Загадочный шо-насир-и хосров

Один из самых загадочных и великих людей горного Таджикистана, чье имя и святость дошли в преданиях наро­да до наших дней из глубины старины,—это солнцеподоб-ный Шо-Насир-и Хосров. Пройденный им путь—нагляд­ный пример тому, что может сделать судьба с человеком всего лишь за одну прожитую жизнь.

Скромный, пытливый юноша из далекого горного селе­ния, приближенный царедворец грозного хана, путешествен­ник, поэт, мыслитель, духовный глава исмаилитов одной из двенадцати частей земли, великий Худжжат, и все это один человек—Насир-и Хосров. Вот уже на протяжении более чем девяти веков говорят и пишут о нем с восхищением и удивлением во многих странах мира. Выходили раньше, и теперь выходят книги о Насире-и Хосрове в Индии, Турции, Германии, Англии и в других странах. Настало время, чтобы об этом святом сказали правдивое слово у него на родине.

Шо—так величественно назывался правитель одного из горных царств на Памире. Этого превосходного титула был в свое время удостоен Насир-и Хосров, полное имя которо­го Абу Му'ин Насир-и Хосров аль-Кубадийани аль-Мар-вази. Насир-и Хосров родился в месяце зу-лька'да 394 года хиджры, т. е. между 20 августа и 19 сентября 1004 года в Кубадияне—небольшом городке области Хутталян в семье знатного и зажиточного дехканина.

По описанию одного из путешественников, в то время посетившего родной город Насира-и Хосрова, Кубадиян был «в цветущих садах и самой процветающей местностью во всей области». Сейчас развалины древнего Кубадияна находятся в Шаартузском районе Таджикистана у слияния рек Кафирниган и Пяндж.

Известно, что генеалогия рода Насира-и Хосрова сво­ими корнями уходит к роду Али, четвертого великого хали­фа. Но сам Насир-и Хосров своего отношения к роду сеидов особенно не выпячивал, о чем мы находим подтверждение в его стихах:

Я из чистых сынов азиатов, хотя и не говорю, что я Шапур, сын Ардашира¹.

(¹ Подстрочные переводы сделаны автором книги.)

Родители Насира-и Хосрова, заботясь о том, чтобы их смышленый сын получил достойное образование, отправи­ли свое чадо на обучение в Балх, который был второй столицей Хорасана. Здесь юноша Насир-и Хосров за нес­колько лет постиг всю мудрость тех книг, что были в библиотеках и хранилищах этого просвещенного по тем временам города. Вот как об этом городе позже отзывался в стихах зрелый Насир-и Хосров, когда его любимый город попал в руки непросвещенных правителей-кочевников.

Домом мудрости был Балх, а теперь дом ее разрушен и лишен счастья. Если был Хорасан царством Соломона, то теперь он стал царством проклятого дива.

Что такое святой человек? Это значит—просветленный, наполненный божественным светом и знаниями, что поро­дило человечество. Если взять святых, что предшествовали Насиру-и Хосрову на Востоке, это египетский святой Гермес Трисмигист, образованнейший человек, давший людям письменность, науки и искусство, был автором таинствен­ных, так называемых герметических книг; или взять святого той же эпохи Ахмада Яссави, который тоже был образован­нейшим человеком своего времени, хотя и закончил свою жизнь в келье отшельника.

Зная истинный дух божественной святости и знаниям, Насир-и Хосров настоятельно направлял молодежь к знаниям:

Укрась себя знаньем, потому что некрасив

тот, кто украшен только парчой.

От отсутствия знания и покорности богу твоя душа слаба и нага.

Стремись к знанию и покрой эту слабую наготу.

Ищи знания и мудрости, если ты ищешь радости,

И тогда на ветвях знания и мудрости ты с радостью найдешь спелые плоды.

Поэт, философ, мыслитель, святой оставил после себя целую сокровищницу знаний: «Сафар-намэ»—книгу о сво­их исключительно ценных, уникальных впечатлениях о хад­же в святую Мекку; «Джами» или «хикматани»—философ­ский диван (сборник стихов); поэмы «Раушенаи-намэ» (книга просвещения) и «Сеадет-намэ» (книга счастья); проза­ические произведения на духовную тему—«Зад-аль-муса-фирин» (Путевой припас путников) и «Ваджх-и-дин» (лик веры).

Внешне привлекательный, он обладал исключительно крепким телосложением, был высок, строен, румян, черно­волос, да к тому же обладал умным, пытливым взглядом. Все это, плюс знания, да знатное происхождение из рода сеидов позволило ему без особого труда поступить на служ­бу при дворе правителя Хорасана Махмуда Газнави. Сул­тан Махмуд был сильный и грозный правитель, и не случай­но в эпоху его правления был придуман такой хадис:

«Хорасан—колчан Аллаха, когда он прогневается на какой-нибудь народ, он вынимает из этого колчана стрелу и пускает ее в этот народ».

