Одной маниакально-депрессивной больной

Пациентка с огромным честолюбием, желавшая одерживать победы только благодаря своей красоте, считавшая, что ей как красивой женщине ничего другого не нужно, оказалась в фазе деп­рессии, испугавшись лишиться своей красоты. Когда это про­изошло, проявилось постоянное соперничество по отношению к другим женщинам. Однажды она заметила, что ее подруга, которая была моложе, вызвала к себе симпатию в обществе. Ночью ей приснилось:

“Я и моя подруга сидим на лестнице, она вверху, я внизу. Я очень раздосадована”.

В досаде (депрессии) пациентки, равно как и в “положении внизу”, проявляется ее чувство неполноценности. Само собой

– 159 –

разумеется, аффективное расстройство, которое уже не перера­батывается в сновидении, вынуждает к инверсии ситуации. В дальнейшем она по меньшей мере будет избегать общества, что­бы не допустить сравнения. Она увеличит “дистанцию к жиз­ни”. Ее огорчение указывает еще на одно послабление — на обострение исчезавшей у нее депрессии. Против подруги же у нее возникнет затаенная обида, и она будет пытаться с помо­щью придирок, колкостей и причинения беспокойства “поста­вить лестницу на попа”.

– 160 –

К ВОПРОСУ О СОПРОТИВЛЕНИИ ПРИ ЛЕЧЕНИИ*

Среди невротических симптомов есть свойственный всем людям, совершенно естественный, но мало понятный комп­лекс явлений, который внешне выглядит как упрямство, своен­равие, противопоставление себя другим, враждебность, агрес­сивность, а также неуступчивость, неподступность, властолю­бие. Сюда же относятся такие клинические термины, как нега­тивизм, отгороженность, аутизм (Блейлер). Почти всегда, даже при психозе, пациент пытается логически обосновать эту свою позицию. Такая “непробиваемость” всегда является признаком недостаточной по сравнению с нормой (а она служит единствен­но правильной системой мер) способности к кооперации.

Собственно говоря, в этом противопоставлении себя ближ­ним можно понять всю ошибочную тенденцию пациента к изо­ляции и его немощное, лишенное мужества властолюбие и тщеславие. Покуда проявляется эта дискредитирующая установ­ка больного, зачастую облаченная в форму покорности, послу­шания, любви или чувства неполноценности, но всякий раз неплодотворная и ослабляющая окружение и, разумеется, на­правленная против врача, врач располагает самой благоприят­ной возможностью, чтобы, основываясь на этом симптоме, понять личность своего пациента, лишить его шансов атако­вать какие бы то ни было уязвимые места, помочь больному осмыслить все соответствующие проявления и упрочить его способность к кооперации.

Одна пациентка, в течение двух месяцев проходившая лече­ние в рамках индивидуально-психологического подхода, яви­лась однажды с просьбой разрешить ей прийти в следующий раз вместо трех часов в четыре. В подобных случаях, когда паци-

* Впервые опубликовано: Zentrallblalt fur Psychoanalyse, Bd. I, 1911,5.214—219 под названием “Об учении о сопротивлении”.

– 161 –

енты особенно упорно настаивают на своей просьбе, оправды­вается подозрение, что требуемая временная отсрочка являет­ся признаком усилившейся агрессии, протеста против врача. Если бы мы тут упустили случай разобраться в причинах этого явления, это было бы неправильным и противоречило бы це­лям лечения — сделать пациента внутренне свободным.

Итак, пациентка заявила, что в три часа ей нужно быть у портнихи. Эта причина довольно неубедительная, которую, по­жалуй, можно было бы принять, разве что учитывая длитель­ность лечения и связанную с ней нехватку свободного време­ни. Поскольку этот час был у меня занят, я попробовал предло­жить время между пятью и шестью часами. Однако пациентка отклонила мое предложение, сославшись на то, что в пять ча­сов освободится ее мать и будет поджидать ее у подруги. Таким образом, всякий раз возникал какой-нибудь малоубедительный довод, поэтому можно было сделать справедливый вывод, что пациентка сопротивляется лечению.

Фрейд неоднократно указывал на то, что анализ в первую очередь следует применять к явлениям сопротивления и, да­лее, что последние часто или всегда связаны с переносом. По­скольку, на наш взгляд, психическая взаимосвязь этих двух яв­лений не такова и порой понимается неверно, мы хотели бы обсудить это на данном примере.

