Две искусственные массы: церковь, войско

Припомним из морфологии масс, что можно наблюда очень различные виды, а также противоположные напра ления в развитии масс. Есть очень текучие массы и высшей степени постоянные; гомогенные, состоящие и однородных индивидов, и не гомогенные; естественные i искусственные, которым для сплоченности нужно такж внешнее принуждение; примитивные и высоко организо­ванные, с четкими подразделениями. По некоторым осно­ваниям — понимание которых пока неясно — мы хотели| бы особо, отметить различие, на которое другие авторы? обращали, пожалуй, слишком мало 'внимания; я имею в;

виду различие между массами, где вождь отсутствует, и массами, возглавляемыми вождями. В противоположность обыкновению, мы начнем наше исследование не с относи­тельно простых, а с высокоорганизованных, постоянных, искусственных масс. Наиболее интересными примерами таких массовых образований являются церковь, объедине­ние верующих, и армия, войско. — -

И церковь и войско представляют собой искусственные массы, т. е. такие, где необходимо известное внешнее при­нуждение, чтобы- удержать их от распадения¹² и задер­жать изменения их структуры. Как правило, никого не спрашивают или никому не предоставляют выбора, хочет ли он быть членом такой массы или нет; попытка выхода обычно преследуется или строго наказывается, или же выход связан с совершенно определенными условиями. Нас в настоящий момент совсем не интересует, почему именно эти общественные образования нуждаются в такой

особой охране. Нас привлекает лишь то, что в этих высоко­организованных, тщательно защищенных" от распада мас­сах с большой отчетливостью выявляются известные взаимоотношения, которые гораздо менее ясны r других.

В церкви (мы с успехом можем взять для примера католическую церковь), как и в войске,— как бы различ­ны они ни были в остальном — культивируется одно и то же обманное представление (иллюзия), а именно, что имеется верховный властитель (в католической церкви—­Христос, в войске — полководец), каждого отдельного члена массы любящий равной любовью. На этой иллюзии держится все; если ее отбросить, распадутся тотчас же, поскольку это допустило бы внешнее принуждение, как церковь, так и войско. Об этой равной любви Христос заявляет совершенно определенно: «Что сотворите еди­ному из малых сих, сотворите Мне». К каждому члену этой верующей массы Он относится как добрый .старший брат, является для них заменой отца. Все требования, предъявляемые отдельным людям, являются выводом из этой любви Христовой. Церковь проникнута демократи­ческим духом именно потому, что перед Христом все рав­ны, все имеют равную часть Его любви. Не без глубокого основания подчеркивается сходство церкви с семьей и верующие называют себя братьями во Христе, т. е. братья­ми по любви, которую питает к ним Христос. Нет никакого сомнения, что связь каждого члена церкви с Христом является одновременно и причиной связи между членами массы. Подобное относится и к войску; полководец — отец, одинаково любящий всех своих солдат, и поэтому они сото­варищи. В смысле структуры войско отличается от церк­ви тем, что состоит из ступенчатого построения масс. Каж­дый капитан в то же время и полководец и отец своей роты, каждый фельдфебель — своего взвода. Правда, и цер­ковь выработала подобную иерархию, но она не играет в ней той же экономической роли, так как за Христом можно признать больше осведомленности и озабоченности об от­дельном человеке, чем за полководцем-человеком.

Против этого понимания либидинозной структуры ар­мии, нам, конечно, по праву возразят, что здесь не отводит­ся места идеям отечества, национальной славы и другим, столь важным, для спаянности армии. Мы отвечаем, что это иной, не столь простой случай объединения в массу, и, как показывают примеры великих военачальников — Це­заря, Валленштейна и Наполеона,— такие идеи для проч­ности армии не обязательны. О возможной замене вождя

