Забывание собственных имен

ПСИХОПАТОЛОГИЯ

ОБЫДЕННОЙ ЖИЗНИ

I

ЗАБЫВАНИЕ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН

В 1898 году я поместил в «Monatsschrift fur Psychiatrie und Neurologie» небольшую статью «К вопросу о психическом меха­низме забывчивости», содержание которой я здесь повторяю и рассматриваю как исходный пункт дальнейших рассуждений. В ней я подверг на примере, взятом из моей собственной жизни, пси­хологическому анализу чрезвычайно распространенное явление вре­менного забывания собственных имен и пришел к тому выводу, что этот весьма обыкновенный и практически не особенно важный вид расстройства одной из психических функций — способности припоминания — допускает объяснение, выходящее далеко за пре­делы обычных взглядов.

Если я не очень заблуждаюсь, психолог, которому будет по­ставлен вопрос, чем объясняется эта столь часто наблюдаемая неспособность припомнить знакомое, по существу, имя, ограни­чится скорее всего простым указанием на то, что собственные име­на вообще способны легче ускользать из памяти, нежели всякое другое содержание нашей памяти. Он приведет ряд более или ме­нее правдоподобных предположений, обосновывающих это свое­образное преимущество собственных имен. Но мысль о сущест­вовании иной причинной зависимости будет ему чужда.

Для меня лично поводом для более внимательного изучения данного феномена послужили некоторые частности, встречавшиеся если и не всегда, то все же в некоторых случаях обнаруживав­шиеся с достаточной ясностью. Это было именно в тех случаях, когда наряду с забыванием наблюдалось и неверное припоминание. Субъекту, силящемуся вспомнить ускользнув­шее из его памяти имя, приходят в голову иные имена, имена-заместители, и если эти имена и опознаются сразу же как неверные, то они все же упорно возвращаются вновь с величайшей навязчивостью. Весь процесс, который должен вести к воспроиз­ведению искомого имени, потерпел как бы известное смещение и при­водит к своего рода подмене.

Наблюдая это явление, я исхожу из того, что смещение это отнюдь не является актом психического произвола, что оно, напро­тив, совершается в рамках закономерных и поддающихся науч­ному учету. Иными словами, я предполагаю, что замещающие имя или имена стоят в известной, могущей быть вскрытой, связи с искомым словом, и думаю, что если бы эту связь удалось обнаружить, этим самым был бы пролит свет и на самый феномен забы­вания имен.

В том примере, на котором я построил свой анализ в указан­ной выше статье, забыто было имя художника, написавшего извест­ные фрески в соборе итальянского городка Орвието. Вместо иско­мого имени — Синьорелли — мне упорно приходили в голову два других — Боттичелли и Больтраффио; эти два замещающих имени я тотчас же отбросил как неверные, и когда мне было названо нас­тоящее имя, я тут же и без колебаний признал его. Я попытался уста­новить, благодаря каким влияниям и путем каких ассоциаций вос­произведение этого имени претерпело подобного рода смещение (вместо Синьорелли — Боттичелли и Больтраффио), и пришел к сле­дующим результатам:

а) Причину того, почему имя Синьорелли ускользнуло из моей памяти, не следует искать ни в особенностях этого имени самого по себе, ни в психологическом характере той связи, в которой оно должно было фигурировать. Само по себе имя это было мне извест­но не хуже, чем одно из имен-заместителей (Боттичелли), и несрав­ненно лучше, чем второе имя-заместитель Больтраффио; об этом последнем я не знал почти ничего, разве лишь, что этот художник принадлежал к миланской школе. Что же касается до связи, в которой находилось данное имя, то она носила ничего не значащий характер и не давала никаких нитей для выяснения вопроса: я ехал лошадьми с одним чужим для меня господином из Рагузы (в Дал­мации) в Герцеговину; мы заговорили о путешествиях по Италии, и я спросил моего спутника, был ли он уже в Орвието и видел ли знаменитые фрески ...NN.

