Нейропсихология восприятия 1 страница

А.Р.Лурия процесс отражения в свете современной нейропсихологии

Несмотря на то, что проблема отражения, теоре­тическое решение которой дано В.И.Лениным, зани­мает ключевое место в теории познания, современные представления о психофизиологических механизмах процесса отражения и процессов формирования субъективного образа объективного мира часто оста­ются вне поля зрения философов и психологов.

Задача этого сообщения заключается в том, что­бы обратить внимание на те новейшие данные, ко­торые за последние годы накопились в психологии, физиологии и нейропсихологии и которые с успе­хом могут быть использованы теоретиками, зани­мающимися проблемами отражения. * * *

Классическая психофизиология представляла ме­ханизмы процесса отражения относительно просто.

Согласно ее взглядам, зрительные сигналы пада­ют на сетчатку глаза, представляющую собой своеоб­разный «нервный экран», на котором отпечатываются воспринимаемые структуры. Затем эти отпечатавшиеся на сетчатке образы передаются в подкорковые нерв­ные образования (зрительный бугор, наружное колен-•чатое тело), где возникает второй отпечаток того же образа, и, наконец, — посредством четко организо­ванной системы волокон, проходящих в глубине моз­га (так называемое «зрительное сияние») снова — уже в третий, последний раз — «отпечатываются» в нерв­ных структурах зрительной затылочной коры, которая представляет собою сложный «экран», биологически приспособленный для отражения целых пространствен­но-организованных структур (А.А.Заварзин). Этот тре­тий «отпечаток» воспринимаемых структур и создает основу для появления субъективного образа объектив­ного мира.

Несмотря на заманчивую простоту этой теории, многое в ней противоречило основным наблю­дениям, полученным современной биологической наукой и современной материалистической психо­логией.

Известно, что животные никогда не отражают воздействия внешнего мира пассивно и зеркально: они всегда активно отбирают существенные элементы доходящей до них информации, выделяя биоло­гически важные и тормозя биологически несущест­венные воздействия. Так, пчелы легко выделяют очертание сложных звездчатых фигур (похожих на цветы) и без труда научаются отличать пятиуголь­ную звезду от шестиугольной, но обнаруживают большие затруднения в различении простых геомет-

¹ Вопросы психологии. 1968. №3. С.148—155.

рических фигур — треугольника и квадрата, очер­тания которых не встречаются в их жизненной практике. Домашняя утка и кобчик выделяют из окружающей среды различные запахи, соответству­ющие их биологической «практике» (первая — рас­тительные, второй — гнилостные); кошка, мало реагирующая на чистые тоны, легко замечает ти­хое поскребывание, связанное в ее опыте с поскре-быванием мыши. Значит уже у животных восприятие всегда является биологическим анализом— выделе­нием существенных элементов информации, свое­образным биологическим кодированием доходящих до них воздействий.

Все это в высшей степени усложняется и усовер­шенствуется в воспринимающей деятельности че­ловека. Психология хорошо знает, что восприятие человека — сложнейший процесс активного отбора тех.элементов информации, которые соответствуют поставленной перед человеком задаче, и что разные задачи приводят к выделению в одном и том же вос­принимаемом поле совершенно различных элементов. Высокая избирательность и удивительная подвижность человеческого восприятия были детально изучены многими психологами, которые проследили его фор­мирование в детском возрасте (А.В.Запорожец), его зависимость от характера поставленной задачи (А.Н.Леонтьев), его вероятностное строение (Е.Н.Со­колов) и постепенное сокращение этого вначале очень развернутого и сложного процесса (Е.Н.Соколов, П.Я.Гальперин).

Совершенно естественно, что представления, согласно которым отпечатанный на сетчатке образ пассивно передается на центральные зрительные приборы, сохраняясь на этих центральных «экранах» в прежнем виде, мало соответствуют активному и динамичному процессу кодирования информации, о котором только что было сказано. Создается необхо­димость в разработке новых представлений, которые лучше соответствовали бы активному и подвижному характеру восприятия и могли бы указать на физио­логические механизмы, позволяющие осуществить только что упомянутые процессы анализа воспри­нимаемой среды и кодирования ее сигналов в под-вижные динамические структуры.

