Юлия Сысоева. Вспомнить всё 4 страница

На Крутицком подворье стоял престол, жертвенник и купель, которые пожертвовали отцу Даниилу для нового храма. После одной из последних на Крутицах четверго­вых бесед мы все это перевозим на грузовике, который нам одолжил мой папа. Это был четырехтонный «форд», кото­рым я очень любила управлять за его внушительные аме­риканские размеры и мощь. Помню, как тогда отец Даниил смотрел на меня не отрываясь, а потом сказал:

— Я люблю тебя такую.

— Какую?

— Ты такая красивая, да еще и за рулем грузовика... Вдвоем с отцом Даниилом мы привозим все это на новое место, но оказывается, что ни престол, ни жерт­венник не проходят в дверь церкви. Было уже поздно, и мы каким-то чудом поставили их друг на друга в ча­совне. А на следующий день оказывается, что престол и жертвенник не помещаются в крохотном алтаре, и, что­бы все разместить, добровольные строители начали пи­лить и строгать. Жертвенник даже пришлось распилить пополам и уменьшить раза в два. Говорят, что наши до­бровольцы трудились всю ночь, потому что на следую­щий день было назначено освящение храма.

Да, я еще раз убеждаюсь, что отец Даниил шел через тернии, видя за ними Божественные звезды.

Внезапно в самый разгар строительства он решает поехать на пять дней в Стамбул. Я была очень удивлена, как же можно вот так все бросить и поехать, но он, конеч­но, не бросил, а отдал распоряжения. Видимо, ему надо было посетить Константинополь, уехать помолиться, сме­нить обстановку, потому что он очень сильно вымотался во время последних бурных событий, связанных со стро­ительством храма. Он так и сказал мне, что ему надо по­молиться о храме.

Я тогда дала ему денег из сво­их сбережений, чтобы он себе купил куртку. Как всегда, у него была пробле­ма с одеждой и, как всегда, мы не могли никуда выбраться и что-то ему купить. Самое смешное, что он купил себе та­кой ужасный турецкий ширпотреб, что я просто расстрои­лась, увидев эту обновку. Кто-то из прихожан даже заме­тил, что в этой куртке он похож на деревенского мужика. Хорошо, что, лазая по стройке, он очень быстро ее изорвал.

Храм поставили, а денег на купол и крест уже не было. И тут я вспомнила, что недалеко от нашей дачи, в селе Спасском (это 150 км от Москвы, Тверская область) батюшка отец Николай, кстати, дивный старец и молит­венник, менял в храме купола и кресты, спонсоры ему пожертвовали новые. Я вспомнила, что часть старых ку­полов была сложена в церковном дворе. Помчалась в де­ревню к отцу Николаю, объяснила суть дела, он очень об­радовался и отдал нам маленький купол и крест, что стоял

прямо над алтарем его Спасо-Преображенского храма. Мы с отцом Даниилом расценили как милость Божию то, что нам отдали купол, который больше ста лет прослу­жил храму, говорили, что купол у нас намоленный. Это был знак свыше, благословение на строительство храма. И вот я, торжествуя и ликуя в душе, привезла и крест, и купол на своей машине. Они были очень старые и ржа­вые, но мы купили несколько баллончиков золотистой краски и просто их покрасили. Этот купол с крестом так и стоит над храмом, над самой первой его частью (ведь храм строился в три этапа). А устанавливал крест и купол все тот же наш незаменимый помощник, Евгений Михай­лович Кудашов, как раз тогда, когда отец Даниил уехал в Стамбул. Я смотрела, как это происходило, помню: небо почернело, полил дождь, а потом, когда купол с крестом поставили, солнце засияло сквозь тучи так ярко... А когда отец Даниил приехал, то увидел, что дачный домик пре­вратился в храмик.