Газневиды за свои сорок лет правления немало совер­шили успешных походов в другие страны и возвращались оттуда с хорошей добычей. Поэтому жизнь при дворе была пышной, богато обставленной.

Хотя столицей государства считался город Газна, султан Махмуд, а затем его сын султан Масгуд, предпочитали зимние месяцы проводить в Балхе. И по этой причине двор султана содержался и в Газне, и в Балхе.

Первые годы Насир-и Хосров служил султану Махмуду в должности дибира—финансового чиновника, а затем, когда умер старый султан и на престол взошел его сын Масгуд, то благодаря своему веселому нраву, остроумию, поэтическому таланту Насир-и Хосров стал приближенным молодого султана, везде сопровождал его, участвовал в попойках. Об этом он откровенно пишет в своих стихах:

Рукой я доставал до луны, потому что никогда

не брал без меня эмир в руки кубок.

В присутствии визира, благодаря моей

важности и значению, знай,

эмир всегда обращался ко мне: «Дорогой ходжа».

Но это было отношение к жизни и бравирование моло­дого, еще не сформировавшегося Насира-и Хосрова. А вот его оценка своего поведения за тот же период, но уже в зрелом возрасте—в одной из касад он с иронией говорит, что в юности «выбежал, как осел весной на зеленую лужай­ку», и стал хвалиться, что ему нет равного—он изящный придворный, и поэт, и дибир. Он ждал подачек от богачей, не помогал, бедным родственникам и соседям, писал пустые и глупые стихи. Обращаясь к себе с упреком, он пишет:

Ты предавался такому разврату, что если ты это вспомнишь, лицо твое станет черным, а душа потемнеет...

Однако служба при дворе султана состояла не только из застолий, она принесла молодому любознательному духу Насира еще и интересные поездки то с самим султаном, то с визирами двора в такие страны, как Индия, Аравия, Турция. Все это способствовало накоплению знаний и впечатлений. А в Индию он специально уговорил султана отпустить его для ознакомления с религиями.

Об Индии Насир-и Хосров оставляет следующую за­пись: «Индийские мудрецы крайне сдержанны... у них есть книга, о которой они говорят, что это речи Бога, и я от их мудрецов много слышал». Пробыв в этой стране некоторое время, посетив многочисленные храмы индуистского панте­она богов и все же оставшись неудовлетворенным, Насир-и Хосров отправился дальше, в Мультан, там в это время процветал карамитский исмаилизм, одно из ответвлений шиитского толка в исламе.

Дело в том, что в середине восьмого века большинство шиитов признало седьмым имамом (прямым продолжате­лем рода Пророка по восходящей от халифа Али) Мусу аль-Хазима, а другая, меньшая часть, его старшего брата Исмаила, а после его смерти в 762 году, признали седьмым имамом его сына Махмуда ибн Исмаила. Последователей этой ветви и стали называть «исмаилитами». После смерти Махмуда произошел новый раскол. Одни считали умершего последним, седьмым имамом, отсюда их название—семе-ричники, и ждали его возвращения в новой духовной ипо­стаси. В конце девятого века эта ветвь исмаилитов стала называться караматами, взяв прозвище своего вдохнови­теля—исмаилитского проповедника Карамата, настоящее имя которого Хамдам аль-Ашас.

Караматы в конце девятого, в начале десятого веков буквально потрясли весь исламский мир. Самую благопри­ятную почву движение караматов получило среди кочевого и оседлого населения Бахрейна, где они в 899 году основали свой халифат. Караматы не раз вторгались в Ирак, где расположены основные шиитские святыни, а в 930 году вторглись в Мекку, разграбили Каабу, выломали «черный камень» и, разбив его на две части, перевезли эту мусуль­манскую святыню в Бахрейн. Лишь два десятилетия спустя они за богатый выкуп вернули святой камень в Мекку.

Побывав в Мультане и познакомившись с эзотеричес­ким—тайным учением караматов об имамате, Насир-и Хо­сров глубоко заронил в свою душу семя исмаилизма, учение которого гласит: «Мир не может существовать без имама, имам должен присутствовать на земле всегда и во всех эпохах. Начиная от Исмаила и до настоящего времени, а также и в будущем имамы невидимы для неприятелей и для неверующих. Имамы, пришедшие после Джафар ас-Садыка, странствуют по всем городам и существуют в каждую эпоху и в каждой стране, ибо Джафар ас-Садык говорил: «Если бы даже на одну минуту имам отсутствовал бы на земле, то весь мир погиб бы до основания». Далее это учение гласит: «...шесть пророков должно было явиться на землю согласно толкованию следующих строк Корана: «Я сотворил небо и землю в течение шести дней». Здесь каждый день обозначает одного пророка. Мир просветился божественным светом по пришествии шести пророков, седьмой же день является началом вечности—это имамат Али. Только с этого дня (эпохи) люди поняли его сущность и приняли его своим руководителем и поэтому с этого же дня он предался от­дыху. Во время прихода (первых пяти) пророков на землю, имам Али являлся невидимым, на что ясно указывает один из хадисов Мухаммеда, где говорится: «О Али, ты был со всеми пророками, но был невидим. Со мной же ты являешь­ся видимым». И хотя Али при Мухаммеде был видимым, но он был открыт лишь для зрения правоверных (т. е. люди могли не понять значения Али).

