В. Критика “хорошего человека”, святого и т.д
351.“Х о р о ш и й ч е л о в е к”. Или: гемиплегия добродетели. Для каждой сильной и оставшейся верной природе человеческой породы любовь и ненависть, благодарность и месть, доброта и гнев, утверждение и отрицание связаны неразрывно друг с другом.Можно быть хорошим только тогда, когда умеешь быть и дурным; бываешь дурным потому, что иначе ты не сумел бы быть хорошим. Откуда же эта болезнь и идеологическая неестественность, которые отрицают эту двойственность, которые проповедуют как нечто высшее способность быть односторонне хорошим. Откуда гемиплегия добродетели, изобретение “хорошего человека”?.. Требуют от человека, чтобы он вытравил в себе те инстинкты, которые побуждали его враждовать, гневаться, жаждать мести… Эта неестественность, далее, соответствует дуалистической концепции исключительно доброго и исключительно злого существа (Бог, дух, человек), суммирующей в первом все положительные силы, намерения, состояния, а во втором – все отрицательные. Этот метод оценки считает себя “идеалистическим”; он не сомневается в том, что ему удалось вырази ть в концепции “хорошего” высшую желательность. Продуманный до конца, он приводит к такому состоянию, где все злое сведено к нулю и где в действительности сохранились только хорошие существа, он не признает даже и того, что, как противоположности, добро и зло взаимно обусловливают друг друга; наоборот, последнее должно исчезнуть, а первое должно остаться; одно имеет право существовать, другого в о в с е н е д о л ж н о б ы л о б ы б ы т ь. Что в данном случае собственно выражает это желание?
Во все времена, а в особенности во времена христианства было затрачено много труда на то, чтобы свести человека к такой о д н о с т о р о н н е й д е я – т е л ь н о с т и, к “хорошему” – даже в настоящее время нет недостатка в таких искалеченных и ослабленных церковным учением личностей, для которых осуществление этой задачи совпадает со “спасением души”. Здесь в качестве основного выдвигается требование, чтобы человек не совершал никакого зла, чтобы он ни при каких условиях не вредил, н е ж е л а л вредить. Путем к этому считается пресечение всякой возможности к вражде, исключение всех инстинктов мстительности, “мир души”, как хроническая болезнь.
Этот образ мыслей, с помощью которого взращивается определенный тип человека, исходит из нелепой предпосылки: он берет хорошее и дурное как реальности, которые находятся в противоречии друг другу (а не как взаимно дополняющие друг друга категории ценности, как оно есть в действительности); он советует стать на сторону хорошего; он требует, чтобы хорошее отказалось от дурного и сопротивлялось ему до последних его корней - о н ф а к т и - ч е с к и о т р и ц а е т т а к и м п у т е м ж и з н ь, у которой во всех ее инстинктах мы видим как да, так и нет. Не то, чтобы он понимал это, наоборот, он мечтает о том, чтобы возвратиться к целостности, к единству, к силе жизни: он рисует себе как состояние избавления тот момент, когнда наконец будет покончено с внутренней анархией, колебанием между противоположными инстинктами ценности. Может быть до сих пор не существовало более опасной идеологии, большего бесчинства in psychologic30, чем эта воля к хорошему: вскормили отвратительнейший тип н е с в о б о д н о г о человека-святоши; учили: именно только как святоша ты находишься на верном пути приближения к божеству; только образ жизни святоши есть божественный образ жизни.
И даже и тут жизнь одерживает верх – жизнь, которая не умеет отделять да от нет: что толку в том, чтобы всеми силами души считать войну злом, не вредить, не хотеть творить нет! Война т е м н е м е н е е ведется! Иначе никак нельзя! Хороший человек, отказавшийся от зла, страдающий упомянутой гемиплегией добродетели, которую он находит желательной, вовсе не перестает вести войну, иметь врагов, говорить нет, творить нет. Христианин, например, ненавидит “грех”! – и что только не является в его глазах “грехом”! Именно благодаря этой вере в моральную противоположность добра и зла, мир кажется ему переполненным до краев всем, что ему ненавистно, против чего необходима вечная борьба. “Хороший” видит себя как бы окруженным и постоянно осаждаемым дурным, он обостряет свое зрение и даже среди своих стремлений и помыслов он открывает зло; и таким образом, как и следовало ожидать, он кончает тем, что признает природу злою, человека – испорченным, а добродетель – милостью. Божией, недоступной для человека. In summa31: о н о т р и ц а е т ж и з н ь, он приходит к выводу, что добро как высшая ценность о с у ж д а е т жизнь… Этим его идеология добра и зла должна бы являться в его глазах опровергнутой. Но болезни не опровергают. И таким образом он достигает концепции и н о й жизни…
352. В понятие власти, будет ли то власть Бога, или власть человека, всегда входит в то же время способность п р и н о с и т ь п о л ь з у и способность в р е д и т ь. Так было и у арабов, так было и у евреев. Так у всех сильных от природы рас.