Храм достраивался три или четыре раза. Вначале при­строили маленькую веранду, затем сделали пристройку с колокольней, потом еще одну, сбоку. В постройках актив­ное участие принимали братья отца Даниила. Камнем об­ложили уже после смерти батюшки. На 13 ноября 2006 года было назначено освящение нового храма. Многие думают, что храм освятили 19 октября, на апостола фому, но это не так. Даже в Интернете есть такая ошибочная инфор­мация. Освящали именно 13 ноября. Отцу Даниилу оста­валось служить и жить на этой земле ровно три года. Три года новой жизни в качестве настоятеля. Ему было сужде­но умереть именно здесь.

Освящал благочинный Даниловского благочиния отец Геннадий, народу было так много, что люди стояли на улице, и отец Даниил выходил туда окроплять народ. Там же, на улице, были накрыты и столы для чая.

Еще на Крутицком подворье после каждой беседы был обязательно чай для всех, а после службы каждого праздника была трапеза для всех прихожан. Эту тради­цию радушия и гостеприимства отец Даниил перенес и в новый храм: после каждой Литургии накрываются столы с чаем, люди могут перекусить и попить горячего. К сожалению, далеко не каждый православный храм мо­жет похвастаться такими обычаями: чаще в храмах быва­ет трапеза для клира и сотрудников, но никак не для всех прихожан без исключения.

На большие праздники, такие как Пасха и Рожде­ство, накрывалась большая трапеза для всех. Отец Дани­ил просил прихожан приносить с собой салаты, нарезки, кто что может, чтобы можно было быстро накрыть столы. А когда появилась трапезная, праздничную трапезу стали готовить в храме. На таких трапезах отец Даниил сидел с прихожанами очень долго, почти до самого утра. Пом­ню, что в первую Пасху в новом храме (в 2007 году) я очень устала, к тому же плохо себя чувствовала, и попросила отца Даниила уехать пораньше. На что он мне ответил, что это «ночь бдения Господу» и, пока он не увидит рас­свет, никуда не поедет.

Традиция общих трапез и чаепитий сохранилась в нашем храме и сейчас.

На новолетие и на двунадесятые праздники отец Даниил очень любил служить ночные Литургии, такая традиция сложилась еще на Крутицах. Это было связано не только с тем, что отец Даниил в принципе любил ноч­ные службы, но давало возможность работающим людям прийти на службу в праздник. Обычно ранняя служба заканчивается в девять часов, когда рабочий день уже на­чинается, и многие опаздывают на работу, ночная же за­канчивалась часа в два ночи, и можно было успеть и домой приехать, поспать, и на работу не опоздать. Отец Даниил всегда думал об удобстве людей и составлял расписание так, чтобы было максимально удобно. Например, молебны и панихиды служились в отдельные дни, он не совмещал эти службы с Литургией, хотя существует общепринятая церковная практика служить панихиды и молебны после Литургии. Отец Даниил говорил, что это неправильно, потому что главная служба — это Литургия, величайшее Таинство — это Причастие, поэтому после Литургии уже не надо ничего служить, разве что венчания и отпевания.

Отец Даниил сразу устанавливает богослужения по полному Уставу. Он любил Устав, видел в нем некую ло­гическую осмысленность. Сколько я помню, он всегда вос­хищался красотой богослужения, и поэтому не понимал, как можно резать и кромсать Устав. Стоит сказать и о его любви к знаменному пению. О том, что он любит петь по «топорам», он мне говорил еще в семинарии. Я была очень удивлена, когда на нашем венчании запели знамен­ным распевом. Я никогда не слышала знаменного пения на венчании и, думаю, никогда не услышу. К слову сказать, оно совершенно не сочеталось с самим венчанием, с празд­ничностью этого чина, казалось, что поют на панихиде. Хор так увлекся, что даже «многая лета» нам спели как «веч­ную память». На Крутицах тоже всегда пели знаменщи­ки — здесь отец Анатолий Берестов и отец Даниил пол­ностью сходились во мнениях, но отец Даниил вдобавок предпочитал какие-то особые напевы или какую-то осо­бую манеру исполнения. Он говорил, что ни обиходное пе­ние, ни тем более партесное, не передают полноты смысла