б) Объяснить исчезновение из моей памяти имени мне удалось лишь после того, как я восстановил тему, непосредственно пред­шествовавшую данному разговору. И тогда весь феномен предстал предо мной как процесс вторжения этой предшествовавшей темы в тему дальнейшего разговора и нарушения этой по­следней. Непосредственно перед тем, как спросить моего спут­ника, был ли он уже в Орвието, я беседовал с ним о нравах и обычаях турок, живущих в Боснии и Герцеговине. Я рассказал, со слов одного моего коллеги, практиковавшего в их среде, о том, с каким глубоким доверием они относятся к врачу и с какой покор­ностью преклоняются пред судьбой. Когда сообщаешь им, что боль­ной безнадежен, они отвечают: «Господин (Н е г г), о чем тут говорить? Я знаю, если бы его можно было спасти, ты бы спас его». Здесь, в этом разговоре, мы уже встречаем такие слова и имена — Босния, Герцеговина (Herzegowina), Herr (господин),— которые поддаются включению в ассоциативную цепь, связываю­щую между собой имена Signorelli (signоr — господин), Боттичелли и Больтраффио.

в) Я полагаю, что мысль о нравах боснийских турок оказа­лась способной нарушить течение следующей мысли благодаря тому, что я отвлек от нее свое внимание прежде, чем додумал ее до конца. Дело в том, что я хотел было рассказать моему собесед­нику еще один случай, связанный в моей памяти с первым. Босний­ские турки ценят выше всего на свете половое наслаждение и в случаях заболеваний, делающих его невозможным, впадают в отчая­ние, резко контрастирующее с их фаталистским равнодушием к смерти. Один из пациентов моего коллеги сказал ему раз: «Ты знаешь, господин (Herr), если лишиться этого, то жизнь теряет всякую цену». Я воздержался от сообщения об этой характерной черте, не желая касаться в разговоре с чужим человеком несколько щекотли­вой темы. Но я сделал при этом еще нечто большее: я отклонил свое внимание и от дальнейшего развития тех мыслей, которые го­товы были у меня возникнуть в связи с темой «смерть и сексуаль­ность». Я находился в то время под впечатлением известия, полу­ченного несколькими неделями раньше, во время моего пребывания в Трафуа (Т г a f о i): один из моих пациентов, на лечение которого я потратил много труда, покончил с собой вследствие неисцелимой половой болезни. Я точно знаю, что во время моей поездки в Гер­цеговину это печальное известие и все то, что было с ним связано, не всплывало в моем сознании. Но совпадение звуков Т г a f о i — Boltraffio заставляет меня предположить, что в этот момент, несмотря на то, что я намеренно направил свое внимание в другую сторону, данное воспоминание все же оказало свое действие.

г) После всего сказанного я уже не могу рассматривать ис­чезновение из моей памяти имени Синьорелли как простую случай­ность. Я должен признать здесь наличность известного мотива. Имелись известные мотивы, побудившие меня воздержаться от сооб­щения моих мыслей (о нравах турок и т. д.), они же побудили ме­ня исключить из моего сознания связанные с этим рассказом мыс­ли, ассоциировавшиеся, в свою очередь, с известием, полученным мною в Трафуа. Я хотел таким образом нечто позабыть и вытес­нил это нечто. Конечно, позабыть я хотел не имя художника из Орвието, а нечто другое, но этому другому удалось ассоциативно свя­заться с этим именем; так что мой волевой акт попал мимо цели, и в то время как намеренно я хотел забыть одну вещь, я забыл — против своей воли — другую. Нежелание вспомнить направлялось против одного, неспособность вспомнить обнаружилась на другом. Конечно, проще было бы, если бы и нежелание, и неспособность сказались на одном и том же объекте. С этой точки зрения заме­щающие имена представляются мне уже не столь произвольными. Они создают известного рода компромисс: напоминают и о том, что я хотел вспомнить, и о том, что я позабыл; они показывают, таким образом, что мое намерение позабыть нечто не увенчалось ни полным успехом, ни полным неуспехом.

д) Весьма очевидна та связь, которая установилась между ис­комым именем и вытесненной темой («смерть и сексуальность»; к ней же относятся имена: Босния, Герцеговина и Трафуа). Пред­лагаемая схема (из статьи 1898 года) пояснит эту связь:

Имя Signorelli разложилось при этом на две части. Послед­ние два слога (elli) воспроизведены в одном из имен-замести­телей без изменения (Botticelli), первые же два подверглись переводу с итальянского языка на немецкий (signor — Herr), всту­пили в этом виде в целый ряд сочетаний с тем словом, которое фигурировало в вытесненной теме (Herr, Herzegowina) и благо­даря этому оказались также потерянными для воспроизведения, за­мещение их произошло так, как будто было сделано смещение вдоль словосочетания «Герцеговина и Босния», причем смещение это со­вершилось независимо от смысла этих слов и от акустического разграничения отдельных слогов. Отдельные части фразы механиче­ски рассекались подобно тому, как это делается при построении ребуса. Весь этот процесс, в результате которого имя Синьорелли заменилось двумя другими, протекал всецело вне сознания. За вы­четом совпадения одних и тех же слогов (или, точнее, сочетаний букв) никакой иной связи, которая объединяла бы обе темы — вы­тесненную и следующую, установить на первых порах не удается.

