Гипердинамический синдром. Как вы уже знаете, нервная система вашего ребенка работает с постоянным перегрузом
Как вы уже знаете, нервная система вашего ребенка работает с постоянным перегрузом сразу по двум направлениям — нормальное возрастное развитие и восстановление полученных в младенчестве повреждений. Следовательно, какие-то функции у ребенка развиты недостаточно, отстают от возрастных норм. Как правило, это не относится к интеллекту. Ребенок вполне сообразителен, но в чем-то ведет себя, как дети младшего возраста. В первую очередь это относится к развитию произвольного внимания, способности к планированию и способности предвидеть результаты своих действий. Кроме того, большинство детей испытывают значительные трудности в регулировании своей моторной активности
(например, ребенку трудно усидеть на месте, трудно по Просьбе взрослого перестать бегать, прыгать и т. д.). I Помните, ребенок не хочет ничего плохого, у него просто не получается. Однако все это как-то нужно регулировать и держать в каких-то рамках. Следовательно, в | определенный период времени вы, именно вы, должны [ Мять на себя часть регуляторных функций, недоступных I ребенку. Что это значит на практике? | В первую очередь гипердинамическому ребенку как гРОЗдух нужен жесткий режим дня. Режим дня вроде бы [■ужен всем детям, но для здоровых детей он лишь ук-
!№ашает жизнь семьи и высвобождает свободное время |рОдителей, а потом и самого ребенка. В случае гиперди-|Цамического ребенка все гораздо жестче. Остатки регу-|цяторных механизмов ребенка могут работать только в Плозиях максимальной упорядоченности. Если каждый День в 8 часов вечера зажигается зеленый ночник, на втолике появляется стакан кефира и печенинка, принимается душ, читается сказка, а потом — все, без вариантов, только спать, и никаких послаблений, никаких мпришли гости» или «интересное кино», то постепенно ГМозг ребенка вырабатывает что-то вроде условного [рефлекса (помните, у собак Павлова: если прозвенел piBOHOK, обязательно дадут косточку, и косточки еще шет, а слюни уже текут). И тогда уже под душем ребе-Июк на четверть спит, а когда пьет кефир, спит уже на-ш&ловину, а во время сказки — на три четверти, и дальше — совсем маленькое усилие и возбуждение погаше-гао, ребенок заснул. А попробуйте без всего этого рторвать гипердинамического ребенка от игры и вовре-Гця уложить спать! Он измотает вас до крайнего преде-i На, да и сам измучается... ' Слово маме трехлетней Ирочки:
«О, это с самого начала был кошмар! Я трясла кроватку, пока сама не падала без сил. Только я перестану трясти, как она открывала один глаз, потом другой... «А... Ааа... А-а-а!!!» И так каждый день, много часов подряд.
Врачи у нее ничего не находили, болеть она ничем не болела... Я уже стала на тень похожа. Потом меня кто-то надоумил: ложись, говорит, вместе с ней, это очень прогрессивно, сейчас все так делают — берут детей к себе в кровать. Я в книжках читала, что это вредно, но надо же было что-то делать. Я стала ложиться. Она все время вертится, пихается, я спать почти не могу, но хоть не орет и качать не надо. Стало полегче. Покормлю ее — и на тахту. Потом перестала кормить грудью. И все — новый кошмар. Вечером ее не уложить. Она уже говорить начала, такая общительная, веселая, прямо ангелочек. Так люди думают. А у нас каждый вечер — «битва при Ватерлоо». Ляг сюда! Нет, сюда! Сядь! Подержи за ручку! Сказку хочу! Пить! Есть! Писать! Животик болит! И так с 9 вечера до 12 ночи. Плюну, уйду, бежит за мной босиком, слезы градом, вопит отчаянно: «Вернись! Вернись, мамочка! Ляг со мной!» Ну кто тут устоит?! Муж говорит: «Черт с ней, не укладывай, пусть ложится, когда хочет!» Тоже не получается. Бродит, мается, хнычет, капризничает, даже заикаться как-то начала, а в кровать не идет. Шла бы, говорю, спать! Сразу: «Не хочу спать! Не пойду в кроватку! Буду телик смотреть!» Но это ведь тоже не дело — чтобы ребенок до 12 часов в телевизор пялился. Тем более там такое показывают! То есть такое впечатление, что она спать хочет, но не может. Дальше — больше. Пошла в садик, так надо утром рано вставать, а она, естественно, не выспалась. Прибавился еще утренний концерт. Я ее насильно одеваю, а она мои руки отпихивает. Я говорю: хоть в садике в тихий час спи, — а она: там детки балуются, и тетеньки-воспитательницы между собой в коридоре разговаривают, мне не заснуть. Прямо замкнутый круг какой-то! Стыдно признаться, до чего дошло — я вечером ору на собственного любимого ребенка, как мегера какая-то: «Немедленно спать, дрянь этакая! Если сейчас не пойдешь, получишь! И попробуй мне только завтра утром истерику закатить!» Она пугается, плачет, идет, ложится, потом все равно что-нибудь
придумает, вылезет, А мне так стыдно потом! Но что же делать-то?»
