Другие оценки ' коллективной душевной жизни

Мы воспользовались данной Ле Боном характеристи­кой в качестве введения, так как она" в подчеркивании бессознательной душевной жизни в столь большой мере совпадает со взглядами нашей собственной психологии. Но теперь нужно добавить, что в сущности ни одно утвержде­ние этого автора не содержит ничего нового. Все, что он говорит отрицательного и дискредитирующего о проявле­ниях массовой души, так же определенно и так же враж­дебно говорили еще до него другие, и повторяется в том же духе с древнейших времен мыслителями, государственны­ми деятелями и поэтами. Оба тезиса, содержащие наиболее важные взгляды Ле Бона, а именно •— о торможении кол-

лективом интеллектуальной, деятельности и о повышении в массе аффективности — были незадолго до того сформу­лированы Зигеле. В сущности, лично Ле Бону принадле­жит только его точка зрения на бессознательное и сравне­ние с душевной жизнью первобытных людей, но и на эту тему неоднократно высказывались до него и другие.

Более того, описание и оценка массовой души Ле Боном и другими весьма часто подвергалась критике. Нет сомне­ния, что они правильно наблюдали все вышеописанные феномены массовой души, однако можно заметить и дру­гие, как раз противоположно действующие проявления массообразования, приводящие нас к гораздо более высо­кой оценке массовой души.

Ведь и Ле' Бон готов был признать, что нравственный облик массы в иных случаях бывает выше, чем нравствен­ность составляющих ее индивидов, и что только сово­купность людей способна к высокому бескорыстию и преданности.

«Личная выгода является едва ли не единственной побудительной причиной у изолированного индивида, однако у массы она преобладает весьма редко».

Другие заявляют, что, в сущности, только общество является тем, что предписывает человеку нормы его нрав­ственности, отдельный же человек, как правило, от этих высоких требований каким-то образом отстает. Еще и другое: при исключительных обстоятельствах в коллектив­ности возникает энтузиазм, благодаря которому совершены замечательнейшие массовые подвиги.

Что касается интеллектуальных достижений, то все же продолжает оставаться неоспоримым, что великие решения мыслительной работы, чреватые последствиями открытия и разрешение проблем возможны лишь отдельному человеку, трудящемуся в уединении. Но и массовая душа способна на гениальное духовное творчество, и это прежде всего доказывает сам язык, а также народная песня» фольклор и другое. И, кроме того, остается нерешенным, насколько мыслитель или поэт обязан стимулам, полученным им от массы, среди которой он живет, и не является ли он, скорее, завершителем душевной работы, в которой одновре­менно участвовали и другие.

Ввиду этой полной противоречивости может показать­ся, что работа массовой психологии не должна увенчи­ваться результатами. А между тем есть обнадеживающие моменты, которые нетрудно найти. Вероятно, в понятие «масс» были включены весьма различные образования,

которые нуждаются в разграничении. Данные Зигеле, Ле Бона и других относятся к массам недолговечного рода, т. е. к таким, которые быстро скучиваются из разнородных индивидов, объединяемых каким-нибудь преходящим интересом. Совершенно очевидно, что на работы этих авторов повлияли характеры революционных масс, особен­но времен Великой французской революции. Противо­положные утверждения исходят из оценки тех устойчивых масс или общественных образований, в которых люди живут, которые воплощаются в общественных учрежде­ниях. Массы первого рода являются как бы надстройкой над массами второго рода, подобно кратким, но высоким морским волнам над длительной мертвой зыбью. -

Мак Дугалл в своей книге «The Group Mmd» ^Camb­ridge, 1920) исходит из этого вышеупомянутого противо­речия и находит его разрешение в организационном моменте. В простейшем случае, говорит он, масса (group) вообще не имеет никакой или почти никакой организа­ции. Он называет такую массу толпой (crowd). Однако признает, что толпа людская едва ли может образоваться без того, чтобы в ней не появились хотя бы первые призна­ки организации, и что как раз у этих простейших масс особенно легко заметить некоторые основные факты кол­лективной психологии. Для того, чтобы из случайно скученных членов людской толпы образовалось нечто вроде массы в психологическом смысле, необходимо усло­вие, чтобы эти отдельные единицы имели между собой что-нибудь общее: общий интерес к одному объекту, аналогичную при известной ситуации душевную направ­ленность и, вследствие этого, известную степень способ­ности влиять, друг на друга. Чем сильнее это духовное единство, тем легче из 'отдельных людей образуется пси­хологическая масса и тем более наглядны проявления «массовой души».

