Юлия Сысоева. Вспомнить всё 5 страница

Наша третья дочь родилась 1 ноября 2007 года. В этот день утром я поняла, что надо ехать в роддом, а отец Да­ниил был в автошколе. В роддом я поехала сама, на своей машине, а батюшка приехал туда к вечеру, когда у меня уже начались роды. Ангелина родилась при нем. Доктор, кото­рый принимал Ангелину, оказался православным и вместе с отцом Даниилом читал молитвы первого дня, а я лета­ла в облаках, мне что-то вкололи, мой ум потух, и я уже почти ничего не слышала. Только было странно видеть, что в родзале стоит мой муж и с врачом читает молитвы. Потом батюшка с восторгом сообщил, что дочка улыбну­лась ему первому. Он так радовался ее рождению, что все врачи и акушерки начали ликовать и веселиться вместе с ним. Он даже отменил свои четверговые лекции, которые отменял крайне редко. Тогда же он сказал при докторах, что впервые увидел роды, и это не так страшно, как смерть. Почему он провел тогда аналогию со смертью — я не знаю. Ангелина родилась примерно без пятнадцати одиннад­цать в четверг, как раз в то время, когда в отца Даниила стреляли: в четверг, без пятнадцати одиннадцать вечера. Крестил ее отец Даниил сам, хотя бытует мнение, что отец не должен крестить своих детей. Нашу Дорофею крестил отец Дионисий Поздняев, который нас, кстати, и венчал.

А Ангелину отец Даниил твердо решил крестить сам. Это были сугубо семейные крестины в храме Апостола фомы, никакой торжественной крещальной Литургии при мно­жестве народа отец Даниил не устраивал. Крестной была Лена Крылова, а крестным — отец Алексей Лымарев. По­сле крестин все собрались в трапезной храма, тогда трапез­ная была еще в тесном вагончике. Посидели скромно, даже особой еды не было, незатейливые закуски, пара бутылок вина и сок из пакетов.

Наутро после рождения Ангелины ко мне в палату пришел батюшка, еще раз посмотрел на Ангелину, поцеловал ее. Я спрашиваю: «А где моя машина?» Ба­тюшка ответил, что отогнал ее еще вчера вечером, лень было ловить такси, он сел в машину и доехал до дома, первый раз без инструктора, самостоятельно. И пошутил: «И без мата». Я спросила, неу­жели он ее не «грохнул» и правильно припарковал? Парко­ваться батюшка так и не научился. У нас очень узкий двор, и отец Даниил, пытаясь въехать в него уже на своей машине, пару раз поцарапал ее об заборчик, снес урну, распугал всех кошек и бабок, очень рассердился и решил во двор больше не заезжать. Но и вне двора он однажды умудрился въехать в помойку, а в другой раз выбил заднее стекло об ветку де­рева, и потом долго ездил с полиэтиленовым пакетом вме­сто стекла, пока ему не вставили новое.

Батюшкина машина была куплена 19 ноября 2007 года, ровно за два года до кончины. Выбирали самую дешевую малолитражку, но не «Оку», потому что отец Даниил хо­тел коробку-автомат, не мог он на механике ездить. Все эти педали сцепления, переключение скоростей были для него совершенно непостижимы, в этом он никак не мог разо­браться. Поэтому выбор пал на «Деу Матиз». Мы «по су­секам поскребли, по амбарам помели» и набрали на по­ловину машины, а на остальную половину взяли кредит на два года, и кредит этот кончался 19 ноября 2009 года. Мы поехали в автосалон покупать машину, и я тогда впер­вые выехала в город после родов. Батюшка без меня был бы совершенно беспомощен, к тому же он не понимал, что та­кое дополнительные опции и прочее, ему наверняка на­считали бы ненужных спойлеров и парктроников, поэтому мне надо было все контролировать лично. А через день он сломал ногу. Привезли мне его из Перервы (он преподавал в Перервинской семинарии, там и упал) загипсованного, затащили под руки в квартиру. Через неделю, прямо на ко­стылях, он поехал в ГАИ ставить машину на учет, и тут же стал ездить на службы, в гипсе и с костылями, а ездил еще очень плохо, только получил права. Рассказывает он мне такой эпизод: он подрезает даму на крутой иномарке, дамочка рассердилась и прижала его к обочине, батюшка вылезает из машины, берет костыли и идет, хромая, к да­мочке извиняться. И тут у нее вытягивается лицо. Ког­да она увидела попа на костылях, то просто потеряла дар речи и сама начала извиняться за доставленные неудоб­ства, даже до машины его обратно проводила.