Дальше они (сторонники этого учения) говорят, что каждый пророк имел своего наследника, которые известны всем. Таким образом: шесть имамов завещаны Мухамме­дом. Поэтому всем следует верить в то, что Хусейн (внук Мухаммеда и сын Али) равен по чину Шису (одному из пророков), Зейн аль-Абеддин (сын Хусейна) равен по чину Симу, Баки равен по чину Харуну (Аарон) и Шо-Исмаил равен по чину Шимуну.

Шо-Исмаил претворяет вечно божество Алия в своих потомках и его приказы тверды, как семь дней (недели), как семь небес, как семь планет, как семь государств».

Вернувшись в Хорасан, он стал все больше искать себе собеседников в среде духовных лиц и суфиев. Умело был наполнен мыслями о Боге, а дух готовил его к подвижничес­тву. И вот в одну из ночей ему сподобился чудодейственный пророческий сон, который резко повернул всю его прежнюю жизнь в неизвестном направлении. Вот как об этом событии пишет сам Насир-и Хосров в своей книге «Сафар-намэ»:

«Я занимался канцелярскими работами: принадлежал к числу заведующих государственным имуществом и делами и выполнял работу в диванах. Долгое время и занимался этим делом и приобрел некоторую известность среди моих сослуживцев.

В ребн-ал-ахир (соответствует октябрю-ноябрю меся­цам) четыреста тридцать седьмого года, когда Абу Сулей-ман Джагрыбек Дауд-ибн Микаил-ибн-Сельджук был эми­ром Хорасана, я выехал из Мерва по служебным делам и остановился в Пендждихе в области Мерв-ар-Руд. В этот день Меркурий поднялся в зенит. Говорят, что в этот день что бы человек ни пожелал, Господь, велик и славен да будет он, все выполнит. Я отошел в угол и совершил два раката намаза, дабы Господь всевышний, благословенный дал мне богатство.

Когда я вернулся к приятелям и спутникам своим, один из них начал читать по-персидски стихотворение. Мне тоже пришло в голову стихотворение, я захотел, чтобы он прочи­тал его, написал эти стихи на листке бумаги и хотел дать ему прочесть. Но не успел я еще вручить ему бумагу, как он уже начал читать это самое стихотворение, слово в слово. Я счел это обстоятельство за доброе предзнаменование и мол­вил про себя: «Господь всевышний, благословенный услы­шал мою просьбу».

Оттуда я направился в Джузджанан. Там я пробыл около месяца и постоянно пил вино. Посланник—да поми­лует и да сохранит господь его и семью его—говорит:

— Говорите правду, хотя бы она и порочила вас. Как-то ночью приснилось мне, что кто-то мне говорит:

— Долго ли ты будешь пить это вино, которое отнимает у человека рассудок? Было бы лучше, если бы ты образу­мился.

Я ответил:

— Мудрецы не смогли придумать ничего другого, что отгоняло бы мирские заботы.

Голос сказал:

— Бесчувствие и беспамятство не есть покой. Нельзя назвать мудрецом того, кто указывает человеку путь к бесчувствию. Напротив, надо искать что-нибудь, что могло бы увеличить силы разума и рассудка.

— Откуда же мне взять это?—спросил я.

— Ищущий находит,—ответил он и указал в сторону Кыблы. Больше он уже ничего не говорил.

Проснувшись, я вспомнил обо всем этом. Сон произвел на меня впечатление, и я молвил про себя: «Я проснулся после вчерашнего сна, надо мне проснуться и от моего сорокалетнего сна». Я подумал, что не добьюсь счастья, пока не изменю всех своих дел и привычек...

В четверг шестого джумала-л-ухра четыреста тридцать седьмого года, что соответствует пятнадцатому числу меся­ца дея четыреста десятого года эры Иездегирда, я отправил­ся в соборную мечеть, сотворил намаз и попросил Господа всевышнего, благословенного, чтобы он помог мне совер­шить обязательное для меня дело и отстраниться от всего запретного и непохвального, как это повелевает Господь, велик и славен да будет он.