Прежде всего следует обратить внимание на то, в какой мо­мент лечебной работы появилось это сопротивление. В нашем случае пациентка в течение последних дней рассказывала о сво­ем отношении к брату. Она заметила, что иногда, находясь с ним наедине, она испытывает непонятное чувство брезгливости. Од­нако она не питает к нему никакого отвращения и охотно посе­щает с ним общество или театр. Единственное, чего она избега­ет, — это ходить с ним по улице под руку, опасаясь, что посторон­ние люди примут ее за его любовницу. Дома она помногу с ним беседует и нередко позволяет себя целовать, что он и делает. Сама она любит страстно целоваться, порой приходя от этого в настоящий раж, но по отношению к брату в последнее время стала намного сдержаннее из-за того, что благодаря своему тонкому обонянию ощущала отвратительный запах из его рта.

– 162 –

Психическая ситуация пациентки по отношению к ее брату достаточно ясна. Она обнаруживает в себе чувства и предпола­гает возможности, против которых тут же стремится защи­титься. Если эти чувства имеют характер женских побуждений (позволять целовать себя, брать под руку, искать мужского об­щества), то она отвечает на них мужским протестом, давая этому ничем не примечательное логическое объяснение.

Что же она делает, чтобы обеспечить себе мужское с пози­ций культуры положение по отношению к брату? Пациентка бессознательно совершает мошенничество, оценивая все это со­ответствующим образом, становится чрезвычайно проница­тельной и прозорливой, причем порой в такой степени, что оказывается еще и правой. Однако боязнь быть принятой за любовницу своего брата, если пойти с ним под руку, могут ис­пытывать только те, кто имеет подобную установку по отноше­нию к кому-либо из своих братьев. Но она, конечно, права от­носительно запаха изо рта! Тем не менее удивляет то обстоятельство, что никто из окружающих, с которыми он обменива­ется поцелуями не менее часто, этого дурного запаха не замечал. Таким образом, в своей установке по отношению к брату наша пациентка произвела переоценку, явно показывающую, куда она направлена. “Посторонний слышит только “нет!”*.

* Ложные оценки, будь то пере- или недооценки, имеют огромное значение для психической динамики как в жизни, так и в неврозе, и вызывают, в частности, в индиви­дуальной психологии, которая строго разграничивает частный интеллект и здравый смысл, все больший интерес. Поучительным примером является басня о лисе и виног­раде. Вместо того, чтобы признать собственную несостоятельность, лисица обесценива­ет виноград — и остается в хорошем расположении духа. Это является причиной бреда величия. Подобного рода психические процессы служат прежде всего тому, чтобы закре­пить фикцию “свободной воли” и связанной с этим “собственной значимости”. Этой же цели служит переоценка своих достижений и замыслов — она продиктована тем, чтобы избежать смутного чувства собственной неполноценности, является аранжированной и проистекает из чрезмерного стремления к самозащите от чувства “приниженности”. Я уже не раз указывал, что при преувеличенной мужской установке у невротиков обоего пола часто используется такая же аранжировка. Кроме того, что органы чувств пациен­та, слух, обоняние, осязание, органические и болевые ощущения поставлены на службу этому стремлению и становятся очень чуткими, причем пациент является здесь истцом и судьей в одном лице. Возьмите для сравнения эпиграмму Шиллера: “Верно сказано: любят то, что имеют, и жаждут того, чего нет! Ведь только богатый духом любит, только нищий жаждет!” Если пациент понимает свою установку, он ее корректирует, приводя свои опенки в соответствие с реальным положением дел. Его включение в общество и кооперация начинаются с развития у него чувства того, что он равен остальным.

– 163 –

Если кто-то сомневается в вероятности того, что между бра­том и сестрой могут существовать любовные побуждения, то я не стал бы ссылаться на богатый исторический материал, а под­черкнул бы, что я не переоцениваю глубину таких ощущений. Это скорее похоже на то, как если бы брат и сестра, словно когда-то в детской комнате, стали изображать из себя отца и мать, при­чем девочка в силу своей невротической мужской установки постоянно опасается, как бы не зайти слишком далеко. Брат для нее давно уже не брат, он играет теперь роль будущего жени­ха. Но она живет с ним в заранее сконструированном мире, где пытается показать, на что она способна и как стремится защи­тить себя от этого*. Впрочем, любые инцестуозные побужде­ния указывают на недостаточную способность к кооперации, из-за чего пациент, зачастую испытывающий усилившееся се­мейное чувство, остается в границах семьи.