Для маленького ребенка весь мир — чудо. Все впервые. Каждый день происходит так много нового, непонятного, неизвестного, что просто необходимо, чтобы хоть что-нибудь в этом загадочном мире всегда оставалось на своем месте и повторялось изо дня в день.
Помните сказку про Машеньку и трех медведей? Когда маленький Мишутка увидел, что его стульчик перевернут, кроватка смята, а из кружечки кто-то пил, у него началась настоящая истерика. Почему? От патологической жадности? Ничего подобного. Просто устойчивый мир (кружечка на столе, стульчик возле стола, кроватка аккуратно заправлена) вдруг по совершенно непонятной причине перевернулся, изменился. А изменение привычного всегда пугает ребенка. Вдруг это опасно? Вдруг это угрожает самому существованию его мира?! Ребенок привык, что это «всегда так» — и вдруг это нарушилось! Чтобы хоть чуть-чуть понять чувства Мишутки, попробуйте представить себе, что солнце, которое каждый день в наших краях исправно садится за горизонт, вдруг в один прекрасный день осталось на небе. Что вы будете испытывать по этому поводу? Скорее всего, панический ужас. Вы не знаете причин, вы еще не задумались о последствиях, но вам уже безумно страшно. Потому что рушится привычное, то, что «всегда так».
Маленькому ребенку необходима устойчивость его домашнего мира. Причем эта устойчивость должна быть как в пространственных характеристиках (кроватка всегда стоит вот здесь, лампа — вот здесь, а вот здесь висит голубая занавеска), так и во временных (после ужина мы всегда смотрим «Спокойной ночи, малыши», а после кефира мама всегда рассказывает мне сказку). Только из этого устойчивого пространства-времени ребенок может относительно безопасно выходить «на разведку» в большой, непознанный, изменчивый и потому, несомненно, опасный мир.
Психиатр и философ Карл Густав Юнг рассказывает такую историю. Однажды племя африканских лесных охотников отправилось на охоту. Внезапно на охотничьей тропе племя наткнулось на мертвого дикобраза. Мгновенно все повернули назад, в деревню, где стали готовиться к обширному жертвоприношению и обряду, призванному умилостивить духов.
— Что случилось? — спросил Карл Юнг у вождя племени. — Мертвый дикобраз — это плохая примета? (ср. встреча с черной кошкой у европейцев).
— Нет, разумеется, — ответил вождь. — Я даже не понимаю, о чем ты спрашиваешь.
— Тогда почему же прервали охоту?
— Это же так естественно, — ответил старый вождь. — Странно, что ты, мудрый белый человек, не понял этого сам. Дикобразы — ночные животные. Этот дикобраз отчего-то вышел на тропу днем, да еще и умер. Ясно, что в джунглях что-то изменилось, что-то произошло. Ясно, что это что-то может быть опасным. Как же в таких условиях можно продолжать охоту?! Разумеется, мы должны были вернуться в деревню и умилостивить духов, чтобы они вернули мир к прежнему устойчивому состоянию.
Приблизительно так же, как и африканские дикари, размышляет маленький ребенок. Пока в моих «джунглях» все, как всегда, мир устойчив и безопасен. При этом свободную энергию можно тратить на исследование, на развитие, можно «выходить на охоту». Но смятая кем-то кроватка — это уже «мертвый дикобраз», опасность! Тут уже не до охоты! Ребенок не знает способа «умилостивить духов» и потому кидается в истерику.
Все это верно для любого ребенка, а для ребенка с гипердинамическим (а особенно с гиподинамическим) синдромом — вдвойне и втройне! Ведь мы же помним о том, что «свободной энергии» у него и так мало, а механизмы концентрации и торможения работают с трудом. Окружающий такого ребенка микромир должен быть,
С позволения сказать, «суперпредсказуемым». Только тогда у ребенка хватит сил и возможностей на полноценную «охоту», на адекватное возрасту исследование внешнего мира.
Иногда родители гипердинамических детей возражают:
— Да у него этой энергии хоть отбавляй! Целый день носится, крутится, как белка в колесе. Динамомашину приставь — ток бы давал! А вы говорите — энергии какой-то не хватает!