Оттуда я направился В Шапурган, ночь провел в поселе­нии Фарьяб и через Сенглан и Талькан проехал в Мерв-ар-Руд. Оттуда я поехал в Мерв, попросил освобождения от исполнения лежащих на мне служебных обязанностей и сказал:

— Намереваюсь я поехать посетить Кыблу.

Затем я сдал все свои дела»¹. (¹ Выдержки из книги «Сафар-намэ» Насира-и Хосрова даются в пере­воде на русский язык Е. Бертельса.)

Разумеется, такое в корне меняющее весь образ жизни решение Насир-и Хосров принял не в результате увиден­ного, пусть даже чудодейственного сна, сон явился толчком к действию, то есть направить русло своей жизни в сторону, что уже давно созрело в его душе и стало потребностью духа. И он решил ради того, чтобы открыть для себя неизведанные духовные миры, отправиться в хадж в свя­щенную Мекку.

По тем временам подобное паломничество было поисти­не героическим и небезопасным. От Хорасана до Мекки несколько тысяч километров нелегких караванных троп и путей...

Насир-и Хосров взял с собой в трудную дорогу своего младшего брата Абу-Саида и маленького слугу индуса. В путешествии он пробыл долгих семь лет. За это время побывал в ряде стран и четырежды посетил святой город всех мусульман—Мекку. О своих впечатлениях от хаджа он пишет в книге «Сафар-намэ» (Книга путешествий).

«Из Мерва я поехал в Серахе, что составляет тридцать фарсахов, а оттуда до Нишапура еще сорок фарсахов. В субботу одиннадцатого Шавваля я прибыл в Нишапур, а в среду, последний день этого месяца, было солнечное затме­ние.

Правителем в это время был Тогруль-бек Мухаммед, брат Джагры-бека, он приказал выстроить медресе неподалеку от базара седельных мастеров, и его как раз строили. Сам же он в это время направился в первый раз походом на Исфахан,

Второго зу-ль-Ка'дэ я выехал из Нишапура вместе с ходжой Муваффаком, состоявшим при особе султана. Через Кевван я доехал до Кумиса, где посетил гробницу Шейха Баязида Вистами, да освятит господь дух его.

В пятницу восьмого зу-ль-Ка'дэ я прибыл оттуда в Дам-ган, а первого зу-ль-Хидже четыреста тридцать седьмого года через Абхури и Чаштхаран проехал в Семнан». Там я пробыл некоторое время и начал искать ученых людей. Мне указали на одного человека, называвшегося устад Али Не-сан. Я пошел к нему. Это оказался молодой человек, гово­ривший по-персидски, как говорят жители области Дейлем, носивший длинные распущенные волосы. Перед ним сидело значительное число учеников, из которых часть читала Эвк-лида, часть медицинские и часть математические книги. Посреди речей он иногда говорил: «Я то-то читал перед устадом Абу Али ибн Синой, да помилует его Господь, и то-то слыхал от него...» По-видимому, он хотел, чтобы я знал, что он ученик Абу Али ибн Сины.

Когда я вступил с ним в диспут, он сказал: «Я ничего не знаю о сийаке и хотел бы научиться этому способу вычисле­ний». Я удивился, ушел оттуда и молвил про себя: «Если он сам ничего не знает, чему же он может учить других?»

От Балха до Рея я насчитал триста пятьдесят фарсахов, а говорят, что от Рея до Савэ тридцать фарсахов, от Савэ до Хамадана тоже тридцать, от Рея до Исфахана пятьдесят фарсахов, а до Амуля тридцать. Между Реем и Амулем лежит гора Демавенд, она похожа на купол и ее называют также и Ливасан. Говорят, что на вершине этой горы есть колодец, где добывают аммониак.