Эти три года служения в храме Апостола фомы были совершенно необычным временем, словно завершающим этапом его жизни. 2007 год начался с ряда неприятных со­бытий. Моя кума Елена Крылова родила третьего ребенка преждевременно, и мальчика положили в реанимацию. Нам звонит растерянная Лена, отец Даниил говорит, что ребенка надо срочно крестить, и мы с ним и Леной едем в подольскую больницу, где отец Даниил и окрестил Колю, став его крестным. Это был поступок, типичный для отца Даниила: если кому-то было плохо, он бросал все свои дела и несся туда, где в нем нуждались, — утешить, помочь, у него было много крестников, я всех и не знаю. В день Колиных крестин — это было вечером 16 января — наша средняя дочь Дорофея попала под машину. Полтора месяца фея лежала с переломом ноги, так что весь март мне пришлось учить ее ходить заново.

В июне 2007 года мы поехали в Грецию, на остров Эв­бея. Как всегда, батюшка совместил отдых с паломниче­ством. Он не мог по-другому, ему было неинтересно про­сто отдыхать. Брали машину и ездили к Иоанну Русскому по горным серпантинам, к месту первого упокоения апосто­ла Луки. Отец Даниил, как всегда, все находил и все знал. А у меня было ощущение, что это — наша последняя со­вместная поездка. Так и получилось. Последние два года у нас были похожи на гонку или марафонский бег.

Новый, 2009 год мы отмечали у нас на даче. Отец Даниил сам выразил желание поехать на дачу, отдохнуть от московского новогоднего шума и гама. Мы натопили баню и очень тихо и семейно посидели за столом. Батюшка открыл шампанское, как всегда громко, он любил именно так открывать шампанское, чтобы было громко, шумно и весело, чтобы пробка вылетела куда-нибудь в потолок или стену. Тогда же мы со смехом вспоминали 1997-й Но­вый год в нашей коммуналке на Маяковке, когда за пят­надцать минут до боя курантов мы бегали за елкой на елоч­ный базар, который находился на другой стороне Садового кольца. В те годы на пересечении улицы Чехова и Садово­го кольца еще не было подземного перехода, и мы неслись через дорогу с огромной трехметровой елкой. Тогда мы очень смеялись, потому что картина была внушительная, а отец Даниил, с елкой наперевес, как всегда, был в подряс­нике. Мы с ним иногда отмечали гражданский Новый год, но чаще я ездила к своим родителям, они всегда приглаша­ли, а отец Даниил оставался дома спать. С отцом Даниилом мы обычно готовили что-то постное и тихо сидели в се­мейном кругу, как правило, без гостей. Отдыхали от них, потому что накануне, 30 декабря, были его именины, и ба­тюшка всегда приглашал очень много народу. К нам при­езжал из Гонконга отец Дионисий Поздняев с матушкой Кирой, это даже было их традицией — приезжать именно на именины отца Даниила. А после Рождества, 12 января, отмечали его день рождения, и опять звали гостей и гото­вили много всего вкусного, рождественского и святочно­го. Елку обычно ставили после гражданского Нового года, одно время мы брали елки на брошенных елочных базарах, но потом торговцев, видимо, обязали убирать за собой, по­этому елочные базары стали исчезать вечером 31 декабря. Тогда мы стали ездить за елкой на дачу, а в последние годы елки привозили в храм жертвователи, и мы выбирали себе подходящую. Последние два года именины и день рожде­ния отец Даниил отмечал в храме, столько было желаю­щих к нему прийти, а наша квартира и мои возможности уже не могли выдержать такого количества людей. Даже мои последние именины с батюшкой — 31 мая 2009 года — мы решили отметить в трапезной. Храм ему уже практиче­ски полностью заменял дом, в храм были перенесены и се­мейные праздники. Отец Даниил там словно растворялся, он все меньше и меньше принадлежал нам, и все больше и больше принадлежал Церкви и людям.