самих песнопений. Мол, хор поет, а слова непонятны. Здесь я была совершенно не согласна с батюшкой и полагала, что знаменное пение годится только для монастырей, на­пример для Валаама или Оптиной. А петь знаменным в мо­сковском храме считала нонсенсом, и многие разделяли эту точку зрения. Я, как любитель «обихода» и многого­лосья, не могла даже слышать эти, как мне казалось, моно­тонные завывания. Но отец Даниил почти никогда не ме­нял своих привязанностей, и когда у него появился храм, то решил, что петь будут именно одноголосье. Но профес­сионалов для такого пения не было, собрался хор женщин- любительниц, которые выдавали какое-то жуткое подобие знаменного. Лишь позже в храм пришел профессиональ­ный регент-знаменщик, тот самый Владимир, которого первым ранил вошедший в храм убийца.

Мой слух, моя душа не выдерживали нестройно­го пения любительского хора, мои эстетические чувства бунтовали. Я не понимала, как такое безобразие может нравиться отцу Даниилу, который имел очень тонкое ду­шевное устроение. Мы с ним часто спорили на тему пения в храме, и я предлагала заменять некоторые самые зауныв­ные мелодии более привычными обиходными, которые легко воспринимаются людьми. Сколько раз я просила его спеть обиходную Херувимскую, но каждый раз получала категорический отказ. Отец Даниил объяснял это тем, что в обиходной Херувимской, не говоря уже о партесной, некоторые слова повторяются много раз, а этого не долж­но быть, так как повторения слов разрушают целостность текста. Первую Пасху отец Даниил тоже задумывал петь знаменным — ему очень не нравилась традиционная «ба­рыня» (так называется в народе распев Пасхального кано­на). Но тогда пришел петь его брат Василий, и «барыня» со­стоялась, несмотря на недовольство батюшки. Постепенно отец Даниил смягчился и стал допускать некоторые оби­ходные песнопения, наверное, уже под влиянием Василия, который стал регентом в храме.

Отец Даниил очень любил, когда в храме пели все люди. Для этого специально были изданы книжечки с текстами песнопений, которые выдавались всем желаю­щим. Это пение всем миром создавало эффект соборной мо­литвы, «ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я по­среди них». На службе люди были на духовном подъеме, следили за текстом, вникали в смысл, меньше отвлекались на постороннее. Отец Даниил говорил, что очень важно, когда люди чувствуют себя участниками богослужения, но в этом я видела и некоторые минусы, потому что пели все, и некоторые иногда страшно фальшивили, но при этом пели громко, чуть ли не на весь храм. Причем я замечала, что чем больше человек фальшивил, тем громче старался петь, перекрывая всех вокруг. Для меня лично было очень тяжело слушать фальшь, потому что это сильно отвлекало от молитвы.