Мы делаем роковой шаг, когда пытаемся д у а л и с т и ч е с к и о т д е - л и т ь способность к первому от способности ко второму. Этим путем мораль становится отравительницей жизни.
353. К к р и т и к е х о р о ш е г о ч е л о в е к а. Добросовестность, достоинство, чувство долга, справедливость, человечность, честность, прямота, чистая совесть, - действительно ли в этих благозвучных названиях заключается утверждение и одобрение известных качеств ради них самих? Или здесь сами по себе индифферентные в смысле ценности качества только освещаются под таким углом зрения, который сообщает им ценность. Заключается ли ценность этих качеств в них самих, или в той пользе, выгоде, которую они приносят (по-видимому, приносят или которую от них ожидают).
Я имею здесь, конечно, в виду не противоположность между ego и alter32 в деле оценки; вопрос о том, обладают ли эти качества известной ценностью благодаря вытекающим из них с л е д с т в и я м для носителя этих свойств, или же для среды, общества, “человечества”, относительно которых им приписывается эта ценность, или они обладают ценностью сами по себе… Иначе говоря: не соображения ли п о л ь з ы заставляют нас осуждать противоположные свойства, бороться с ними, отрицать их (ненадежность, коварство, упрямство, неуверенность в себе, бесчеловечность)? Распространяется ли наше осуждение на существо этих свойств, или только на выводы из них? Ставя вопрос в иной форме, ж е л а т е л ь н о ли было бы, чтобы люди, обладающие этими вторыми свойствами вовсе не существовали? Т а к в о в с я к о м с л у ч а е д у м а ю т… Но здесь кроется ошибка, близорукость, ограниченность п р я ч у щ е г о с я п о у г л а м э г о и з м а.
Выражаясь иначе: желательно ли было бы создать условия. При которых вся выгода была бы на стороне честных людей – так, чтобы противоположные натуры и инстинкты пали бы духом и постепенно вымерли?
Это, в сущности, вопрос вкуса и э с т е т и к и: желательно ли было бы, чтобы сохранилась только “самая почтенная”, т.е. самая скучная порода человека? Прямоугольные, добродетельные, порядочные, хорошие, прямые “носороги”?
Если мысленно удалить колоссальную массу “иных”, то даже у добродетельного человека нет более права на существование – в нем нет больше надобности, а отсюда становится ясным, что только грубая полезность могла создать почетное положение для этой н е с н о с н о й до б р о д е т е л и.
Желательно, может быть, как раз обратное – создать условия, при которых “добродетельный человек” будет низведен на роль “полезного орудия” – в качестве “идеального стадного животного”, в лучшем случае – пастуха стада; короче говоря, при которых ему не удается более занять место в высшем ранге, которое требует и н ы х с в о й с т в.
354. “Х о р о ш и й ч е л о в е к” к а к т и р а н. Человечество всегда повторяло одну и ту же ошибку: из средства к жизни оно сделало м а с ш т а б жизни: вместо того, чтобы обрести мерило в высшем подъеме самой жизни, в проблеме роста и истощения – оно с р е д с т в о к вполне определенной жизни использовало в целях исключения всех иных форм жизни, одним словом, для критики и отбора жизни. Т.е. человек начинает любить средства ради них самих, з а б ы в а я, что это только средства; таким образом последние теперь живут в его сознании как цели, как масштабы целей…, т.е. о п р е д е л е н - н а я п о р о д а ч е л о в е к а рассматривает условия своего существования как условия, предписываемые законом, как “истину”, “добро”, “совершенство” - она я в л я е т с я т и р а н о м… Тот факт, что данная человеческая порода не замечает условности своей породы, ее относительности в сравнении с другими, нужно считать известной ф о р м о й, которую принимает в е р а, инстинкт. По крайней мере, известной породе человека (народу, расе), по-видимому, наступает конец, как только она проявляет терпимость, как только она начинает признавать за другими равные права и перестает стремиться к господству.