Пасха 2009 года мне запомнилась снежным бураном. Прямо во время Евхаристического канона все вокруг за­выло и закружилось, метель поднялась такая, что было ничего не видно. Дороги мгновенно покрылись снегом и ледяной коркой. Я тогда сидела в батюшкиной бытов­ке, Ангелину спать укладывала, у меня было ощущение, что бытовку унесет ветром, как домик девочки Элли, так она вся дрожала и стонала от ветра. А в храме пели евхаристический Пасхальный канон, и сквозь гул пур­ги доносилось: «Христос Воскресе!». Только к причастию ветер утихомирился, снег перестал, небо опять посинело

и поднялось ввысь, обнажая холодные мер­цающие звезды. Народу было так много, что запивку разливали на улице, и люди шли по белому снежному ковру, оставляя множество следов. Этот буран совсем не порадовал, было какое-то зловещее ощущение от всего этого. И запивка по­сле причастия под звездным небом, и следы ног на белом снегу... Я, как завороженная, словно со стороны, смотрела на эту картину, а в голове стучала мысль: на следующий год все будет уже не так. И еще было чувство какого-то си­ротства или одиночества, какой-то пустоты под этим не­бом. В ту ночь, когда отец Даниил от нас ушел, мы стояли возле храма под точно таким же сине-черным небом с хо­лодными мерцающими звездами.

На следующий день уже сияло солнце, было теп­ло, и ничто не напоминало о ночном урагане. Мы фото­графировались возле храма, вместе с отцом Даниилом. Как ни странно, у нас было очень мало совместных фото­графий. Позже я поняла, что это — беда многих свя­щеннических семей. Когда мы открыли фонд помощи священническим семьям и я стала общаться с матушками- вдовами, к моему удивлению оказалось, что практически у всех очень мало общих с батюшками фотографий, по­тому что их батюшки постоянно пропадали на приходах и с прихожанами, фото получилось очень пасхальное, сол­нечное и радостное. Отец Даниил был в красном, вернее, бордовом подряснике, том самом, в котором его погребали. Я позже узнала, что красно-бордовый цвет — это цвет му­ченичества, мучеников на иконах изображали в облачениях именно такого цвета. А этот подрясник ему сшили на Пас­ху, и на Пасху он его надевал. Когда мы думали, в чем его погребать, у меня даже не возникло сомнения: конечно, в этом пасхальном бордовом подряснике (он, кстати, висел на самом видном месте в бытовке, словно его приготовили специально, повесили, чтобы мы не забыли), ведь для отца Даниила наступила вечная Пасха. Я в этом не сомневаюсь.

Я уже говорила, что батюшка купил землю на родине своих предков и поставил небольшую деревянную избуш­ку. Он был очень вдохновлен мыслью, что там можно будет уединяться, но еще он хотел в будущем поставить там не­большую церковь, организовать что-то вроде скита, у него всегда были далеко идущие планы. Но у нас не было под­ходящей машины, чтобы туда ездить, потому что там пол­нейшее лесное бездорожье, и проехать туда можно только на внедорожнике, «Деу Матиз» никак там пройти не мог. И тут как раз наш краснодарский сосед продает «Сузуки Джимни» — маленький внедорожник, один из лучших по проходимости, так как конструировался японцами для военных действий на пересеченной местности. Я в ту осень целый месяц была в Краснодаре, потому что наша старшая дочь планово лечила астму в Анапе, в местном са­натории. И вот батюшка прилетает к нам в Краснодар, по­купает у соседа машину и уезжает на ней в Москву. Это было в начале октября 2009 года, за полтора месяца до его кончины. Он очень радовался своей новой машинке, но ему не суждено было испытать ее на бездорожье, до своего скита он на ней не доехал. Мы с ним так и не выбрались туда, а все собирались, он все говорил: «Поедем, машину испытаем».