В современной физиологии и нейропсихологии накопилось большое число фактов, которые могут приблизить нас к пониманию механизмов такого избирательного и подвижного характера восприятий, и мы попытаемся лишь бегло остановиться на неко­торых из них.

* * *

В свое время И.П.Павлов ввел в физиологию высшей нервной деятельности понятие анализато­ра, которым он предложил заменить обычное для психофизиологии понятие органа чувств. Введением этого понятия он хотел указать на наличие слож­ных, построенных на последовательных уровнях нервных приборов, которые могли бы дробить (ана­лизировать) целые воспринимаемые образы на их составные части и объединять (синтезировать) эти элементы в различные, соответствующие задаче, подвижные целые образы. Однако несмотря на то, что физиологические особенности работы таких ана-. лизаторов были детально изучены в павловской школе, знания о внутреннем строении этих приборов до последнего времени отсутствовали. Лишь за после­дние 15—20 лет наука обогатилась большим числом новых фактов, и учение о тонком строении нервных приборов, обеспечивающих дробление воспринима­емых образов на миллионы составных частей и воз­можность дальнейшего подвижного синтеза этих элементов, приобрело ощутимые формы. Важность этих находок для понимания механизмов активного отражения трудно переоценить, и мы остановимся лишь на главнейших из них.

Возможность получить факты, о которых идет речь, возникла в связи с успехами микроэлектродной тех­ники, позволившей отводить токи действия от отдель­ных нервных клеток — нейронов и устанавливать их собственную функцию. При использовании этой тех­ники тончайшие золотые или серебряные электроды под контролем специального «стереотаксического» прибора вводятся в мозг животного и доводятся до отдельного нейрона; затем, после приживления этих электродов, животному предъявляются различные раз­дражители и на приборе, усиливающем токи действия нервных элементов, регистрируется, при каких усло­виях и на какие раздражители реагирует отдельная нервная клетка.

Факты, полученные с помощью этой техники, оказались в высокой степени замечательными.

По данным исследования Хьюбелла и Визеля, а затем Юнга и многих других, в нервной системе существует несколько групп высокоспециализиро­ванных нейронов.

Одни из них — обладающие высочайшей специ­фичностью — реагируют только на определенные, очень специальные признаки. Оказалось, что суще­ствуют нейроны, которые реагируют только на на­клонные или только на прямые линии; только на острые углы или только на плавные, округленные очертания; только на движения точки (объекта) от периферии к центру или от центра к периферии; наконец — только на отдельные нюансы того или иного цвета.

Эти нейроны находятся преимущественно в нервных образованиях центрального зрительного ап­парата — наружного коленчатого тела, в некоторых ядрах зрительного бугра и в первичных (наиболее просто построенных) проекционных отделах заты­лочной (зрительной) коры. Есть основания думать, что число таких высокоспециализированных нейро­нов доходит в этих аппаратах до 40—50% всех не­явных элементов.

Эти высокоспециализированные нейроны обес­печивают первый этап процесса отражения: они дро­бят воспринимаемый зрительный образ на огромное число составляющих его частей, позволяют выде­лить его отдельные признаки, превращают целый образ в тончайшую и высокоподвижную мозаику дроб­ных элементов, которые тем самым становятся дос­тупными для кодирования и управления.

Наряду с этими высокоспециализированными нейронами в центральных отделах нервного аппара­та существует и второй вид нервных клеток, кото­рые отличаются совсем иными чертами. Эти нейроны могут реагировать на любые зрительные раздраже­ния, а иногда и на раздражения, приходящие из различных органов чувств: зрительные, слуховые, кожные, кинестетические, вестибулярные. В силу таких особенностей эти нейроны получили назва­ние мульти-модальных. Они имеются как в некото­рых чувствительных ядрах зрительного бугра, так и

в задних отделах коры головного мозга, встречаясь как в первичных отделах затылочной (зрительной) коры, так и в более сложно построенных (вторич­ных) отдел'ах коры затылочной области. Значение этих нейронов для процесса отражения не менее ве­лико. Возбуждаясь в ответ на различные раздраже­ния, они позволяют объединять импульсы, идущие от отдельных анализаторов и таким образом (наряду с особыми «ассоциативными» нейронами) откры­вают путь для синтетической работы корковых отде­лов анализаторов.

