Примитивные уровни зла 5 страница
Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула: «Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!» Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча. «Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала баба-яга. – Стоишь как немая!» – «Не смела, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем». – «Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!» – «Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?» – «Это день мой ясный», – отвечала баба-яга. «Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?» – «Это мое солнышко красное!» – отвечала баба-яга. «А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?» – «Это ночь моя темная – всё мои слуги верные!»
Василиса вспомнила о трех парах рук и молчала. «Что ж ты еще не спрашиваешь?» – молвила баба-яга. «Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – состаришься». – «Хорошо, – сказала баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?» – «Мне помогает благословение моей матери», – отвечала Василиса. «Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных». Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали».
Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп. «Верно, дома, – думает себе, – уж больше в огне не нуждаются». Но вдруг послышался глухой голос из черепа: «Не бросай меня, неси к мачехе!»
Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу. «Авось твой огонь будет держаться!» – сказала мачеха. Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок и пошла в город.
Содержание оставшейся части сказки я перескажу очень кратко.
В городе Василиса остановилась у одной безродной старушки и стала поджидать отца. Вот как-то говорит она: «Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду». Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горела у нее, и пряжа выходила ровная да тонкая, как волосок. К концу зимы и полотно было выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса сказала старухе: «Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе». Старуха взглянула на товар и ахнула: «Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец». Полотно очень понравилось, но оказалось, что во всем дворце нет швеи, чтобы сшить из него сорочки. Пришлось эти сорочки шить самой Василисе.
Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Села себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит: «Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук». Пошла Василиса и явилась перед очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. «Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женой». Тут взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался о ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе [поэтому у нее снова стало два родителя], а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.
Так как мы обращаем свое внимание в сказке на темные стороны сущностей и на само зло, то обходим стороной счастливый конец сказки.
В данном случае вы видите сходство бабы-яги с фигурой Великой Ведьмы. Как мы видим на примере госпожи Труде, в немецкой сказке существует четверичность образов: ведьма плюс зеленый человек, черный человек и красный человек – охотник, угольщик и мясник. В русской сказке это три слуги бабы-яги, три всадника: день, ночь и солнце.
В русской сказке мы ясно видим, что баба-яга – это великая Мать-Природа. Она не могла бы говорить: «день мой ясный», «ночь моя темная», если бы не была повелительницей дня, ночи и солнца, то есть она должна быть великой Богиней, и вы могли бы назвать ее Великой Богиней Природы. Очевидно, что все эти черепа на кольях, окружающие ее избушку, говорят о том, что она, кроме того, Богиня Смерти, то есть противоположной стороны жизни. (Вспомним, например, об одной из германских богинь подземного мира – Хель[124], от имени которой происходит слово hell[125]. Она живет в подземном мире, в жилище со стенами из человеческих костей, по которым ползают черви.) Поэтому в целом она является богиней дня и ночи, жизни и смерти и является самим воплощением великого закона природы. Вместе с тем она ведьма, поэтому у нее есть помело, – точно такое же, на которых летают наши европейские ведьмы. Она летает повсюду в ступе, погоняя пестом, что делает ее похожей на великих языческих богинь зерна, например, на Деметру в Греции, которая являлась богиней зерна и одновременно заключала в себе таинство смерти. В античной Греции мертвых называли dēmētreioi[126], то есть попавшими под власть Деметры, как зерно, упавшее в землю. Считалось, что смерть и возрождение зерна сходно с тем, что происходит с человеком после смерти, поэтому три пары рук бабы-яги, которые перемалывают зерно и отжимают мак, связаны с таинством смерти. Несколько позже я буду это обсуждать на более глубоком уровне.