Идею издать тексты нам подсказала одна арабская Литургия в Назарете, в храме Благовещения Божией Ма­тери, на которой нам с отцом Даниилом посчастливилось быть во время одной из наших поездок на Святую Землю, в 2005 году. Было воскресенье, мы поехали на службу в На­зарет. Там служат арабы, и Литургия проходит на араб­ском языке. Первым делом мы обратили внимание на то, что при входе всем прихожанам раздают текст Литургии. Отец Даниил очень этим заинтересовался и сказал мне тогда, что это замечательная практика, которую он обя­зательно введет у себя в храме. Мы с ним были потрясе­ны, наблюдая, насколько сосредоточенно молились люди, как все следили за текстом по этим брошюрам, как весь храм пел. Хора как такового не было, было двое мужчин на клиросе, которые задавали общий тон, и весь храм под­хватывал. В особо важные моменты многие женщины мо­лились с воздетыми руками, у некоторых на глазах высту­пали слезы. Отец Даниил сказал, что эта арабская община живет во враждебном мире, кругом арабы-мусульмане, которые считают арабов-христиан отступниками и ре­гулярно их убивают, вдобавок в Израиле государствен­ная религия — иудаизм. Эти люди в Израиле — изгои, но их подвиг настолько велик, что и награда их велика: Господь поставил их молиться в том месте, где было Благовещение Пресвятой Деве. Интересно, что женщины были одеты очень празднично, и многие — с очень ярким ма­кияжем. Я обратила внимание отца Даниила на эту осо­бенность, и он мне ответил, что у арабок так принято, вос­точные женщины всегда ярко красятся, и Господь этому не противится, потому что сердца их отданы только Ему. И добавил, что хорошо было бы всем русским женщинам молиться так, как молятся эти арабки. Вообще, отец Дани­ил очень любил православных арабов именно за то, что они противостоят всему обществу, несут особый подвиг веры. Он всегда восхищался тем, что арабы, как древний Давид, танцуют перед сошествием Благодатного Огня в хра­ме Гроба Господня, и часто рассказывал историю о том, что когда однажды их не пустили в храм из благочестивых соображений (именно потому, что они танцуют, а так ве­сти себя в церкви — неблагочестиво), то Огонь не сходил до тех пор, пока они вновь не были впущены. Так Господь Сам показал, что они Ему угодны. Среди некоторых пра­вославных существует мнение, что танцы — это грех, по­тому что Саломея своим танцем угодила Ироду. Но отец Даниил говорил, что это неправильное мнение и непра­вильное истолкование, что царь Давид плясал и скакал перед Ковчегом Господа и когда его жена осудила Дави­да за это, то была явным образом наказана до конца своих дней. Поэтому и танцы арабов в храме угодны Господу. Отец Даниил рассказывал, что есть православные афри­канские общины, члены которых всегда пляшут и бьют в тамтамы у себя в храмах, и это тоже угодно Господу. Любое мнение или действие отец Даниил мог объяснить Писанием, и всегда говорил, что всю нашу жизнь нужно выверять только Писанием и делать только то, что не про­тиворечит Слову Божию.

Сам отец Даниил однажды тоже отплясывал на даче под ирландскую музыку. Одно время мы с ним увлеклись кельтской культурой, и у меня возникло желание пойти учиться танцевать ирландские танцы. Эту идею он вос­принял с восторгом, и, когда я пошла в такую школу, все ждал, пока я выучу первый танец и станцую ему. Но у нас дома очень мало места, и, когда я выучила лайт-джигу, я станцевала ее для него прямо во дворе, без музыки, поздно вечером в темноте. Я танцевала и видела его вос­торженные глаза, и он тогда сказал о древности такого исполнения. Кельтскую музыку отец Даниил связывал еще и со святым Патриком, просветителем Ирландии, он много о нем знал и рассказывал, как можно объяснить понятие Святой Троицы на примере трилистника кле­вера (это символ Ирландии). Именно поэтому, когда мы выбирали дизайн обложки для его брошюры «Простыми словами о Тайне Троицы», я предложила выбрать именно кельтский дизайн, с ярко-зеленым трилистником. Неза­долго до своей кончины он мне сказал, что знает, куда мы весной поедем — в Ирландию.

Но той весной он уже был в других местах.

