Боязнь родов как причина неправильного воспитания

У тридцативосьмилетней женщины, обратившейся ко мне по поводу частых приступов страха, приступообразно возни­кающих сердцебиений, болезненного сжатия в груди и “болей слепой кишки”, было выявлено странное отношение к своему единственному ребенку, десятилетней девочке. Она контроли­ровала каждый ее шаг, была всегда недовольна ее успехами и постоянно придиралась к несколько замкнутому, но в целом дружелюбно настроенному ребенку. Ни дня не проходило без волнений, зачастую незначительные разногласия между мате­рью и ребенком заканчивались побоями или же в судьи призы­вался отец. Постепенно у девочки возникла бессознательная установка к неподчинению, и она устраивала обструкцию, как

– 125 –

всегда в таких случаях бывает, во время еды, когда одевалась, ложилась спать, умывалась и учила уроки*.

Первые приступы появились в девятнадцать лет, вскоре пос­ле того, как пациентка тайно обручилась со своим нынешним супругом. Помолвка растянулась на восемь лет, вызвала боль­шое недовольство со стороны родителей и принесла с собой множество фрустрирующих волнений. Вскоре после свадьбы приступы прекратились, но появились вновь после рождения ребенка. В это время супруг и перешел к прерванным половым актам. После того как врач указал на мнимую вредность этого способа и объяснил им приступы его жены, он обратился к по­мощи других предохранительных средств. Результат оказался ошеломляющим, приступы на некоторое время исчезли. Нео­жиданно, причем вопреки трехлетней разнообразной терапии, они появились снова, хотя сексуальный режим изменен не был. Что касается сексуального удовлетворения, то оно имело мес­то регулярно.

Если бы существовал актуальный невроз в форме невроза страха, то это было бы (три года назад) его отражением. Однако в процессе анализа были выявлены его психическое содержа­ние и истерическая структура. Отчетливо проявились черты характера, свойственные мужскому протесту: упрямство, повы­шенная чувствительность, жажда власти, честолюбие. И в то

* Фридюнг привел интересную статистику судьбы “единственного ребенка”, кото­рую он объясняет прежде всего психическими причинами: избалованностью, боязливо­стью и т, д. Наш случай, равно как и подобные ему, может как поддержать этот перечень, так и расширить его. Он раскрывает, пожалуй, наиболее важные причины беспокойного воспитания, сопровождающегося вечными придирками, — мать боится еще одних ро­дов. Чрезмерная опека днем и ночью должна была послужить доказательством того, “что даже одного ребенка вынести невозможно”. Кроме того, и у матери, и у дочери из-за разного рода органической неполноценности была подготовлена почва для невротичес­кого развития. И та и другая в раннем детстве были очень слабыми. Месячные у матери появились только в 18 лет, роды оказались чрезвычайно сложными из-за слабости родо­вых схваток и последующей атонии (неполноценность гениталий). Вскоре после родов у нее возник затяжной катар верхних дыхательных путей (респираторная неполноцен­ность). Брат страдал от полипов в гортани, отец умер от воспаления легких. Дочь забо­лела скарлатинным нефритом, сопровождающимся уремией (почечная неполноцен­ность), а затем хореей (мозговая неполноценность), у нее была выявлена также задерж­ка умственного развития. Домашний врач тоже отговаривал рожать второй раз.

Таким образом, неврозы пациенток демонстрируют нам то напряжение, которое со­трясает нашу культуру: отвращение женщины к женскому, детский страх перед предсто­ящими родами.

– 126 –

же время благодаря фикции чрезвычайно сильных либидинозных желаний оставалось актуальным чувство неполноценности. Эти либидинозные желания существовали с восьмилетнего возрас­та, постоянно подкрепляли боязнь не устоять и родить ребенка и наполняли пациентку страхом перед женской ролью. Когда она познакомилась со своим мужем и долгое время оставалась его невестой, она создала из этого страха, бессознательно (гал-люцинаторно) его аранжируя, надежную защиту, для того что­бы сделать невозможной незаконную половую близость. К этой защите добавились еще боли в груди и в животе. В своих бес­сознательных фантазиях она представлялась себе самой в об­разе пылкой и вместе с тем слабовольной девушки, существа недостойного, слепо следующего за своим сексуальным ин­стинктом, и против этой фикции похотливой женской сущно­сти она постоянно защищалась с помощью страха и невроза. Вместо морали, как у других девушек, у нее был страх и истери­ческие боли.