Можно заметить очень существенное отличие этой сказки от сказки «Госпожа Труде». Там девушка проникает в дом госпожи Труде из чистого любопытства, проявляя инфантильный вызов, как я его называю, и тогда ведьма превращает ее в полено, которое затем сжигает в печке. Но Василиса никогда не была любопытной, в ней не было инфантильного вызова: отправиться к бабе-яге ее заставили мачеха и сводные сестры. У девушки в сказке о фрау Труде нет никакой магической защиты, и она даже не ищет ее. Побуждаемая своим инфантильным вызовом, она даже об этом не думает. Но Василиса получает благословение матери, а вместе с ним – чудесную куколку.
Таким образом, видно, что великая битва между жизнью и смертью, между добром и злом, между девушкой и ведьмой, великой природной богиней, становится скрытым состязанием в волшебстве, то есть в попытке определить, чья магия сильнее: девушки или ведьмы, и каждая из них с уважением относится к магической силе соперницы. Василиса не задает последнего вопроса: в чем заключается тайна ведьмы, и сама ведьма то ли не замечает, то ли притворяется, что не замечает, в чем заключается великая тайна девушки. Поэтому они соглашаются на partie remise[127]. Держите это у себя в памяти! Я еще буду обсуждать это состязание в волшебстве позже, ибо это одна из самых важных проблем.
Сначала Василиса раздражала ведьму, потому что не задавала вопросов, следовательно, та, видимо, ожидала и хотела, чтобы ее о чем-то спросили. Баба-яга закричала на девушку: «Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!» Василиса задала три вопроса и проглотила четвертый. Всадники оказались связаны с ведьмой, но Василиса видела их вне избушки. Так что мы можем предположить, что самая сокровенная тайна ведьмы связана с тремя парами рук, поэтому баба-яга произносит довольно странную фразу: «Хорошо, что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили…» Это выражение похоже на нашу пословицу, что не стоит на людях заниматься стиркой грязного белья, и в этом предупреждении ведьмы скрыт тот же смысл. Это очень интересно. У ведьмы есть «грязное белье»[128], и очевидно, что она несколько этого стыдится: если бы она совершенно не стыдилась своего зла, ее бы совершенно не беспокоило, узнает ли о нем Василиса. Но, как обычный человек, она почувствовала себя несколько неловко в отношении своей темной стороны, а потому была благодарна девушке, что та тактично промолчала и не стала продолжать расспросы.
Это говорит о том, что баба-яга – несколько расщепленная фигура, то есть она с собой не в ладу. В ней существует скрытое добро, хотя бы в той мере, чтобы побудить ее немного устыдиться своей темной стороны и признаться, что эту темную сторону не следовало разглашать, т.е. «выносить сор из избы». Она не является полностью природным демоном; в ее характере, глубоко внутри, присутствует оттенок человечности. Она немного человечна, поэтому обладает способностью к проявлению этических реакций. Именно этой человечности девушка не должна касаться, ибо, если она прикоснется к «закрытой зоне» бабы-яги, та придет в ярость и не пощадит девушку, а сожрет ее не моргнув глазом. Нечто похожее может случиться с аналитиком, который возьмет на себя риск отметить Теневую сторону пациента; он будет немедленно съеден при аффективном взрыве. Естественно, что со своими приятелями вы иногда отваживаетесь на такое, но если вы решите указать пальцем богине на ее темное пятно, она вас просто сотрет с лица земли.
На основании этой сказки мы можем прийти к выводу, что баба-яга – это не воплощение абсолютного зла; она амбивалентна, она сочетает в себе свет и тьму, хотя в сказке подчеркивается ее темная сторона.
