Символический характер психоаналитического языка

В работе «Недовольство культурой» З. Фрейд (1992) предлагает метафорическую аналогию между психическим миром и каким-нибудь древним городом наподобие Рима. Величественный город состоит из множества культурных слоев, удивительным образом уживающихся друг с другом. Более современные постройки находят себе место рядом со следами древности, архаическое принимает иной облик, включаясь в новый архитектурный ансамбль, и в то же время оно как будто продолжает жить своей жизнью, в свою очередь определяя то, что приносит с собой каждая новая эпоха. Подобным же образом продолжает существовать психический след пережитого, вовлекаясь в сложные связи с вновь переживаемым. И в таком случае понять психический мир – значит найти язык, который позволил бы аутентично описывать переживания, включая и те из них, которые происходили давно, в инфантильный период жизни, но которые оставили свой след, продолжающий существовать.

Как я попыталась показать выше, психоанализ наряду с феноменологией «заключает в скобки» внешний мир, сосредотачиваясь на самом переживании. М.К. Мамардашвили очень точно говорит о том, что психоанализ, как и феноменология, исходит из предпосылки самодостаточности переживания (2010, с. 298). Есть опыт, переживание, которое сообщает нечто такое, чего нет в объективной перспективе мира. «Проблема смысла (смысла не в обыденном значении этого слова) возникает тогда, когда мы пытаемся, анализируя ощущение и переживание, анализировать его, оставаясь в его собственных рамках, или, скажем, не трансцендируя его, т.е. не выходя из переживания к некоему известному вне самого переживания миру, а оставаясь внутри этого переживания и считая, что внутри его впервые и рождается мир» (там же). Оральная сексуальность, эдипов комплекс, комплекс кастрации – это все компоненты того метафорического языка, который позволяет схватывать живую реальность переживания, находясь как бы внутри него самого. И поскольку этот язык не описывает объективного содержания переживания, которое может быть истинным или ложным, бессмысленно ставить вопрос о верификации психоаналитических описаний при помощи внешнего критерия. «Эдипов комплекс» не может быть верифицирован просто потому, что он не может быть истинным или неистинным (как не может быть истинным или ложным, например, культурный миф), он описывает такую реальность, по отношению к которой возможен лишь вопрос о ее смысле и функции в общей организации психики (как в отношении мифа возможен лишь вопрос о его смысле и функции в организации культуры).

Маленький ребенок не знает, что такое «сексуальная сцена», не знает отношений между родителями, однако, как говорит Мамардашвили, незнание ребенка отнюдь не является пустотой, ждущей своего наполнения, его непонимание есть продуктивное непонимание, и то, что пережито – необратимо (там же, с. 328-329). Подобно тому, как новый Рим не замещает собой полностью Рима архаического, но различные культурные слои города продолжают сосуществовать друг с другом, новые, взрослые психические образования не приходят со временем на место инфантильных переживаний, просто замещая их собой. Нельзя сказать, что вместо инфантильного незнания сексуальности приходит его взрослое знание, – это место уже занято необратимо пережитым, и динамика детских переживаний сохраняется и за фасадом так называемой правильной взрослой жизни. Динамика прошлых переживаний такова, что она имела смысл для самого переживающего и этот смысл закрепился, «упаковался» в образованиях бессознательного, с которыми и работает Фрейд, как бы «раскручивая» их назад – к смыслу пережитых сцен. И язык психоанализа – найденный Фрейдом язык описания этих смыслов пережитого. А это значит, что его нельзя прочитывать натуралистически – как обозначение некоторых эмпирических сущностей или фактов. В психоанализе мы сталкиваемся с понятийным аппаратом, имеющим «символический характер» (там же, 353): язык психоанализа описывает не реальные события, а процессы их психической переработки и интерпретации, и в этом смысле «эдипов комплекс» – не репрезентация реального положения дел, факта, но инструмент внутренней работы переживания, «орудие интерпретации» (там же, с. 344-348).

Если пережитое необратимо и кристаллизуется в некоторых образованиях бессознательного, то просто сказать о пережитом, вербально отреагировать его недостаточно. Его нужно заново пережить в особого рода ситуации переноса. Но заново пережить не значит просто повторить, это значит переработать нечто в иной структурной динамике, чтобы расцепить образовавшиеся сцепления. Психоанализ обращается к прошлому, чтобы изменить судьбу (Ю. Кристева), чтобы распутать выкристаллизовавшиеся смыслы прошлого опыта пациента и, быть может, дать ему возможность иного будущего.