Позвольте заметить, что главной задачей охоты является все-таки принести добычу в деревню, а вовсе не побегать по джунглям. Так что бестолковая беготня гипердинамического ребенка вовсе не всегда удовлетворяет целям исследования. Для познания главное — концентрация, а вот с этим-то у нашего ребенка проблемы. Итак, получается, что энергии все-таки не хватает или она расходуется абсолютно бесцельно. Можно целый день с высунутым языком носиться по джунглям и вечером вернуться с пустыми руками. А можно прямо за околицей подстеречь и подстрелить зверя. Что вы предпочитаете?
Беготня для гипердинамического ребенка — это именно разрядка, а вовсе не конструктивная активность. Если его напугать, взволновать, обидеть, он и будет бегать, кричать, стучать ногами. Неужели от избытка энергии? «Бестолковая суета» — это как раз его реакция на нештатную ситуацию, на опасность. Корни этой реакции лежат еще в животном мире, в самой биологической структуре. Это аналог так называемой «двигательной бури», когда напуганное животное начинает бешено и нецеленаправленно метаться из стороны в сторону. Биологическая функция этой реакции вполне понятна — иногда «двигательной бурей» удается напугать превосходящего по размерам противника или случайно найти выход из западни. Эту же реакцию часто обнаруживают напуганные или чем-то возмущенные младенцы. Видели?
Врачи у нее ничего не находили, болеть она геичем ые болела... Я уже стала на тень похожа. Потом мемя кто-то надоумил: ложись, говорит, вместе с ней, это оч ень прогрессивно, сейчас все так делают — берут детей к себе в кровать. Я в книжках читала, что это вредно,, но надо же было что-то делать. Я стала ложиться. Она все время вертится, пихается, я спать почти не могу, но хохь не орет и качать не надо. Стало полегче. Покормглю ее — и на тахту. Потом перестала кормить грудью. 1/1 все — новый кошмар. Вечером ее не уложить. Она уже говорить начала, такая общительная, веселая, прямо ангелочек. Так люди думают. А у нас каждый вечер — «битва при Ватерлоо». Ляг сюда! Нет, сюда! Сядь! Подержи за ру**-ку! Сказку хочу! Пить! Есть! Писать! Животи:к болит! И так с 9 вечера до 12 ночи. Плюну, уйду, бежит за мной босиком, слезы градом, вопит отчаянно: «Вершась! Вернись, мамочка! Ляг со мной!» Ну кто тут устои:т?! Му^ж говорит: «Черт с ней, не укладывай, пусть ложатся, ко-г-да хочет!» Тоже не получается. Бродит, мается„ хнычет, капризничает, даже заикаться как-то начала, а в кровать не идет. Шла бы, говорю, спать! Сразу: «Не хочу спать! Не пойду в кроватку! Буду телик смотреть!» Но это ведь тоже не дело — чтобы ребенок до 12 часов в телевизор пялился. Тем более там такое показывают! То есть такое впечатление, что она спать хочет, но не может. Далъ-ше — больше. Пошла в садик, так надо утром рано вст-а-вать, а она, естественно, не выспалась. Прибавился еще утренний концерт. Я ее насильно одеваю, а она гмои руиси отпихивает. Я говорю: хоть в садике в тихий ча_с спи, — а она: там детки балуются, и тетеньки-воспитательнищы между собой в коридоре разговаривают, мне не заснухь. Прямо замкнутый круг какой-то! Стыдно призн аться, до чего дошло — я вечером ору на собственного любимого ребенка, как мегера какая-то: «Немедленно спать, дряиь этакая! Если сейчас не пойдешь, получишь! И попробуй мне только завтра утром истерику закатить!» Она пугается, плачет, идет, ложится, потом все равно чт о-нибудь
придумает, вылезет. А мне так стыдно потом! Но что же делать-то?»
Для маленького ребенка вэсь мир — чудо. Есе впервые. Каждый день происходит так много нового, непонятного, неизвестного, что просто необходимо, чтобы хоть что-нибудь в этом загадочном мире всегда оставалось на своем месте и повторялось жо щя в день.
Помните сказку про Машеньку и трех медведей? Когда маленький Мишутка увидел, что его стульчик перевернут, кроватка смята, а из кружечки кто-то пил, у него началась настоящая истерика. Почему? От патологической жадности? Ничего подобного. Просто устойчивый мир (кружечка на столе, стульчик возле стола, кроватка аккуратно заправлена) вдруг по совершенно непонятной причине перевернулся, изменился. А изменение привычного всегда пугает ребенка. Вдр/г это опасно? Вдруг это угрожает самому существованию его мира?! Ребенок привык, что это «всегда так» — л вдруг это нар/шилось! Чтобы хоть чуть-чуть понять чувства Мишутки, попробуйте представить себе, что солнце, которое каждый день в наших краях исправно садится за горизонт, вдруг В один прекрасный день осталось на небе. Что вы будете испытывать по этому поводу? Скорее всего, панический ужас. Вы не знаете причин, еы еще не задумались о последствиях, но вам уже безумно страшно. Погому что рушится привычное, то, что <всегда так».
