Контроль через представителя

Когда осуществление личного контроля невозможно или не поощряется, индивид может оставить попытки установления непосредственного личного контроля и попытаться обрести «чувство безопасности с помощью контроля через представи­теля» (Bandura, 1982, р. 142). Контроль через представителя означает контроль с помощью другого человека, действующего на благо личности, осуществляющей контроль (табл. 12.1).

При вмешательстве третьей стороны посредники могут быть призваны, напри­мер, урегулировать межличностные отношения, которые чреваты или уже харак­теризуются конфликтом интересов. С помощью посредников люди могут достичь желаемого результата, не прибегая к действиям в качестве агента контроля. Имен­но в этом смысле считается, что люди, использующие вмешательство третьей сто­роны, прибегают к контролю через представителя. Как подсказывает приведенный выше анализ нежелания жителей Восточной Азии использовать непосредственный личный контроль, вмешательство третьей стороны предпочитают в первую очередь в Восточной Азии, а не на Западе. В самом деле, в соответствии с проведенным (Bian & Ang, 1997) обследованием 1008 китайских рабочих и 512 рабочих в Синга­пуре, при смене места работы посредники играют важную роль в установлении контакта между работником, желающим сменить работу, и его новым нанимателем.

Контроль через представителя весьма важен для выживания тех, кто занимает более уязвимое положение и вследствие этого не может изменить окружающие условия в соответствии со своими склонностями. Поскольку такие люди не обла­дают достаточными навыками, знаниями и возможностями, которые позволяли бы им достичь желаемого результата или избежать нежелательных последствий, связанных с внешними условиями, у них нет других средств контроля своего окружения, кроме контроля через представителя. Поэтому такой вид контроля имеет первостепенную важность для индивидов, находящихся в уязвимом поло­жении, нацример для детей или подчиненных в какой-либо организации, обеспе­чивая им возможность использовать людей, обладающих большими возможностя­ми, чем они сами, и которых можно склонить к действиям во благо себе. Для детей это родители, действия которых могут привести к желаемому для ребенка резуль­тату. Например, ребенок просит родителей купить ему дорогую игрушку. Подоб­ным образом подчиненный может обратиться к непосредственному начальнику с просьбой поговорить с президентом корпорации о продвижении по службе. В си­туациях такого рода люди, прибегающие к контролю через представителя, не мо­гут сами осуществить непосредственный личный контроль. Ребенок не может сам купить дорогую вещь, а подчиненный не имеет возможности поговорить с прези­дентом корпорации о повышении в должности. Поэтому они вынуждены исполь­зовать контроль через представителя, если хотят достичь желаемого результата во внешнем мире.

Распространенность контроля через представителя в контексте восточной куль­туры отражается в предложенной японским психоаналитиком Дои (Doi, 1977) концепции амэ, которая является ключевым понятием для понимания японской ментальное™. Применительно к повседневности, амэ предполагает возможность не всегда допустимого поведения личности (Takemoto, 1986). Точнее, индивид вправе предполагать, что его неадекватное поведение будет восприниматься как приемлемое другим человеком, если они находятся в достаточно близких отноше­ниях. Это допущение и получило у японцев название амэ (Yamaguchi, 1999).

Например, ребенок может надеяться, что родители купят ему дорогую игруш­ку, потому что они любят его. Служащий компании, мечтающий о повышении, на­деется, что его начальник положительно отреагирует на его желание получить по­вышение, поскольку он находится в дружеских отношениях с начальником, хотя,

возможно, сам служащий и не заслуживает продвижения по службе. В приведен­ных примерах подобные просьбы в обычной ситуации воспринимаются противной стороной как неуместные. Несмотря на это проситель пытается получить желае­мое при помощи обладающего соответствующими возможностями другого чело­века, например родителей, мужа, начальника, поскольку поддерживает с ними близкие отношения. Важно отметить, что амэ обычно предполагает действительно тесные отношения, такие как отношения между близкими друзьями, родителями и детьми или мужем и женой. При наличии таких отношений даже неадекватное поведение часто воспринимается как допустимое, хотя и с определенными оговор­ками. Таким образом, амэ у японцев может рассматриваться как попытка контро­ля через представителя, при котором благодетель принимает неуместное поведе­ние или просьбу, которые едва ли допустимы при отношениях иного рода.