В ту последнюю осень мы все мечтали выехать на при­роду. Отец Даниил очень любил осень, особенно когда ветер начинал гнать по дорогам ворохи желтых листьев. Батюшка всегда восхищался этой красотой, мы каждый год ездили куда-нибудь смотреть листья на дорогах. В 2006 году — в конце октября — ездили в Переславль-Залесский. Ему очень нравились окрестности Переславля, и особенно — таинственное Плещееве озеро. Один наш знакомый при­вез нам ящик копченой ряпушки, и мы с батюшкой, сидя на берегу озера, ели эту вкуснейшую рыбу. Отец Дани­ил рассказывал, какие глубины таятся в озере и что, воз­можно, это озеро — один из закрытых источников вели­кой бездны. Тех самых источников, которые Бог открыл во время Потопа, а после Потопа закрыл, и такие места превратились в озера с очень глубоким воронкообразным дном. Местные жители рассказывают, что на озере случа­ются очень странные вещи, а рыбаки говорят, что прохо­дили его с эхолотом и что там есть места, которые вообще не показывают глубину: там как будто существуют прова­лы, уходящие вглубь земли. Возможно, что отец Даниил был прав в своих рассуждениях.

Но мы так никуда и не поехали, у него накопилось столько дел, сколько никогда не было. Была идея снова поехать в Переславль, проехать уже вокруг всего озера, потому что там есть места, которые можно преодолеть только на внедорожнике. Вот отец Даниил и хотел там его испытать, и опять купить копченой ряпушки у знако­мого рыбака, и опять посидеть на берегу, вглядываясь в серую осеннюю хмарь и любуясь летящими желтыми листьями. И в свой «скит» во Владимирскую область сго­нять. Но мы так никуда и не собрались, я уехала без него на дачу и поняла, что листья все облетели, — не успели мы. Даже СМС ему написала, что листья уже все обле­тели, и наш листопад мы не застали. Он мне ответил, что жаль. Я не стираю его последние СМС из своего теле­фона, есть там и это, про листья.

Буквально за несколько дней до своей кончины он предложил мне куда-нибудь «прошвырнуться» после лек­ции (это была его последняя лекция в Лавре, ее многие помнят), и я тогда отказалась, уже не помню почему. То ли было очень поздно, и я устала и хотела спать, то ли детей некуда было деть. Не захотела, одним словом. Решили перенести на следующий вторник. А в понедельник его уже погребали.

За год до своей смерти отец Даниил решил съездить с матерью и с нашей старшей дочерью на Святую Землю. Мы с ним там были три раза, но ему хотелось свозить туда Устю и маму. У меня с самого начала, как он это задумал, было ощущение какой-то «прощальности» от этой поезд­ки. Так и оказалось, это была его последняя поездка, по­следняя на Святую Землю. Когда я везла их в аэропорт, мы попали в жуткую пробку. В тот день стояла вся Москва, такое у нас бывает, когда пробки везде, объехать невоз­можно, только начинаешь объезжать, как встаешь в новую пробку. Мы просто стояли в неподвижном море машин, и в какой-то момент поняли, что не успеваем на самолет. И тогда отец Даниил начал плакать как ребенок. У него текли слезы, и он причитал: «Господи, ну что же это такое!» Тут и Устя заревела в голос, они оба сидели и ревели. Тогда я поняла, что надо идти на крайние меры, иначе я не вы­держу этого рева. До сих пор меня трясет от воспоминаний об этих мерах. Вначале я перестроилась в левый ряд и нача­ла непрерывно сигналить, чтобы нас пропускали. Нас стали неохотно пропускать, мы начали двигаться. Так добрались до МКАД. Но кольцевая стояла еще плотнее, чем город, с ужасом мы увидели впереди себя сплошное море крас­ных огней. Я тогда сказала, что если мы не сядем «на хвост» милицейской машине с мигалкой, мы не успеем. Стали мо­литься, почти кричать, чтобы Господь помог. И сразу поя­вились две милицейские машины, я сумела пристроиться сзади, и мы понеслись. А отец Даниил сказал: «Ты просила милицейские машины? Вот и они».