355. “Хорошие люди все слабы: они хороши потому, что они недостаточно сильны, чтобы быть дурными”, сказал Бакеру вождь племени Латука Коморро.
“Для слабых сердец нет несчастья”, - говорят русские.
356. Скромным, прилежным, благожелательным, умеренным – таким вы хотели бы видеть человека? Х о р о ш е г о ч е л о в е к а? Но мне он представляется только идеальным рабом, рабом будущего.
357. М е т а м о р ф о з ы р а б с т в а: маскирование его в религиозные плащи; возвеличение его при помощи морали.
358. И д е а л ь н ы й р а б (“хороший человек”). Тот, кто не может мыслить с е б я как “цель” и, вообще, не в состоянии из себя создавать цели, тот склоняется к морали с а м о о т р е ч е н и я - инстинктивно. К ней его склоняет все: благоразумие, опыт, тщеславие. И вера есть также отречение от самого себя.
А т а в и з м - чувство глубокого блаженства, когда представляется возможность безусловного повиновения.
Прилежание, скромность, благоволение, умеренность – все это п р е п о- н ы в л а д ы ч н о м у с т р о ю д у ш и, развитой и з о б р е т а т е л ь н о с - т и, постановке героических целей, аристократическому для себя бытию.
Дело идет не о том, чтобы и д т и в п е р е д и (этим путем можно в лучшем случае стать пастухом, т.е. верховной и настоятельной потребностью стада), а о в о з м о ж н о с т и и д т и с а м о м у п о с е б е, о в о з - м о ж н о с т и б ы т ь и н ы м.
359. Не мешало бы подсчитать, к а к и х только не накопилось продуктов в ы с ш е й м о р а л ь н о й и д е а л и з а ц и и - чуть ли не все и н ы е ц е н н о с т и кристаллизовались вокруг этого идеала. Это доказывает, что к этому последнему стремились у п о р н е е в с е г о, с и л ь н е е в с е г о что его не удалось достигнуть, иначе он вызвал бы р а з о ч а р о в а н и е (или повлек бы за собой более умеренную оценку).
С в я т о й, как самый могучий род человека – именно эта идея подняла ценность морального совершенства на такую высоту. Представьте себе, что все средства познания были пущены в ход, чтобы доказать, что с а м ы й м о- р а л ь н ы й есть в то же время с а м ы й м о г у щ е с т в е н н ы й с а м ы й б о ж е с т в е н н ы й человек. Сила чувственности, страстей – все возбуждало с т р а х; противоестественное стало казаться с в е р х ъ е с т е с т в е н н ы м, п о т у с т о р о н н и м…
360. Франциск Ассизский: влюбленный, популярный поэт – он борется против иерархической лестницы душ в интересах низших. Отрицание иерархии душ – “перед Богом все равны”.
Популярные идеалы: хороший человек, самоотверженный, святой, мудрый, справедливый. О, Марк Аврелий!
361. Я объявил войну худосочному христианскому идеалу (вместе с тем, всему, что состоит с ни м в близком родстве), не с намерением уничтожить его, а только, чтобы положить конец его т и р а н и и и очистить место для новых идеалов, для более з д о р о в ы х и с и л ь н ы х идеалов… Д а л ь н е й ш е е с у щ е с т в о в а н и е христианского идеала принадлежит к числу самых желательных вещей, какие только существуют; хотя бы ради тех идеалов, которые стремятся добиться своего значения наряду с ним, а может быть, стать выше его, они должны иметь противников, сильных противников, чтобы стать с и л ь н ы м и. Таким образом нам, имморалистам, нужна в л а с т ь м о р а л и – наше стремление к самосохранению хочет, чтобы наши п р о т и в н и к и не утратили своей силы, - оно стремится только стать г о с п о д и н о м н а д н и м и.