Очевидно, что амэ или другие разновидности контроля через представителя не способствуют ощущению самоэффективности при достижении цели контроля. Прибегая к контролю через представителя, индивид должен оставить попытки непосредственного контроля внешних условий и отказаться от возможности при­обрести необходимые навыки (Bandura, 1982). Проистекающая из этого низкая самоэффективность способствует формированию зависимости индивида от конт­роля через представителя, которая продолжает уменьшать возможности вырабо­тать навыки, необходимые для эффективной деятельности (Bandura, 1997, р. 17). Таким образом, если автономия представляет для индивида действительную цен­ность, контроль через представителя определенно нежелателен, ввиду его разру­шительного воздействия на автономию индивида.

Однако, если приоритет отдается сохранению гармонии, контроль через пред­ставителя, включая амэ, поворачивается светлой стороной, поскольку он оказы­вает весьма благотворное воздействие на межличностные отношения. Если бла­годетель успешно справляется с ситуацией, разрешая ее во благо просителя, это способствует более глубокому доверию к благодетелю. Благодетель же получает возможность ощутить, что проситель ценит его и доверяет ему, поскольку про­ситель отказывается от попыток контроля и обращается к благодетелю с просьбой об услуге.

Даже с точки зрения самоэффективности контроль через представителя не обя­зательно приносит вред. Он может способствовать формированию ощущения са­моэффективности в поддержании межличностных связей, поскольку контроль через представителя требует определенных навыков общения, позволяющих най­ти того, кто располагает соответствующими возможностями, и склонить его к дей­ствиям на благо просителя. В этом смысле контроль через представителя следует отличать от отказа от контроля. Его можно понимать как попытку контроля, при которой подлинный агент (то есть субъект) скрыт. При контроле через представи­теля индивид знает, чего он хочет, и использует хорошо развитые навыки общения, чтобы склонить потенциального благодетеля действовать себе во благо. Поэтому ситуация обычно контролируется скорее просителем, чем благодетелем. Исполь­зуя контроль через представителя, индивид может получить даже то, что он при других обстоятельствах не может себе позволить, используя личный контроль, как это происходит в случае амэ.

Ким и Ямагучи (Kim & Yamaguchi, 2001) обнаружили, что японцы отдают себе отчет в двояком характере амэ: они понимают его губительное воздействие на автономию и благоприятное воздействие на межличностные отношения. Более 1000 японцев, включая старшеклассников и студентов колледжей, а также взрос­лых, по нашей просьбе отвечали на открытые вопросы опросника, касающегося амэ. Результаты показали, что, как и ожидалось, японцы сознают как позитивные, так и негативные аспекты амэ и вследствие этого занимают по отношению к нему двой­ственную позицию. Японские респонденты связывают с амэ такие позитивные чувства, как приязнь/любовь, признание и доверие, и такие негативные ощущения, как зависимость, неудовольствие, эгоизм или инфантилизм. Респонденты также отмечали, что принятие амэ имеет такие позитивные моменты, как более тесные взаимоотношения и получение взаимной выгоды, и такие негативные моменты, как незрелость и затруднения для того, кто обеспечивает достижение цели.

Японские респонденты допускают амэ лишь в определенных ситуациях. Как утверждает Такемото (Taketomo, 1986), амэ может приветствоваться и допускать­ся лишь при обоюдном согласии взаимодействующих сторон. То есть допустимость амэ зависит от близости межличностных отношений и контекста, в котором к нему прибегают. Очевидно, амэ представляет собой один из практических способов кон­троля физических и социальных внешних условий, в которых находится индивид, по крайней мере, в Японии. Амэ позволяет индивидам, обладающим ограниченны­ми возможностями, влиять на внешние условия, сохраняя при этом гармонию меж­личностных отношений.