Это было безумно сложно, так как между нашей ма­шиной и милицейскими кто-то постоянно хотел вклинить­ся, и мне приходилось все время держать минимальное расстояние, мчаться буквально в каких-то сантиметрах от передней машины. К тому же эта гонка осложнялась очень скользкой и грязной дорогой, потоки черной жижи летели из-под колес, прямо на лобовое стекло. Это было ужасно, я сигналила, ехала с аварийкой, меня постоян­но кто-то пытался подрезать или отсечь от милицейских машин. Желающих ехать «на хвосте» было хоть отбав­ляй. В какой-то момент, уже где-то возле поворота на Ле­нинградку, милицейским надоело мое вопиюще наглое поведение, и они сами стали оттеснять нашу машину. Каким-то образом мне удалось их объехать и протиснуть­ся на шоссе. Мы добрались до аэропорта чудом, и чудом я не разбила машину. Отец Даниил потом долго вспоминал мои подвиги, а я была на грани нервного срыва и потом всю дорогу назад отходила от полученного стресса.

А на следующий день почил Патриарх Алексий II. Эта новость потрясла всю страну и всех христиан. Позво­нил из Израиля отец Даниил и сказал, что если бы он вчера не уехал, то ему пришлось бы принимать участие в траур­ных мероприятиях и он уже никогда не попал бы на Свя­тую Землю. Потому что больше его там не будет, и промыс­лительно получилось, что они уехали днем раньше. Но он очень скорбел по Патриарху, тем более что тот рукополагал его в священники. Потом отец Даниил сказал, что на Гро­бе Господнем ему открылось очень много из будущего: и что Патриархом будет митрополит Смоленский Кирилл (что и произошло вскоре), и сколько времени он будет Па­триархом. А еще он сказал мне некоторые сугубо личные вещи, которые ныне сбылись, а тогда казались невероят­ными. Его «пророчество» касалось моей нынешней жизни, и было совершенно невозможным, я ему не поверила.

За неделю до этой поездки в Израиль у нас дома случилось очень неприятное событие. В доме шел капи­тальный ремонт, меняли стояки труб, и, когда их меняли, большая крыса из подвала пришла в нашу квартиру. Тру­бы поменяли, дыры в полу и в потолке заделали, а крыса осталась, она не могла выйти и скрывалась где-то в районе ванной и кухни. По ночам мы стали слышать, как в кухне кто-то бегает и шуршит, что-то все время падает и пере­ворачивается. А утром я находила вырытую из цветочных горшков землю, погрызенные семечки, хлебные корки,

перевернутую посуду и прочий беспорядок. Я не сразу по­няла, что за незваный гость у нас появился. Но скоро я эту крысу увидела: мерзкая и наглая тварь смотрела на меня с ухмылкой. Вызвали специальную службу, поставили ловушки. В тот день, когда отец Даниил с Устей уезжа­ли в Израиль, крыса попалась, и отец Даниил сам лично вынес ее вместе с ловушкой в мусоропровод. В появлении крысы в нашем доме я увидела нечто зловещее, было ощу­щение надвигающейся беды. Именно с этого момента весь год меня уже не покидало чувство тревоги.

Я стала постоянно думать о том, что с отцом Да­ниилом случится что-то непоправимое, что он разобьет­ся на машине, или станет инвалидом, или в нашей семье случится что-то еще. Иногда мне даже казалось, что умрет кто-то из детей. Это ощущение появилось с рождением Ангелины, и я как-то сказала об этом отцу Даниилу, а он мне ответил, что Ангелина вырастет и станет большая, я не должна бояться потерять ее в младенчестве. Я тогда списала все свои переживания на послеродовые психо­логические проблемы и попыталась успокоиться, успо­коиться не получилось. Каждый раз, когда отец Даниил куда-то уезжал, я думала, что он не вернется, что самолет разобьется, что он попадет в аварию и прочее. Но о том, что его убьют, я никак не могла подумать, я думала об ава­риях и катастрофах.