Было время, когда мы с ним увлекались и еврейской музыкой, накупили в Израиле дисков с еврейскими хита­ми, отцу Даниилу очень нравилось слушать их в машине во время наших поездок. Он любил и русский рок, очень много слушал Бутусова и Шевчука, одно время увлекал­ся Гребенщиковым. Наши музыкальные привязанности в основном сходились, но его увлечение Гребенщиковым я понять никак не могла, считала, что нельзя слушать бес­смысленные тексты. Отец Даниил во многом со мной со­глашался и в последние годы перестал слушать Гребен­щикова. Любил некоторые песни Цоя, особенно «Группа крови на рукаве» и «Звезда по имени Солнце». Он часто говорил, что умрет молодым. А еще ему нравилась казачья «Любо, братцы, любо», он не раз пел эту песню во время застолий. В машине он очень часто включал «Наше радио». Уже после его смерти мне пришлось перегонять его ма­шину от храма, я села в нее, там все напоминало отца Да­ниила, и, когда я завела машину, заиграло «Наше радио» и я чуть не заплакала, может быть, даже заплакала. Очень долго не могла переключить радио с той волны, на кото­рую его настроил батюшка.

За неделю до своей смерти он напевал песню груп­пы «Сплин» «Вниз головой», там были слова «я иду домой» и «ты, пожалуйста, не бойся, ни о чем не беспокойся». Я тогда удивля­лась, что он постоянно напевает эту пе­сенку. Песня была новая, я еще не слы­шала ее в оригинальном исполнении. И 20 ноября, когда его уже не стало, я весь день ездила на машине, включила радио и услышала эту песню. Меня так потрясли ее слова, что, когда Евгений Крылов снимал фильм про отца Да­ниила, я ему рассказала об этом и мы решили, что песня должна лечь в основу фильма, а сам фильм мы так и на­зовем: «Я иду домой».

Он очень хорошо знал историю и увлекался археоло­гией. Сколько мы с ним ездили, столько попадали на раз­ные развалины. Одна наша знакомая даже заметила, что отца Даниила хлебом не корми — дай по развалинам и раскопкам полазить. Как-то мы были в Крыму, и, конеч­но, поехали в знаменитый Херсонес. Отец Даниил много рассказывал об истории города, о крещении князя Вла­димира. Помню, он сделал замечание женщинам, которые фотографировались сидя на церковном престоле, и сказал

мне, что Ангел Божий так и пребывает на этих местах, там, где были престолы и служилась Литургия.

Когда мы путешествовали по Краснодарскому краю, поехали в Тамань, и там отец Даниил рассказывал мне от­нюдь не о Лермонтове, а о древнем Босфоре и киммерий­цах: мы умудрились найти на просторах Краснодарского края древние Киммерийские валы. Очень много расска­зывал он о курганах, которых было множество по всему краю, побывали мы и на раскопках, где в группе археологов трудился его родной брат Василий. А особенно отец Да­ниил поразил меня тем, что возле моей родной станицы Васюринской, в том самом Казенном лесу, куда мы ездили на велосипедах и где я часто бывала в детстве, он «нашел» скифско-сарматское городище. Мы лазили по дубовым ро­щам, где среди лиан и зарослей травы, на высоком берегу Кубани и отец Даниил показывал мне какие-то возвыше­ния, которые как он говорил, были валами древнего горо­да. Он говорил, что этот город уже существовал во време­на Андрея Первозванного, и, скорее всего, апостол Андрей проходил именно по этим местам, потому что это была единственная дорога вдоль Кубани, ведущая на Кавказ. Он был очень возбужден и рад, что мы нашли это древнее городище, и уверял меня, что здесь никогда не было рас­копок и если здесь покопать, то можно найти очень много всего. Я помню из своего детства, что однажды берег Ку­бани в одном месте обвалился, и местные жители нашли большое количество прекрасно сохранившейся чернола­ковой посуды, некоторые даже использовали ее на кухнях. Тогда же вдохновленный отец Даниил пожелал встретить­ся с местным историком и получил подтверждение своим догадкам, у него была удивительно развита историческая интуиция и эрудиция.

Замечательная поездка по развалинам была у нас в Турции. Тогда отец Даниил решил проехать по семи церк­вам Апокалипсиса. Удивительно, что следы их сохранились до наших дней, и мы нашли почти все эти места. Мы тогда очень вдохновились его идеей открыть совершенно новый маршрут, по которому еще не возят паломников.