Подведу некоторые итоги. Я попыталась показать, что в психоаналитической интерпретации реализуется особая познавательная установка, наиболее характерными чертами которой являются центрированность на смыслах и допущение самодостаточности переживания, или опыта. По своей «стилистике мышления» психоанализ близок феноменологическому и герменевтическому подходам, в то же время в нем предлагаются оригинальные приемы работы со смыслами, не сводимые к движению внутри герменевтического круга. Психоаналитическая психобиография – это возможность средствами символического языка ухватить структуру и динамику глубинных слоев переживания и тем самым подойти к описанию того в психике, что является недоступным для классических объективистских методологий.

Отсутствие в статье анализа методологических проблем психоаналитической интерпретации отнюдь не является показателем того, что с моей точки зрения психоанализ эпистемологически безупречен. Разумеется, это не так. Однако такой анализ – отдельная задача, с учетом еще и того, что в научной литературе в адрес психоанализа уже давно накопилось немало критики и сегодня необходим взвешенный анализ еще и самой критики. Здесь же для меня было важным очертить место психоанализа в ряду гуманитарных методологий и показать, скорее, не его проблемы, но его значение для методологии психологии. Следует признать, что развитие методов и методологий в психологии в основном шло по пути развития психологического экспериментирования, наращивания арсенала стандартизованных методик и усложнения методов математической обработки. Однако в последние десятилетия психология стала очень активно включаться в целый ряд междисциплинарных проектов и направлений исследований, таких как качественные, визуальные, культурные, гендерные исследования, исследования тела и телесности и др. И именно в контексте подобных междисциплинарных проектов стал расти спрос на неклассические типы методологий, позволяющие адекватно схватывать новые, сложные, концептуально неопределенные объекты. В этой связи мне видится актуальным более плотное обращение психологии не только к внешним, созданным вне ее методологиям (как это часто происходит в рамках направления качественных исследований в психологии, где активно применяются, в частности, социологические методы), но и к методологиям, которые были открыты в контексте ее собственной истории. Психоаналитическая интерпретация и психоаналитическое исследование случая, как и психоаналитическая сессия в ее не только терапевтической, но и исследовательской ипостаси – самый яркий пример такого рода методологий.

Бусыгина Н.П. Феноменологический и герменевтический подходы в качественных психологических исследованиях // Культурно-историческая психология. – 2009. – №1. – С. 57-65

Бусыгина Н.П. Феноменологическое описание и интерпретация: примеры анализа данных в качественных психологических исследованиях // Московский психотерапевтический журнал (Консультативная психология и психотерапия). – 2009. – №2. – С. 52-76

Гуссерль Э. Феноменологическая психология // Гуссерль Э. Избранные работы. – М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. – С. 297-340

Деррида Ж. Фрейд и сцена письма // Деррида Ж. Письмо и различие / Пер. с фр. Д. Кралечкина. – М: Академический проект, 2000. – С. 319-369

Дорфман Л.Я. Эмпирическая психология: исторические и философские предпосылки. – М.: Смысл, 2003. – 107 с.

Кадыров И.М. Психоаналитический сеанс и психоаналитические клинические факты // Консультативная психология и психотерапия. – 2010. – №4. – С. 8-32

Кристева Ю. Черное солнце: Депрессия и меланхолия / Пер. с фр. Д. Кралечкина.. – М: «Когито-Центр» – 276 с.

Лакан Ж. Образования бессознательного (Семинары: Книга V (1957/1958)) / Пер. с фр. А. Черноглазова. – М.: ИТДК «Гнозис», Издательство «Логос». – 2002. – 608 с.

Лоренцер А. Археология психоанализа: Интимность и социальное страдание / Пер. с нем. А. Руткевича. – М.: Прогресс-Академия, 1996. – 304 с.

Мамардашвили М.К. Очерк современной европейской философии. – М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2010. – 584 с.

Миллер Ж.-А. Семинар в Барселоне, посвященный лекции З. Фрейда «Die Wege der Symptombildung» / Пер. с фр. А. Черноглазова // Московский психотерапевтический журнал (Консультативная психология и психотерапия). – 2004. – №3. – С. 147-182

Миллер Ж.-А. (2011) Читать симптом / Пер. с фр. М. Страхова / Электронный ресурс: http://freudien.com/id-4/id-3/id.html

Поппер К. Предположения и опровержения: Рост научного знания / Пер. с англ. – М.: АСТ, «Ермак», 2004. – 638 с.

Рикер П. Герменевтика и психоанализ // Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / Пер. с фр. И. Вдовиной. – М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2002. – С. 142-270

Руткевич А.М. Психоанализ. Истоки и первые этапы развития: Курс лекций. – М.: ИНФРА-М – ФОРУМ, 1997. – 352 с.

