Экстраординарная самость

"Аналитическая психология" К. Г. Юнга вдохновила многих исследователей на овладение и управление скрытыми тайнами души человека. Само понятие духовности многими связывается с "экстраординарными" психическими явлениями. Не вдаваясь в обсуждение и критику многочисленных вариаций на эту тему, необходимо определить отличие нашего понимания духовной жизни личности от направления "экстраординарной" психологии. Оно содержится в основных характеристиках диалога: доминанте на Собеседнике и вненаходимости.

Доминанта на Собеседнике - это безраздельное, всецелое обращение к нему. Самонадеянное упование на свои силы, разум и способности означает отсутствие этой доминанты: эгоцентризм. Поэтому необходимо выбирать: либо "направо пойдешь", либо "налево пойдешь".

Всецелая обращенность к Богу открывает духовные силы, мудрость и любовь. Самоутвердающий эгоцентризм замыкает человека в его "наличности". "Экстраординарные" явления психики - всего лишь расширение области наличного "Я", но не выход из нее к духовной жизни.

Доминанта на Собеседнике - это самоотвержение.

Диалог не терпит насилия, нажима, любопытного вторжения в мир Собеседника. Исследовательская бесцеремонность и произвол отбрасывают такого "исследователя" прочь от духовного мира, и он может оказаться в зловонной луже - низинах своего наличного "Я".

Условие диалога - вненаходимость. Ослепленный своими открытиями и "достижениями" человек не имеет понятия о неизмеримой дистанции, отделяющей творение от Творца. "Властелины человеческих душ" преисполнены чувством своей власти: они вообразили, что "человек может все".

Но духовное "Я" человека недоступно волевым воздействиям, им нельзя овладеть и управлять: с ним можно встретиться лишь в диалогическом обращении. Овладение и управление человеком превращает его в объект: здесь "экстраординарная" психология смыкается с магией. Диалог там, где самоотречение. "Психологическая магия" там, где самоутверждение, захват, "знание - сила".

Властное воздействие разрушительно влияет на чуткую душу. Об этом написал А. Блок:

Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.

Поэт говорит далее о переживаниях жертвы этого эксперимента:

Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей - не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил.

О, тоска! Через тысячу лет
Мы, не сможем измерить души:
Мы услышим полет всех планет,
Громовые раскаты в тиши...

А пока в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играем с огнем,
Обжигая себя и других...

Духовность человека может проявляться в самых простых повседневных делах и поступках, в способности чувствовать и сознавать гармонию и красоту, видеть чудо в каждом проявлении жизни. Жажда "экстраординарной" экзотики говорит о потере вкуса к жизни, искажении здорового жизневосприя-тия. Не случайно мистические "плоды просвещения" так обильно произрастают на почве декаданса.

Многие деятели и последователи "психологической магии" считают себя людьми верующими в Бога и даже ходят в церковь. Но истинно верующий человек называет Бога своим Господом, потому что Бог господствует в его душе. А это означает послушание. Вспомним, что, согласно Библии, прародители человечества Адам и Ева утратили свое богосыновство из-за непослушания Отцу, вкусив плод "с дерева познания добра и зла". "И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь" (Быт. 3, 16-17). Нарушив эту заповедь, бессмертные Адам и Ева стали смертными.

Плоды этого "познания" человечество вкушает на протяжении всей своей истории. Соблазн змея: "будете, как боги" дает себя знать в распространившихся сатанинских культах, черной магии, где человек становится сознательным служителем зла.

Но чаще зло прикрывается благими мотивами "служения людям", "помощи больным".

Мне могут возразить, сославшись на жития святых, в которых повествуется о многих чудесах исцелений, пророчеств и прозорливости. Чтобы понять несопоставимость "экстраординарной" психологии с духовным опытом святых, обратимся к примеру из жития преподобного Серафима Саровского. Однажды его спросили, как он, не задав ни одного вопроса человеку, ответил ему так, как будто все о нем знает. На это старец сказал, что он только передает то, что угодно Богу. "А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство и я, не поверив его воле Божией, подчиняюсь своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом, в таких случаях всегда делаются ошибки". Человек лишился общения с Богом из-за своеволия, поэтому восстановление прежнего сыновнего отношения с Творцом совершается путем отказа от своей воли. "Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то передаю", - говорил преподобный Серафим.

Отказ христианских подвижников от своей воли является их свободным волеизъявлением. Чем глубже отношения человека с Богом, тем яснее видна ему своя ущербность и греховность, ему очевидна ничтожность человеческой "мощи". Поэтому он не стремится развивать свои способности: его устремления обращены к Богу, щедро дарующему все.