Мы брали машину напрокат, я была, как всегда, за ру­лем, а отец Даниил тоже, как всегда, смотрел в карту. Я его называла своим штурманом, потому что он прекрасно раз­бирался в картах и с удивительной точностью ориентировался в незнакомой местности. Езди­ли мы тогда и в Памуккале, известное туристическое место.

Но чудо при­роды, белые водопады, интересовали его не столько, сколько находящийся над этими водопадами древний город Иерополис, где пострадал апостол Филипп. Часть города была раскопана, мы шли по древней мостовой в гору, и отец Даниил говорил, что вот по этой мостовой вели апостола Филиппа на казнь. Потом мы нашли остатки храма на ме­сте казни апостола и отслужили там молебен.

В такие моменты, соприкасаясь с историей, отец Да­ниил словно не чувствовал времени, он как будто смотрел сквозь века и воочию видел те события, которые там про­исходили. В Иерополисе находились якобы омолаживаю­щие бассейны, в которые ломились толпы туристов, мы проходили мимо и смотрели на людей, которые массово погружались в воду, а до этого стояли в очереди, платили деньги. Отец Даниил, глядя на все это, сказал, что люди верят неизвестно во что и идут не туда, а здесь, в двух шагах, находится такая великая святыня, которую мы сподобились посетить. Он всегда сокрушался невежеству и слепоте людей, видно было, что такие ситуации он пере­живает как боль. В ту же поездку мы искали древние Ко­лоссы, но к колоссянам нам попасть не удалось, и мы долго плутали по персиковым садам и пыльным проселочным дорогам, куда не заглядывает ни один турист.

Решили возвращаться назад и по дороге нашли еще одно место, о котором и не думали, — место, где Архангел Михаил совершил чудо в Хонех. Отец Даниил, который было рас­строился, что мы не нашли Колоссы, очень приободрился и тут же рассказал о чуде Архангела Михаила. На этом месте струится небольшой водопад, где водится речная форель, и там же — кафе для местных, поэтому цены там были совсем не туристические. И вот мы, голодные и уставшие, заказываем свежайшую запечен­ную форель и отдыхаем в тени у быстрого потока. Отец Даниил сразу отметил, как нас принимает Господь, какую вкусную еду Он нам послал и сколько сподобил увидеть.

В ту же поездку отец Даниил настоял съездить в Ми­лет. Место это мне показалось совершенно неинтересным: среди бескрайних заболоченных и заросших камышом про­странств под палящим солнцем стоит древний амфитеатр. Но отец Даниил опять видел в этом посещении какой-то са­кральный смысл. А после его смерти я посмотрела в кален­дарь, хотела узнать, в какой день он скончался, — оказалось, это был день памяти мучеников Милетинских.

Потрясающей была наша поездка в Эфес, где из отца Даниила «бил» нескончаемый поток информации, он все рассказывал и рассказывал, он знал здесь чуть ли не каж­дый камень. Вот здесь был апостол Павел, а здесь ему кричали: «Велика Артемида Эфесская», а вот аптека, а вот общественные туалеты и публичный дом, а вот знамени­тая Эфесская библиотека, совсем рядом — место упокое­ния апостола Иоанна Богослова и пещера семи мучеников Эфесских. Как может человек, никогда здесь не бывавший, так много знать, рассказывать об этих местах, как заправ­ский экскурсовод, как будто он жил в этом городе в те самые времена и встречался с самим апостолом Павлом? Причем на каждом примечательном месте он раскрывал Писание, быстро находил нужный стих и читал его, тут же истолковывая и комментируя. Я все это воспринимала как должное и лишь теперь поняла уникальность знаний, которые имел отец Даниил. Я думаю, что Господь давал ему такую эрудицию потому, что его интересовал только Бог, и ничего, кроме Бога.