Самым удивительным и вместе с тем важным феноме­ном массы, является повышение аффективности, вызванное в каждом отдельном ее члене. Можно сказать, по мнению Мак Дугалла, что аффекты человека едва ли дорастают до такой силы, как это бывает'в массе, а кроме того, для участников является наслаждением так-безудержно преда­ваться своим страстям, при этом растворяясь в массе, теряя чувство своей индивидуальной обособленности. Мак Дугалл объясняет эту захваченность индивидов в общий поток особым, уже знакомым нам эмоциональным заражением. Факт тот, что наблюдаемые признаки со-

стояния аффекта способны автоматически вызвать у н блюдателя тот же .самый аффект. Это автоматически принуждение тем сильнее, чем больше количество лиц, у которых одновременно наблюдается проявление того же аффекта. Тогда замолкает критическая способность лич­ности, и человек отдается аффекту. Но при этом он по­вышает возбуждение у тех, кто на него повлиял, и таким образом аффективный заряд отдельных лиц/повышается взаимной индукцией. При этом возникает несомненно нечто вроде вынужденности подражать другим, оставаться в созвучии с «множеством». У более грубых и элементар­ных чувств наибольшие перспективы распространяться i массе именно таким образом.

Этому механизму возрастания аффекта благоприят ствуют и некоторые другие исходящие от массы влияния. Масса производит на отдельного человека впечатление! неограниченной мощи и непреодолимой опасности. На мгновение она заменяет все человеческое общество, являю-1 щееся носителем авторитета, наказаний которого страши-1 лись и во имя которого себя столь ограничивали. Совер­шенно очевидна опасность массе противоречить, и можно себя обезопасить, следуя окружающему тебя примеру, т. е.| иной раз даже «по-волчьи воя». Слушаясь нового автори-| тета, индивид может выключить свою прежнюю «совесть», предавшись при этом соблазну услады, безусловно испы­тываемой при отбрасывании торможения. Поэтому не столь уж удивительно, если мы наблюдаем человека, в массе совершающего или приветствующего действия, от которых он в своих привычных условиях отвернулся бы. Мы вправе надеяться, что благодаря этим наблюдениям рассеем тьму, обычно окутывающую загадочное слово «внушение».

Мак Дугалл не оспаривает тезиса о коллективном снижении интеллекта масс. Он говорит, что более незначи­тельные интеллекты снижают более высокие до своего уровня. Деятельность последних затруднена, так как нарастание аффективности вообще создает неблагоприят­ные условия для правильной духовной работы; имее! вли­яние и то, что отдельный человек запуган массой и его мыслительная работа не свободна; а кроме того, в массе понижается сознание ответственности отдельного человека за свои действия.

Окончательное суждение о психической деятельности простой «неорганизованной» массы у Мак Дугалла не более благосклонно, чем у Ле Бона. Такая масса крайне возбудима, импульсивна, страстна, неустойчива, непосле-

довательна и нерешительна и притом в своих действиях всегда готова к крайностям, ей доступны лишь более грубые страсти и более элементарные чувства, она чрезвы­чайно поддается внушению, рассуждает легкомысленно, опрометчива в суждениях и способна воспринимать лишь простейшие и наименее совершенные выводы и аргументы, массу легко направлять и легко ее потрясти, она лишена самосознания, самоуважения и чувства ответственности, но дает сознанию собственной мощи толкать ее на такие зло­деяния, каких мы можем ожидать лишь от абсолютной и безответственной власти. Она ведет себя, скорее, как невоспитанный ребенок или как оставшийся без надзора страстный дикарь, попавший в чуждую для него обстанов­ку; в худших случаях ее поведение больше похоже-на по­ведение стаи диких животных, чем на поведение челове­ческих существ. '

Так как Мак Дугалл противопоставляет поведение вы­соко организованной массы'описанному выше, нам будет чрезвычайно интересно, в чем же состоит эта организация и какими моментами она создается. Автор насчитывает пять таких «principal conditions» поднятия душевной жизни массы на более высокий уровень.

Первое основное условие — известная степень посто­янства состава массы. Оно может быть материальным или формальным. Первый случай — если те же лица остаются в массе более продолжительное время, второй — если внутри самой массы создаются известные должности, на которые последовательно назначаются сменяющие друг друга лица.

Второе условие в том, чтобы отдельный человек массы составил себе определенное представление о природе, функциях, достижениях и требованиях массы, чтобы таким образом у него создалось эмоциональное отношение к массе, как целому.

Третье — чтобы масса вступила в отношения с другими сходными, но во многих случаях и отличными от нее, массовыми образованиями, чтобы она даже соперничала с ними. ' _

Четвертое — наличие в массе традиций, обычаев и установлении, особенно таких, которые касаются отноше­ний членов массы между собой.

Пятое — наличие в массе подразделений, - выра­жающихся в специализации и дифференциации работы каждого отдельного человека.

Согласно Мак Дугаллу, осуществление этих условий

устраняет психические дефекты образования массы. За­щита против снижения коллективом достижений интел­лигенции — в отстранении массы от-решения интеллек­туальных задании и в передаче их отдельным лицам.