Быть может, нелишне будет заметить, что приведенное выше объяснение не противоречит обычному у психологов взгляду на акт воспроизведения и забывания как обусловленный известным соотно­шением и расположением психических элементов. Мы лишь присо­единили к этим обычным, давно признанным моментам для некото­рых случаев еще один мотив; и кроме того выяснили механизм неправильного припоминания. Что же касается до того «предрас­положения», о котором говорится обычно, то оно необходимо и в нашем случае, ибо иначе вытесненный элемент вообще не мог бы вступить в ассоциативную связь с искомым именем и тем самым вовлечь его в круг вытесняемого. Быть может, если бы дело шло о каком-либо другом имени, более приспособленном для воспроиз­ведения, это явление не имело бы места. Ибо вполне вероятно, что подавленный элемент постоянно стремится каким-либо иным путем пробиться наружу, но удается это ему лишь там, где имеются соот­ветствующие благоприятные условия. С другой стороны, подавление может произойти и без функционального расстройства или, как мы могли бы с полным правом сказать, без симптомов.

Сводя воедино все те условия, при которых забываются и не­правильно воспроизводятся имена, мы получаем: 1) известное пред­расположение, благоприятное для забывания; 2) незадолго перед тем происшедшее подавление и 3) возможность установить внеш­нюю ассоциативную связь между соответствующим именем и по­давленным элементом. Впрочем, этому последнему условию вряд ли приходится приписывать особое значение, ибо требования, предъ­являемые к ассоциативной связи, столь невелики, что установить ее в большинстве случаев можно. Другой вопрос — и вопрос более глубокий — это: действительно ли достаточно одной внешней ассо­циации для того, чтобы вытесненный элемент мог помешать вос­произведению искомого имени, и не требуется ли иной, более ин­тимной связи между обеими темами. При поверхностном наблюде­нии это последнее требование кажется излишним и простая смеж­ность во времени, не предполагающая внутренней связи, представля­ется достаточной. Однако при более внимательном изучении все ча­ще оказывается, что связанные внешней ассоциацией элементы об­ладают, кроме того, известной связью и по своему содержанию, и в нашем примере с именем Синьорелли также можно вскрыть подоб­ную связь.

Ценность тех выводов, к которым мы пришли в результате нашего анализа, зависит, конечно, от того, является ли данный пример (Синьорелли) типичным или единичным. Я со своей стороны утверж­даю, что процесс забывания и ошибочного воспроизведения имен совершается сплошь да рядом именно так, как в данном случае. Почти каждый раз, как мне случалось наблюдать это явление на себе самом, я имел возможность объяснить его именно указанным образом: как акт, мотивированный вытеснением. Должен указать и еще на одно соображение, подтверждающее типичный характер нашего наблюдения. Я думаю, что нет основания делать принци­пиальное различие между теми случаями забывания, когда оно связано с ошибочным воспроизведением имен, и простым забывани­ем, не сопровождающимся замещающими именами. В ряде случаев эти имена-заместители всплывают самопроизвольно; в других случа­ях их можно вызвать усилением внимания, и тогда они обнаруживают такую же связь с вытесненным элементом и искомым именем, как и при спонтанном появлении. Решающее значение в этом процессе всплывания имеют, по-видимому, два момента: усиление внимания, с одной стороны, а с другой — некоторое внутреннее условие, отно­сящееся уже к свойствам самого психического материала: это, быть может, та степень легкости, с какой создается между обоими элемен­тами необходимая внешняя ассоциация. Таки,м образом, немалое количество случаев простого забывания без замещающих имен можно отнести к тому же разряду, для которого типичен пример Синьорелли. Я не решусь утверждать, что к этому разряду могут быть отнесены все случаи забывания имен. Но думаю, что буду достаточно осторожен, если, резюмируя свои наблюдения, скажу: наряду с обыкновенным забыванием собственных имен встречаются и случаи забывания, кото­рые мотивируются вытеснением.

II