вдохновляющей идеей и соотношениях между обоими Mi коротко скажем ниже. Пренебрежение к этому либидиноз-ному фактору в армии, даже в 'ром случае, если действен­ным является не он один, кажется нам не только теорети­ческим недостатком, но и практической опасностью.? Прусский милитаризм, который был столь же непсихоло­гичен, как я немецкая наука, может быть, убедился в этом* в Великую мировую воину. Военные неврозы, разложив­шие германскую армию, признаны по большей части вы­ражением протеста отдельного человека против роли, ко­торая отводилась ему в армии. Согласно сообщениям Э. Зиммеля¹³ можно утверждать, что среди причин, вызы­вавших заболевания, наиболее частой было черствое обращение начальников с рядовым человеком из народа. При лучшей оценке этого требования либидо не столь легко заставили бы, очевидно, в себя поверить невероят­ные обещания четырнадцати пунктов, сделанные амери-| канским президентом, и великолепный инструмент не | сломался бы в руках германских военных «искусников».

Отметим, что в этих двух искусственных массах каж­дый отдельный человек либидивозно связан, с одной сто­роны, с вождем (Христом, полководцем), а с другой стороны—с другими массовыми индивидами. Каково взаимоотношение этих двух связей, однородны ли они и равноценны и как их следовало бы описать психологиче­ски — будет делом дальнейшего исследования. Но мы осме­ливаемся уже теперь слегка упрекнуть других авторов за недооценку значения вождя для психологии масс. Наш собственный выбор первого объекта исследования поставил нас в гораздо более выгодное положение. Нам кажется, что мы стоим на правильном пути, который может разъяс­нить главное явление массовой психологии— несвободу в массе отдельного человека. Если каждый отдельный инди­вид в такой широкой степени эмоционально связан в двух направлениях, то из этого условия нам нетрудно бу­дет вывести наблюдаемое изменение и ограничение его личности. ' -'

Сущностью массы являются ее либидинозные связи, на это указывает и феномен паники, который лучше всего изучать на военных массах. Паника возникает, когда масса разлагается. Характеристика паники в том, что ни один приказ начальника не удостаивается более внимания, и каждый печется о себе, с другими не считаясь. Взаимные связи прекратились, и безудержно вырывается на свободу гигантский бессмысленный страх. Конечно, и здесь легко

возразить, что происходит как раз обратное: страх возрос до такой степени, что оказался сильнее всех связей и забот о других. Мак Дугалл даже приводит момент паники (прав­да, не военной) как образец подчеркнутогоим повыше­ния аффектов через заражение (primary, induction). Но здесь этот рациональный способ объяснения совершенно ошибочен. Ведь нужно объяснить, почему именно страх столь гигантски возрос. Нельзя взваливать вину на степень опасности, так как та же армия, теперь охваченная пани­кой, безукоризненно противостояла подобной и даже боль­шей опасности; именно в этом и состоит сущность паники, что она непропорциональна грозящей опасности, часто вспыхивая по ничтожнейшему поводу. Если в момент пани­ческого страха отдельный индивид начинает печься только лишь о себе самом, то этим он доказывает, что аффектив­ные связи, до этого для него опасность снижавшие, прекра­тились. Теперь, когда он с опасностью один на один, он, конечно, оценивает ее выше. Суть, следовательно, в том, что панический страх предполагает ослабление либидиноз-ной структуры массы и вполне оправданно на это ослаб­ление реагирует, а никак не наоборот, т^ е. что будто бы либидинозные связи массы гибнут от страха перед опас­ностью.

Эти замечания отнюдь-не противоречат утверждению, что страх в массе возрастает до чудовищных размеров вследствие индукции (заражения). Точка зрения Мак Ду-галла безусловно справедлива для случая, когда сама опас­ность реально велика и когда масса не связана сильными эмоциями. Как пример, можно привести пожар в театре или другом увеселительном месте. Для нас же важен при­веденный пример, когда воинская часть охватывается па­никой, а между тем опасность не больше привычной и до этого неоднократно этой же воинской частью стойко пере­носилась. Нельзя ожидать, что употребление слова «пани­ка» установлено четко и ясно. Иногда так называют вся­кий массовый страх, а иногда страх отдельного человека, если этот страх переходит все пределы, а часто это назва­ние применяется в том случае, если вспышка страха по­водом не оправдана. Если взять слово «паника» в смысле массового страха, можно установить широкую аналогию. Страх у индивида вызывается или размерами опасности или прекращением эмоциональных связей (либидинознои заряженностдг). Последнее есть случай невротического страха. Таким же образом паника возникает при усилении грозящей всем опасности или из-за прекращения объеди-

няющих массу эмоциональных связей, и этот последний случай аналогичен невротическому страху (ср. глубокую по мысли, но несколько фантастическую статью Бэла фон Фелседь, «Panic wid Pancomplex», «Imago», VI, 1920.).