Маленькому ребенку необходима устойчивость его домашнего мира. Причем эта устойчивость долкна быть как в пространственЕых характеристиках (кроватка всегда стоит вот здесь, лампа — вот здесь, а вот здесь висит голубая занавеска), так и во временных (по:ле ужина мы всегда смотрим «Спокойной ночи, малышл», а после кефира мама всегда расскгзквает мне сказку). Только из этого устойчивого пространства-времени ребенок может относительно безопасно выходить «на разведку» в большой, непознанный, изменчивый и потому, несомненно, опасный мир.
Психиатр и философ Карл Густав Юнг рассказывает такую историю. Однажды племя африканских лесных охотников отправилось на охоту. Внезапно на охотничьей тропе племя наткнулось на мертвого дикобраза. Мгновенно все повернули назад, в деревню, где стали готовиться к обширному жертвоприношению и обряду, призванному умилостивить духов.
— Что случилось? — спросил Карл Юнг у вождя племени. — Мертвый дикобраз — это плохая примета? (ср. встреча с черной кошкой у европейцев).
— Нет, разумеется, — ответил вождь. — Я даже не понимаю, о чем ты спрашиваешь.
— Тогда почему же прервали охоту?
— Это же так естественно, — ответил старый вождь. — Странно, что ты, мудрый белый человек, не понял этого сам. Дикобразы — ночные животные. Этот дикобраз отчего-то вышел на тропу днем, да еще и умер. Ясно, что в джунглях что-то изменилось, что-то произошло. Ясно, что это что-то может быть опасным. Как же в таких условиях можно продолжать охоту?! Разумеется, мы должны были вернуться в деревню и умилостивить духов, чтобы они вернули мир к прежнему устойчивому состоянию.
Приблизительно так же, как и африканские дикари, размышляет маленький ребенок. Пока в моих «джунглях» все, как всегда, мир устойчив и безопасен. При этом свободную энергию можно тратить на исследование, на развитие, можно «выходить на охоту». Но смятая кем-то кроватка — это уже «мертвый дикобраз», опасность! Тут уже не до охоты! Ребенок не знает способа «умилостивить духов» и потому кидается в истерику.
Все это верно для любого ребенка, а для ребенка с гипердинамическим (а особенно с гиподинамическим) синдромом — вдвойне и втройне! Ведь мы же помним о том, что «свободной энергии» у него и так мало, а механизмы концентрации и торможения работают с трудом. Окружающий такого ребенка микромир должен быть,
С позволения сказать, «суперпредсказуемым». Только тогда у ребенка хватит сил и возможностей на полноценную «охоту», на адекватное возрасту исследование внешнего мира.
Иногда родители гипердинамических детей возражают:
— Да у него этой энергии хоть отбавляй! Целый день носится, крутится, как белка в колесе. Динамомашину приставь — ток бы давал! А вы говорите — энергии какой-то не хватает!
Позвольте заметить, чтэ главной задачей охоты является все-таки принести добычу в деревню, а вовсе не побегать по джунглям. Так что бестолковая беготня гипердинамического ребенка вовсе не всегда удовлетворяет целям исследования. Для познания главное — концентрация, а вот с этим-то у нашего ребенка проблемы. Итак, получается, что энергии все-таки не хватает или она расходуется абсолютно бесцельно. Можно целый день с высунутым языком носиться по джунглям и вечером вернуться с пустыми руками. А можно прямо за околицей подстеречь и подстрелить зверя. Что вы предпочитаете?
Беготня для гипердинамлческого ребенка — это именно разрядка, а вовсе не конструктивная активность. Если его напугать, взволновать, обидеть, он и будет бегать, кричать, стучать ногами. Неужели от избытка энергии? ^Бестолковая суета» — это как раз его реакция на нештатную ситуацию, на опасность. Корни этой реакции лежат еще в животном мире, в самой биологической структуре. Это аналог так называемой «двигательной бури», когда напуганное животное начинает бешено и нецеленаправленно метаться из стороны в сторону. Биологическая функция этой реакции вполне понятна — иногда «двигательной бурей» удается напугать превосходящего по размерам противника или случайно найти выход из западни. Эту же реакцию часто обнаруживают напуганные или чем-то возмущенные младенцы. Видели?
