Ж) Техническая трансформация

Кроме использования обряда в магическом смысле, также существуют и другие специфические техники, в которых, в дополнение к благодати, свойственной ритуалу, для того, чтобы достигнуть намеченной цели, необходимо индивидуальное усилие инициируемого. Это опыт трансформации, формируемый техническими средствами. В эту категорию входят упражнения, известные на Востоке как йога и на Западе как ехеrcitia spiritualia. Они представляют собой специальные техники, установленные заранее и предназначенные для достижения определенного психического эффекта, или, по крайней мере, для того, чтобы способствовать ему. Это одинаково справедливо и для восточной йоги, и для методов, практикуемых на Западе²⁴. Следовательно, это технические процедуры в полном смысле слова, являющиеся плодом совершенствования первоначальных естественных процессов трансформации. Таким образом, естественные или спонтанные трансформации, которые случались раньше (еще до того, как появились исторические примеры для подражания), были заменены техническими приемами, предназначенными для того, чтобы вызывать трансформации путем имитации такой же последовательности событий. Я попытаюсь дать представление о том, как зарождаются такие техники, с помощью сказки:

Однажды жил-был чудаковатый старик. Жил он в пещере, спасаясь от шума поселений. Его считали колдуном, и поэтому у него были ученики, которые надеялись научиться у него искусству колдовства. Но сам он совсем не заботился об этом. Он только стремился узнать, что же это такое, чего он не знал, но что, как он был уверен, всегда происходило. После долгих размышлений о том, что в принципе недоступно размышлениям, он решил, что единственный способ выйти из затруднения - это взять кусочек красного мела и нарисовать на стене пещеры все возможные диаграммы для того, чтобы найти ту, на которую могло быть похоже то, чего он не знает. После многочисленных попыток ему пришло в голову нарисовать круг. «Это верно,- почувствовал он. - И теперь еще квадрат внутри! Это будет еще лучше». Его ученики были любопытны; но все, что они могли понять, это то, что старик обладал какими-то способностями, и они бы отдали все, чтобы узнать, что он делает. Но когда они спрашивали его: «Что ты там делаешь?», он не отвечал. Потом они обнаружили на стене диаграммы и сказали: «Вот оно!». И они все стали их срисовывать. Но, копируя, они перевернули весь процесс задом наперед, не замечая этого: они предвосхитили результат в надежде, что удастся повторить сам процесс, который привел к этому результату. Вот как это произошло тогда и как происходит по сей день.

З) Естественная трансформация (индивидуация)

Как я уже отмечал, кроме технических процессов трансформации существуют также естественные трансформации. Все представления о возрождении основываются на этом факте. Природа сама ставит вопрос о смерти и возрождении. Как сказал алхимик Демокрит: «Природа наслаждается природой, природа подчиняется природе, природа управляет природой». Естественные процессы трансформации просто происходят с нами, хотим мы этого или нет, знаем мы об этом или не знаем. Эти процессы дают значительный психический эффект, которого обычно достаточно для того, чтобы заставить любого мыслящего человека задаться вопросом, что же действительно с ним произошло. Подобно старику из сказки, он рисует мандалы и ищет убежища в их защищающих кругах; в недоумении и муках в собственноручно выбранной тюрьме, где он полагал найти укрытие, он трансформируется в существо, родственное богам. Мандалы являются местом или, так сказать, сосудами рождения, цветами лотоса, в которых Будда обретает жизнь. Сидя в позе лотоса, йоги видят его преображающимся в бессмертного.

Естественные трансформационные процессы дают о себе знать главным образом во сне. В другом месте я уже рассматривал ряд сновидений-символов процесса индивидуации²⁵. Эти сновидения, все без исключения, обнаруживали символику возрождения. Здесь мы имеем дело с длительным процессом внутренней трансформации и перерождения в другое существо. Это «другое существо» является находящимся в нас самих другим человеком. Это та более значительная и сильная личность, которая созревает внутри нас и с которой мы уже встречались в качестве внутреннего друга души. Вот почему всякий раз, когда находим в ритуале изображение друга или товарища (например, изображение дружбы между Митрой и богом солнца), мы чувствуем утешение. Эти взаимоотношения - тайна для научного интеллекта, ибо он приучен рассматривать их без всякого сочувствия. Но если бы он принял во внимание чувства, то мы бы обнаружили, что это тот самый друг, которого бог солнца берет с собой на свою колесницу, как это изображается на надгробиях. Это представление о дружбе между двумя людьми является простым отражением внутренних процессов: оно обнаруживает наше отношение к этому внутреннему другу нашей души, в которого нас хотела бы превратить природа, к тому другому человеку, которым мы также являемся, но все же никогда не сможем стать им полностью. Мы похожи на тех близнецов Диоскуров, один из которых смертен, а другой бессмертен, и которые несмотря на то, что они всегда вместе, не могут стать полностью одним. Трансформационные процессы стремятся приблизить их друг к другу, но наше сознание сопротивляется этому, так как другой человек кажется странным и жутким, и поэтому мы не можем привыкнуть к мысли, что не являемся полным хозяином собственного дома. Мы предпочитаем всегда быть «я» и ничем другим. Но мы стоим лицом к лицу с нашим внутренним другом или врагом, и то, является ли он нам другом или врагом, зависит от нас.

