысль, как уже следовала другая. Он прислушивался к моей просьбе, и с каждым разом его проповеди были все основа­тельнее, но он все равно был как вулкан, ему хотелось де­литься с людьми всем, что он знает, и это дар любви: неуста- вание делиться тем духовным сокровищем, которое дал ему Господь. В десять раз он приумножил свой талант, данный ему от Господа, если бы мы все так поступали, раздавая то, что получили от Господа, потому что каждому священнику Господь, безусловно, дает дары.

Отец Даниил являл собой живой пример колоссальной самоотдачи ради людей, он не бежал от трудов, а наоборот, накладывал на себя труды: Миссионерский центр на Кру­тицком подворье, потом строительство храма, мало и этого, надо и уличное миссионерство, мало и его — надо органи­зовывать целый миссионерский центр. Удивительно, что он в каких-то богословских и богослужебных обстоятельствах, да и в житейских ситуациях, умудрялся задавать вопро­сы мне. Это мы у него спрашивали, что нам было непонят­но, и вдруг он становился на такую позицию, как будто он не знает и надо посоветоваться, надо спросить, надо взять благословение. Это правильное духовное устроение, когда человек не считает себя всезнайкой, истиной в конечной ин­станции, это — внутренняя духовная культура и стержень.

Как говорил авва Дорофей, святые предпочитали поступить по совету брата, и, может быть, испортить дело, чем сделать его правильно, но поступить по-своему, так, как считаешь нужным. Отец Даниил становился на позицию вопрошаю­щего, хотя и сам был учителем, наставником, но не стеснял­ся смиренно спрашивать совета. Я уверен, что он и сам знал ответ на свой вопрос, но он понуждал себя поступать по от­цам, не считал себя непогрешимым, как Папа Римский. Есть известная история с Симеоном Столпником: для от­цов было удивительно, что это за новый подвиг стояния, и одни этот подвиг одобряли, другие — нет и говорили, что он пошел таким необычным путем из-за своей внутрен­ней гордыни. И решили они его испытать, сказав: «Симеон, сойди со столпа», и если он не согласится, то он самочин- ник и самовольник, и подвиг его не от Бога. А если он по­слушает, тогда — от Бога. Приходят они к столпу, он стоит и молится (кстати, мне до сих пор непонятно устройство этого столпа, как там жить, как повернуться, как там спать, есть, есть ли там крыша или еще что-либо?). И кричат ему: «Ты в прелести, ты гордец, и подвиг твой не от Бога, по­тому что не как все отцы поступаешь. И мы решили: сойди со столпа и живи как все». А он спрашивает: «А вы все реши­ли?» — «Все». — «Тогда, братья, благословите, слушаюсь». И только занес ногу слезать, как все и закричали: «Отче, отче, оставайся, молись о нас, подвизайся». Симеон услы­шал мнение отцов и готов был подчиниться, лишь бы не по­ступать по своей воле. Вот такая духовная скромность была у отца Даниила, чего нам всем, конечно, не хватает, мы все сами знаем, сами все понимаем, ни у кого ничего не спраши­ваем, это, конечно, общая наша беда, и мирян, и священни­ков, мы сами себе на уме. А у отца Даниила было правильное духовное устроение, он сам учил и сам спрашивал совета.

Господь преставил его от худшего к лучшему, от вре­менного к вечному, от тленного к нетленному. Дай Бог отцу Даниилу быть на Небе, а с Неба помогать нам идти по нашему жизненному пути, пока не придем туда, где находится он.