Часть девяносто четвёртая (Слово Рамы о красоте Читракуты)

Возлюбленный сын Дашаратхи царевне Видехи

Горы пестроцветыой открыл красоту и утехи;

Желая развеять печаль и душевную смуту,

Как Индра — супруге своей, показал Читракуту:

«При виде такой благодати забудешь мытарства,

Разлуку с друзьями, утрату отцовского царства.

Дивись, луноликая, стаям бесчисленным птичьим

И пиков, пронзающих небо, любуйся величьем,

Окраской волшебной утесы обязаны рудам.

Серебряный пик и пунцовый соседствуют чудом.

Вон желтый, как будто от едкого сока марены,

И синий, как будто нашел ты сапфир драгоценный.

Искрится хрустальный, поблизости рдеет кровавый,

А этот синеет вдали, как сапфир без оправы!

Иные мерцают, подобно звезде или ртути,

И царственный облик они придают Читракуте.

Оленей, медведей не счесть, леопардов пятнистых

И ярких пернатых, ютящихся в дебрях тенистых.

Богата гора Читракута анколой пахучей,

Кунжутом, бамбуком, жасмином и тыквой ползучей,

Ююбой и манго, эбеновым деревом, хлебным,

Анюкой, цитронами, вараной — древом целебным,

И яблоней «бильвой», и асаны цветом лиловым,

И яблоней розовоцветной, и болиголовом,

Медовою мадхукой, вечнозеленою бхавьей, —

Ее упоительный сок — человеку во здравье.

Блаженством и негой любовной объяты кимнары,

На взгорьях тенистых играют влюбленные пары.

На сучьях развесив убранство, мечи и доспехи,

Резвятся четы видьядхаров, царевна Видехи!

Размытые ложа и русла речные похожи

На складки слоновьей, покрытой испариной, кожи.

Цветочным дыханьем насыщенный ветер ущелья

Приносит прохладу и в сердце вселяет веселье.

Деревьям густым, пестрокрылых пернатых приюту,

Я радуюсь вместе с тобой, возлюбив Читракуту.

Теперь нам обоим, взойдя на прекрасную гору,

Придется встречать не однажды осеннюю пору.

Я взыскан двоякой наградой: и Бхарату-брата

Никто не обидел, и слово отцовское свято!

Охотно ли здесь разделяешь со мною, царевна,

Все то, что приятно — словесно, телесно, душевно?

От царственных предков мы знаем: в леса уходящий

Питается амритой, смертным бессмертье дарящей.

Утесы тебя обступают кольцом прихотливым,

Сверкая серебряным, желтым, пунцовым отливом.

Ночами владычицу гор озаряет волшебно

Огнистое зелье, богатое силой целебной.

Иные утесы подобны дворцу или саду.

Другой: обособленно к небу вздымает громаду.

Мне кажется, будто земля раскололась, и круто

Из лона ее, возблистав, поднялась Читракута.

Из листьев пуннаги, бетеля, из лотосов тоже

Любовникам пылким везде уготовано ложе,

Находишь цветов плетеницы, плоды под кустами.

Их сок освежающий выпит влюбленных устами.

Водой и плодами полна Читракута сверх меры,

А лотосам равных не сыщешь в столице Куберы!

Свой долг выполняя, с тобою и Лакшманой вместе

Я счастлив, что роду Икшваку прибавится чести».

Часть девяносто девятая (Встреча братьев)

Узрел добродетельный отпрыск покойного раджи

Тот край, о котором он слышал рассказ Бхарадваджи.

«Взгляните, вдали поднимается дыма завеса,

Огни алтарей зажигают насельники леса.

Мапдакини волн позлащенных я вижу теченье

И Лакшманы, брата, во всем узнаю попеченье.

Кусками древесной коры он выкладывал знаки,

Дабы находить без опаски дорогу во мраке.

Друг друга на бой выкликая, свирепствуя в течке,

По склонам слоновьи самцы пробираются к речке.

И страшен их рев трубногласный, когда в поединке,

Сшибаясь клыками, столкнутся на узкой тропинке.

У хижины — куши охапки и ворох душистых

Цветов, что растут в изобилье на склонах лесистых.