На что она способна, об этом пациентке говорят ее воспо­минания и чувственные следы забытых событий; общее впе­чатление от них такое: я девушка, я недостаточно сильна, что­бы справиться со своим половым инстинктом, уже в детстве мне не хватало энергии, я фантазировала о запретных вещах, даже по отношению к собственному брату мне не удалось со­владать с собою. Меня смешают с грязью и будут дурно со мной обращаться, я стану больной, в муках буду рожать детей, стану угнетенной и рабыней! Я должна заранее и постоянно быть бди­тельной, чтобы не поддаться своим влечениям, не связываться с мужчинами, никому из них не доверять — тем самым я сама буду вести себя как мужчина! Женские сексуальные чувства па­циентки становятся ее врагами, и эти враги наделяются таин­ственной силой и коварством. Так в чувственной жизни невро­тика возникает карикатура полового инстинкта, с которым тем не менее надо бороться.

* Это предосмысление, предощущение с примыкающей к ним тенденцией к само­защите является главной функцией сновидения и, помимо прочего, является причиной яко­бы телепатических и пророческих способностей, а также создает основу для всякого рода прогнозов. Поэта Симонида один умерший человек предостерегал во сне от морс­кого путешествия. Он остался дома, а затем узнал, что корабль потерпел крушение. По­жалуй, мы можем предположить, что знаменитый поэт, который сделался таким “про­ницательным” во сне, наверное, остался бы дома в любом случае — и без сновидения и без предостережения.

– 164 –

Мужчина-невротик тоже боится побуждений, которые ка­жутся ему женскими, — нежности, желания покориться жен­щине, которая появляется в его любовной жизни, и, желая ос­таваться победителем, он изображает ее в карикатурном виде. Аналогичные явления можно привести из других, несексуаль­ных жизненных отношений — черты характера и прежние слабости, вялость, отсутствие энергии, равно как и физичес­кие особенности и прежние детские дефекты* служат доказа­тельством наличия у них немужских, т. е. женских черт, и со­провождаются мужским протестом. То, что на этой почве аран­жируются или в самом деле возникают несчастные случаи, что негативистская установка (например, у девушек, которые из-за упрямства противятся предостережениям матерей) может ис­пользовать их собственные женские сексуальные действия в качестве мужского протеста против родителей, а также против девичьего целомудрия или же может закреплять у мужчин-не­вротиков женскую мягкость и абулию (чаще всего при так на­зываемой неврастении), импотенцию и боязнь любви, было изложено мною в других работах. Вce эти аранжированные и зачастую окарикатуренные, ложные внутренние ощущения на­ходят свое место в движениях психики, чтобы в виде предостережения вызывать мужской протест и побуждать к защите про­тив подчинения.

Итак, мы пришли к выводу, что в настоящее время пациен­тке вряд ли грозит инцест, что в своей тенденции к самозащите она, пожалуй, заходит намного дальше, нем необходимо, и таким образом способствует осуществлению главной цели своей мужс­кой установки — устроить свое будущее независимо от мужчи­ны, не принимая на себя женской роли.

Дискредитация партнера — самое обычное явление у невро­тиков. Оно может лежать на поверхности, как в нашем случае.

* У меня лечилось несколько пациенток, которые, по Флиссу, охотно приписыва­ли свои приступы свойствам своей периодической структуры, указывая тем самым на свою женскую “сущность”, однако выдали себя тем, что оказались в плену неразреши­мого для них вопроса: мужчина я или женщина? Теория дает им успокоение: каждый носит в себе и мужские и женские черты! При анализе ссылки на периодичность при­ступов регулярно оказываются способом сопротивления врачу. Но в таких периодичес­ких приступах всегда замешан пациент. Рецидивы же и циклотимия всегда накладыва­ются на новые трудности.