Совсем не обязательно быть душевнобольным, чтобы слышать его голос. Напротив, это самая простая и естественная вещь. Например, вы можете задать себе вопрос, на который «он» даст ответ. Беседа будет продолжаться дальше, как любой другой диалог. Вы можете описать это как простое «движение ассоциаций» или «разговор с самим собой», или как «размышление» - в смысле древних алхимиков, которые называли своих собеседников aliquem alium intemum («некий другой внутри»)²⁶. Эта форма разговора с другом души допускалась даже Игнатием Лойолой в технике его Exercitia spiritualia²⁷, но с тем условием, что говорить разрешено только размышляющему человеку, в то время как внутренний собеседник оставляется без внимания, как нечто свойственное только человеку и поэтому отвергаемое. Положение вещей остается таким и по сей день. Хотя этот предрассудок уже не является нравственным или метафизическим, но зато он стал интеллектуальным предубеждением, что еще хуже. «Голос» объясняется только как «движение ассоциаций», как процесс, протекающий неразумно, постоянно возвращающийся к началу и начинающийся снова без смысла и цели, подобно часовому механизму без циферблата. Или мы говорим: «Это лишь мои собственные мысли!», даже если при внимательном наблюдении оказывается, что это мысли, которые мы отбрасываем или которые вообще никогда сознательно не приходили к нам. Нам кажется, будто все психическое, что было замечено нашим эго, всегда составляет его часть. Естественно, это высокомерие служит полезной цели сохранения верховенства эго-сознания, которое должно быть гарантировано от разложения в бессознательное. Но оно постыдно распадается, если бессознательное позволяет некоторым бессмысленным идеям становиться навязчивыми или вызывать другие психогенные симптомы, за которые мы не желаем нести ответственность.

Наше отношение к этому внутреннему голосу колеблется между двумя противоположностями: мы или рассматриваем его как беспросветную бессмыслицу, или считаем его голосом Бога, И, кажется, никому не приходит в голову, что может быть нечто ценное, находящееся между этими крайними точками зрения. В некоторых ситуациях «другой» может быть столь же однобоким, как и эго. Тем не менее конфликт между ними может привести к истине и смыслу, но только если эго готово признать этого другого личностью. Хотя этот другой так или иначе уже есть личность, подобная голосам душевнобольных, действительное собеседование становится возможным только тогда, когда эго признает существование партнера для дискуссии. Этого невозможно ожидать от каждого, потому что, в конце концов, не каждый является субъективно годным к exerdtia spiritualia. Также нельзя назвать разговором такую форму общения, при которой один говорит только с собой или только обращается к другому, как в случае с Жорж Санд в ее диалоге с «духовным другом»: на тридцати страницах она говорит исключительно сама с собой, пока читатель тщетно ожидает услышать ответы другого. Этот разговор exerdtia может сопровождаться молчаливой благосклонностью, в которую современные скептики уже не верят. Но что если тем, кто отвечал словами грешного человеческого сердца, был сам Христос? Какая ужасная бездна сомнения разверзнется тогда? Какого сумасшествия мы должны тогда ожидать? Из всего этого читатель может заключить, что от возникающих образов богов лучше отказываться и что эго-сознанию лучше верить в свое собственное верховенство, чем продолжать «движение ассоциации». Можно также понять, почему внутренний друг так часто кажется нам нашим врагом, и почему он так далек, и голос его так слаб. Тот, кто близок к нему, «близок к огню». Что-то подобное мог иметь в виду один из алхимиков, который писал: «Выбери в качестве своего Камня того, благодаря которому коронуются короли, а целители исцеляют своих больных, ибо он близок к огню»²⁸ Алхимики проецировали внутренние явления на внешние образы, поэтому для них внутренний друг выступал в форме «Камня», о котором «Tractatus aureus»* говорит: «Поймите вы, сыны мудрости, что этот безмерно драгоценный Камень кричит вам: Защити

*Золотой трактат (лат.).

меня, и я защищу тебя. Дай мне то, что мне принадлежит," чтобы я смог помочь тебе»²⁹. К этому комментатор добавляет: «Ищущий правды слышал, что Камень и Философ говорили как будто бы одним и тем же ртом»³⁰. Философ - это Гермес, а Камень идентифицируется с Меркурием, латинским Гермесом". С наидревнейших времен Гермес был мистагогом и психопомпой для алхимиков, их другом и советником, который вел их к цели в их работе. Он «как учитель, находящийся между камнем и учеником»³². Другим людям друг является в виде Христа или Хадира, видимого или невидимого гуру, или некоторого другого личного руководителя, или вожака. В таком случае разговор получается совершенно односторонним: здесь нет внутреннего диалога, но вместо этого ответ появляется в виде действия другого, т. е. как внешнее событие. Алхимики видели это в превращении химических субстанций. Поэтому, если один из них стремился к трансформации, то находил ее снаружи в веществе, и трансформация, так сказать, обращалась к нему: «Я трансформация». Но среди них некоторые были достаточно умны, чтобы знать: «Эта трансформация во мне самом - не трансформация личности, но превращение того, что во мне смертно, в то, что бессмертно. Оно стряхивает смертную оболочку, которой я являюсь, и пробуждается к своей собственной жизни; оно поднимается на солнечный баркас и может взять меня с собой»³³.

Это очень древняя идея. В Верхнем Египте, возле Асуана, я однажды увидел старинную египетскую гробницу, которая только недавно была открыта. Сразу за входной дверью была маленькая корзинка, сделанная из тростника, в которой находилось высушенное тело новорожденного младенца, завернутого в лохмотья. Очевидно, жена одного из рабочих наскоро положила тело своего мертвого ребенка в гробницу аристократа, надеясь, что когда вернется солнечный баркас для того, чтобы подняться снова, младенец, может быть, разделит спасение этого знатного покойника, потому что похоронен на священном участке в пределах досягаемости божественной благодати.

III