Ребенок отчаянно машет ручками и ножками, вопит, из вивается, таращит глазенки. Это и есть «двигательная буря». С взрослением ребенка эта реакция уходит, вытесняется другими, более зрелыми и конструктивными. А у гипердинамических детей из-за слабости тормозных механизмов она прорывается и в значительно более позднем возрасте.
Итак, для активизации конструктивной активности и предотвращения «двигательных бурь»-разрядок гипердинамическому ребенку нужен устойчивый, правильно и постоянно организованный домашний микромир.
Вернемся к Ирочке. «Двигательная буря» — это утренний скандал. Вечернее требование присутствия матери — неспособность тормозных механизмов самим справиться с накопленным возбуждением.
Как справляются с подобными ситуациями первобытные охотники? Совершают соответствующий случаю ритуал. Зачем же изобретать велосипед?
Вместе с мамой Ирочки мы разработали систему-ритуал, призванную поспособствовать безболезненному и по возможности быстрому отходу Ирочки ко сну. Для начала был положен предел засыпаниям в разных местах (на кровати родителей, в собственной кроватке, на диване возле телевизора, на руках у мамы). В кроватке и только в кроватке! Кроватка — существо вполне личное, и когда она начинает ждать Ирочку (за полчаса до времени укладывания), на ее перильцах появляется розовая ленточка. Ирочка, разумеется, весьма заинтересовалась столь неординарным поведением нелюбимого предмета и по десять раз за вечер бегала смотреть: уже ждет или еще нет? Обнаружив ленточку, девочка со всех ног неслась в большую комнату и восторженно сообщала: «Висит! Уже висит! Ждет!» Сразу после появления ленточки Ирочке предлагался йогурт, который она весьма охотно и без всяких протестов поедала (на аппетит Ирочки никто и никогда не жаловался). Любимой сказкой Ирочки на тот момент была «Приключения Чипполино»
Джанни Родари. Она могла слушать ее бесконечное число раз и потом еще с неослабевающим интересом рассматривать картинки. На этом мы и сыграли. Йогурты, Как вы, наверное, знаете, бывают разные. В зависимости от наполнителя. Наполнитель — это обычно какой-нибудь фрукт или ягода. Вот про тот фрукт, который сегодня являлся наполнителем «вечернего йогурта», и сочинялась сказка. Ирочка просто до визга любила мамины сказки да и сама не прочь была принять участие в Этом процессе. Правда, до начала сказки нужно было принять душ, разобрать кроватку, переодеться в ночную рубашку и лечь в кроватку. Все это выполнялось молниеносно и без малейших нареканий — в ожидании сказки. Ирочка ложилась в кроватку, мама садилась рядом, И обе отправлялись в путешествие в сказочную фрукто-во-ягодную страну. Иногда сказка становилась многосерийной, и тогда Ирочка брала с мамы обещание, что завтра будет тот же самый йогурт, потому что принц Земляничка еще не окончательно победил предводителя злых черных слив, и тот еще вполне может вернуться и учинить множество неприятностей. После сказки Ирочке в кровать (вот безобразие, правда?!) выдавался листок бумаги и коробка с пастелью. Мама уходила, чтобы не видеть, что Ирочка нарисует. Высунув от усердия язык, девочка рисовала сегодняшнего героя и его приключения. Потом звала маму. Мама приходила, восхищалась произведением, уточняла подробности замысла и вешала его на стенку над кроваткой. «А теперь принц Земляничка будет смотреть, как ты засыпаешь. Смотри, не огорчай его, чтобы завтра ему тоже захотелось к тебе прийти. Спокойной ночи!»
Мысль о том, что завтра принц Земляничка может не прийти, и прекрасный замысел будет разрушен, а доступ в сказочную страну закроется навсегда, ужасала Ирочку. Она крепилась изо всех сил, чтобы не вскочить и не побежать за мамой. На какое-то время ее сил хватало, а потом вступали в действие обычные биологические
механизмы. Набегавшийся за день ребенок благополучно и вовремя засыпал и спокойно вставал утром. Первое, что мама наутро говорила проснувшейся дочке:
— Принц Земляничка тобой очень доволен. Ты замечательно себя вела. Он будет с нетерпением ждать вечерней встречи и продолжения своих приключений. Я тоже тобой очень довольна, вместе с Земляничкой.
После такого вступления устраивать скандал было бы просто неприлично. Да и не очень-то хотелось, потому что Ирочка вполне выспалась и чувствовала себя бодрой и здоровой.
Таким образом, Ирочкины проблемы со сном были практически полностью решены в течение двух недель и уже не возобновлялись.