– 165 –

Но может быть настолько глубоко скрыто, что некоторые, ус­лышав это утверждение, будут тщетно перебирать свой матери­ал, чтобы удостовериться в истинности этого положения во всех случаях. Ведь у невротиков так часто встречаются мазохисти­ческие и “женские” черты, крайне развитые тенденции к под­чинению и гипнабильности! Ведь страстное истерическое стремление к большому, сильному мужчине, перед которым можно было бы преклоняться, всегда приковывало наше вни­мание! Как много пациентов-невротиков испытывают восхи­щение своим врачом и поют ему хвалебные гимны! Они словно влюблены в них. Однако это еще только цветочки, а ягодки впереди*. Никто из них не в состоянии вынести включения в социальные связи, и дальнейшие рассуждения выглядят следу­ющим образом: “Какой я слабак! На какие унижения я спосо­бен! Я должен всеми способами защищаться, чтобы не пасть еще ниже!” И словно собираясь совершить прыжок в высоту, он делает несколько шагов назад и нагибается, чтобы с тем боль­шей подъемной силой вознестись над остальными и не считать­ся с их мнением. Одна из моих пациенток нередко говорила о том, что она безнравственна и готова в любой момент вступить в связь. Только вот мужчины ей неприятны по эстетическим соображениям! Другой пациент, лечившийся у меня по поводу импотенции, несколько раз в связи со своим недугом подвер­гался гипнозу у какого-то знахаря. На прощание гипнотизер заявил пациенту, что если тот положит себе на лоб брелок от своих часов, то тут же заснет. Излечения от импотенции не про­изошло, однако эксперимент с брелоком каждый раз удавался. С тех пор пациент лечился у многих врачей. Как только пред­ложенные механические и медикаментозные средства оказы­вались неэффективными, он выражал желание подвергнуться гипнозу. Ни одному из врачей загипнотизировать его не удава­лось. Тогда в конце сеанса пациент обращался к помощи свое­го брелока и демонстрировал врачу, как он погружается в сон. Смысл его действий таков: вы не в состоянии сделать не толь­ко того, что делает знахарь, но и того, что может сделать мой

* См. мои рассуждения о псевдомазохизме в главе “Психическое лечение невралгии тройничного нерва”.

– 166 –

брелок! Как только пациент, который с давних пор был недо­верчив и внушал подозрение в своем стремлении принизить мужчину и женщину, узнал тайну своей психики, брелок поте­рял свою силу.

Индивидуально-психологическое расследование этой дис­кредитирующей установки по отношению к мужчине постоянно приводило меня к детской патогенной ситуации, в которой па­циент еще ребенком, в качестве прототипа, желал быть “выше” отца и в действительности или в своей фантазии испробовал все способы противоборства с отцом, братьями и учителями. Однако не менее достоверным представляется мне то, что не­вротический характер нервно предрасположенного ребенка, его чрезмерная зависть, честолюбие и желание господствовать нео­бычайно распаляют стремление к власти.

С этой точки зрения легко понять также и двойственную роль нервно предрасположенного ребенка в его позиции по отноше­нию к женщине и проверить это на имеющемся материале. С од­ной стороны, женщина, как и все, чем нельзя овладеть сразу, в высшей степени идеализируется и наделяется всякого рода нео­бычайными дарами, силой и могуществом. Мифология, сказки и народные сказания часто содержат образ великанши, демони­ческой женщины, по сравнению с которой (как в стихотворе­нии Гейне “Лорелея”) мужчина ничтожно мал или безнадежно затерян. Довольно часто невротик сохраняет в виде устрашаю­щих следов этой инфантильной установки осознанные или нео­сознанные фантазии или скрытые воспоминания (Фрейд), ре­минисценции о женщинах, которые стояли выше или пошли дальше него (см. биографию Гангхофера; подобное же рассказы­вает Стендаль), все сцены, которые следует понимать не как трав­му, а как знаки, выдающие стиль жизни. Позднее в психической надстройке в той или иной форме обнаруживается боязнь жен­щины, страх остаться связанным с ней, не суметь от нее освобо­диться. Против этого стесняющего психического отношения, грозящего подчинением женщине, невротик направляет свою защитную тенденцию, усиливает свой мужской протест, свои идеи величия и вследствие своей бессознательной защитной тен­денции принижает и обесценивает женщину. Весьма часто в та-

– 167 –

ких случаях в фантазиях и в сознании всплывают два совершен­но разных женских образа: Лорелеи и возлюбленной (Висвамит­ры) — Идеал и грубый чувственный образ. Тип матери (Марии) и блудницы. (См. О. Вейнингер.) Или же возникает своего рода сплав — непорочная гетера. Или на переднем плане резко выс­тупает один из двух типов (феминисты и антифеминисты).