Этот мотив, который заключается в том, что не следует указывать божеству на его темную сторону, будь то бог или богиня, очень широко распространен в фольклоре. Например, он присутствует в австрийской сказке «Черная женщина»[129]. В ней девочка идет в услужение к черной ведьме[130]. У нее в жилище есть потайная комната, как у Синей Бороды, в которую ей запрещено входить. Несколько лет девочке приходится заниматься уборкой в доме. Как всегда происходит в таких сказках, в конечном счете она открывает дверь потайной запретной комнаты и находит там черную ведьму, которая, благодаря ее чистке и уборке, стала почти белой. Девочка снова захлопнула дверь, но ведьма все равно начала ее преследовать, так как она нарушила табу, и, что довольно странно, в оригинальной версии сказки девочка говорит, что ничего не заметила. Существует бесконечное множество таких сказок. В основной сказке она видит, что черная ведьма почти превратилась в белую; в другой сказке она видит скелет, который все время кивает ей из огня; в еще одной сказке она видит гусей, в еще одной – окаменевшую женскую фигуру, окруженную каменными карликами и т.д. Хотя богиня, находившаяся в этой запретной комнате, преследовала девочку, отняла у нее детей и навлекла на нее всевозможные беды, заставляя ее признаться: «Ты видела меня в комнате?», девочка лжет и в своей лжи неизменно стоит на своем, пока, наконец, богиня не прекращает свой допрос и не говорит: «Поскольку ты очень постоянна в своей лжи и так как ты не избавила меня от моей темной стороны, я тебя награжу», – и затем она одаривает ее неимоверно щедро.
Таким образом, в отличие от христианской морали, эти сказки говорят о том, что есть тактичная форма лжи в отношении зла или темной стороны тех великих божеств, и эта ложь не является аморальной. Наоборот, суметь заглянуть в пропасть зла и притвориться, что ты его не видел, – это самое высокое достижение. Данная версия сказки впоследствии так потрясла европейских сказочников эпохи позднего христианства, что во многих современных версиях она изменилась до наоборот: ведьма преследует девочку за то, что она лжет. Наконец, она сдается и говорит правду, и тогда Великая Богиня ее награждает. Но это искусственный вариант, позднее измененный рассказчиками и писателями, не понимавшими этот древний мотив; потрясенные, они не могли поверить, что ребенка следует поощрять за то, что он постоянно говорит неправду.
В австрийской сказке черная женщина постепенно превращается в белую, но в ней видно, что проблемой является зло, и не видно того, как происходит это превращение. Например, в одной из версий сказки ведьма говорит: «Деточка, ты видела мои страдания?» А ребенок отвечает: «Нет, я ничего не видела». Это тот же самый мотив. Ведьма стыдится своей темной сущности, стыдится своих страданий, и из-за того, что она погрязла в таинстве зла и смерти, не хочет, чтобы ребенок это заметил и открыл перед всеми.
В сказке о Василисе эта тайна кроется в трех парах рук, которые перебирают семена. Так как маковые зернышки обладают небольшим снотворным воздействием, они всегда, с самых древних времен, принадлежали богам подземного мира. Мак ассоциируется с Гадесом и с таинством сна и смерти; что касается пшеничного зерна, как я уже говорила, напоминая о Деметре, оно тоже ассоциируется со смертью и воскрешением. Поэтому в какой-то мере кажется странным, что эти руки могут быть такой постыдной тайной. Тайна этих рук не ощущается как зло, а кажется скорее причастной непостижимой тайне богов, внушающей страх и трепет, куда человек не должен проникать, пока ему не будет необходимо это сделать.