«Двадцать третьего Шабана (6 марта 1046 года) я выехал в Нишапур». Особенно с большой изобразительностью и любовью Насир-и Хосров описывает свои встречи с инте­ресными, мудрыми и духовно богатыми людьми, или же легендарные истории, связанные с их жизнью. Это у него происходило от большой неутоленной жажды общения с подобного рода современниками, ибо он в них видел свой идеал, тянулся к их свету. Будучи проездом в одном из маленьких городов Сирии, который носил название Маар-рат-ан-Нуаман и узнав уникальную судьбу правителя этого города, он с восхищением об этом сообщает в своем повест­вовании: «Был там некий человек по имени Абу-ль-Аля аль-Маарри, он был слепым и правил этим городом. Он был чрезвычайно богат и у него было много рабов и слуг, даже все жители города повиновались ему, как рабы. Сам же он вел образ жизни отшельника, носил грубую шерстя­ную одежду и не выходил из дому. В пропитание он назна­чал себе ежедневно пол мена ячменного хлеба и помимо этого не ел ничего. Я слыхал, что двери его дворца всегда открыты и что городскими делами ведают его наместники и заместители; к нему самому обращаются только по самым сложным делам. В богатстве своем он никому не отказыва­ет, а сам постоянно постится, ночи проводит в бдении и не занимается никакими мирскими делами. В стихотворстве и разных науках он достиг такой степени, что, по признанию писателей Сирии, Магриба и Ирака, в этом веке никто не мог и не может равняться с ним. Он написал книгу, назван­ную им «Разделы и пределы», в ней он говорит загадочные речи и приводит красноречивые и странные метафоры, по­стигнуть которые могут лишь немногие люди, и то только те, кто изучал эту книгу вместе с ним. Его даже заподозрили в том, что в этой книге он хочет критиковать Коран. Из окрестных городов к нему постоянно съезжаются более двухсот человек, которые занимаются с ним науками и поэзией, и я слыхал, что он написал более ста тысяч двусти­ший. Кто-то спросил его:—Господь великий, благословен­ный даровал тебе все это богатство, почему же ты все отдаешь другим, а сам не пользуешься?—Мне принадле­жит только то, чем я пользуюсь,—дал он ответ. Когда я приехал туда, этот человек был еще жив». (Абу-ль-Аля аль-Маарри родился 22 декабря 973 г. и умер в мае 1057 г.)

С большим интересом и тщательно описывает Насир-и Хосров свое пребывание и достопримечательности городов Триполи, Бейрута, Дамаска, но особенно красочно он рису­ет картину посещения древнего Иерусалима—города, пра­отца трех религий: иудаизма, христианства и ислама. Во времена путешествия Насира-и Хосрова этот город по-арабски назывался Бейт-аль-Мукаддас. Под этим названи­ем он и описывается в его путешествии: «Пятого рамазана четыреста тридцать восьмого года вошли в Бейт-аль-Мукаддас... Говорят, что в сирийской земле никогда не бывало недо­рода, а от верных людей я слыхал, что некий великий муж увидел во сне пророка, мир и благословение да будет над ним, и сказал ему: «О пророк божий. Облегчи нам жизнь». Пророк, мир да будет с ним, ответил: «Я ручаюсь за хлеб и за масло Сирии».

Теперь я опишу город Бейт-аль-Мукаддас...

Это большой город. В то время, когда я посетил его, там было двадцать тысяч человек жителей. Там есть красивые базары, высокие здания; вся земля его вымощена камен­ными плитами. Где была гора или возвышение, их срезали и сравнивали, так что, когда идет дождь, вся земля в городе вымывается начисто. В городе много ремесленников, и каждый цех занимает на базаре отдельный ряд. Мечеть в восточной части города, и восточная стена города вместе с тем и стена мечети. Если пройдешь за мечеть, раскрывается большая бесконечная ровная долина, называемая Сахирэ. Говорят, что эта равнина и будет местом воскресения мертвых и что там произойдет страшный суд. По этой причине туда собирается много народу со всех концов мира и селятся там, чтобы умереть в этом городе и, когда придет назначенный Господом великим преславным срок, явиться на место свидания.

О Боже мой, в этот день защити рабов твоих и помилуй!

В Бейт-аль-Мукаддасе есть прекрасная больница, на нее жертвуется много денег, и многим больным там дают сна­добья и лекарства; при ней состоят врачи, получающие содержание из пожертвованных сумм. Мечеть находится на краю города. Мечеть эту построили на том месте, потому что там находится камень этот—тот самый, который Господь, ве­лик и славен да будет он, повелел Моисею, мир да будет с ним, сделать Кыблой. Когда последовало это приказание и Моисей сделал Кыблу, он после этого долго не прожил и в скором времени скончался.

Затем Соломон, мир да будет над ним, в эпоху своего правления повелел выстроить вокруг этого камня, являвше­гося Кыблой, мечеть, так что Сахра оказался посредине мечети, и там же были михрабы. До эпохи пророка нашего Мухаммеда, избранного, да помилует его Господь и да сохранит, эту скалу считали Кыблой и совершали намаз, обращаясь в ее сторону до тех пор, пока Господь благо­словенный, всевышний не приказал сделать Кыблой дом Каабы...

И я, Пасир, сотворил намаз в этом месте и просил у Господа, велик и славен да будет он, споспешествования в послушании и освобождения от непокорности.

После Бейт-аль-Мукаддаса я решил поклониться гроб­нице Авраама, друга Господа всемилостивого, да сохранит его Господь и да помилует...

От Бейт-аль-Мукадцаса до того места, где находится эта гробница, шесть фарсахов, и дорога все время идет к югу. По дороге много деревень, обработанных полей и садов. Дикорастущих растений, не нуждающихся в поливке, как виноград, фига, маслина и сумак, там бесконечно много...