Существует, наконец, и третья группа нейронов, которые обнаружили при микроэлектродном исследо­вании совсем особые свойства. Эти нейроны не реаги­руют ни на какие (зрительные, слуховые, тактильные или вестибулярные) раздражители и, казалось бы, не участвуют в процессе приема информации. Однако они начинают живо реагировать на каждое изменение ра­нее полученного сигнала. Можно думать, что эти ней­роны обладают функцией удержания следов (памяти) и сличения новых следов с прежними. Если такое сли­чение показывает, что в раздражителе ничего не из­менилось, они остаются спокойными. Если, наоборот, такое сличение покажет, что в сигнале что-то измени­лось, что появилось что-то новое, они начинают актив­но действовать. Такие нейроны с полным основанием получили название «нейронов новизны» или «нейронов внимания». Они встречаются в сравнительно неболь­шом количестве в первичных отделах проекционных (например, зрительных) зон коры, но составляют почти половину всех нервных клеток, входящих в дру­гие образования мозга (например, в область так назы­ваемого гиппокампа), которые по-видимому, играют специальную роль в активации коры при ответе на новые или значимые раздражители и которые состав­ляют важный нервный аппарат ориентировочного реф­лекса. Динамика работы этих нейронов успешно прослеживается Е.Н.Соколовым, О.С.Виноградовой и их сотрудниками.

Легко видеть, что эти новые данные о диффе­ренцированной организации отдельных нейронов вплотную подводят к сложным механизмам процес­са отражения, показывая, что этот процесс вклю­чает последовательные механизмы дробления образов на составляющие их компоненты, возможность спе­циального выделения их новизны, обнаруживаемой путем сличения непосредственно воспринимаемых сигналов со следами, отложившимися в прошлом опыте.

Нетрудно видеть, что данные, полученные со­временными исследованиями на нейронном уров­не, закладывают основу для новых и более точных представлений о некоторых физиологических меха­низмах процесса отражения. Только что приведен­ные факты позволяют лучше понять наблюдения, сделанные нейрохирургами и нейропсихологами и дающие возможность ближе подойти к анализу той роли, которую играют в процессе отражения отдель­ные уровни центральной нервной системы и отдель­ные зоны коры головного мозга.

Известно, что процессы активного отражения — иначе говоря, отбора нужной информации — на разных этапах эволюции происходят на различных уровнях центральной нервной системы.

У низших позвоночных — амфибий, рептилий, птиц, у которых преобладающее место занимают сложные врожденные программы, составляющие инстинктивное поведение, процесс отбора полезных признаков информации, запускающей в ход сложные программы поведения, осуществляется ядрами, расположенными на уровне верхнего ствола (четверо­холмие, зрительный бугор); поэтому разрушение коры, которая только начинает появляться у рептилий и птиц, не отражается существенно на поведении. Известно, что после разрушения коры птица легко летает, выби­рает площадку для посадки и остается в состоянии производить элементарный анализ и синтез зритель­ной информации.

На дальнейших этапах эволюции, у млекопи­тающих и особенно у приматов, аппараты, осущест­вляющие анализ и синтез информации, постепенно перемещаются вверх — в кору головного мозга (прог­рессивная «кортикализация функций»). Крыса, лишен­ная зрительной коры, в лучшем случае продолжает различать лишь общую массу света и самые общие признаки зрительных структур (Лешли, Вейзкранц), но бывает не в состоянии осуществлять более слож­ные формы подвижного зрительного анализа.

Однако особенно четкие данные о функциональ­ной организации аппаратов зрительной коры мы получаем из наблюдений, проведенных на человеке. Тот факт, что головной мозг, представляющий собой орган любых чувств, сам остается нечувствительным к боли, позволяет выполнять нейрохирургические операции без наркоза и дает возможность проводить нужные наблюдения над зрительными процессами больного во время операций на его мозге. Из данных этих наблюдений были получены важные сведения.