Уже во втором полугодии своей жизни ребенок хватает все предметы и нелегко с ними расстается. Вскоре под гнетом стрем­ления к власти и чувства общности он начинает держаться лю­дей, которые хорошо с ним обращаются. К этому стремлению всем обладать в качестве тенденции к самозащите присоединя­ется ревность*. Если ребенок и дальше вынужден прибегать к защитным мерам (ввиду неуверенности в своей половой роли), то нередко это приводит к ранней зрелости и нерешительности. И я пришел к выводу, что по отношению к родителям, братьям и сестрам уже господствует та более поздняя невротическая чер­та, которая нацелена на достижение богоподобного превосходства и вместе с тем стремится обезопасить себя от поражений благо­даря нерешительному поведению и отказу от кооперации. Формы детского переживания не имеют побудительной энергии, они являются не причинами, а следами на дороге. Однако они узна­ются и используются, вспоминаются или забываются в перспек­тиве личной власти. Они сами собой достигают определенной степени и значимости, поскольку представляют собой необыч­ные, полные смысла явления в динамике невроза и сразу же мо­гут найти дальнейшее применение в качестве предупреждения или способа выражения в рамках мужского протеста при неврозе. “Я слабак перед женщинами! Уже ребенком ради любви я подчи­нился женщине” означает помимо прочего: “Я боюсь женщин”. За этим страхом перед “демоническим”, “необъяснимым” и “мо-

* У одной больной гебефренией эта форма защиты была выражена необычайно сильно. Она обнаружила непреодолимую склонность полностью и бесповоротно при­вязываться ко всему, что ей принадлежало, — к мужу, ребенку, одежде, шляпам, своим детским игрушкам, посещавшим ее близким людям, а также квартире и местам, где она подолгу гуляла. Объяснение этому дают образ сластолюбивой матери и ее собственное властолюбие, символизировавшееся, например, в ее пристрастии к кладбищам, где она ежедневно в упоении прогуливалась. Разумеется, ее властолюбие стало причиной и ее сопротивления врачу, в частности, потому, что своими разъяснениями он угрожал ее господству.

– 168 –

гущественным” влиянием женщины, перед ее “загадочностью” следует по пятам ее дискредитация или бегство. В результате воз­никает психическая импотенция, ускоренная эякуляция, сифи­лофобия, боязнь любви и брака из-за отсутствия способности к кооперации. Если мужской протест прорывается в направлении половых отношений, то невротик находит себе совершенно пад­шую, обесцененную женщину, блудницу, мертворожденный плод, достойный его “любви”*, или же сильную женщину, которую он стремится дискредитировать. В таком случае анализ вскрывает в качестве истинного мотива следующее: он полагает, что ему лег­че будет справиться с одной, или даже считает себя способным покорить и других. Так мужской протест толкает малодушного в жизни и на донжуанство**.

Я не встречал еще ни одного мужчины-невротика, который в той или иной форме не подчеркивал бы или не пытался бы дока­зать неполноценность женщины. А иногда одновременно и муж­чины. Борьба с соперниками в любви проистекает из этой пос­ледней тенденции***, и в основе ее лежит главным образом за­висть. Невротики женского пола с еще большим постоянством обесценивают и мужчину, и женщину. Так, наша пациентка, по­скольку имеет дело с врачом-мужчиной, будет дискредитиро­вать этого вновь появившегося мужчину. И сделает это еще усер­днее, когда заметит, что он превосходит ее в знаниях. В нашем случае сопротивление возникло после важных разъяснений, которые я привел по поводу протестного характера ее невроза. Она ответила новым протестом, “потому что вы в столь многих вещах были правы”. Но правоту-то она хотела оставить за собой! Когда она рисовала себе в сновидениях или в воображении кар­тины, в которых была легкомысленна и порочна, связывала со мной или с братом сексуальные отношения, то их надо было понимать как невротическое преувеличение, чтобы от этого защититься. Следовательно, “любовный перенос” на врача надо понимать как ненастоящий, только как карикатуру, и поэтому

* Бессилие, которое нельзя ни обмануть, ни преодолеть.

** Много (две) женщины одновременно или по очереди, но только на короткое время. Соблазнительно лишь чувство скорой победы без сопротивления.