В одном фарсахе от города Бейт-аль-Мукаддас находит­ся место, чрезвычайно чтимое христианами. Там есть и муджавиры (монахи), и много людей постоянно приезжает на поклон. Называется оно Бейт-аль-Лахм (Вифлеем). Хри­стиане отправляют там свою службу и в большом числе приезжают туда из Рума (Византии). В этот день, когда я покинул Бейт-аль-Мукаддас, я заночевал там...

Жители Сирии и города Бейт-аль-Мукаддас называют это место Халили (Византия), а самого названия деревни не говорят.

Гробница состоит из четырех стен, сложенных из об­тесанных камней. Там же находятся две могилы, обращен­ные головами к Кыбле. Обе могилы сложены из обтесанных камней в высоту человеческого роста. По правую руку— могила Исаака, сына Авраама, по левую—его жены, мир да будет с ними. В этой гробнице пол и стены покрыты драгоценными коврами и магрибинскими циновками, которые красивее шелка. Я видел там плетеный молитвенный коврик, при­сланный туда, как говорили, полководцем, слугой египет­ского султана. Говорят, что этот коврик был куплен в Египте за много золотых магрибинских динаров и что такое же количество румийского шелка не стоило бы таких денег. Я нигде не видал таких.

При выходе во дворе гробницы—два здания, поставлен­ных по направлению к Кыбле. В здании по правую руку находится могила Авраама Халила, да помилует его Гос­подь. Это большое здание, а в нем внутри другой домик, вокруг которого обойти нельзя. В стене проделано четыре дверцы, через которые посетители могут обозреть внутрен­ность домика; могилу видно из всех четырех. Пол и стены здания покрыты шелковыми коврами. Могила возведена из камня, и над ней висит много серебряных лампад и светиль­ников.

В другом здании, по левую руку от Кыблы,—могила Сарры, жены Авраама, мир да будет с ним. Между двумя зданиями проход вроде коридора, и двери обоих зданий выходят в этот коридор. Там же повешено много лампад и

светильников.

За этими двумя зданиями лежат две другие гробницы, тоже близко одна от другой: по правую руку—могила пророка Иакова, мир да будет с ним, по левую—гробница жены его. За ними стоят здания, где Авраам, да помилует его Господь, принимал своих гостей. Таким образом, в этом месте шесть могил.

За этими четырьмя стенами идет склон, где гробница Иосифа, сына Иакова, мир да будет с ними обоими.

С той стороны, где степь, по направлению между купо­лом Иосифа и описанной усыпальницей, устроено большое кладбище; туда привозят покойников с самых различных сторон и хоронят их там. Устроены маленькие комнатки для прибывающих туда посетителей.

В городе Бейт-аль-Мукаддас больше всего сеют ячменя, пшеницы мало, много растет маслин. Приезжим, путешест­венникам и паломникам дают хлеб и оливковое масло. Там много мельниц, которые приводят в движение мулы и быки, где каждый день мелется много муки. Там есть особые служанки, которые каждый день пекут хлеб. Всякому приез­жему каждый день дают по круглому хлебу и чашке чечеви­цы, варенной в масле, дают также и изюма. Этот обычай удержался со времен друга божьего, мир да будет с ним, вплоть до наших дней.

Бывают дни, когда туда приезжают более пятисот чело­век, и для всех приготовляется это угощение...

У христиан в Бейт-аль-Мукаддасе есть церковь, они относятся к ней с величайшим почтением.

Каждый год туда из Рума приезжают на поклон множес­тво народа; даже сам румийский царь тайно приезжал туда, так что об этом никто не знал.

В то время, когда правителем Египта был аль-Хаким би-амр-Алла, он приказал разграбить, разрушить и срыть эту церковь. Долгое время она была в развалинах, но потом кесарь (правитель Византии) прислал послов с большим количеством подарков и приношений и попросил мира и милостивого разрешения вновь отстроить церковь. Тогда ее снова отстроили.

Это просторное здание, в котором может поместиться восемь тысяч человек. Оно выстроено чрезвычайно роскош­но, из разноцветного мрамора, с украшениями и росписью. Внутри оно украшено румийскими шелками и покрыто раз­личными изображениями Иисуса верхом на ослице, мир да будет с ним. Есть там также и изображения других проро­ков, как например: Авраама, Исмаила, Исаака, Иакова и сыновей его, мир да будет с ними. Картины эти покрыты лаком из сандалового масла и защищены большим стеклом, чрезвычайно прозрачным, так что не нужно никакого покро­ва. Сделано это для того, чтобы на картины не садились пыль и грязь. Слуги каждый день прочищают эти стекла.

Есть там много еще других картин, но если описать их все, это слишком удлинит мой рассказ. Одна картина в этой церкви разделена пополам и изображает рай и ад: одна половина изображает райских праведников и рай, а дру­гая—грешников в аду, самый ад и все, что к нему относит­ся. Эта церковь—такое место, что подобного ему в мире нет.