Характерен такой рассказ об одном иноке. Он пришел к духовному старцу и поведал ему, что семь лет просил у Бога об одном духовном даре. Наконец он получил его. На это старец посоветовал молить Бога еще семь лет о том, чтобы Он взял у него этот дар. Не все способности нужны и полезны человеку. В духовных наставлениях Отцов Церкви своевольное увлечение необычными восприятиями, переживаниями и видениями именуется "прелестью", "бесовским прельщением", от чего человек может "повредиться умом".

Наше счастье, что мы не можем читать мысли всех окружающих, вторгаться в судьбы и души людей, "исцеляя" их с помощью магии. "Экстрасенс", вылечив больного от облысения, может нанести неизлечимую рану его душе.

Болезнь может быть и на пользу человеку, если он мужественно и терпеливо несет этот крест. Исцеление же может повредить ему. Не всякая болезнь - зло, и не всякое исцеление - благо. Сотрудники медицинского института рассказали мне об одном сердечно больном, которого вылечили посредством необычной операции. Во время болезни это был тихий, скромный человек; став здоровым, он превратился в жестокого и злобного деспота. Культ здоровья - оборотная сторона бездуховности. Эта цель далеко не всегда оправдывает средства ее достижения. Отдаваясь во власть целителя или гипнотизера, человек впускает его в мир своей души, соединяется прочными узами с наличным "Я" этого человека - его грехами и болезнями. Поэтому следует опасаться "экстраординарных" вторжений в свою жизнь.

Тем, кто "с добрыми намерениями" занимается психологической магией и считает себя верующим христианином, следует задуматься над таинственными словами Спасителя: "Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!", войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от меня, делающие беззаконие" (Мф. 7. 21-23).

Я против "Я"

Совесть, как писали подростки, это лучшее "Я", "обязательно правильное". Назовем это второе "Я" духовным "Я", не пытаясь определить его. Это голос вечности в душе человека, его творческое начало и перспектива становления.

Духовное "Я" неизмеримо превосходит наличные возможности человека. Даже будучи неосознанным, духовное "Я" действует в человеке, и совесть является одним из его проявлений. Совесть - это нравственная интуиция. Ее можно развивать, как всякую другую способность, и таким образом приближаться к реализации в себе потенциального духовного "Я".

Другим проявлением духовного "Я" является творческая интуиция художника, поэта, философа, ученого. Она сродни совести. Так, например, говоря о чуткости отношения к слову, П.А. Флоренский называл это "совестью ушей". Духовное "Я" неповторимо, индивидуально. Оно проявляется в творчестве человека, осуществляющего свое творческое призвание. Мы узнаем великих творцов в их творениях. Они вечны, бессмертны, как бессмертно духовное "Я", вдохновившее человека на их создание.

Проявлением духовного "Я" является способность к самопожертвованию. С точки зрения "здравого смысла" необъяснимо, как может человек преодолеть самый мощный инстинкт - самосохранения? История знает неисчислимое множество подвижников, мучеников, героев. Их гибель вселяет в нас вместе с состраданием радость победы духа над плотью. Это чувство духовное, оно подтверждает существование духовного "Я", победа которого является призванием человека.

Пытаясь определить, что такое - духовное "Я", исследователь уподобляется Пилату с его вопросом: "Что есть истина?" Христос не ответил на этот вопрос: Он - живая Истина - стоял перед Пилатом. В вопросе: "Что есть истина?" звучит отношение к истине как к объекту рассудочного познания. Поведение Пилата выражает скептическое отношение к существованию истины. Вопрос об истине в таком тоне ложен и не ведет к ответу, потому что Пилат не ищет и не желает живой Истины, хотя он не прочь поиграть словами об истине. Первый акт познания невидимого - вера в его существование. Это относится и к духовому "Я" человека.

"Сокровенный сердца человек" невидимо живет в каждом. Об этом пишут и рассказывают подростки. Многовековой опыт человечества на разных языках, в многообразных символах религий, в философских системах, бессмертных произведениях искусства утверждает духовность человека. Но каждому дана свобода признать ее в себе или отвергнуть.

"...Я был единственным сыном у матери, посвятившей мне жизнь. В детстве я обожал свою маму и восхищался ею: она казалась мне самой умной, самой доброй и самой красивой. Но главным моим воспитателем и учителем был дедушка. Виделись мы с ним нечасто: он работал хирургом и много времени отдавал работе. Дома у него собирались знакомые и друзья, читали стихи, слушали музыку; многие приходили за помощью, за советом. Дедушка был не просто умным, он был мудрым человеком.