Нам кажется, что условие, которое Мак Дугалл назы­вает «организацией» массы, с большим основанием можно было бы описать иначе. Задача состоит в том, чтобы при­дать массе именно те качества, которые были характерны для отдельного индивида и были потушены у него при включении в массу. Ведь у индивида вне массы было свое постоянство и самосознание, свои традиции и привыч­ки, своя рабочая производительность и свое место; он держался обособленно от других и с ними соперничал. Это своеобразие он потерял на некоторое время своим включением в «неорганизованную» массу ^ Бели признать Целью развитие в массе качеств отдельного индивида, то невольно припоминается содержательное замечание В. Троттера⁸, который в тенденции к образованию масс видит биологическое продолжение многоклеточности всех -высших организмов⁹.

уу

Внушение n либидо .

Мы исходили из основного факта, что в отдельном ин­дивиде, находящемся в массе, под ее влиянием часто проис­ходят глубокие изменения его дущевной деятельности. Его аффективность чрезвычайно повышается, а его интел­лектуальные достижения заметно понижаются, и оба про­цесса происходят, по-видимому, в направлении уравнения себя с другими массовыми индивидами. Этот результат может быть достигнут лишь в том случае, если индивид перестанет тормозить свойственные ему первичные позывы и откажется от удовлетворения своих склонностей при­вычным для него образом. Мы слышали, что эти часто не­желательные последствия хотя бы частично могут быть устранены более высокой «организацией» массы, но это не опровергает основного факта' массовой психологии— обоих тезисов о повышении аффектов и снижении мысли­тельной работы в примитивной массе; Нам интересно найти психологическое объяснение душевного изменения, происходящего в отдельном человеке под влиянием массы.

Рациональные моменты, как, например, вышеупомяну-

тая запуганность отдельного человека, т. е. действие его инстинкта самосохранения, очевидно, не покрывают на­блюдаемых феноменов. Авторы по социологии и массовой психологии предлагают нам обычно в качестве объясне­ния одно и то же, хотя иногда под сменяющими друг друга названиями, а именно — магическое слово «внушение». Тард назвал его «подражанием», но мы больше согла­шаемся с автором, который поясняет, что подражание включено в понятие внушения и представляет собой лишь его следствие (Мак Дугалл). Ле Бон все непонятное в социальных явлениях относит к действию двух факторов:

к взаимному внушению отдельных лиц и к престижу вож­дей. Но престиж опять-таки проявляется лишь в способ­ности производить внушение. Следуя Мак Ду галлу, мы одно время думали, что его принцип «первичной индук­ции аффекта» делает излишним принятие факта внуше­ния. Но при дальнейшем рассмотрении мы ведь должны убедиться, что этот принцип возвращает нас к уже извест­ным понятиям «подражания» или «заражения», только с определенным подчеркиванием аффективного момента. Нет сомнения, чтог в нас имеется тенденция впасть в тот аффект, признаки которого мы замечаем в другом челове­ке, но как часто мы с успехом сопротивляемся этой тен­денции, отвергаем аффект, как часто реагируем совсем про­тивоположным образом? Так почему же мы, как правило, поддаемся этому заражению в массе? Приходится опять-таки сказать, что это внушающее влияние массы; оно при­нуждает : нас повиноваться тенденции подражания, оно индуцирует в нас аффект. Впрочем, читая Мак Дугалла, мы и вообще никак не можем обойтись без понятия вну­шения. И он, и другие повторяют, что массы отличаются особой внушаемостью.

Все вышесказанное подготавливает утверждение, что внушение (вернее, восприятие внушения) является далее неразложимым прафеноменом, основным фактом душев­ной жизни человека. Так считал и Бернгейм, изумитель­ное искусство которого я имел случай наблюдать в 1889 г. Но и тогда я видел глухое сопротивление этой тирании внушения. Когда больной сопротивлялся и на него кри­чали «да^что же вы делаете? вы сопротивляетесь?», то я говорил себе, что это явная несправедливость и насилие. Человек, конечно, имеет право на противовнушение, если его пытаются подчинить путем внушения. Мой протест принял затем форму возмущения против того, что внуше­ние, которое все объясняет, само должно быть от объясне-

ний отстранено. По поводу внушения я повторял давш

__ ___."_. _ _ . _ 10.

шутливый вопрос¹⁰:

Христофор несет Христа, А Христос-— весь мир, Скажи-ка, а куда Упиралась Христофорова нога?