Второй существенной проблемой гипердинамического ребенка является его низкая способность к концентрации внимания. На такого ребенка часто жалуются в садике, что он отвлекается во время плановых занятий, бегает или крутится вместо того, чтобы спокойно сидеть. Мешает заниматься другим детям, отвлекая их. Иногда гипердинамические дети вообще отказываются принимать участие в занятиях, так как чувствуют, что неспособны соответствовать тем требованиям, которые предъявляются к полноценным участникам этих самых занятий. Часто в таких случаях на ребенка пытаются «нажать», причем обычно давление происходит с двух сторон — со стороны воспитателей (все должны ходить на музыкальные занятия!) и со стороны родителей.
— Чепуха какая-то! — возмущаются родители. — Дома она прекрасненько под музыку танцует. Сама себе ее включает или под телевизор. И все у нее хорошо получается. Перед нами любит покрасоваться. А в садике отказывается танцевать! Безобразие, правда?!
В своем возмущении родители забывают, что ребенок, танцующий дома, сам организует свою активность. В любой момент он может начать и прекратить танец, поменять ритм, скорость и тип танцевальных движений. Если он хочет кружиться — он кружится, хочет пройтись вприсядку — идет вприсядку, хочет поднять или опустить руки — делает это так и тогда, когда ему удобно. В садике на занятиях — все иначе. Ребенок должен совершать именно те движения, которые диктует логика стандартного танца или фантазия музруководителя. К тому же он должен постоянно следить за другими детьми и успевать делать то же, что делают они. Если танец парный, то следующей задачей будет приспособиться к особенностям движений партнера. При этом Нужно еще слышать музыку и выполнять указания учителя. Зачастую все это оказывается для гипердинамического ребенка недоступным. Или не слишком доступным. Тогда он пытается, но получает такое количество уничижительных замечаний («Господи, ну ты меня слышишь или нет?! Ну нельзя же быть таким неуклюжим! Смотри, как хорошо другие дети танцуют!» и т. д.), что вся охота довольно быстро пропадает и тогда, чтобы избавиться от фрустрации, ребенок категорически заявляет: «Не хочу! Не буду! И не уговаривайте».
Самым правильным решением в этих случаях будет не принуждать или уж тем более не запугивать ребенка, а разрешить ему присутствовать на занятиях, сидя в уголке или даже стоя в дверях. Время от времени его можно призывать попробовать выполнить какое-то задание вместе со всеми. Гипердинамические дети на самом-то деле хотят во всем этом участвовать. Просто они не слишком уверены в себе. Если ребенок почувствует, что даже его неудача не вызывает отторжения и никто не собирается его «насильно» заставлять, он будет пробовать снова и снова, именно тогда и именно то, в чем он наиболее уверен и что у него лучше получается. И рано или поздно у него начнет получаться все (или почти все) остальное.
Иногда можно слышать от воспитателей (или даже от родителей) такой аргумент против вышеизложенного предложения:
— Почему это ему разрешать не делать или в дверях стоять? А другие дети что — хуже? Им тоже захочется! И где тогда дисциплина, организация занятий?! Нет, если одному послабление сделать, тут же другие начнут требовать. Покатится — не остановишь...
Упомянутые ревнители всеобщей дисциплины забывают одну, точнее, даже две очень существенные вещи. Первая заключается в том, что все люди разные. Это банальность, но очень важная практическая банальность, которую все время надо иметь в виду.
Вторая вещь гораздо тоньше. Маленькие дети еще не знают, как именно устроен этот мир. Им еще предстоит это узнать. Они вовсе не сторонники единообразия. И у них нет врожденных представлений о том, что все должны делать одно и то же, в едином порыве. Маленький ребенок готов принять любую степень разнообразия. И легко принимает ее на практике. Если один ребенок в группе носит очки, то другие дети могут поинтересоваться, почему это так, но вовсе не начнут тут же требовать очки и для себя тоже. Если на физкультурные занятия не ходит ребенок с врожденным физическим недостатком, Машенька не ест апельсины, а Петенька яйца (пищевая аллергия), то все это у маленьких детей может вызвать любопытство, но отнюдь не неприятие или желание тут же отказаться от уроков физкультуры, яиц и апельсинов. Неприятие инаковости могут внушить только взрослые.
Однажды автору довелось наблюдать девочку-второклассницу с элективным мутизмом. По причинам, пояснение которых здесь неуместно, девочка никогда не разговаривала в школе, выполняя при этом все письменные задания. Для нас интересна реакция одноклассников на этот (согласитесь, весьма загадочный с точки зрения восьмилетнего ребенка) феномен. Одноклассники легко принимали девочку такой, какая она есть, со всеми ее личными особенностями. Более того, когда заболел их учитель и в класс на замену пришла другая учительница,
f и^ инакомая со «странностями» девочки, и попыталась I опросить ребенка, класс дружно завопил: I —Вы не знаете! Она не говорит! Мы вам сейчас I объясним! Ее письменно нужно спрашивать, на ли-I вточке!