Коллективный контроль

Помимо непрямого личного контроля и контроля через представителя, существует еще одна разновидность контроля, не вступающего в конфликт с гармонией меж­личностных отношений. При коллективном контроле индивид пытается контро­лировать окружение как член коллектива или группы, которые и выступают в ка­честве агента контроля. Таким образом, членам группы не приходится беспоко­иться о сохранении гармонии межличностных отношений с другими членами группы, поскольку они имеют общие цели контроля (табл. 12.1).

В Восточной Азии единицей, способной к выживанию, была в первую очередь группа или коллектив, а не изолированные индивиды или нуклеарные семьи (Triandls, 1994). В качестве такой единицы группа или коллектив может функци­онировать как автономный агент. Действительно, Менон, Моррис, Чиу и Хонг (Menon, Morris, Chiu & Hong, 1999) утверждают, что жители Восточной Азии рас­сматривают коллектив как автономное образование. В соответствии со своим утверждением, они доказывают, что жители Восточной Азии обычно с большей го­товностью связывают причины разного рода событий с характеристиками группы, нежели со способностями личности. Китайцы в Гонконге обычно объясняют при­чины скандальных происшествий в какой-либо организации особенностями груп­пы, не связывая их с личными качествами, тогда как американцы демонстрируют диаметрально противоположный подход.

При коллективном контроле ответственность и функции агента распределяют­ся между всеми действующими лицами (Latane & Darley, 1970). Если каждый член

коллектива в равной мере отвечает за результат, никто не будет нести личной от­ветственности за негативный результат. Хотя никто не сможет поставить себе в заслугу и позитивный результат, это именно то, что предпочитают жители Восточ­ной Азии. Мурамото и Ямагучи (Muramoto & Yamaguchi, 1997) показали, что япон­цы предпочитают приписывать успехи заслугам членов своей группы, что говорит о том, что японцы не претендуют на оценку персональных заслуг при успешной деятельности в рамках группы. Люди поддерживают гармонию в отношениях чле­нов группы благодаря тому, что они разделяют ответственность за результат дея­тельности группы, независимо от того, каков этот результат.

В Восточной Азии группа не только воспринимается как агент, ее члены счита­ют, что как коллектив они способны к более эффективным действиям, нежели как отдельные личности (Earley, 1989, 1993). Эрли (Earley, 1989) обратился к обучав­шимся на курсах менеджеров из США и КНР с просьбой поработать над аддитив­ной задачей (Steiner, 1972), представляющей собой составление памятных записок и определение порядка очередности бесед с клиентами. Как и ожидалось, он обна­ружил, что индивидуалисты-американцы проявляют в такой ситуации социальную леность (то есть снижение активности при выполнении коллективного задания по сравнению с активностью при выполнении индивидуального задания, что показа­ли также Латане, Уильяме и Харкинс — Latane, Williams & Harkins, 1979), тогда как коллективисты-китайцы вели себя иначе. Было также обнаружено, что китай­ские испытуемые в группе работали более интенсивно, чем поодиночке, в особен­ности в условиях наличия серьезной коллективной ответственности, при которых перед группой испытуемых ставилась точно определенная цель. В соответствии с интерпретацией исследователя, эти результаты говорили о том, что приоритетны­ми для китайцев являются групповые цели и коллективные действия, а не личные интересы, в то время как по отношению к американцам верно обратное.