Известно, что корковые отделы каждого из ана­лизаторов состоят из трех иерархически надстроен­ных друг над другом зон.

В основе каждой чувствительной зоны лежит проек­ционное поле (в затылочной — зрительной коре оно известно под названием поля 17 Бродмана). Это поле характеризуется тем, что сюда приходят волокна от нижележащих отделов анализатора (в затылочной об­ласти — зрительного); значительную часть толщи этого слоя занимают мельчайшие нервные клетки 4-го (аф­ферентного) слоя, большую их часть и составляют вы­сокоспециализированные клетки, реагирующие на те или иные дробные признаки приходящей информа­ции, о которых мы говорили выше.

Интересно, что возбуждение, приходящее в эту область коры, не распространяется далеко. Как показали опыты с так называемой нейронографией, раздра­жение, вызываемое маленькой бумажкой со стрих­нином, наложенной на эту область коры, можно обнаружить только в небольших участках, непосред­ственно примыкающих к раздражаемой зоне. Поэтому понятен и тот факт, что раздражение одной лишь этой зоны не вызывает появления сложных зрительных об­разов. Согласно наблюдениям ряда выдающихся ней­рохирургов и психиатров (Ферстера, Пенфилда, Пётцля), раздражения раскрытого мозга в этой зоне, производимые во время операций, вызывали у больно­го появление элементарных зрительных ощущений: больные видели окрашенные пятна, блики, но ни­когда не видели сложных и осмысленных зрительных образов. Характерно, что поражение этих первичных отделов зрительной коры (кровоизлиянием или оско­лочным ранением) никогда не приводило к наруше­нию сложных форм зрительного восприятия, но вызывало лишь нарушение четкости или остроты зре­ния, в наиболее тяжелых случаях — полное выпадение зрения в отдельных участках зрительного поля.

Совершенно иная картина наблюдалась при раз­дражении вторичных зон коры (в зрительной коре зон 18, 19 Бродмана). Эти зоны коры примыкают к

первичным; однако их строение совершенно иное. Большую часть толщи коры этих зон занимают не­рвные клетки 2-го и 3-го слоя, который созревает значительно позже и который всегда расценивался как ассоциационный (или, согласно данным Г.И.По­лякова, проекционно-ассоциационный) слой коры. В этом слое в гораздо большем числе встречаются звездчатые клетки с короткими аксонами, объеди­няющие возбуждения, приходящие из 4-го — аффе­рентного слоя и передающие их дальше. Есть все основания думать, что среди них встречается гораз­до больше клеток, реагирующих на многие свойства раздражителей, и что этот аппарат принимает учас­тие не только в акте дробления поступающей ин­формации, но и в процессе объединения (синтеза) доходящих до коры импульсов.

Это предположение подтверждается многими фактами.

Если провести опыт с нейронографией, т.е. при­ложить маленькую бумажку, смоченную стрихни­ном, к этой — вторичной — области зрительной коры, можно видеть, что вызванное ею возбужде­ние широко разливается на соседние участки коры, вызывая, таким образом, широкие структуры воз­буждения. Было отмечено вместе с тем, что иногда (если такая бумажка прикладывается к некоторым участкам 19-го поля) раздражение, приложенное к этим пунктам, может даже вызвать торможение в ряде близлежащих пунктов. Создается впечатление, что аппараты вторичной области зрительной коры приспособлены для того, чтобы обеспечивать слож­ные системы возбуждений, а это, как легко видеть, особенно необходимо для осуществления избиратель­ных синтезов, нужных для подвижного активного отражения действительности. Эти предположения подтверждаются как данными исследований, про­водимых на операционном столе, так и наблюдения­ми над случаями поражения этой области мозга.

Исследователи, которых мы уже называли выше, неизменно отмечали, что если раздражать вторичные отделы затылочной коры мозга, во время операции у больного можно наблюдать явления, резко отличаю­щиеся от тех, которые получаются при раздражении первичных (проекционных) отделов зрительной коры: вместо отдельных пятен и бликов раздражение этой области коры вызывает целые подвижные и осмыслен­ные (предметные) зрительные галлюцинации — больной начинает видеть лица, цветы, движущихся животных, а иногда и целые сцены из своего прежнего опыта. Раздражение этой области коры оживляет, таким об­разом, целые кодированные структуры возбуждений, указывающих тем самым на сложные синтетические процессы, осуществляемые этими разделами коры.