Очевидно: то, что кажется ложью, является выражением почтительности, уважения по отношению к инаковости этого божества. Мы можем сравнить такое отношение с ситуацией, которая иногда возникает между двумя людьми. В книге «Человек и его символы», если мне не изменяет память, Юнг рассказывает случай о пришедшем к нему на анализ мужчине, страдающем серьезной навязчивостью. Он всегда проходил кратковременные сессии анализа, так как приезжал из другой страны и каждый раз мог оставаться только на три-четыре недели. Этот мужчина очень последовательно проходил «лжеанализ». На первой же терапевтической сессии Юнг увидел, что тот скрывает какую-то тайну, – у него проявлялись все признаки нечистой совести. По какой-то странной причине что-то мешало Юнгу сказать пациенту правду о своих догадках, тем самым мужчина проходил лжеанализ в течение десяти лет, и Юнг всегда отвратительно себя чувствовал, поскольку они говорили о сновидениях, о том о сем, и вместе с тем все это было чистое мошенничество. Но Юнг не вникал в суть происходящего, так как заметил, что болезненные симптомы у мужчины постепенно сходили на нет и он стал чувствовать себя лучше с каждым своим приездом, чего обычно не бывает при лжеанализе. Наконец, когда прошло еще сколько-то лет, пациент сказал: «А теперь, доктор Юнг, я хочу сказать, как я вам благодарен за то, что вы не спрашивали меня ни о чем раньше, ведь я не смог бы вам ответить и на этом закончился бы весь анализ». Затем он исповедался в достаточно постыдном грехе, который он совершил и в котором ранее не мог сознаться. Он должен был выстроить отношения с Юнгом, восстановить свою самооценку и накопить энергию, прежде чем обратиться к содеянному и поделиться с аналитиком. Таким образом, Юнг, следуя некому иррациональному чувству, запрещающему проникать в тайну этого мужчины, был вознагражден за свое молчание, впоследствии узнав, что его чувство было совершенно правильным. Это важно для всех терапевтов, которые могут поддаться не слишком мудрому соблазну прибегать к исповеди как к средству исцеления и узнавать тайны своих пациентов.
Подземные боги – это, как правило, боги, причастные великому таинству. Во всех религиозных системах содержится великая тайна, которая всегда подобна запрету проникать и заглядывать в тайную комнату, за исключением случаев крайней необходимости. Я могу вам привести примеры сказок, в которых говорится о прямо противоположном, где тайна должна быть раскрыта. Именно поэтому я сказала, что здесь всегда присутствует парадокс; всегда существует «да» и «нет».
Насколько я могу судить, парадокс не является исторически обусловленным. Уже на самом примитивном уровне наблюдаются оба правила: открыть дверь – значит совершить правильный поступок или какое-то иное действие, которое совершает сказочный герой, и нечто противоположное – тоже правильно. В некоторые исторические периоды могло складываться так, что одно было предпочтительней другого, но, насколько я могу знать, с самого начала этот мотив является архетипическим, и он не связан с особенной эволюцией. Этот архетипический паттерн заключается в том, чтобы выбрать, должен я или не должен проникать в тайну, это значит, я должен пройти по лезвию бритвы, ибо один неверный шаг может стоить мне головы. Аналитик, который в течение десяти лет проводит лжеанализ, причиняет абсолютный вред себе и своему пациенту! Он должен сказать: «А теперь говорите по существу, нечего ходить вокруг да около! Что с вами происходит? Все, что вы говорите мне, – чистой воды ерунда!» – и так далее, но брать с человека деньги и притворяться, что ничего не замечаешь, в течение многих лет, совершенно аморально с точки зрения терапии. Но в случае, о котором рассказывал Юнг, все в точности наоборот. Если бы он задал вопрос минутой раньше, то нарушил бы эмоциональную связь! Поэтому самое ужасное, противоречивое и сложное – понять, как поступить правильно. Что мне делать: проникнуть в потайную комнату или притвориться, что я ничего не видела, даже если увидела?
Похоже, в этом состоит вопрос выбора. Мы можем даже пойти еще дальше и сказать, что это вопрос формирования отношений или доверия. Между великой богиней и восьмилетней девочкой в самом деле не может быть никаких отношений. И тем более отношений взаимного доверия. Они в слишком неравном положении – великая богиня природы и маленькая беззащитная девочка, – быть может, именно поэтому девочке следует хранить тайну. Но если бы перед Божеством стоял более взрослый и более сознательный человек, возможно, оно открыло бы свою тайну. Ну и головоломка...