Эрли (Earley, 1993), развивая такую трактовку, показал, что отсутствие соци­альной лености у китайцев связано с индивидуально воспринимаемой эффектив­ностью группы, которая определяется как личные ожидания в отношении потен­циальных возможностей группы. В его эксперименте менеджеров из США и Ки­тая попросили имитировать деятельность управленческого характера, как и в исследовании Эрли в 1989 году, в трех типах условий: в одиночку, в условиях вклю­ченности в группу, находясь вне группы. Находясь в группе или вне группы, испы­туемые считали, что они работают с членами группы или с теми, кто не включен в группу. Производительность китайских испытуемых была значительно выше при включенности в группу, по сравнению с двумя другими ситуациями, тогда как про­изводительность американских испытуемых была значительно выше, когда они работали в одиночку, чем при прочих обстоятельствах. В соответствии с показате­лями производительности можно было сделать вывод, что китайские испытуемые, будучи включены в группу, оценивают групповую эффективность выше, чем аме­риканцы. Следовательно, данные результаты говорят о том, что китайские испы­туемые работали более интенсивно при включенности в группу благодаря вере в эффективность группы.

Такая вера в силу коллектива может привести к возникновению у людей иллю­зии коллективного контроля. Ямагучи (Yamaguchi, 1998) предположил, что японцы,

обычно без всяких на то оснований, оценивают риск гораздо ниже, когда находят­ся в коллективе, чем в одиночку. В первом эксперименте испытуемыми были япон­ки, которым предложили оценить уровень риска в вымышленных ситуациях, опи­санных в рассказе, причем количество действующих лиц, одновременно подвергав­шихся опасности, исходившей из одного и того же источника, варьировалось. Например, участниц эксперимента попросили оценить возможность заболеть ра­ком, предположив, что они пьют воду, содержащую канцерогены, в ситуациях, ког­да они употребляют загрязненную воду в одиночку, вместе с небольшой группой людей или с большой группой людей. Как должно быть понятно читателю, нет ка­ких-либо оснований полагать, что количество товарищей по риску оказывает вли­яние на вероятность заболеть раком. Тем не менее, по оценке участниц экспери­мента, чем больше товарищей по риску, тем меньше вероятность заболеть. Во вто­ром эксперименте те же самые данные были получены повторно в лабораторных условиях, когда участники подвергались реальной опасности получить удар током. Эффект снижения оценки риска в группе был повторно выявлен в Гонконге, где использовались в основном те же сюжеты (Amy & Leung, 1998).

Ямагучи, Гельфанд, Мицуно и Земба (Yamaguchi, Gelfand, Mizuno & Zemba, 1997) занимались более глубокой проверкой того, действительно ли японцы пре­увеличивают эффективность коллектива, а американцы, в первую очередь мужчи­ны, переоценивают самоэффективность.В соответствии с нашими прогнозами, японцы придерживаются установки, что коллективный контроль более эффекти­вен, чем личный контроль, тогда как американцы полагают, что личный контроль более эффективен, чем коллективный контроль.

В ходе эксперимента испытуемым сказали, что эксперимент касается воздей­ствия неприятных переживаний на последующее выполнение задачи. Якобы с этой целью испытуемым было сказано, что они будут поставлены или в контрольные условия или в условия, заставляющие их испытать неприятные ощущения, в зави­симости от результатов розыгрыша. Им объяснили, что если они попадут в число испытывающих неприятные ощущения, их попросят выпить горький напиток, а в контрольных условиях им не придется это делать.

На самом деле было два типа условий для испытуемых — действия в одиночку или в группе. В условиях действий в одиночку испытуемых просили вытянуть че­тыре лотерейных билета, на каждом из которых было однозначное число. В усло­виях действий в группе участнику говорили, что он входит в состав группы из четырех человек, остальные участники которой находятся в других комнатах. Экспериментатор объяснял, что каждый из четырех членов группы вытаскивает один лотерейный билет. И тем, кто действовал в одиночку, и тем, кто принадлежал к группе, сказали, что условия эксперимента для них (неприятные ощущения или их отсутствие) будут зависеть от суммы чисел на четырех лотерейных билетах. Таким образом, экспериментальная ситуация была задана таким образом, что и при действиях в одиночку, и в условиях принадлежности к группе вероятность оказать­ся в условиях, при которых придется испытать неприятные ощущения, была одинаковой. Испытуемые, которые действовали в одиночку, вытягивали четыре лотерейных билета самостоятельно, в то время как испытуемые, принадлежавшие к группе, полагали, что билеты будут тянуть все четыре члена группы. Как и в экс­перименте, описанном выше (Yamaguchi, 1998), не было оснований полагать, что

сумма четырех цифр на лотерейных билетах зависит от того, кто тянет билеты. В качестве зависимой переменной выступала оценка испытуемыми вероятности, что им придется оказаться в группе, которая должна будет испытывать неприят­ные ощущения и пить горький напиток.