I Пока детям не объяснят, что все должны быть «как I ice», сами они вполне понимают и принимают любую I долю индивидуального разнообразия, вовсе не пытаясь | «перетянуть одеяло на себя». Так что опасения родите-| лей и воспитателей совершенно беспочвенны. Если груп-\ Пе сказать, что Вася во время физкультурных или танце-j вальных занятий сидит на скамеечке или стоит в дверях, [ Потому что таковы его личные особенности, группа со-| шершенно спокойно примет и запомнит этот факт. Труд-\ Иости, которые могут при этом возникнуть, совершенно [ противоположного характера. Когда Вася, наконец, захо-| чет присоединиться к танцующим, кто-то из детей может ^резонно заметить:
— А ты куда? Ты же на скамейке сидишь!
Но для того, чтобы откорректировать эту ситуацию, существуют взрослые. Умный учитель или воспитатель 8 таком случае скажет:
— Раньше Вася не был готов танцевать, а теперь Настало время, когда это стало возможным. Мы все должны порадоваться за Васю. У него наверняка получится!
Дети легко принимают подобную подачу взрослых. Благодаря конструктивной позиции учителя, в классе, где учится вышеупомянутая «молчаливая» девочка, царит настоящий праздник, если ей удается прочитать два-три предложения по учебнику или сказать «да», «нет» в ответ на вопрос.
Сложнее обстоит дело в том случае, когда дети охотно соглашаются на участие в занятиях, но своей неорганизованностью регулярно вносят в них атмосферу хаоса и беспорядка. Тогда уже воспитатель может в сердцах сказать:
— Сам не занимаешься — не мешай другим! Иди вон — поиграй там!
Ребенок уходит играть или в сто первый раз дает обещание больше не шуметь и не отвлекаться (и тут же, разумеется, его нарушает). Сама по себе ситуация не очень напряженная, потому что гипердинамический ребенок обычно сам прекрасно понимает, что нарушает дисциплину и мешает другим, и, следовательно, не слишком обижается, когда ему на это указывают. Да, ребенку достается меньше информации, он не нарисует со всеми рисунок, не решит задачку, не слепит слоника. В это время он будет катать машинку или вместе с нянечкой убирать кроватки. Ничего страшного. Но не напряженность ситуации относится только к обычным, муниципальным садикам. В последние годы все более модным становится отдавать совсем маленьких детей в какие-нибудь «обучалки-развивалки», в которых детей учат всему понемногу. Обучалки эти всегда платные, и, заплатив деньги, родители ожидают, что ребенка будут учить, а не отправлять погулять или поиграть в уголке. Другие родители (тоже заплатившие деньги), в свою очередь, очень недовольны тем, что гипердинамический ребенок постоянно будоражит атмосферу на занятиях, что учитель (воспитатель) вынужден постоянно на него отвлекаться, успокаивать, стыдить и т. д. Иногда они даже просят убрать «неудобного» ребенка из группы. Поскольку организация коммерческая, администрация вынуждена идти им навстречу, родителям гипердинамического ребенка стыдно и обидно, свои чувства они, естественно, вымещают на виновнике, и ребенок получает первое доказательство своей «неполноценности».
— Все могут ходить в обучалку, а я не могу. Меня оттуда выгнали.
Драматизм ситуации, как правило, еще увеличивается из-за того, что гипердинамическому ребенку ходить в обучалку нравилось. Там были интересные занятия, друзья-приятели. Родители не преминут укорить и этим:
— Ну вот, тебе так нравилось туда ходить, а теперь ice — выгнали! Не мог себя как следует вести, вот и получай теперь! Сиди дома! А Дима с Олей вели себя нор-| мально, вот они теперь и ходят, занимаются... I Если в семье растет гипердинамический ребенок, то 1 правильной политикой по отношению к дошкольным за-I нятиям, по-видимому, будет следующая. [ 1. Не стоит отдавать ребенка до шести лет в группы, [ где обучение строится по «школьному» типу, то есть дети f so время занятия должны сидеть за партами или стола-\ ми, поднимать руки, отвечать по очереди, писать в тет-\ радях, выполнять задания, требующие большой усидчи-" вости и концентрации внимания.
I 2. Вполне допустимо и уместно организовать занятия \ ребенка-дошкольника в группах, где все проходит в иг-I ровой обстановке, где во время занятия дети могут сво-I:' водно перемещаться по комнате, стоять, сидеть, прыгать, к отвечать по желанию и т. д.