Приблизительно 3 ноября 2009 года, когда отец Да­ниил был в отъезде в Мурманске, я была на даче с детьми и с матушкой Олесей Провадой. И мне снится сон, что отец Даниил умер, и я его ищу по всему городу, бегаю по мор­гам и больницам. Это переживание было так ярко и так сильно, так реально, что когда я проснулась, еще очень долго лежала и прокручивала этот сон в голове. За завтра­ком я рассказала об этом сне Олесе, мы тогда еще посме­ялись, мол, если снится, что человек умер, значит, долго жить будет. Именно посмеялись тому, что так говорят. Мы не верим в приметы, и снам верить нам не рекомендует­ся. Но меня этот сон так потряс, что я потом рассказала о нем отцу Даниилу, он выслушал меня внимательно, даже с какой-то скорбью, и сказал серьезно: «Очень даже воз­можно, что я скоро умру». А через две недели его не стало.

Когда отец Даниил умер, все так и получилось, как в этом сне: я искала его по всему городу. Он скончался в 12-й больнице в Царицыне, и рано утром я и отец Ви­талий Зубков (он тогда служил в храме Апостола Фомы) поехали в больницу. Там сказали, что тело отца Даниила уже увезли в судебный морг, в какой — не знают. Потом все-таки узнали, дали нам телефон этого морга, и я уже по­ехала туда одна, потом два раза ездила в следственный от­дел. Надо было найти его паспорт, было совершенно непо­нятно, где он лежит, где его искать. В следственном отделе мне открыли мешок с его вещами, там все было окровав­ленное. Я искала паспорт в его вещах, из карманов выпа­дали какие-то визиточки, копеечки, бумажные иконочки, но паспорта не было, а без паспорта не дают свидетельство о смерти и не выдают тело. В морге мне нагрубили, я ушла рыдать во двор, ко мне подходили журналисты и пытались взять интервью, тыча микрофоном в лицо. Весь день 20 ян­варя я провела за рулем и в поисках. Я была одна, у всех был такой шок, и все меня оставили. Я сама не понимала, как я еще ездила на машине, и телефон у меня звонил не­прерывно. Все было так, как в том страшном сне, и у меня даже было ощущение, что сон продолжается. Было та­кое же мрачное и серое небо, и пустота вокруг. Паспорт нашли в храме, оказывается, его куртка так и висела в ал­таре, а в ней был паспорт. Но в пятницу мы забрать его уже не успевали, поэтому забирали в субботу. В субботу в морг приехали батюшки — облачать отца Даниила, и всю субботу и все воскресенье в храме Апостола Фомы было прощание. А в воскресенье вечером мы повезли его в храм Апостолов Петра и Павла в Ясеневе. Люди шли непрерыв­но, и несли и несли цветы. Такой очереди в Москве я не ви­дела давно, попрощаться приезжали даже те, кто никогда его не знал и ни разу не был в его храме. Приехали жен­щины из ГАИ, где отец Даниил ставил машину на учет, его и там запомнили и успели полюбить, так он умел рас­полагать к себе людей. Когда его повезли на Кунцевское

кладбище, то даже перекрыли улицы, а инспектора ДПС отдавали честь, вытягиваясь по струнке. Я тогда ему ска­зала: «Вот, отец Даниил, какие пышные похороны ты себе устроил, ты всегда любил пышность, вот и получил. Так только патриархов да президентов хоронят, а тут приход­ской батюшка, который просто трудился, был все время с людьми и на людях».

Каким бы сильным ни было предчувствие надвига­ющейся беды, уход отца Даниила был настолько внезап­ным и ошеломительным для всех, что это просто не укла­дывалось в голове. Очень долго у меня было ощущение, что все происходящее мне снится, что сейчас я проснусь и все встанет на свои места. Время в те дни приобрело со­вершенно иные объемы, повседневная жизнь казалась ис­кусственной, нереальной. Машины ехали как в замедлен­ной съемке, люди, небо, все для меня теперь было поделено на «до» и «после».