В другой русской сказке баба-яга проявляет больше своих позитивных черт, и я хочу вам рассказать эту сказку в качестве амплификации: в первую очередь, чтобы показать, как мужчина может справиться с бабой-ягой иначе, чем восьмилетняя девочка, а во-вторых, потому что в сказке показана положительная сторона бабы-яги.
Есть русская сказка, которая называется «Царь-девица»[131], в которой главный герой едет на край света, в Подсолнечное царство, чтобы найти Марью-Красу с золотым блюдом и привезти ее домой[132]. По пути он трижды проезжает мимо избушки бабы-яги. Вращающаяся избушка на курьих ножках, когда герой произносит волшебные слова, поворачивается к нему передом, а к лесу задом. В ней он видит бабу-ягу, которая своими костлявыми пальцами расчесывает пряжу, длинным носом роется в золе, а сверкающим взглядом следит за гусями в поле. Когда главный сказочный герой, Иван-царевич, входит к ней, она спрашивает: «Волей или неволей, дитятко?»[133] Иван, стукнув по столу кулаком, отвечает: «Молчать, старая ведьма! Как ты смеешь спрашивать героя! Лучше напои да накорми меня да дай мне выспаться, или я отрежу тебе уши и снесу тебе голову, так вот», – и дальше следуют такие непристойности, которые я не буду повторять! И баба-яга становится очень доброй, накрывает ему стол, стелет постель и на следующее утро рассказывает, как быть ему дальше. Так происходит трижды, поэтому с этих пор богиня начинает защищать главного героя, помогать ему и указывать дорогу.
В отношении к бабе-яге по-мужски со стороны Ивана и по-детски со стороны девочки существует разница. Иван – это взрослый, способный за себя постоять мужчина, тогда как девочка – абсолютно беспомощное существо. Кроме того, здесь видно, что баба-яга вообще не является носителем зла; она – воплощение самой природы. Если вы знаете, как с ней совладать, то она будет расположена к вам. Все зависит от вас, от того, какую ее сторону вы воспринимаете, и здесь впервые возникает гипотеза, что в сказочных историях проблема зла связана с человеком, что зло не исходит от природы просто так – как я представила это вам в самом начале. Здесь мы начинаем соприкасаться с проблемой на более высоком уровне, когда человек начинает осознавать, что зло – это не только природное явление, оно зависит от установки человека и его поведения.
Баба-яга называет Ивана «дитятко»! Он крепкий взрослый мужчина, поэтому вы ясно видите, что делает Великая Мать. Она пытается низвести его до уровня инфантильной беспомощности. Хотя это звучит очень хорошо: «Волей или неволей, дитятко?» – это действительно удар ниже пояса. Она хочет лишить его силы и относится к нему, как к маленькому мальчику, а затем она прекрасно им поужинает. Но он с ней на одном уровне, и не сносит этого злого выпада. Он отвечает тем же, и тогда она становится дружелюбной.
В обеих этих русских сказках «Василиса Прекрасная» и «Царь-девица» присутствует очень важная тонкость. В крошечных диалогах, состоящих буквально из нескольких фраз, решается глобальная проблема добра и зла. Это означает, что дать правильный ответ или правильно среагировать в решающий момент – все равно что пройти по лезвию бритвы.
Я хочу быстро рассмотреть еще один небольшой сюжет в сказке о Василисе: ужасный череп, который она приносит домой, а исходящий от него свет сжигает дотла ее мачеху и сводных сестер. Страшные глаза, которые везде их преследовали, имеют мифологические амплификации и обычно ассоциируются с нечистой совестью. Согласно иудейской традиции, о чем повествует Мидраш[134], после убийства Авеля Божье Око следило за Каином по всему миру, от которого тот не мог спастись. У Виктора Гюго есть прекрасная драма, в которой Каин после убийства Авеля бежит в леса, куда угодно, чтобы скрыться, и везде его преследует Божье Око. В конечном счете он вырывает себе могилу и хоронит себя заживо, устанавливая сам себе надгробный камень, но во мраке – типичная патетичная ремарка Виктора Гюго: «Но и в могильной тьме, холодной и глубокой / На Каина опять глядело то же око!»[135] Там вы видите тот же самый мотив – ока, повсеместно и неумолимо преследующего зло. В этом смысле око воплощает изначальный феномен нечистой совести и последующее ужасное возмездие.