*** См. также соответствующую позицию пациента в главе “Психическое лечение невралгии тройничного нерва”.

– 169 –

его нельзя расценивать как “либидо”, оно является прежде все­го не “переносом”, а общей позицией, привычкой, которая про­истекает из детства и представляет собой путь к власти.

Дальнейшее течение событий было типичным. Началась борьба с целью окончательно обесценить врача. Она все лучше знает, лучше может сделать. Не проходит и часа, чтобы она не сделала попытки поколебать престиж врача при помощи самых грубых упреков и возражений.

Средства индивидуальной психологии достаточно богаты, чтобы уничтожить старое недоверие пациентов к другим лю­дям. Терпение, предусмотрительность и предвидение обеспе­чивают дальнейшие успехи врача, заключающиеся в раскры­тии той патогенной детской ситуации, в которой коренится необычайное стремление к мужскому протесту. Дружеское же отношение к врачу позволяет ему, равно как и пациенту, глубо­ко проникнуть в “механику” невроза, в фальшивость эмоцио­нальных побуждений, в ошибочные предположения невроти­ческой диспозиции и в чрезмерное расточительство сил невро­тиком. У психотерапевта, занимающегося индивидуальной пси­хологией, пациент обучается самоопределению, кооперации и умению управлять своими слишком бурными влечениями. Впервые в своей жизни! И этому служит устранение сопротив­ления врачу. Остаток чувства общности у невротиков и других пациентов, болезнь которых обусловлена психологическими причинами, дает врачу возможность вырвать их из изоляции.

Наша точка зрения на сопротивление удивительным обра­зом совпадает с высказываниями Песталоцци в книге “Лингард и Гертруда” о еще одном промахе в развитии: “Люди, которые так долго были беспризорными, во всех проявлениях права и порядка, к которому их хотят приучить, видят невыносимый для них хомут, и если вы для достижения своих конечных целей бу­дете действовать глубоко, а не поверхностно, если не будете про­сто ломать с ними комедию, то наверняка испытаете, что все бу­дет против вас, во всем постараются вас обмануть, все попыта­ются от вас скрыть. Вы узнаете, что давно и глубоко одичавший человек всегда ненавидит того, кто хочет вырвать его из этого состояния, и противостоит ему, словно своему врагу”.

– 170 –

НЕРВНАЯ БЕССОННИЦА*

Описание симптома бессонницы вряд ли даст что-то новое. Жалобы пациента касаются либо уменьшившейся продолжи­тельности или недостаточной глубины сна, либо относятся к тому моменту, когда сон нарушился. Однако основной акцент делается — банально это подчеркивать — на недостаточном от­дыхе и, как результат, на недостаточной свежести и работоспо­собности.

Чтобы быть точным, хочется отметить, что целый ряд паци­ентов высказывает точно такие же жалобы на отсутствие све­жести и снижение работоспособности, хотя их сон не нарушен или даже удлинен.

Тип заболевания, при котором может иметь место симптом бессонницы, описать легко: нет ни одного психического забо­левания и ни одной соответствующей группы симптомов, при которых этот недуг не существовал бы в течение короткого или длительного времени. А самые тяжелые из душевных заболева­ний, психозы, обычно и начинаются с особо тяжелых форм бессонницы.

Представляет интерес отношение этих пациентов к своему симптому, подчеркивание мучительного характера недуга и аб­солютной неэффективности бесчисленных вспомогательных средств. Один полночи мучительно ждет наступления сна, дру­гой ложится спать только посреди ночи, чтобы, утомившись, обрести желанный покой, третьи стараются устранить даже са­мые тихие звуки или по многу раз считают до тысячи, подолгу обдумывают взад и вперед разные мысли и снова и снова испы­тывают различные положения тела в кровати, пока, наконец, не наступает утро.

В более легких случаях устанавливаются и соблюдаются пра­вила отхода ко сну. В одном случае сон наступает только тогда,

* Впервые опубликовано в Zeitschrift fur Individualpsychologie, Bd. 1, S. 65—72.

– 171 –

когда пациент принял алкоголь или бром, если он неплотно, или сытно, или рано, или поздно поужинал, если он до этого играл в карты, если он находился в обществе или оставался один, если он не пил черный кофе, чай или наоборот, если он принял тот или иной напиток. Зачастую противоречивая обус­ловленность сна очевидна, и это еще сильнее бросается в глаза, поскольку каждый приводит одновременно множество причин, объясняющих его поведение, как, например, пациенты, кото­рые выдают за апробированное средство половой акт, тогда как другие являются приверженцами воздержания.