Руткевич А.М. Научный статус психоанализа // Вопросы философии. – 2000. – №10. – С. 9-14

Соколова Е.Т. Прективные методы исследования личности. – М.: Изд-во МГУ, 1980

Соколова Е.Т., Бурлакова Н.С. К обоснованию метода диалогического анализа случая // Вопросы психологии. – 1997. – № 2. – С. 61-76

Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П. О метакоммуникации в процессе проективного исследования пациентов с пограничными личностными расстройствами // Московский психотерапевтический журнал. – 1997. – №3. – С. 15-39

Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П. Психология нарциссизма. – М.: УМК Психология, 2001. – 89 с.

Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции 16-35 / Пер. с нем. – СПб.: Алетейя, 2000а. – 499 с.

Фрейд З. Леонардо да Винчи. Воспоминания детства // Фрейд З. Тотем и табу. – СПб. – М.: Олимп, ООО «Издательство АСТ-ЛТД», 1998. – С. 217-278

Фрейд З. Недовольство культурой // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. – М.: Ренессанс, 1992. – С. 65-134

Фрейд З. Толкование сновидений / Пер. с нем. – Минск: ООО «Попурри», 2000б. – 576 с.

Фуко М. (2004) Ницше, Фрейд, Маркс / Пер. с фр. Е. Городецкого / Электронный ресурс: http://knigo.com/f/FUKO/nfm.html

Eco U. Interpretation and Overinterpretation. – Cambridge, U.K.: Cambridge University Press, 1992

Freud is Widely Taught at Universities, except in the Psychology Department // The New York Times. – November 25, 2007 / Электронный ресурс: http://www.nytimes.com/2007/11/25/weekinreview/25cohen.html?_r=4&ref=education&oref&oref=slogin&

Frosh S., Emerson P.D. Interpretation and Overinterpretation: Disputing the Meaning of Texts // Qualitative Research. – 2005. – Vol. 5(3). – P. 307-324

Froch S., Young L.S. Psychoanalytic Approaches to Qualitative Psychology // Handbook of Qualitative Research in Psychology / Ed. by C. Willig, W. Stainton-Rogers. – L.: Sage, 2008. – P. 109-126

Habermas J. Knowledge and Human Interests. – Cambridge: Polity, 1987

Hinshelwood R.D. Psychoanalytic Research: Is Clinical Material Any Use? // Psychoanalytic Psychotherapy. – 2010. – Vol. 24. – №4. – P. 362–379

Hollway W., Jefferson T. Doing Qualitative Research Differently. – London: Sage, 2000

Steiner R. Hermeneutics or Hermess-Mess? // International Journal of Psychoanalysis. – 1995. – Vol. 76. – P. 435-445

Vanheule S. Qualitative Research and Its Relation to Lacanian Psychoanalysis // Journal for the Psychoanalysis of Culture & Society. – 2002. – Vol. 7. – №2. – P. 336-342

Westen D. The Scientific Status of Unconscious Processes: Is Freud Really Dead? // Journal of the American Psychoanalytic Association. – 1999. – Vol. 49. – P. 1-30

[1] Относительно критики герменевтической рефлексии психоанализа мне хотелось бы сделать краткое замечание. Психоаналитики (Кадыров, 2010; Steiner, 1995) чересчур утрируют идею «бесконечного интерпретирования», якобы присущую представителям философской герменевтики. Даже авторы, занимающиеся лишь проблемами интерпретации текста и практически не затрагивающие реальность психоаналитического сеанса, мыслят гораздо более реалистично и как раз ограничивают интерпретацию функцией ее «программируемости текстом» (Eco, 1992). А в наиболее известной версии герменевтической интерпретации психоанализа, предложенной Ю. Хабермасом, прямо говорится о том, что обоснованность психоаналитического понимания всегда зависит от ситуации клинического сеттинга: о валидности интепретативных ходов аналитика речь может идти лишь в том случае, если «они приняты в качестве знания самим анализантом. Поскольку эмпирическая обоснованность интерпретаций базируется не на действиях контролируемого наблюдения и последующей коммуникации в сообществе исследователей, а на продвижении процесса саморефлексии анализанта и его коммуникации с аналитиком» (Habermas, 1987, p. 261). Психоаналитическое знание валидизируется своей способностью продемонстрировать на практике действенность основанных на нем интервенций; будучи признанным самим пациентом, оно становится для него мощным источником расширения горизонтов самопонимания (ibid., p. 266).