Как я уже отмечала ранее, Юнг в своей статье «Совесть» указывал на то, что изначальный феномен совести – это непосредственное переживание внутри себя гласа Божьего, или, выражаясь на языке психологии, – это проявление Самости внутри психики. В этой сказке наблюдается такое же непосредственное воздействие; мачеха и сводные сестры гибнут не от рук девочки, а от своей нечистой совести, от своего собственного зла, так сказать, в самом непосредственном его проявлении.
Есть еще одна важная вещь, которую можно упустить, если не вчитаться внимательно в текст сказки. Она заключается в следующем: после того, как мачеха и ее дочери умирают под испепеляющим воздействием огненных глаз черепа, Василиса закапывает череп в землю и уходит из дома. Она не остается с ним и не оставляет его у себя, чтобы впоследствии уничтожить других врагов. Она могла бы сказать: «Отлично, он очень полезный! Я положу его в шкаф в своей спальне, и если кто-то будет меня раздражать, я его выну и с его помощью со всеми расправлюсь!» Однако она его закапывает; она не хочет хранить его силу. Благодаря ведьме у нее в руках оказалась магическая сила мести, которая произошла несмотря на то, что Василиса не собиралась мстить мачехе никоим образом; просто так вышло. Она не знала, что испепелит сводных сестер и мачеху, но после того, что случилось, она закопала череп и полностью закрыла для себя эту возможность. Она совершенно отстранилась от нее.
Здесь мы возвращаемся к другому закону мудрости, который мы находим в сказках. Любое зло стремится создать цепную реакцию, будь то самоубийство, месть или ответное злодеяние. Эмоциональная цепная реакция стремится принять какую-то форму, а следовательно, было бы мудрее прервать эту реакцию. Когда наступает нужный момент, человек должен остановить развитие этой цепной реакции и ее похоронить, оставить в покое, отделить от нее свою интегрированную личность и отказаться от ее силы. Было бы вполне по-человечески сказать «Ага, они получили по заслугам», но тогда Василиса сама оказалась бы во власти того объекта зла, которым она воспользовалась, – как злой шаман, по выражению африканцев. Но мы не видим никакого триумфа и никакого торжества. Девушка закапывает череп и сразу уходит. Это очень сложно сделать, ибо, если человек однажды научился не позволять злу брать над собой верх, он может чувствовать порой, как оно поражает людей или возвращается к тем, кто его породил. Крайне важно не обрадоваться и не подумать: «Ах, вот как это делается; теперь вот пойду и разделаюсь с ним», – нужно просто от этого отстраниться. Данное правило поведения было таким же точно в каменном веке и действует по сей день.
Я бы хотела амплифицировать образ тех рук, которые перерабатывали пшеницу и маковые зерна. Ужасная тайна, которая скрывается от всех, часто связана со смертью. В этой примитивной форме руки-скелеты означают смерть. Я говорила вам о другой сказке, в которой девушка входит в потайную комнату, в которой находится кивающий скелет. Примитивные люди связывают смерть со злом, и в Северной и Южной Америке существуют племена индейцев, в которых люди никогда не дотрагиваются до покойника. Умирающего человека кладут в отдельный вигвам или хижину, и, как только он умирает, хижину запирают, или огораживают, или сжигают, и люди держатся подальше от этого места. Феномен смерти и присутствие покойника высвобождает реальный примитивный страх. Трудно сказать определенно, является ли этот страх страхом зла или смерти; но это одно и то же.