Мне хотелось стать таким, как дедушка, и часто я просил его рассказать о себе. Особенно мне нравились его рассказы о войне. "На войне я родился заново, - говорил мне дедушка. - Я рос изнеженным, избалованным ребенком. Родные, знакомые видели во мне будущего знаменитого музыканта, и это породило в моей душе чувство своей особенности, исключительности. А на войне я оказался простым солдатом..."

Из рассказов дедушки я понял, что значат слова "огонь войны". Так и в человеке: когда в сердце его огонь - все мелкое, личное отступает.

- Дедушка, значит, только на войне и можно стать человеком? - допытывался я.

- Нет, дорогой. И в мирное время нужно жить так, чтобы в сердце горел огонь.

- Как у Данко? - вспомнил я последний урок литературы.

Для меня это были пока высокие слова, хотя и запавшие в душу, но еще не ставшие тем глубоким убеждением, которое рождается лишь опытом жизни.

Вскоре я понял: чтобы стать настоящим человеком, надо победить свое "Я"; эта война может начаться в самых мирных обстоятельствах.

Трудности подросткового возраста не миновали и меня. Особенно тяжко пришлось матери, привыкшей к нежности и послушанию своего ребенка: я чувствовал себя уже взрослым, самостоятельным, все понимающим, и меня тяготила ревнивая опека матери и постоянные вопросы: "Куда пошел?", "Когда вернешься?", "С кем говорил?" У меня появились свои личные дела и отношения... Особенно - с Таней... Мы поссорились - это мое личное дело...

Когда мне было трудно и тяжко на душе, я уезжал к дедушке на дачу. Так было и на этот раз. Вернее сказать, так тяжко еще никогда не было... Я был совершенно разбит, подавлен, обессилен не только душевно, но и физически... Я уехал из дома "навсегда", хлопнув дверью.

Дедушка пристально посмотрел на меня - и не стал ни о чем спрашивать. Был солнечный зимний день. Пообедав по-холостяцки, мы взяли лыжи и пошли в лес. Мой дедушка был не только хирургом, он был для меня врачевателем души. Мы перебрасывались шутками, состязались в забавных колкостях, дедушка рассказывал мне уморительные истории. Отсмеяв-шись, мы предались созерцанию. Я чувствовал, как жизнь ко мне возвращается, я снова начинаю видеть красоту деревьев, чистоту снега, радоваться пестрой синичке. Я был благодарен дедушке, благодарен лесу, солнцу, маленькой синичке за жизнь, красоту и душевный покой. Но в этот покой время от времени набегали облака неприятных воспоминаний... Мама... Таня... Мне захотелось освободиться от их навязчивости, и дедушка был тем слушателем, которому я впервые раскрыл все так, как за минуту до этого не смог бы рассказать самому себе. Казалось, вся природа помогает мне находить нужные слова и само солнце высвечивало в тайниках души то, что я до тех пор не видел. Дедушка слушал молча и серьезно. "Вот человек, который может все понять и все простить", - подумал я.

Дома, у весело горящей печки, было тепло и уютно. Простой ужин казался необычайно вкусным. "Ну а теперь можно и отдохнуть, послушать музыку. У тебя, наверное, еще нет этой пластинки: Шуман "Круг песен", "Любовь и жизнь женщины", исполняет Элизабет Шварцкопф". Дедушка любил заканчивать воскресный день музыкой. И ему я обязан любовью к музыке. С ним я понял удивительное таинство совместного слушания: когда я слушал один, не воспринимал так глубоко содержание и смысл музыки. Присутствие дедушки как бы вливало в меня глубину и конкретность его слышания - в той мере, в какой я мог вместить его. После прослушивания мы привыкли обмениваться впечатлениями.

Голос Элизабет Шварцкопф пронзил меня, как те лучи солнца в снежном лесу: он был так нежен и чист, наполнен такой любовью, которая, кажется, может растопить самое жесткое сердце.

"Круг песен" я слушал сначала с удовольствием, но постепенно в душе начала шевелиться смутная тревога: музыка коснулась скрытой тупой боли, от которой, как мне казалось, я вылечился в лесу. Волшебный голос Лорелеи пробудил воспоминания о первой встрече с Таней, казавшейся мне загадочной и недосягаемой... Потянулась цепочка унылых мыслей. И когда зазвучали ликующие песни "В лесу" и "Весенняя ночь", во мне не нашлось места для радости. Я сказал об этом дедушке. "Все понятно", - ответил он тоном врача и перевернул пластинку.