Как и ожидалось, результаты показали, что японцы в условиях принадлежности к группе оценивали вероятность того, что им придется оказаться в нежелательных условиях, ниже, чем те, кто действовал в' одиночку, американские же участники мужского пола продемонстрировали обратную реакцию. Американские женщины вели себя так же, как и японки: они преувеличивали силу коллектива по сравне­нию с самоэффективностью.

Хотя такие результаты в отношении американок могут вызвать недоумение, их можно объяснить, принимая во внимание ценностные ориентации американских женщин. Гиллиган (Gilligan, 1993) доказывает, что женщины в США ценят меж­личностные связи выше, чем мужчины, и в психологическом отношении менее обособлены по сравнению с мужчинами. Утверждениям Гиллиган созвучны и дан­ные Ботель и Марини (Beutel & Marini, 1995), которые говорят о том, что ученицы выпускного класса средней школы в США в период с 1977 по 1991 год чаще, чем их одноклассники-юноши, выражали озабоченность благополучием окружающих и чувство ответственности за них, а дух соперничества и материализм были свой­ственны девушкам в меньшей степени, чем юношам. Поэтому можно понять, что американские женщины оказались ближе к представителям восточноазиатской культуры в своем стремлении к сохранению межличностных отношений и заботе об окружающих. Такие установки вполне могут сформировать у американок об­щую установку на групповую эффективность. К проблеме тендерных различий в подходе к контролю мы еще вернемся в заключительном разделе.

С точки зрения развития, ощущение самоэффективности формируется в про­цессе социализации индивида (Bandura, 1989, 1997). Новорожденный младенец появляется на свет без какого-либо ощущения самоэффективности. У маленьких детей ощущение самоэффективности формируется постепенно на основе соотне­сения поведения и результата. Поскольку соотношение поведения и его результа­та часто зависит от родителей, учителей или других взрослых, обладающих опре­деленными потенциальными возможностями, ощущение самоэффективности ин­дивида формируется под влиянием определенной культурной среды, в которой он воспитывается. Если целенаправленно выстраиваются или подчеркиваются связи между поведением ребенка и его результатом (как в США), у ребенка формирует­ся устойчивое убеждение в самоэффективности. Если же взрослые выстраивают определенные связи между коллективным поведением и его результатом^ у детей будет формироваться в первую очередь ощущение эффективности коллектива (то есть ощущение, что коллектив обладает большимивозможностями изменения окружающих условий). После того как такое ощущение эффективности коллектива сложилось, оно превращается в самоисполняющееся пророчество, Так, китайцы обычно верят в силу коллектива и прилагают больше усилий, когда работают в группе, по сравнению с работой в одиночку (Earley, 1993), что делает работу кол­лектива более эффективной, чем действия отдельного индивида.

Подводя итог, можно сказать, что для жителей Восточной Азии предпочтение коллективного контроля личному представляется вполне естественным по трем

следующим причинам. Во-первых, при коллективном контроле индивид не вос­принимается как агент, что позволяет избежать конфликтов личного характера. Во-вторых, представители восточно-азиатских культур придерживаются веры в то, что коллективные усилия более эффективны, чем усилия отдельного индивида, и эта вера подтверждается практикой. В-третьих, коллективный контроль благо­приятствует гармоничным отношениям с другими членами группы, поскольку лич­ные цели в данном случае совпадают с целями группы.