Кизяк подле хижины высушен столь домовито,

Что в зимней ночи не озябнут ни Рама, ни Сита.

Как бедный изгнанник, находится здесь поневоле

Потомок Икшваку, достойный сидеть па престоле.

На Раму без умысла злого навлек я немилость.

И с этого часа душой овладела унылость.

Мне горько, что сын Дашаратхи великоблестящий,

Коварством застигнут врасплох, обретается в чаще.

Упасть ему в ноги — что может быть сердцу приятней? —

Дабы заручиться опять благосклонностью братней!»

Покрыта душистой листвой ашвакарны и шала,

Просторная хижина свежестью леса дышала.

И куша-травою полы были выстланы в доме,

Как в храме — священный алтарь для служения Соме.

Висели на гладкой степе два златых полукружья —

Два лука, что были опаснее Индры оружья.

Ломились покрытые дивным узором колчаны

От стрел златозарпых, сулящих смертельные раны.

Со змеями, что озаряли подземное царство,

Роднил эти стрелы их солнечный блеск и коварстве.

Лежали два добрых меча в златокованых ножнах,

А подле мечей два щита красовались надежных.

Блистал на обоих щитах, в золотом ореоле,

Узор из гвоздей золотых на серебряном поле.

Напальчники и рукавицы, чтоб лучникам руки

Тугой тетивой не изранили грозные луки,

Там были из замши оленьей, и, нитью златою

Искусно расшиты, сияли они красотою.

И было, хранимое Рамой и Лакшманой купно,

Лесное жилище для недруга впрямь неприступно.

Не так ли олени и лани лесные, к примеру,

Свирепого льва осторожно обходят пещеру?

Алтарь в этой хижине, крытой листом ашвакарны,

Глядел на восток, и светился в пей пламень алтарный.

Тут Бхарата братьев любимых фигуры увидел.

На них антилоп черношерстые шкуры увидел.

В пучок были убраны волосы двух святомудрых.

Глядели задумчиво очи мужей темнокудрых.

И Рама, и Сита, и Лакшмана богоприятпый —

Все трое сидели в обители этой опрятной.

На льва походивший сложеньем своим и величьем,

Был сын Каушальи-цариды прекрасен обличьем.

На пламя взирал Богоравный, и сам ненамного

В тот миг отличался от Агни, всевластного бога.

И Бхарата наземь упал, подавляя рыданья,

Как будто увидел он Брахму, творца мирозданья:

«О Рама, отцова престола достойный наследник!

Был каждый в столице мудрец для тебя собеседник.

Ученых мужей, что входили в дворцовые двери,

Тебе заменяют лишь птицы лесные да звери.

Здесь нет никого, кто в Айодхье к тебе был приближен,

И звери гуляют вокруг этой лучшей из хижин.

Ты сбросил убор из камней драгоценных, что прежде

Сверкал горделиво на царственно-желтой одежде.

Ее ты отринул, дремучего леса насельник,

И платье из шкур антилопьих надел, как отшельник.

Душистый венок возлагал ты на темные пряди.

Сегодня в пучок без прикрас они убраны сзади.

Ты белым сандалом себя умащал из сосуда,

А здесь только тина да грязь пересохшего пруда.

Для счастья рожденный, потомок династий великих,

По милости брата стал жертвой несчастий великих!»

Рама обнял Бхарату и расцеловал его, говоря: «Тебя не в чем упрекнуть! Я выполняю волю нашего царственного родителя. Невместно было бы мне поступить иначе!»

Узнав о кончине Дашаратхи, Рама впал в беспамятство. Лакшмана и Сита проливали горькие слезы.

Когда Рама пришел в сознание, Бхарата стал умолять его вернуться в Айодхью и занять отцовский престол. Но Рама оставался непреклонным, он считал себя не вправе нарушить повеление Дашаратхи, связанного к тому же обетом, данным царице Кайкейи.

Тогда Бхарата взял украшенные золотом сандалии старшего брата и сказал: «Клянусь обувь с ног твоих поставить на престол Кошалы и править страной твоим именем, покуда ты, Сита и Лакшмана не возвратитесь в Лйодхью!»