Эти предположения подтверждаются и наблюде­ниями над случаями, когда какой-нибудь патологи­ческий процесс (кровоизлияние, ранение, опухоль) разрушали вторичные зоны зрительной коры. В этих случаях патология не выражалась в ухудшении зрения или в выпадении отдельных участков зрительного поля (как это имело место при поражении первичных отде­лов зрительной коры), но принимала более сложный характер. Такой больной сохранял нормальную остро­ту зрения, но был не в состоянии синтезировать детали в целые зрительные образы: разглядывая картинку, изоб­ражающую петуха, он воспринимал отдельные ярко окрашенные перья хвоста и высказывал предположе­ние, что перед ним — языки пламени; рассматривая изображение телефона и схватывая диск с цифрами, говорил, что это часы и т.д. Явления нарушения целостного и осмысленного зрительного восприятия, обо­значаемые в неврологии термином зрительная агно­зия, хорошо изучены в литературе. Мы подробно останавливались на их анализе в другом месте, и не будем задерживаться на них здесь.

Синтез дробных элементов информации не закан­чивается в аппаратах вторичных отделов зрительной коры. К отражению непосредственно воспринимаемых зрительных образов присоединяются и иные элемен­ты, расположенные вне зрительной системы (А.Р.Лу-рия, 1962).

Мы воспринимаем не геометрические формы, а образы вещей, известных нам из нашего прошлого опыта. Это значит, что из всей массы раздражите­лей, действующих на нас, мы отбираем те признаки, которые играют ведущую роль в выделении функ­ции вещей, а эти признаки иногда носят не зри­тельный характер; мы обозначаем вещи названиями, и это участие речи в восприятии придает ему обоб­щенный, категориальный характер.

Все это значит, что кодирование зрительной информации не заканчивается аппаратами вторич­ных отделов затылочной (зрительной) коры, но яв­ляется процессом значительно более сложным и вовлекающим иные, расположенные далеко за пре­делами зрительной сферы, области мозга.

Существенную роль в таком кодировании играют третичные зоны коры, в первую очередь те отделы теменно-височно-затылочной области, которые цели­ком состоят из сложных ассоциативных нейронов 2-го и 3-го слоя и которые получили в неврологии назва­ние зон перекрытия. Они выделяются как самостоя­тельные образования только у человека и созревают позднее всех остальных зон. Классики неврологии (Флексиг) рассматривали их как задний ассоциатив­ный центр; они объединяют импульсы, приходящие в кору из зрительного, слухового, кожно-кинестетичес-кого и вестибулярного рецепторов; и нейроны этой области, по последним данным, по-видимому, отно­сятся в своей массе к классу сложных мульти-модаль-ных нервных единиц, реагирующих на множество доходящих до них возбуждений. Раздражение этих зон коры не проявляется в виде каких-либо искусственно вызываемых ощущений, но признаки, вызываемые поражением этих отделов, хорошо известны: больные с очаговыми поражениями в этой области продолжа­ют отчетливо воспринимать отдельные предметы, но начинают испытывать значительные затруднения в од­новременном (симультанном) восприятии их комплексов, в оценке их пространственных отношений, вместе с тем обнаруживая значительные дефекты в операциях над такими отвлеченными категориями, для сохранения которых необходима внутренняя организация эле­ментов в целую систему и в состав которых входит симультанный «квази-пространственный» фактор: такими являются операции над системой чисел или сложных логико-грамматических категорий. Однако подробный разбор этой системы корковых зон был подробно рассмотрен нами в другом месте и выходит за пределы этой статьи (А.Р.Лурия, 1962, 1963).

Мы откладываем до особого обсуждения рассмот­рение той роли, которую играют в процессе отра­жения лобные доли мозга, чтобы еще вернуться к этому ниже,

Все вышесказанное говорит о том, что процесс отражения осуществляется сложной системой сов­местно работающих отделов коры головного мозга, каждая из которых вносит свой вклад в дробление доходящей до человека информации, синтез ее внаглядно воспринимаемом комплексе и в сложные формы кодирования доходящих до мозга сигналов.