Что касается агентов контроля, то, помимо непосредственного личного контро­ля, который имеет доминирующее значение в западной культурной среде, суще­ствуют еще по крайней мере три вида. Как показано на рис. 12.1, акцент на сохра­нении гармоничных межличностных отношений ведет индивида к выбору страте­гий, предполагающих непрямой личный контроль, контроль через представителя или коллективный контроль. При ориентации на автономию индивид избирает стратегии непосредственного личного контроля. Проведенные исследования и дискуссии по данному вопросу говорят о том, что стратегии непосредственного личного контроля более распространены среди тех, кто ценит автономию, тогда как стратегии, представленные в нижней части рисунка, более предпочтительны для тех, кто ценит гармонию межличностных отношений выше личной автономии.

Рис. 12.1. Связи между ценностями и стратегиями контроля

Объект контроля

Физиологическое и психологическое благополучие индивида требует выстраива­ния определенных взаимоотношений с физическим и социальным окружением. В процессе создания таких отношений индивид пытается изменить или свое окру­жение, физическое или социальное, или самого себя. Ротбаум и соавторы (Rothbaum etal., 1982), а также Вайс и соавторы (Weiszetal., 1984) предложили разграничить два вида контроля, определив их как первичный контроль и вторичный контроль. При первичном контроле объектом являются внешние реалии физического или социального окружения индивида. Индивид пытается «увеличить вознаграждение, оказывая воздействие на окружающую реальность (других людей, обстоятельства, симптомы, проблемы, касающиеся поведения)», в процессе «личного воздействия, применения силы или даже агрессию» (Weisz et al., 1984, p. 955). При вторичном

контроле объектом контроля становится сам индивид. Он пытается «увеличить вознаграждение, приспосабливаясь к существующей реальности и получая от нее максимальное удовлетворение или извлекая максимальную пользу из обстоя­тельств, которые остались неизменными» (Weisz et al., 1984, p. 955).

Расширяя понятие контроля за счет представления о вторичном контроле, дан­ные авторы внесли весьма важный вклад в прогресс научно-исследовательской работы в данной области, как концептуального, так и эмпирического характера. К тому же они иснользовали данное разграничение с учетом контекста, рассматри­вая его применительно к культурным различиям в установках, связанных с контро­лем. Вайс и соавторы (Weisz et al., 1984) утверждают, что первичный контроль иг­рает важную роль в повседневной жизни в США, тогда как вторичный контроль превалирует в Японии. Что касается различий в установках, связанных с контро­лем, и существующих между Востоком и Западом, то Вайс и соавторы (Weisz et al., 1984) приводят доказательства того, что а) жители Восточной Азии реже прибега­ют к первичному контролю, поскольку считают его менее осуществимым и менее желательным, чем американцы, и б) жители Восточной Азии прилагают больше усилий к осуществлению вторичного контроля, чем американцы. В следующих разделах после конкретизации представлений о двух типах контроля будут рас­смотрены имеющиеся в нашем распоряжении данные.

Первичный контроль

Согласно Ротбауму с соавторами (Rothbaum et al., 1982), как первичный, так и вто­ричный контроль включают четыре разновидности: прогнозирующий, иллюзор­ный, замещающий, интерпретирующий (табл. 123). При прогнозирующем пер­вичном контроле индивид пытается предсказать события, чтобы успешно достичь цели. Пример контроля этого типа — предвидение следующего хода противника при игре в шахматы. Если прогноз сделан правильно, шансы на победу возрастают. При иллюзорном первичном контроле индивид пытается контролировать не­управляемые события, например события случайного характера. Примером такого контроля является суеверное поведение азартных игроков. Азартный игрок про­должает носить потрепанную шляпу, которая была на нем 10 лет назад в момент крупного выигрыша, веря, что эта грязная шляпа приносит удачу. Замещающий первичный контроль эквивалентен контролю через представителя, поскольку предполагает попытку манипулировать другими людьми, обладающими соответ­ствующими возможностями. И наконец, интерпретирующий первичный контроль

Таблица 12.2