Из каждого путешествия отец Даниил привозил что-нибудь для храма, светильник, крест или еще какую- нибудь утварь. Из нашей последней поездки по Греции он привез совершенно необычные венцы для врачующихся, тонкие, серебряные, в виде витых цветов. Отец Даниил всегда любил украшать храм, и украшать не каким-то стан­дартным ширпотребом, а произведениями искусства. Крест, который должен был выноситься на поклонение, он купил на фаворе во время нашей поездки на Святую Землю в 2002 году. Или такой пример: ему понравилось, что на Востоке в качестве украшений для храма используют страусиные яйца, и он попросил меня найти место, где про­дают эти яйца, чтобы купить их и сделать такое украшение для нашего храма. Я так и сделала, нашла возле Краснода­ра страусиную ферму, купила несколько яиц. Одно из них и по сей день висит в храме Апостола фомы (я его украси­ла камнями и просверлила дырочки, в которые вставила шнур, чтобы оно могло висеть).

Мы с ним заказывали много облачений, и каждый раз дизайн облачения отец Даниил придумывал сам. Мы ча­сто вместе с ним ездили за тканями для облачений, потому что он всегда советовался со мной, какую лучше выбрать. Потом я расшивала их камнями и жемчугом, расшивала с радостью, так как делала это для него и для храма. Я тог­да немного увлекалась вышивкой бисером, шила и выши­вала покровцы. Для нового храма он попросил меня сшить весь набор покровцов, и воздух от этих первых покровцов потом покрыл лицо отца Даниила.

Он всегда радовался, когда покупал что-то новое для храма, показывал мне и говорил: «Вот какая необычная вегць, ни у кого такой нет!» И цветы отец Даниил очень лю­бил, всегда на праздники украшал храм цветами. На Бо­городичные праздники мы с ним покупали белые лилии, он говорил, что этот цветок — символ Богородицы, лилия упоминается в Песни Песней как пророчество о Божией Матери-Приснодеве. Приносить Божией Матери белые лилии стало нашей с ним традицией. Очень любил укра­шать плащаницу, всегда сам лично распоряжался покуп­кой цветов, а еще для украшения плащаницы заранее про­ращивалась трава.

2002 год запомнился очень теплой Пасхой и жарким засушливым летом. В то лето в Подмосковье тоже горе­ли торфяники, Москва была затянута дымом, правда, это мало кто запомнил — по сравнению с летом 2010 года. Наша старшая дочь в 2002 году пошла в первый класс, а отец Даниил в начале сентября попал в больницу с по­чечной коликой. На Пасху уже цвела черемуха, давно рас­пустилась береза. И отец Даниил задумал украсить храм большими ветками черемухи (это было еще на Крутицах).

Добровольцы нарубили черемухи, прихватили и березо­вых веток, словом, храм стал похож на райский лес, зеле­ни было больше, чем на Троицу. Все ахали, когда заходили в храм, таким неожиданным было на Пасху это убранство.

Бывало, идем с ним по улице, он останавливается возле цветочного киоска и смотрит. Я говорю: «Пойдем, что ты стоишь», а он мне отвечает: «Я любуюсь». Он часто дарил мне цветы, и часто — необычные. Ранней весной приносил первые нежные тюльпаны, позже — ландыши, которыми торговали бабушки у метро. Мимозу никог­да не приносил, говорил, что она у него ассоциируется с пролетарским праздником 8 Марта, и гвоздики тоже не признавал, связывая их с 1 Мая. А особенно он любил весенние первоцветы. Я вспоминаю, как он входит в квар­тиру, в черной рясе, в руке держит малюсенький, похо­жий на беленький фонтанчик букетик лесных первоцве­тов и улыбается своей широкой детской улыбкой. Я даже вазочки маленькие покупала, специально для этих ве­сенних букетиков. Летом нравились ему дикие люпины, которые фиолетово-розовыми коврами покрывают луга в нашей средней полосе, а в Крыму его очаровала цве­тущая лаванда. После его смерти работницы храма мне рассказали, что за месяц до его кончины в храме стали быстро вянуть розы. Только принесут розы, поставят в вазу — а они тут же увядали, стояли, повесив головки. Женщины даже думали, что в Москве стали продавать некачественные розы...