Как правило, легче удается заснуть днем, но и для этого су­ществует целый ряд условий (“чтобы никто мне не мешал”, “если я своевременно ложусь спать”, “сразу после еды” и т. д.), или же дневной сон только утомляет и вызывает головную боль и отупение.

Если взглянуть на описание, которое пациент дает своему недугу, то помимо впечатления, что видишь перед собой боль­ного человека, возникает еще одно впечатление, особенно если специально обратить внимание на эффект этого расстройства: впечатление сниженной, затрудненной или сошедшей на нет работоспособности этого пациента, то есть о проблемах в его жизни, за которые он не несет никакой ответственности.

Ради простоты мы пренебрежем давно известными случая­ми, в которых злоупотребление алкоголем или наркотически­ми средствами выходит у пациента за всякие рамки, создает но­вые симптомы и чинит препятствия. Рассмотрение органичес­ки обусловленной бессонницы в эту работу не входит.

Однако следует подчеркнуть, что употребление пациентом наркотических средств вызывает такие же затруднения при ра­боте, за которые он не несет ответственности, что и бессонни­ца. Он позже встает, испытывает чувство усталости и разбитос­ти и, как правило, использует остальную часть дня на то, чтобы оправиться от своего сна.

И наоборот, “невинные средства”, как правило, доверием не пользуются. Они действуют либо только в начале лечения, либо вообще не действуют. В начале лечения — исключительно у таких пациентов, которые и в остальной жизни отличаются

– 172 –

внешним послушанием и доброжелательными, любезными манерами. Конец лечебного эффекта всякий раз сигнализиру­ет об отношении пациента к новому лечению, словно ему хо­чется показать бесполезность стараний врача. Упрямые и раз­драженные невротики иногда страдают бессонницей с момен­та начала лечения, указывая тем самым на вину врача. Обычно в их анамнезе обнаруживается, что бессонница и раньше ис­пользовалась ими как средство и как знак повышенной опас­ности их самочувствию, чтобы оправдать таким образом сни­жение работоспособности или навязать другим свои законы. Нередко бессонница используется также в качестве упрека суп­ругу или в качестве наказания.

То, что мы еще можем вынести или о чем можем догадаться из описания пациента, — это необычайно высокая оценка важ­ности сна. Ни один врач не будет недооценивать значения сна. Но если кто-то так заносчиво подчеркивает очевидное, то не­вольно возникает вопрос, какую цель он этим преследует. В итоге становится совершенно ясным, что пациент стремится к признанию своего тяжелого состояния. Ибо как только паци­ент получает такое подтверждение, он перестает нести ответ­ственность за любые жизненные неудачи и может вдвойне гор­диться своими успехами.

Если проследить за действием душевных сил, которые ве­дут к аранжировке бессонницы и делают из нее средство защи­ты и оружие для борьбы с угрозой чувству личности, то вскоре приходит понимание того, каким образом этот недуг включа­ется в угрожающую для пациента ситуацию. Ощущение же при­годности этого средства у больного возникает из собственного опыта или опыта других людей или же из оценки того действия, которое этот недуг оказывает на окружение или на собствен­ную персону. Поэтому нет ничего удивительного в том, что врач или какое-нибудь средство нужны ему лишь для подтвержде­ния недуга, покуда психическая ситуация пациента остается неизвестной и не меняется.

В этом месте должна сказать свое слово индивидуальная психология. И в терапевтических целях она будет стараться за­ставить больного осознать причины своего недуга и отказаться

– 173 –

от своего тайного желания избавиться от ответственности за свои собственные планы. Как только он признает перед вра­чом и прежде всего перед самим собой, что бессонница — это средство, и перестанет видеть в ней загадочную судьбу, он дол­жен стать ответственным, сознательно действующим или от­крыто от этого отказаться. С точки зрения технического при­менения в неврозе явно видно соответствие бессонницы дру­гим нервным симптомам, таким, как навязчивость и мнитель­ность.