В этой церкви много священников и монахов, которые читают Евангелие, творят молитву и день и ночь преклоня­ются перед Богом...

Из Бейт-аль-Мукаддаса я вознамерился сесть на ко­рабль, поехать в Египет, а оттуда вновь направиться в Мекку».

Разумеется, что самую большую ценность всей книги Насира-и Хосрова составляют описания священных городов ислама Мекки и Медины. Это была главная цель всей трудной поездки Насира-и Хосрова—совершить хадж— священное паломничество в город Каабы—Мекку и в го­род, где стоит гробница пророка Мухаммеда,—Медину. Описаны эти два города со всеми подробностями, не пропу­щена ни одна деталь при рассказе о реликвиях ислама. И еще одна ценнейшая особенность повествования: во-первых, хадж описывает не простой путешественник-бытописатель, а талантливый поэт, писатель и философ, и, наконец, в-третьих, многое из того, что описано Насиром-и Хосровом почти тысячу лет тому назад его пребывания в священных городах, либо уже изменено, либо совсем утрачено време­нем, так что совершить вместе с паломником Насиром-и Хосровом хадж посредством его повествования, это значит побывать в Мекке и Медине эпох равных эпохе пророка Мухаммеда.

Книга «Сафар-намэ» сама по себе большая и, естествен­но, не имеет смысла всю ее пересказывать, но выдержки из глав о Медине и Мекке есть смысл дать почти в полном варианте.

«...Мы добрались до града Пророка Медины, да со­хранит его Господь и да помилует. Град Пророка, мир да будет с ним, это город, лежащий на краю пустыни; земля там влажная и покрыта солончаками. Проточная вода име­ется, но ее мало. Там есть плантации финиковых пальм. Кыбла от Медины лежит к югу. Мечеть посланника Божьего, да хранит его Господь и да помилует, такой же величины, как аль-Масжид-аль-ха-рам (Заповедная мечеть в Мекке). Ограда с могилой Проро­ка, мир да будет с ним, рядом с минбаром мечети, если обратиться лицом к Кыбле, по левую руку. Таким образом, хатыб, когда он с минбара говорит о Пророке, мир да будет с ним, и молится за него, оборачивается вправо и указывает на гробницу Пророка.

В конце здания сделано нечто вроде ограды и окружено решеткой, чтобы туда никто не ходил; открытая часть этой ограды затянута сеткой, чтобы и птицы не залетали туда. Между гробницей и минбаром есть тоже нечто вроде ог­рады, вымощенное мраморными плитами и лежащее ниже уровня мечети. Это место называют «роузе» и говорят, что это один из райских садов, ибо посланник Божий, мир да будет с ним, сказал: «Между могилой моей и минбаром моим—один из райских садов». Шииты утверждают, что там погребена Фатима (пречистая дочь пророка Мухам­меда), мир да будет с ней. У мечети только одна дверь.

Мы пробыли в Медине два дня, а затем снрва пустились в путь, так как времени было мало. Дорога шла на восток, и через две остановки от Медины мы пришли к горным теснинам вроде ущелий, называемым Джухфэ. Говорят, что в один год там собралось очень много паломников, внезап­но хлынул горный поток, и все они погибли. Поэтому это место и называется Джухфэ.

От Мекки до Медины сто фарсахов, но дорога каменистая, и мы шли восемь дней. В воскресенье шестого зу-ль-хиджа вступили в Мекку. В то время туда собралось много народу, чтобы совершить умру (обряды «малого паломничества», совершаемые не в священный месяц зу-ль-хиджа).

Если кто-нибудь желает выполнить умру и едет из дале­ких мест, то в полфарсахе от Мекки на всех дорогах постав­лены путевые знаки и выстроены мечети: там для соверше­ния обряда он должен надеть ихрам. Облачаться в ихрам— значит снять с тела все шитые одежды, повязать бедра куском ткани, накинуть другой кусок ткани или повязку на плечи, громким голосом воскликнуть: «Лаббейка, Аллахум-ма, Лаббейка!» (Я пред тобой, о боже мой, я пред тобой) и идти к Мекке.

Если же кто-нибудь, находясь в Мекке, желает совер­шить умру, он идет до этих путевых знаков, там надевает ихрам и, восклицая: «Лаббейка!», вступает в Мекку с целью совершения умры.

Войдя в город, он идет к Масджид-аль-харам, подходит к дому Каабы и начинает обходить его вправо так, чтобы левый бок все время был обращен к Каабе. Он подходит к той колонне, на которой лежит Черный Камень, целует его, идет дальше, таким же образом совершает еще раз обход, снова подходит к камню и опять целует его. Это называется одним тавафом. Таким же образом совершает семь тавафов, три раза бегом и четыре раза медленным шагом.