День 19 ноября я запомнила почти поминутно. Утром, когда я ехала из музыкальной школы, куда отвезла Фею, у меня мелькнула четкая мысль: «Смерть дышит в заты­лок». Год спустя я вспомнила об этом. Да, смертельное ране­ние он получил именно в затылок. Но почему у меня тогда была именно такая мысль? Почему я так думала? Забирал Фею уже отец Даниил, привез ее домой, но даже не зашел в квартиру. Утром на пороге мы попрощались до вечера, и живым я его больше не видела. Он поехал в храм, из ко­торого больше не вернулся. Он ушел навсегда, в другой мир. А его машина так и осталась стоять у храма, пока я ее не забрала через неделю.

Где-то недели через две после его кончины я разби­рала батюшкин комод. Нашла пузырек из-под лекарства, решила, что он пустой, не посмотрев, отставила в сторону, чтобы потом выкинуть, и забыла о нем. А Ангелина пу­зырек нашла. Оказывается, там были остатки мира, отец Даниил держал дома миро для экстренных крестин. Ан­гелина открыла пузырек, вылила миро на себя и растерла. Я почувствовала запах, но была не уверена, что это именно миро, это могло быть любое благовонное масло. Позвонила

отцу Алексею Лымареву, он сказал, что сейчас приедет и определит, миро это или нет, и велел ничего не трогать. И вдруг Иустина говорит: «Ко мне сей­час пришел папа и сказал, что это миро, что надо взять вату со спиртом и стереть с пола следы». Ангелина наследила по всей квартире, потому что была с ног до головы в мире. Я была потрясена: Иустина не мог­ла знать, как надо убирать святое миро, если оно проли­лось.

К тому же мы были вообще не уверены, что это миро, значит, действительно, это ей сказал отец. Когда приехал отец Алексей, он подтвердил, что это миро, и все убрал как положено.

У отца Даниила было очень трепетное отношение к Святой Земле. Я уже говорила, что его знания были на­столько глубокими, что удивляли многих. Он знал о Свя­той Земле почти все и ориентировался там лучше любого гида. Мы с ним были в Израиле два раза — в 2002 году с друзьями, и в 2005-м, с нашими знакомыми Людмилой и Николаем. В 2005-м мы уже путешествовали без экс­курсоводов, просто прямо в аэропорту Бен-Гурион взя­ли в аренду машину. В Тель-Авив мы прилетели ночью, и нам предстояло найти наш отель в абсолютно незнако­мом городе. Конечно, я села за руль, а отец Даниил ори­ентировался по очень плохой ксерокопии карты, на кото­рой было указано месторасположение нашей гостиницы. Когда мы выехали с территории аэропорта, у меня почти началась паника: куда ехать — непонятно, кругом много­численные развязки, надписи на иврите, но батюшка аб­солютно спокойно показал, куда надо ехать, и мы очень быстро добрались до места назначения, почти не плутая. За всю поездку мы заблудились один раз, когда искали Горненский монастырь — тогда мы очень долго плутали, все время спрашивали дорогу, а нам объясняли на жут­кой смеси иврита и английского.

Как-то раз отец Даниил рассказал мне, что ему при­снилось некое место на Храмовой горе, возле мечети Омара. Известно, что эта мечеть построена на месте ветхозаветно­го Храма, а именно — на месте Святая Святых. Там нахо­дится небольшой кусочек от стены храма или от притвора, точно не скажу. Одним словом, груда камней. В 2002 году мы не попали на Храмовую гору, туда очень ограничен­ный доступ, и, когда отцу Даниилу приснился этот сон, он там еще не бывал. А в 2005 году мы все-таки сумели там побывать, и, когда отец Даниил увидел это место, он буквально остолбенел, подозвал меня и прошептал: «Вот то самое место, которое я видел во сне, здесь даже камни лежат точно так, как я видел, все до мелочей». Я уже забыла о том его сне, но он мне сказал, что тогда ему было открыто нечто о его смерти и что он побывает на этом месте сра­зу после своей кончины. Я тогда почти ничего не поняла из того, что он говорил, и сейчас сожалею, что не могу вспомнить ничего конкретного.