Когда теперь, после почти тридцатилетнего перерыв! я снова обращаюсь к загадке внушения, то нахожу, что hi чего тут не изменилось. Утверждая это, я ведь имею npai не учитывать одно исключение, доказывающее как pf влияние психоанализа. Я вижу, что сейчас прилагай особые усилия, чтобы правильно сформулировать поняп внушения, т. е. общепринятое значение этого слова; Э1 отнюдь не излишне, так как оно все чаще употребляв ся в расширенном значении и скоро будет обозначав любое влияние; в английском языке, например, «to suggest suggestion» соответствует нашему «настоятельно предл< гать» и нашему «толчок к чему-нибудь». Но до сих ш не дано объяснения о сущности «внушения», т. е. о тез условиях, при которых влияние возникает без достато' ных логических обоснований. Я мог бы подкрепить ээ утверждение анализом литературы за последние тридца1 лет, но надобность в этом отпадает, так как мне стал< известным, что подготовляется к изданию обширный тру;

ставящий себе именно эту задачу.

Вместо этого я сделаю попытку применять "для уясн< ния массовой психологии понятие либидо, которое сослу­жило нам такую службу при изучении психоневрозов.

Либидо есть термин из области учения ,об аффектив-ности. Мы называем так энергию тех первичных позывов, которые имеют дело со всем тем, что Можно обобщить поня­тием любви. Мы представляем себе эту энергию как коли­чественную величину, хотя в настоящее время еще неиз­меримую. Суть того, что мы называем любовью, есть, конечно, то, что обычно называют любовью и что воспе­вается поэтами,— половая любовь с конечной целью поло­вого совокупления. Мы, однако, не отделяем всего того, что вообще в какой-либо мере связано с понятием любви, т. е. с одной стороны — любовь к себе, с другой стороны —• любовь родителей, любовь детей, дружбу и общечелове­ческую любовь, не отделяем и преданности конкретным предметам или, абстрактным идеям. Наше оправдание в том, что психоанализ, научил нас рассматривать все эти стремления как выражение одних и тех же побуждений первичных позывов, влекущих два пола к половому сово-

куплению, при иных обстоятельствах от сексуальной цели оттесняемых или на пути к ее достижению приостанав-. ливаемых, в конечном же итоге всегда сохраняющих свою первоначальную природу в степени, достаточной для того, чтобы обнаруживать свое тождество (самопожертвование, стремление к сближению).

Мы, таким образом, думаем, что словом «любовь» в его многообразных применениях язык создал вполне'оправ­данное обобщение и что мы с успехом можем применять это слово в наших научных обсуждениях и повествова­ниях. Принятием этого решения психоанализ вызвал бурю возмущения, как если бы он был повинен в кощунствен­ном нововведении. А между тем, этим «расширенным» пониманием любви психоанализ не создал ничего ори­гинального. В своем происхождении, действии и отноше­нии к половой любви «Эрос» Платона совершенно конг­руэнтен нашему понятию любовной силы психоаналити­ческого либидо. В частности, это доказали Нахмансон и Пфистер, а когда апостол Павел в знаменитом Послании к Коринфянам превыше всего прославляет любовь, он понимает ее, конечно, именно в этом «расширенном» смысле*¹, из чего "следует, что люди не всегда серьезно относятся к своим великим мыслителям, даже якобы весь­ма ими восхищаясь.

Эти первичные любовные позывы психоанализ a potion и с момента их возникновения называет первичными сек­суальными позывами. 'Большинство «образованных» вос­приняло такое наименование как оскорбление и отомстило за это, бросив психоанализу упрек в «пансексуализме». Кто видит в сексуальном нечто постыдное и- унизительное для человеческой природы, волен, конечно, пользоваться более аристократическими выражениями—эрос и эро­тика. Я бы и сам с самого начала мог так поступить, избег­нув таким образом множества упреков. Но я не хотел этого, так как я, по мере возможности,-избегаю робости. Никогда не известно, куда таким образом попадешь. Сначала усту­пишь на словах, а посте ненно и по существу. Я не могу согласиться с тем, что стыд перед сексуальностью — за­слуга; ведь греческое слово эрос, которому подобает смяг­чить предосудительность, есть не что иное, как перевод нашего слова любовь; и наконец, тот, на кого работает вре­мя, может уступок не делать.

Итак, мы попытаемся начать с предпосылки, что любов­ные отношения (выражаясь безлично — эмоциональные связи) представляют собой также и сущность массовой

души. Вспомним, что авторы о таковых не говорят. Т< что им бы соответствовало, очевидно, скрыто за ширмой -перегородкой — внушения. Наши ожидания пока основы-1 ваются на двух мимолетных мыслях. Во-первых, что масса! очевидно, объединяется некоею силой. Но какой же сил| можно, скорее всего, приписать это действие, как не эросу| все в мире объединяющему? Во-вторых, когда отдельный индивид теряет свое своеобразие и позволяет другим вд себя влиять, в массе создается впечатление, что он делае! это, потому что в нем существует потребность быть скорее в согласии с другими, а не в противоборстве, т. е., мож< быть, все-таки «из любви» к ним.

V . .