Когда таваф закончен, идут к месту Авраама (Макал Ибрахим), мир да будет с ним, которое напротив Каабы, и становится позади него, так что место это оказывается между Каабой и совершающим обряд. Там творят два раката намаза, называемого «намазом тавафа».

Затем входят в павильон колодца Замзам, пьют из него воду или смачивают себе ею лицо и выходят из Масджид-аль-харам в дверь, называемую Бас-ас-Сафа. Это одна из дверей ограды, и, выходя из нее, оказываются прямо против горы Сафа.

Затем поднимаются на склон горы Сафа, обращаются лицом к Каабе и читают молитву, слова которой известны. Прочитав молитву, спускаются и идут через базар к горе Марва, то есть идут с юга на север. Когда идут по базару, обращаются в сторону дверей Масджид-аль-харам. По это­му самому базару посланник, да сохранит его господь и да помилует, бежал сам и повелел и другим бежать по нему. Длина его около пятидесяти шагов и по обеим сторонам четыре минарета. Достигнув их, идут медленно до самой горы Марва. Когда дойдут до ступеней, поднимаются на них и читают известную молитву. Затем снова возвращают­ся и опять бегут через тот же базар. Таким образом, четыре раза бегут от Сафа к Марва и три раза от Марва до Сафа, а в общей сложности пробегают по базару семь раз. У самого подножия Марва есть базар, где двадцать лавок друг против друга: все они заняты цирюльниками, которые бреют головы паломникам.

В Мекке две бани, полы в них устланы зеленым камнем, обычно применяемым для точки ножей.

Я подсчитал, что в Мекке коренных жителей тысячи две, не больше. Все остальные, около пятисот человек,—приез­жие и муджавиры.

Багдадские халифы выстроили там много богоугодных заведений и красивых зданий, но в то время, когда я был там, часть их развалилась, а часть была обращена в част­ную собственность.

Я уже сказал, что дом Каабы лежит посреди Масджид-аль-харам, а эта последняя—посреди города. Однако окружающая ее стена не прямоугольна, углы мало выдаются и образуют закругленную линию, ибо когда в мечети творят намаз, со всех сторон нужно обращать лицо к Каабе.

Вокруг мечети возведены три крытые галереи с мрамор­ными колоннами. Всего мраморных колонн сто восемьдесят четыре, и говорят, что все эти колонны привезены морем из Сирии по приказу багдадских халифов.

У Масджид-аль-харам восемнадцать входов, украшен­ных арками, опирающихся на мраморные колонны; дверей ни у одного входа нет, и войти можно всегда.

С восточной стороны четыре входа, у северного угла— Баб-ан-Неби (Врата Пророка), стремя арками... Ворота Али—тот вход, через который повелитель правоверных Али, мир да будет с ним, ходил в мечеть совершать намаз; у этого входа три арки.

На южной стене по длине мечети семь входов. Баб-ас-Сафа с пятью арками, средняя арка у этого входа больше всех боковых. По бокам у нее еще две маленькие арки. Через эти двери выходил посланник Божий, мир да будет с ним, когда шел на гору Сафа молиться. Порогом средней арки служит большой белый камень. Раньше там был черный камень, на который ступал своими благодатными ногами посланник Божий, мир да будет с ним. След его благо­словенной стопы, мир да будет с ним, остался на этом камне, его вырезали и вставили в белый камень так, что концы пальцев ноги обращены в сторону мечети. Из палом­ников одни припадают к нему лицом, другие ставят на него ногу, чтобы удостоиться благодати. Я счел более уместным припасть к нему лицом.

Дом Каабы находится посредине ограды мечети: он представляет собой удлиненный прямоугольник, длина ко­торого—от севера к югу, а ширина—от востока к западу.

Черный Камень вделан в большой камень и расположен на углу стены на такой высоте, что если рослый человек станет возле него, он придется прямо против его груди. Длина Черного Камня—одна ладонь и четыре пальца, ширина—восемь пальцев, форму он имеет округлую... Дверь Каабы поднята от земли на четыре араша (мера длины руки от локтя до кончика среднего пальца), так что рослый человек, стоя на земле, достигает ее порога. К ней ведет деревянная лестница, которую приставляют в случае необходимости, чтобы люди могли подняться по ней и войти в Каабу. Она столь широка, что десять человек могут рядом подниматься и спускаться по ней. Пол Каабы поднят на указанную мною высоту...

Ширина стен Каабы, то есть толщина их—шесть ладо­ней. Пол сплошь покрыт белыми мраморными плитами. Внутри Каабы три маленьких отделения наподобие площа­док, одно из них—против двери, а два других—с северной стороны. В Каабе имеются деревянные колонны, поддер­живающие потолок; все они четырехугольной формы и вы­точены из дерева садж, только