У нас с ним было особое отношение ко Гробу Господню, мы оба считали, что Гроб Господень — это Новый Ковчег, и там можно слышать гласы Вседержителя, как можно было слышать от Ковчега. Еще в самом начале нашего с ним зна­комства я рассказала об этой своей догадке Даниилу, и он пришел в восторг, потому что тоже так думал. В 1994 году я уже побывала в Израиле, и мне было дано почувствовать там нечто сокровенное. Он меня все расспрашивал во всех подробностях, что же мне там было открыто, и я рассказала об этом только ему.

Я знаю, что в 2008 году он поехал в Израиль не только потому, что просто хотел съездить на Святую Землю с ма­терью и со старшей дочерью. Он ехал спросить у Господа о том, что тревожило его душу, вот что было главным. Уже начиная с 2005 года он жил в постоянном ожидании скорой смерти, у нас была с ним договоренность: ког­да кто-то из нас умрет, другой поедет на Гроб Господень до исполнения сорока дней, помолиться. И как батюшка отошел, я знала, что должна ехать на Гроб, к Новому Ков­чегу, рассказать Господу все, что произошло. Я выполни­ла наш уговор, и душа моя успокоилась, а ближние мои осудили меня за эту поездку. Но да простит их Господь, они же ничего не знали, а руководствовались предрассуд­ками, что до сорока дней ездить никуда нельзя. Очевидно, они считали, что я поехала отдыхать или развлекаться.

Когда мы на Храмовой горе подошли к Золотым во­ротам, отец Даниил сказал: «Представляете, этими врата­ми Спаситель въехал на ослике в город, и здесь постила­ли Ему пальмовые ветви и кричали «Осанна в вышних!» Он так рассказывал, что нам казалось — мы слышим эти крики, и потоки времени, отделяющие нас от этих собы­тий, словно истончились, и мы видели все своими гла­зами, слышали своими ушами. Так, очень многие, придожив ухо к камню бичевания, слышат удары и крики беснующейся толпы. Батюшка всегда казался свидетелем всех исторических событий, который знает все и может показать все. Так было и в Мегиддо, где, согласно Апо­калипсису, должна произойти последняя битва, пред­вещающая конец света, под названием Армагеддон (до­словно: «гора Мегиддо»), Уже по дороге в аэропорт отец Даниил решил заехать на место последней битвы. Хотя до вылета оставалось чуть больше четырех часов, мы все равно поехали посмотреть на разрушенный город Мегид­до. И отец Даниил рассказал, что это одно из немногих мест на земле, где произойдут будущие события. Вот где-то здесь воссядет Антихрист и будет смотреть на до­лину, где произойдет Армагеддон, последнее сражение, когда Господь поразит его дыханием уст Своих, и состо­ится великая победа.

Может быть, есть что-то знаменательное в том, что последним местом нашего путешествия было место по­следней битвы.

Можно сказать, что наше знакомство с отцом Дании­лом, тогда еще семинаристом Данилой, началось со Святой Земли. За месяц до нашего с ним знакомства я поехала в Из­раиль, и на Гробе Господнем просила жениха достойного (по­ступить так наказал мне мой духовник). Когда я вернулась, то собрала друзей на вечеринку, чтобы показать им свой ви­деофильм о Святой Земле. Тогда такие поездки были в дико­винку, но длинный и занудный любительский видеофильм очень быстро всем наскучил. Друзья пили чай, болтали и смеялись. Только Данила, которого привезли с собой мои друзья, придвинулся вплотную к телевизору, словно хотел лучше видеть и слышать, и, подавшись вперед, внимательно смотрел на экран, постоянно расспрашивая меня обо всем, причем о таких мелочах и подробностях, которые я в прин­ципе не знала. Меня сначала смутило безразличное отноше­ние к фильму моих друзей, но Данила проявил к нему такой живой интерес, что я решила, что не зря затеяла все это. С той вечеринки у нас осталась полароидная фотография, на которой Данила сидит на полу, у дивана.