[2] М.К. Мамардашвили предлагает называть «современным» (в отличие от «классического») нечто, что требует для своего понимания кардинальной перестройки структур мышления (2010, с. 27). Например, произведение классического искусства может быть понято посредством тех мыслительных инструментов, которыми мы уже владеем в жизни, в то время как произведение современного искусства предполагает, что для того, чтобы его понять, мы должны с собой что-то сделать, перестроить наши привычные навыки понимания (там же). Сегодня практически невозможно читать Фрейда, исходя из неких привычных представлений – при таком чтении возникает недоумение: где он вообще видел таких детей, которые желают свою мать, соперничают с отцом и т.п. Для того чтобы адекватно воспринять Фрейда, нужно найти подходящую позицию – «что-то сделать с собой», по выражению Мамардашвили.

[3] Кстати, подобное же мыслительное действие производит и психолог, когда квалифицирует человека как экстраверта или интроверта, «личностно зрелого» или «незрелого», имеющего высокий или низкий «личностный потенциал» и т.п.: и в случае психиатрического диагноза, и в случае психологической оценки речь идет об определении психического/психологического статуса в рамках уже известной, условно «объективной» системы координат.

[4] В силу недостаточности материала Фрейд в анализе приведенного случая ограничивается констатацией переживаемой пациенткой бессознательной влюбленности, питающей собой посредством смещения бред ревности. Безусловно, можно вообразить вариант дальнейшего интерпретативного движения, как если бы пациентка Фрейда была сейчас перед нами. Например, почему эта вроде бы счастливая в браке женщина вдруг начинает переживать влюбленность и именно в мужа своей дочери? И почему облегчение достигается именно таким путем – путем проекции своего состояния на мужа? Как пациентка переживает свой возраст, свою сексуальность, что происходит в ее отношениях с мужем и каковы ее отношения с дочерью? Важно, что в любом случае за поверхностью симптома предполагается пласт еще каких-то смыслов, способных выстраиваться в подобие повествовательных сюжетов. Семиозис этот, однако, не существует сам по себе, но всегда тесно связан с процессами, имеющими отношение к «либидинальной экономике». Ж.-А. Миллер (2004; 2011) справедливо замечает, что в размышлениях Фрейда о симптоме везде присутствуют две линии – линия смысла, представляющая собой развертывание цепочек означающих, и линия наслаждения (jouissance): несмотря на феноменологию страдания, симптом всегда есть не что иное, как разновидность либидинального удовлетворения.

[5] М.К. Мамардашвили (2010) очень точно очерчивает смысл объяснения, обращая внимание на английский термин, – explain away, что означает буквально «от-объяснить», «отделаться путем объяснения» (с. 318). Речь идет не о бесполезности объяснительных моделей, а о том, что прежде объяснения должна быть еще проделана серьезная работа, в противном случае в объяснении окажется упущенной именно та реалия, которую оно и призвано объяснить.

[6] Методологически не имеет значения, используются ли простые математические показатели, типа подсчета корреляций, дисперсионного анализа и т.п., или к анализу привлекаются сложные математические методы наподобие структурного моделирования, позволяющего проверять гипотезы о наличии тех или иных латентных переменных: в любом случае речь идет о выделении точечных показателей и поиске связей между ними – в более упрощенных или претендующих на формирование сложных, комплексных моделей вариантах. Направленность мыслительного движения одна и та же, отличаются лишь конкретные методические приемы.

[7] Как оказалось, Фрейд ошибся с названием птицы, и вся его интерпретация строится, по сути, на ошибке перевода, однако в данном контексте факт этой ошибки нас не очень интересует.

[8] Например, в одном из сновидений своей пациентки (Фрейд, 2000б, с. 335, 338-339, 343-344, 361-362) тема женской сексуальности, символизируемая белыми, красными и затем увядшими цветами, у Фрейда легко связывается с темой травмы, агрессии, страха. Вот это и есть экран, на который проецируется нечто, представленное в самом Фрейде. Из культурного контекста Фрейд выбирает лишь то, что оказывается близко мужскому взгляду, и женская история получает определенное смысловое наполнение, при котором срывание и увядание цветов однозначно толкуется как потеря (невинности, молодости и т.п.), в действительности же в таких образах, если учитывать общий тон сновидения, может быть заключена и другая смысловая доминанта – переживание включенности в некоторый естественный цикл, пугающий и желаемый одновременно.

[9] Еще более рельефный пример – отсылка не к факту отнятия от груди, а к враждебной материнской груди в работах М. Кляйн. Или следующее ироничное замечание Ж. Лакана: реального отца, который в фартуке жены моет посуду, недостаточно, чтобы получить шизофрению, иными словами, этот отец еще должен быть особым образом представлен в психическом плане. Факты прошлого – отнятие от груди, особенности отцовского поведения – реконструируются в плане их внутренней представленности, как факты внутренней инфантильной жизни.