Еще в семинарской молодости отец Даниил душил­ся натуральным розовым маслом. Конечно, это было не­сколько необычно для молодого человека, но он любил этот запах и приходил на наши свидания надушенный розовым маслом. Однажды, когда он уже был диаконом, его пригласили в Донской монастырь варить миро. Он провел там целый день, и, когда вошел домой, вся квар­тира наполнилась невиданным благоуханием. Отец Да­ниил весь пропах миром. Он мне потом долго рассказы­вал, как его варят, какой это интересный, многоэтапный и сложный процесс.

В первое лето его священства мы, как и всегда в его отпуск, ездили на Кубань. Моя бабушка Анастасия по про­исхождению была из кубанских казаков, всю жизнь про­работала учителем химии и биологии, в церковь ходила только в детстве и причащалась последний раз в конце тридцатых годов. И как только отец Даниил стал свя­щенником, у нас случилась большая радость: бабушка исповедалась и причастилась. Мы тогда и дом освятили, дом моего детства. Наклеек с крестами у отца Даниила не оказалось, и он рисовал крестики карандашом. Потом мы нашли атеистические книги, по которым бабушка вела атеистический кружок в школе, отец Даниил предложил их сжечь, бабушка разрешила. И мы торжественно сожгли все эти книги на берегу Кубани.

В 2003 году у бабушки случился инсульт, после чего она стала почти парализованной. Отец Даниил причащал ее каждое лето, а в апреле 2008 года перед Пасхой она умер­ла. Перед смертью она сподобилась и соборования, и при­частия, моя мама звонила отцу Даниилу и спрашивала, что надо делать, когда и как соборовать. Отпевал ее местный священник отец Вячеслав Казаков (интересно, что отец Вя­чеслав — одноклассник отца Даниила по семинарии). И вот я получаю известие о смерти бабушки, а на Кубани хоронят почти сразу, на следующий день после смерти. Вечером при­ходит отец Даниил, я ему говорю, что бабушку хоронят зав­тра утром, на похороны я никак не успеваю. Да и куда я по­еду с грудной Ангелиной! Было девять часов вечера, когда я все это ему сказала. Он возмутился: как же можно бабушку не похоронить, она же меня растила! И безапелляционно за­явил, что рано утром он отвезет меня в аэропорт на семича­совой самолет. Это был единственный рейс, которым я успе­вала на похороны. Мы встали в четыре утра, он отвез меня с ребенком в аэропорт, а сам остался со старшими. В девять часов я уже была в Краснодаре. Успела к бабушке, почитала Псалтырь у ее гроба. Бабушка была светлая и умиротворен­ная. А я была очень благодарна отцу Даниилу за то, что он меня, такую тяжелую на подъем, буквально «за шкирку», как ребенка, отправил в Краснодар на похороны.

Первый год настоятельства и непрерывной работы без выходных и отдыха сильно вымотал отца Даниила, он так устал, что решил покупать себе машину и сдавать на права. Треб в районе было много, ходить пешком нере­ально, а каждый раз просить кого-то подвозить или брать такси — тоже крайне неудобно. Отец Даниил пошел в ав­тошколу и прилежно занимался там два месяца. Сначала ему попался инструктор, который запивал и пропускал занятия, следующий был матерщинником, и отец Дани­ил приходил с занятий удрученный, говоря, что он дав­но не слышал столько мата на единицу времени и что ему очень тяжело заниматься под постоянный матерный ак­компанемент. Вождение ему давалось очень трудно, он со­вершенно не чувствовал габариты машины, плохо ориен­тировался в ситуации на дороге.