Эта музыка открывала мне глубину женской любви голосом чистой женственности. Мне стало трудно слушать. Ласковая игра матери с младенцем в предпоследней песне вызвала во мне странное чувство протеста. Заключительная песня цикла "Ты в первый раз наносишь мне удар" была мне так тяжела, что я внутренне устранился, как бы закрыл уши сердца, чтобы не слушать ее.

"Как тебе слушалось?" - спросил дедушка, "просвечивая" меня взглядом. "Неважно. Последнюю песню я не слышал, как будто она прошла мимо меня", - признался я. "Скажи точнее: ты прошел мимо, - неожиданно резко и сухо отрезал дедушка. - Здесь сердце истекает кровью. А ты проходишь мимо!" Эти слова оглушили меня, как удар по голове. Так жестко и жестоко он со мной никогда не говорил. "Почему ты так говоришь со мной?! Что случилось? Я не понимаю!" - "Я говорю с тобой точно так, как ты говоришь с теми, кому это больно, - с потрясающим спокойствием ответил дедушка. - Спокойной ночи". Я остался один.

Спокойной ночи не было. Душивший меня комок в горле прорвался и пролился слезами обиды, досады, оставленности. Я приехал за утешением, а вместо этого получил удар от лучшего друга. Сейчас невозможно описать точно, что тогда совершалось в моей душе. Кратко и схематично я могу передать это в виде такого диалога двух "Я" внутри меня:

- Зачем такая жестокость? Ведь это дедушка все нарочно "подстроил", чтобы наказать меня! Я открыл ему все, чтобы встретить понимание и прощение.

- А когда ты нашел это понимание и прощение - понял ли ты, как жестоко обошелся с матерью, с Таней?

- Мне было так хорошо в лесу, пусть бы так и оставалось, зачем было слушать эту музыку?!

- Тебе было хорошо, но ты не подумал вернуться домой, чтобы принести радость и утешить их.

- Но можно же было сказать мне об этом по-дружески, прямо... Зачем нужно было устраивать эту "сцену"!

- Если ты, "все открыв" перед дедушкой, сам не увидел жестокости своего поведения с близкими и совесть в тебе не проснулась, это было бы бесполезно. Теперь ты увидел и услышал себя и пережил то, что причинил близким.

- Дедушка не любит меня. Он осудил меня и спокойно пошел спать. Завтра утром я уеду и больше не вернусь сюда.

- А когда дедушка умрет - ты приедешь к нему на похороны? Как будешь вспоминать о нем?..

Я все понял. Я сам никого не люблю. Все мои поступки продиктованы эгоизмом, и во имя этого идола я готов оставить самых дорогих людей. Я впервые увидел себя во всей неприглядности своего раздутого "Я", услышал свой голос в резком и холодном тоне дедушки: да, он говорил со мной точно так, как я говорил вчера с мамой, - он, как в зеркале, показал мне меня самого. Это была боль, пробившая скорлупу эгоцентризма, плотно закрывшего меня от сострадания близким людям. Теперь я переживал их страдания как свои, голос совести проснулся во мне. Я плакал уже не от обиды и уязвленного самолюбия, а от раскаяния и сострадания.

Рано утром я написал записку: "Дорогой дедушка! Я все понял. Спасибо тебе". И с первым поездом поехал домой..."

Так в муках рождается осознание в себе противостояния и борьбы двух "Я". Духовное "Я" дает о себе знать голосом совести; наличное "Я" заявляет о себе горделивым самооправданием, уязвленным самолюбием, обидой; чтобы оправдать себя, надо обвинить того, кто задел это "Я", обесценить его, отвернуться с чувством вражды и ненависти, тогда только "Я" в безопасности. Это так называемые "защитные механизмы" наличного "Я", ревниво охраняющего свою безопасность. Вопреки рассудочному самооправданию и "защитным механизмам" наличного "Я" голос совести тяготит человека, закрывающего глаза на правду, убивает в нем радость жизни. Кто победит? Это зависит от выбора: личность не пассивная арена, ей дана свобода - это духовный дар.

¹ Наука "психосоматика" говорит о том, что вследствие отрицательных душевных состояний разрушается и заболевает тело. Один болгарский врач сказал, что главный принцип здоровья тела можно выразить одним словом: "чистота" (тела, мыслей, чувств и, наконец, совести).

² Таков, по мнению К.Г. Юнга, духовный крах Ницше, ставшего на путь сверхчеловеческой гордыни.

СОЮЗ СВЯЩЕННЫЙ