Теперь нам становится понятным и тип личности, у кото­рого может развиться симптом бессонницы, и этот тип с оше­ломляющей определенностью можно приписать пациенту. Все­гда будут обнаруживаться черты неверия в собственные силы и вместе с тем высокие честолюбивые цели. Всегда будут присут­ствовать переоценка успехов и жизненных трудностей, извест­ное малодушие, равно как и боязливое поведение и страх при­нятия решений. Как правило, отчетливо проявляются более мелкие средства и уловки, свойственные невротическому ха­рактеру, педантичность, дискредитирующая тенденция и влас­толюбие. Иногда имеет место склонность к самобичеванию, например, при ипохондрии и меланхолии. Бессонница может представлять собой важное связующее звено в цепи любого невротического метода жизни.

Скорый успех не может быть гарантирован. Если же его не­обходимо добиться, то он наступит скорее всего в том случае, если пациента быстро, умело и без обиняков вразумить, что бессонница — это хороший признак излечимого душевного за­болевания, и в дальнейшем, не обращая больше на нее внима­ния, с интересом изучать появляющиеся по ночам мысли. Иног­да бессонница при этом уступает место глубокому опьянению сном, которое распространяется на остальной день и точно так же мешает пациенту в осуществлении его задач.

Мысли пациента в часы бессонницы, насколько я знаю, имеют большое значение с двух точек зрения. Они либо явля­ются средством, чтобы оставаться бодрствующим, либо содер­жат в себе ядро по-своему понятой душевной проблемы, из-за которой была сконструирована бессонница. О последнем слу-

– 174 –

чае я начал говорить в своей работе “Результаты индивидуаль­ной психологии в исследовании расстройств сна”. В мыслях пациентов, страдающих бессонницей, я постоянно обнаружи­вал — порой лишь “между строк”, иногда только в виде цели, которую надо было разгадать, но чаще всего лежащее прямо на поверхности — намерение чего-нибудь добиться, не неся за это ответственности, что в противном случае вряд ли было бы воз­можным, или же наоборот, чего могла бы достичь только отве­чающая за свои поступки личность. Таким образом, бессонницу тоже следует отнести к группе душевных явлений и аранжиро­вок, служащих тому, чтобы установить дистанцию по отноше­нию к представляемой пациентом цели, совершить “воздей­ствие на расстоянии”.

Изобразить это “воздействие” и тем самым понять позицию пациента в его мире, выявить связь бессонницы с затруднени­ями индивида — это и есть задача индивидуальной психоло­гии. Несравнимая терапевтическая ценность этого исследова­ния состоит в том, что оно демонстрирует пациенту его фик­тивную, неразумную и логически противоречивую ведущую идею и устраняет проистекающую из нее упорную косность мышления. Вместе с тем оно осторожно вытесняет пациента с его безответственной позиции и заставляет нести ответствен­ность за свои финты (фикции!), которые теперь уже не являют­ся для него неосознаваемыми. То, что постепенное разъясне­ние должно происходить в доброжелательной атмосфере, на­шей школой подчеркивалось достаточно часто. Оно должно спо­собствовать укреплению духа.

Средства конструирования бессонницы понять относитель­но легко и просто, если только пригодность этого симптома установлена. Собственно говоря, они исчерпываются тем, что стал бы использовать человек, если бы намеренно не хотел зас­нуть. Выделим некоторые из них: человек читает, играет в кар­ты, идет в гости или приглашает гостей к себе — все это ссыла­ясь на возникающую обычно бессонницу; ворочается в посте­ли, размышляет о служебных делах, о всякого рода трудностях, преувеличивает их, перечисляет, фантазирует; постоянно наде­ется хоть на этот раз все же уснуть; не спит и считает удары ча-

– 175 –

сов или пробуждается от них; засыпает и вдруг просыпается от боли, испуга, из-за того, что приснилось, вскакивает с постели и расхаживает по комнате; слишком рано просыпается. Но все­гда речь идет о действиях, которые едва ли не каждый мог бы совершить после некоторой тренировки, если бы они зачем-то ему понадобились, — чаще всего, пожалуй, для того, чтобы из­бавиться от ответственности. К примеру, пациент собирается на следующий день готовиться к экзамену; он очень боится, что в этом ему может помешать бессонница, т. е. он продемон­стрировал свою добрую волю — он бодрствует, то есть просы­пается в 3 часа утра, не спит, горько жалуется на загадочную неудачу, но он избавлен от всякой вины за исход своего экза­мена. Или, может быть, кто-то сомневается в человеческой спо­собности просыпаться в нужное ему время?