Эта борьба с женскими линиями поведения разыгрывалась в бессознательном, но уже в раннем детстве она отразилась и в сознании — в осознанном желании быть мужчиной. Всякий раз, как только ситуация становилась более напряженной (либо из-за того, что прерванный половой акт казался ей сомнительным и появлялась угроза беременности, либо из-за того, что неблаго­получное финансовое положение, особенно в последние три года, вынуждало еще больше считаться с такой угрозой), она реа­гировала приступами на свою женскую роль и, соответственно, на собственного мужа. По ночам возникали приступы, нарушав­шие его безмятежный сон: они должны были показать ему, сколь неприятно было бы просыпаться ночью от детского крика. Па­циентка получила возможность в любой момент уклоняться от притязаний мужа или благодаря приступу удушья напоминать о грозящей перспективе появления туберкулеза после беременно­сти. Кроме того, она могла теперь избегать общества и привя­зать своего мужа к дому, насколько ей это было нужно, и ей во многом удалось подчинить себе жестковатого по характеру суп­руга. Ее отказ от второго ребенка в сознании опирался на боязнь в следующий раз родить ребенка-имбецилла.

– 127 –

Самым же главным результатом этого анализа я считаю то, что удалось показать, как метод воспитания этой женщины, ис­полненный придирок и мучений, служил осуществлению ее бессоз­нательной тенденции. Благодаря вечной спешке, постоянному беспокойству и занятости она доказала, что даже один ребенок доставляет ей слишком много хлопот. У окружавших ее людей сложилось, пожалуй, верное представление, если ей постоянно говорили: “Слава богу, что у тебя только один ребенок”. Она сле­дила за каждым шагом дочери, непрерывно ее поправляла, бро­салась из одной крайности в другую, тщательно следила за тем, чтобы девочка не оказалась в компании с другими детьми, и при этом обосновывала такое отношение, проистекающее из бессоз­нательной установки, следующей логической репрезентацией: де­вочка не должна стать такой, как ее мать, она не должна слиш­ком рано повзрослеть в половом отношении.

Другие матери, имеющие такую же установку, часто ведут себя иначе, однако в их поведении наблюдается такая же тен­денция: ни днем ни ночью они не отходят от ребенка. Они по­стоянно его балуют, все время им заняты и нередко из-за не­нужных мероприятий нарушают его ночной покой. Они непре­рывно следят за тем, как он принимает пищу, за его функцией испражнения, измеряют рост, вес и температуру. Если ребенок заболевает, все становится с ног на голову. “Разум становится глупостью, благодеяние — мучением”. До тех пор, пока ребе­нок не начнет постепенно ощущать свою силу и не обуздает мать, пока он не почувствует во всех самых незначительных занятиях в детской намерение подчинить себя, которому он будет упрямо противиться.

Сновидения этой пациентки регулярно представляли собой выдержки из этого ансамбля психических побуждений, в них можно было отчетливо распознать невротическую динамику -психический гермафродитизм с последующим мужским про­тестом. В них довольно часто присутствовала символика “низа и верха”. Одно из таких сновидений было следующим:

“Я убегаю от двух леопардов и взбираюсь на ящик. В ужасе я просыпаюсь”.

– 128 –

Толкование сновидения выявило ход мыслей, касавшихся второго ребенка, от которого она бежит наверх, в мужскую роль. Этому обстоятельству тождественен ее главный невротический симптом — страх рожать детей, который служит ей наиболее важной защитой от женского предназначения. Вместе с тем в движении вверх, проявившемся в сновидении, очевидно стрем­ление возвыситься над обоими членами своей семьи, которые, по мнению пациентки, таят для нее угрозу.