* * #

Мы остановились на тех механизмах коры голов­ного мозга, которые позволяют осуществить два пер­вых условия, необходимые для того чтобы сложное отражение воспринимаемого мира стало возможным: это механизмы, которые обеспечивают дробление (ана­лиз) поступающей информации на огромное число составляющих элементов и объединение (синтез) этих элементов в сложные целые структуры.

Нам остается обратиться к тем механизмам, ко­торые делают возможным выполнение третьего ус­ловия: обеспечивают активный и подвижный характер воспринимаемого образа, позволяют смещать в центр доходящие до человека информации, выделять те наиболее существенные стороны воспринимаемой картины мира, которые соответствуют стоящей пе­ред человеком задаче.

Представим себе человека, который рассматри­вает в музее картину Сурикова «Боярыня Морозо­ва». Он видит толпу, стоящую по обе стороны дороги, сани, в которых сидит скованная боярыня, подняв­шая руку со сложенными пальцами. Представим те­перь, что человеку, рассматривающему эту картину, задается вопрос: «Как сложены пальцы боярыни, и из-за чего происходил религиозный спор того вре­мени?» Наш наблюдатель вспоминает, что спор ра­зыгрывался вокруг того, как нужно складывать пальцы рук при крестном знамении: в два или три перста, — и его поле зрения сразу же суживается, взор фиксирует поднятую руку боярыни, а осталь­ные детали картины исчезают из его восприятия. Представим теперь, что ему задают другой вопрос: «Как разделились сторонники и противники «ста­рой веры»? Мы видим, как направление взора сразу меняется, и наблюдатель, только что выделявший пальцы поднятой руки боярыни, начинает рассмат­ривать стоящую по обеим сторонам дороги толпу, выделяя сторонников «старой веры», провожающих боярыню умиленными взглядами, и ее противни­ков, издевающихся над нею. Представим, наконец, что наблюдателю будет задан третий вопрос: «Где произошла эта встреча?» Мы сразу же увидим, что его взор снова перемещается и в качестве основного центра информации выступают стены Кремля, ко­торые и позволяют дать ответ на поставленный вопрос.

Какие же механизмы позволяют осуществлять такой активный, подвижный характер восприятия, меняющегося каждый раз в соответствии с постав­ленной задачей?

В течение длительного времени в психологии де­лались предположения о механизмах активного вос­приятия; еще И.М.Сеченов высказывал мысль, что глаз человека можно уподоблять активной руке, которая ощупывает данный ему предмет; но только в самое последнее время эти предположения подтвердились тщательно поставленными экспериментами.

Один из таких основных экспериментов был проделан советским психофизиологом А.Л.Ярбусом.

Для того чтобы установить, как ведет себя глаз человека, рассматривающего какую-либо картину, этот исследователь прикреплял к роговице глаза присоску, на которой было укреплено маленькое зеркальце; па­давший на него луч отражался на фотографической бумаге, и каждое движение глаза записывалось.

Такое исследование показало, что при рассматри­вании объекта и, тем более, сложной картины глаз

никогда не остается в покое: он совершает толчкооб­разные движения, останавливаясь на отдельных дета­лях воспринимаемого образа и фиксируя их, а затем переходя к следующим деталям. Если человек рассмат­ривает портрет, его взор скачкообразно перемещается по отдельным частям этого портрета, выделяя те дета­ли, которые несут максимальную информацию. Если он рассматривает сложную картину (например, ту же картину «Боярыня Морозова», или «Лес» Шишкина, или известную картину Репина «Не ждали»), движе­ния глаза оказываются еще активнее и богаче: они выделяют то те, то другие детали, сопоставляют, срав­нивают их, и человек приходит к определенному суж­дению о содержании картины лишь после того, как он выделит взором основные «информационные пункты» этой картины и сопоставит эти детали друг с другом. Движения взора, возникающие при рассматривании изображения или картины, настолько отчетливо отра­жают их основные особенности, что внимательное рассмотрение фотозаписи движений глаз (проведен­ной описанным способом) легко позволяет увидеть в них образ того изображения или той картины, кото­рую рассматривал наблюдатель. Характерно, что при изменении поставленной перед наблюдателем задачи движения взора изменяются; изучая фотозапись этих движений, мы легко можем увидеть, какую работу проводит взор человека, активно отражающий воспри­нимаемый материал и меняющий свое направление в соответствии с поставленной задачей.