В египетской мифологии и в некоторых африканских сказках к смерти относятся как к врагу, который убивает в конце жизни. Мы до сих пор употребляем слово агония (от греческого agōn), которое означает «сражение». В наше время оно рационализировалось в идее, что умирающий человек борется за жизнь, за возможность дышать, но изначально борьба происходит с невидимым врагом – смертью. Эдмон Ростан воплотил эту же идею в своей пьесе «Сирано де Бержерак», в которой последним врагом Сирано, с которым он должен сразиться, является смерть.
Пока природа не создала человека, практически ни одно теплокровное животное не доживало до старости. В природе, когда физические силы в определенной степени истощаются и увядают, кого-то съедают другие, кто-то умирает от голода и холода либо от жажды, если находится в пустыне. Поэтому несмотря на достижения современной цивилизации наш паттерн поведения, наша инстинктивная настройка на смерть по-прежнему существует, когда смерть представляет собой что-то, что перерезает вам горло или нападает на вас и загрызает насмерть, как это было в прошлом.
В своей книге, посвященной бушменам, живущим в пустыне Калахари, Лоренс ван дер Пост описывает, как старики бегут по пустыне за своим племенем столько, сколько у них хватает сил. Когда они больше не выдерживают, племя оставляет им пищи и воды на три-четыре дня, прощается с ними и покидает тех, кто вынужден остаться и ждать смерти. Естественно, в восьмидесяти пяти процентах случаев их съедают дикие животные, живущие в пустыне. Это смерть в естественных условиях. Отсрочки смерти благодаря медикаментам, как это в наше время происходит в больницах, не существует, и мы не можем к ней привыкнуть.
Если вы мысленно вернетесь к этому естественному состоянию природы, то осознаете, какая тесная связь между тем, чтобы оказаться сраженным силой зла или рукой врага, быть съеденным диким зверем и умереть. Получается так, словно жизнь человека – это луч света, который держит на расстоянии львов и тигров и даже его собратьев-людей, но когда этот свет тускнеет и жизнеспособность падает, то тьма обрушивается на человека и, образно говоря, его поглощает. Поэтому последняя битва – это всегда победа темной стороны, я имею в виду на физическом уровне. Вероятно, это свидетельствует в пользу близости символики смерти и зла, и именно поэтому в немецком языке до сих пор соединяются Tod und Teufel (смерть и черт). Например, в немецком языке существует пословица: «Он не боится ни смерти, ни черта», где оба эти понятия являются родственными по смыслу.
Однако мне кажется, что если смотреть на этот феномен с биологической точки зрения, то мы увидим лишь подструктуру более глубинной сущности. Согласно моему опыту, – хотя никто не может судить, что по-настоящему является добром, а что является злом, и я сама не рискнула бы это определить, но все же, – если посмотреть на это наивным взглядом, создается впечатление, что если в человеке существует зло, то оно представляет собой нечто наподобие желания психологической смерти.
Я хочу привести один пример, так как, по моему мнению, он служит очень хорошей иллюстрацией одного важного фактора. У Барбары Ханны и у меня были трудные случаи, с которыми мы не могли справиться. У каждой из нас было по одной пациентке, крайне одержимой негативным Анимусом, а потому еще в то время, когда Юнг был, можно сказать, нашим супервизором, мы попросили у него помощи. Ему удалось в тот же день посмотреть обеих женщин: сначала одну, потом другую. Он был очень вежлив с ними, как он всегда был вежлив на первичной консультации, и был к ним очень внимателен. В том и другом случае женщина поссорилась с мужчиной-аналитиком, врачом-супервизором клинического случая, и рассказала об этом Юнгу. Если сократить рассказ до минимума, то пациентка госпожи Ханны придя домой описала своим ближним свое впечатление от встречи с Юнгом. Моя пациентка придя домой позвонила врачу-аналитику и передала ему все, что ей сказал Юнг относительно него, кое-что прибавив и от себя, что было ему крайне неприятно.