3. Если проявления гипердинамического синдрома f очень сильны (ребенок-«катастрофа»), то до шести лет I можно обойтись без дополнительных обучающих заня-f тий, ограничившись тем, что дают в садике. У нервной I системы ребенка и так много забот. Как-нибудь он обой-| дется пока без английского алфавита. ^ 4. Если ребенок попал-таки в обучалку, в которой он |явно неуместен, не доводите ситуацию до критической. рэыстро забирайте его оттуда, пока ему в глаза не объяс-шили, кто он такой. И ни в коем случае не качайте права шеред администрацией или другими родителями (иначе рготом возникнет соблазн разрядиться на ребенке, как на [Непосредственной причине ваших неприятностей). (Объясните ребенку, что он, может быть, еще слишком мал для таких занятий и что вы будете искать то, что ? ему больше подходит. Или вернетесь к занятиям на следующий год, когда он подрастет...
Если в семье с гипердинамическим ребенком-дошкольником ничем «образовательным» не занимаются,
играют с ним в те игры, которые предпочитает он сам (гонять мяч, «возиться», прыгать и т. д.), то до шести лет никакие познавательные проблемы родителей обычно не беспокоят. На первый план в этом случае выходит подвижность и «травматичность» ребенка. Впрочем, если ребенок достаточно гуляет во дворе, и дома ему есть, по чему (или по кому) полазить и на чем покувыркаться, то и проблема излишней подвижности выглядит весьма не напряженно.
Однако существуют семьи (и с каждым годом, по моим наблюдениям, их становится все больше), в которых ребенка стремятся «развивать». Причем начинать делать это, по мнению озабоченных данной проблемой родителей, надо как можно раньше. Есть системы, которые рекомендуют начинать еще до рождения ребенка. У каждой системы есть определенное количество фанатичных сторонников. Они с горящими глазами читают соответствующую литературу, а потом изготавливают специальные кубики, обклеивают мебель крупно написанными ярлыками, вешают над кроваткой младенца таблицу умножения и т. д. и т. п. Таких радикалов относительно общего числа родителей немного. Но они своими достижениями, а точнее своим ражем и энтузиазмом, как-то влияют на воспитательную атмосферу в обществе. Абсолютное большинство родителей не делает ничего экзотического, но пребывает в трогательное убежденности, что просто играть, разговаривать, бало ваться и гулять с маленьким ребенком на сегодняшний день совершенно недостаточно. Чтобы идти в ногу со временем, ребенка непременно надо как-то «развивать» «Рациональные» аргументы по этому поводу выглядят обычно приблизительно так:
— чем раньше начнешь, тем больше он будет знать и уметь;
— сейчас, чтобы в хорошую школу поступить, надо либо деньги, либо интегралы брать. Как бы не опоздать;
— ну должна же я с ним что-то делать. Почему бы буквы не поучить?
— соседская девочка наша ровесница, а уже стихи читает и цифры знает. А мой даже букву «о» запомнить не в состоянии. Если сейчас не спохватиться, то что же дальше будет?!
Таким образом, в то время когда у ребенка в норме должно развиваться правое (синтетическое, художественное) полушарие головного мозга, то есть формироваться первая целостная картина мира, его загружают совершенно ненужными ему в тот момент знаковыми системами (буквы, цифры, ноты и т. д.), стимулируя тем самым левое (аналитическое, логическое) полушарие, на работе которого и так построена вся система школьного образования. Надо сказать, что дети — система устойчивая, запрограммированная природой с большим запасом. Так что большинство детей благополучно переживают родительский произвол, выучивая к четырем годам русский и латинский алфавиты, а с пяти лет начиная сносно читать вывески на игровых автоматах и Макдонал-дсах. Только вот с образным мышлением у них навсегда остается какая-то недоработка, и пирамидки они складывают как-то неуверенно, без всякого интереса. И почему-то из пяти читающих «вундеркиндов» только один может запустить банальный волчок... Ну, да бог с ними... Нас интересуют дети не простые, а гипер-ди-на-ми-чес-кие...
А вот они-то как раз и отказываются в трехлетнем возрасте учить буквы. Потому что у них и так — перегруз. И организм об этом прекрасно знает. И какие-то бесполезные буквы кажутся ему совершенно излишними и неуместными. Или, наоборот, буквы выучивают за три дня, а еще через неделю абсолютно все забывают. Или так: вчера помнил, завтра ответит, а вот сегодня — как и не было ничего! И пазлы не складывают, и мозаику скорее разбросают, чем сложат... Кроме того, родителю, который твердо решил с ребенком «заниматься»,