Если согласиться с Мак Дугаллом, считающим панику одним из самых четких результатов «group mind», при­ходишь к парадоксу, что эта массовая душа в одном из самых разительных своих проявлений самое себя уничто-. жает. Не может быть сомнения, что паника означает раз­ложение массы. Следствием же является прекращение всякого учета чужих интересов, обычно делающегося отдельными членами массы по отношению друг к другу.

Типичный повод для взрыва паники приблизительно таков, как его описывает Нестрой в пародии па драму Геббедя «Юдифь и Олоферн». Воин кричит: «Полководец лишился головы», и сразу все ассирийцы обращаются в ^бегство. Потеря, в каком-то смысле, полководца, психоз по. случаю потери порождают панику, причем опасность остается той же; если порывается связь с вождем, то, как правило, порываются и взаимные связи между мас­совыми индивидами. Масса рассыпается, как рассыпается при опыте болонская склянка, у которой отломали вер­хушку.

Не так легко наблюдать-разложение религиозной мас­сы. Недавно мне попался английский роман «When it was dark», написанный католиком и рекомендованный мне лондонским епископом. Возможность такого разложения и его последствия описываются весьма искусно и, на мой взгляд, правдиво. Перенося нас в далекое прошлое, роман повествует, как заговорщикам, врагам имени Христова и христианской веры, удается якобы обнаружить в Иеруса­лиме гробницу со словами Иосифа Аримафейекого, сознаю­щегося, что из благоговейных побуждений на третий день после погребения он тайно извлек тело Христа из гроба и похоронил именно здесь. Этим раз и навсегда Покончено с верой в воскресение Христа и Его божественную при­роду, а влечет это археологическое открытие за собой потрясение всей европейской культуры и чрезвычайное возрастание всякого рода насилий и-преступлений, что проходит лишь с раскрытием заговора фальсификаторов.

При этом предполагаемом разложении религиозной массы обнаруживается не страх, для которого нет повода, а жестокие и враждебные импульсы к другим людям, что раньше не могло проявляться, благодаря равной ко всем любви Христа¹⁴. Однако вне этой связи взаимной любви и

во времена царства Христова стоят те индивиды, которые не принадлежат к общине верующих, которые Христа не любят и Им не любимы; поэтому религия, хотя она и на­зывает себя религией любви, должна быть жестокой и черствой к тем, кто к ней не принадлежит. В сущности, ведь каждая религия является такой религией любви по отношению ко всем, к ней принадлежащим, и каждая ре­лигия склонна быть жестокой и нетерпимой к тем, кто к ней не принадлежит. Не нужно, как бы трудно это ни было в личном плане, слишком сильно упрекать за это верующих; в данном случае психологически гораздо легче приходится неверующим и равнодушным. Если в наше вре­мя эта нетерпимость и не проявляется столь насильст­венно и жестоко, как в минувших столетиях, то все же едва ли можно увидеть в этом смягчение человеческих нравов. Скорее всего следует искать причину этого в неоп­ровержимом ослаблении религиозных чувств и зависящих от них либидинозных связей. Если вместо религиозной появится какая-либо иная связь, объединяющая массу, как это сейчас, по-видимому, удается социализму, в резуль­тате возникает та' же нетерпимость к внестоящим, как и во времена религиозных войн, и если бы разногласия научных воззрений могли когда-нибудь приобрести для масс подобное же значение, такая мотивировка увенчалась бы тем же результатом.

VI