Если дать испытуемому в течение 2-х или 3-х мин рассматривать какую-либо картину, например, кар­тину Репина «Не ждали», легко можно видеть, как глаз, движущийся по картине, выделяет ее детали, останавливаясь на фигуре нежданно пришедшего и на фигурах членов его семьи, сидящих за столом. Если, однако, наблюдающему задать вопрос: «Сколько лет каждому из изображенных на картине лиц?» — движе­ния взора изменяются и человек начинает вниматель­но фиксировать взором их головы; если спросить: «Как одеты сидящие за столом люди?» — взор начинает фик­сировать их одежду; если спросить: «Бедно или богато живут эти люди?» — выделение фигур прекращается и взор начинает скользить по предметам обстановки; наконец, если задается вопрос: «Сколько лет вернув­шийся пробыл в царской ссылке?» — взор наблюдате­ля начинает активно сравнивать отдельные фигуры, пытаясь определить их возраст и таким путем прийти к нужному заключению (А.Р.Лурия и др., 1965).

Приведенные данные показывают, каким актив­ным характером отличается процесс восприятия и какая сложная аналитико-синтетическая деятель­ность скрывается за, казалось бы, столь простым актом получения информации.

Сравнительные исследования, проведенные совет­скими психологами и психофизиологами (В.П.Зинчен-ко и др.), установили, что такая «исследующая» деятельность глаза меняется в зависимости от степени знакомости воспринимаемого предмета: если предмет недостаточно знаком, процесс выделения взором его деталей и их сопоставления носит развернутый ха­рактер; если предмет знаком, движения глаз при его рассматривании сокращаются, и часто одного выде­ленного признака оказывается достаточно, чтобы на­блюдающий «узнал» этот предмет. Подобный же процесс имеет место и в развитии ребенка: движения глаз при зрительном восприятии предмета (как и ощупывающие движения руки при его восприятии на-ощупь) у маленького ребенка носят длительный ха­рактер, в то время как у ребенка старшего возраста

они сокращаются и процесс отражения начинает все больше приобретать характер непосредственного «уз­навания» (А.В.Запорожец, Б.Г.Ананьев и др.).

Исследования, проведенные за последние годы обнаружили, еще более существенный факт. Оказа­лось, что активные движения глаз вообще необхо­димы для каждого зрительного восприятия и что без движения глаз сложное зрительное восприятие невоз­можно.

Факты, свидетельствующие об этом, были по­лучены советским исследователем А.Л.Ярбусом. Он поставил вопрос, может ли иметь место зрительное восприятие предмета, если полностью исключить движения глаз и сделать, таким образом, зритель­ное восприятие совершенно пассивным.

Для ответа на этот вопрос А.Л.Ярбус провел сле­дующий опыт. К роговице глаза с помощью присоски прикреплялась маленькая петля, которая с помощью накаливания начинала светиться. Эта петля, которую субъект мог видеть, перемещалась вместе с движущим­ся глазом и, таким образом, изображение от нее все­гда падало на одно и то же место сетчатки; иначе говоря, по отношению к сетчатке это изображение было неподвижным. Замечательный факт, который устано­вил А.Л.Ярбус, заключался в следующем: оказалось, что субъект мог видеть очертания неподвижной по отношению к глазу светящейся петли 1—3 с; после этого срока изображение пропадало, и он мог видеть только «пустое поле».

Физиологический механизм этого явления еще неизвестен; можно думать, что раздражение, падаю­щее на одну точку сетчатки, скоро начинает вызывать в ее чувствительных элементах запредельное «параби-отическое» торможение и в силу этого перестает вос­приниматься. Для того, чтобы восприятие приобрело устойчивый характер, оно должно перемещаться по сетчатке, иначе говоря, глаз должен двигаться.