Значение зеркального переноса как инструмента процесса переработки

Терапевтическая регрессия (к патогномоничной точке фиксации, то есть терапевтическая активация не подверг­шейся изменениям грандиозной самости), которая ведет

к установлению зеркального переноса, порой сопрово­ждается тревогой, выражающейся иногда в первые недели анализа в форме снов о падении. Но после того как дости­гается патогномоничный уровень регрессии, основные сопротивления постепенному терапевтическому раскры­тию грандиозной самости вызываются (1) страхом пациен­та, что присущая ему грандиозность.станет причиной его изоляции и долговременной потери объекта, и (2) его же­ланием избежать дискомфорта, обусловленного втор­жением нарциссического эксгибиционистского либидо в Эго, где дефектные паттерны разрядки могут вызывать состояние тревожной эйфории, чередующееся с перио­дами болезненной застенчивости, стыда и ипохондрии. Эго пытается отрицать эти болезненные эмоции громо­гласными контрфобическими заверениями в бесстрашии и беззаботности, пытается избежать их за счет повторного вытеснения и/или усиления вертикального расщепления психики или пытается связать и разрядить вторгающиеся нарциссические структуры, формируя критические симп­томы, главным образом в виде асоциальных действий.

При этом, однако, перенос служит здесь специфиче­ским терапевтическим буфером. При зеркальном пере­носе в узком значении термина пациент способен мобили­зовать свои грандиозные фантазии и эксгибиционизм, надеясь на то, что эмпатическое участие и эмоциональный отклик терапевта не позволят нарциссическому напря­жению достичь чересчур болезненного или опасного уровня. Пациент надеется, что его реактивированные грандиозные фантазии и эксгибиционистские требования не натолкнутся на травматическое отсутствие одобрения, эхоподобного отклика и отражения, которое ему при­шлось пережить в детстве, поскольку аналитик сообщит пациенту о своем принимающем, эмпатическом понима­нии роли, которую они играли в психологическом разви­тии пациента, и осознбет существующую у него в данный момент потребность в их выражении. При близнецовом переносе или слиянии аналогичная защита обеспечи­вается продолжительным распространением нарцисси­ческого катексиса на терапевта, который теперь становит­ся носителем инфантильного величия и эксгибиционизма




пациента. В этих формах зеркального переноса мобилизо­ванные нарциссические катексисы направляются на тера­певта, который — не будучи предметом идеализации, вос­хищения и любви — становится частью расширенной самости пациента. Таким образом, зеркальный перенос во всех его формах создает для пациента ситуацию относи­тельной безопасности, которая позволяет ему упорно решать болезненную задачу сопоставления грандиозной самости и реальности.

В генетическом аспекте позиция аналитика в ситуа­ции, где можно констатировать наличие состояния, напо­минающего перенос — в той или иной его форме, — вызван­ного реактивацией грандиозной самости (в частности, состояний, названных нами близнецовым переносом или переносом по типу второго «я»), может быть аналогична позиции, занимаемой у нарциссических детей вообража­емыми партнерами по играм (Е. Sterba, I960). Но в какой бы форме ни установился зеркальный перенос, то есть к какой бы стадии развития грандиозной самости — ран­ней или поздней — ни относилась мобилизация нарцис­сических катексисов, с точки зрения терапии важнее всего то, что в нарциссической сфере может быть достигнута реальная константность объекта. Другими словами, важ­нейшая функция зеркального переноса заключается в том, что он вызывает состояние, поддерживающее кинетиче­скую энергию терапевтического процесса.

Разумеется, мы не должны оставлять без внимания влияние сознательной мотивации пациента — желание избавиться от своих недостатков и своего недуга. И хотя анализанд не в состоянии сформулировать глубинные цели анализа, он может почувствовать, что аналитический процесс приведет его от ненадежного существования, где властвуют резкие эмоциональные колебания — между необузданными амбициями и ощущением неудачи и между грандиозным тщеславием и жгучим чувством стыда, — к возросшему самообладанию, внутреннему спокойствию и уверенности в себе, которые возникают благодаря транс­формации архаичного нарциссизма в заветные идеалы, реалистичные цели и устремления и устойчивую само­оценку. Однако сами по себе рациональные цели терапии

не могут убедить уязвимое Эго нарциссически фикси­рованного аиализанда отказаться от вытеснения, отвер­жения и отыгрывания, оказаться лицом к лицу с потреб­ностями и желаниями архаичной грандиозной самости. Чтобы привести в действие и поддержать болезненный процесс, приводящий к конфронтации грандиозных фан­тазий с реалистичным представлением о себе и к пони­манию того, что жизнь предлагает лишь ограниченные возможности для удовлетворения нарциссических эксги­биционистских желаний,необходимо,чтобы установился зеркальный перенос в той или иной его форме. Если же он не развивается или его установлению препятствуют отвержение со стороны терапевта или преждевременные интерпретации им переноса, то тогда грандиозность паци­ента остается сосредоточенной на грандиозной самости, и терапевт воспринимается как чужой и враждебный и, таким образом, не имеет возможности стать партнером. В этих условиях защитная позиция Эго остается ригидной и не может произойти расширения Эго.

Я завершу обсуждение роли зеркального переноса как инструмента процесса переработки фрагментом из ана­лиза одного пациента16. В приведенном ниже примере реактивация грандиозной самости произошла в форме переноса по типу второго «я».

Пациент В. проходил у меня анализ в течение четырех лет. Он был человеком интеллектуального труда, в возрасте около сорока пяти лет и, несмотря на то, что был женат, имел нескольких детей и добился определенных успехов в своей работе, во взрослом возрасте неоднократно под­вергался психотерапии (в том числе психоанализу). Неко­торые из этих попыток были недолговечными, другие продолжались около года, но ни одна, по его словам, не бы­ла успешной и не затронула его основного психического нарушения. И наоборот, пациент утверждал со все большей уверенностью по мере продвижения терапии, что на этот

Значение зеркального переноса как инструмента процесса переработки - student2.ru lfi Более подробное описание зеркального переноса (относяще­гося к случаю мистера А. [глава 3], которое служит примером мобилизации идеализированного родительского имаго при идеализирующем переносе) будет приведено в главе 9.

раз в фокусе анализа оказалась центральная область его психопатологии, и поэтому она приводила к постоянным, но ощутимым и прочным результатам. Хотя он жаловался на некоторые проблемы, связанные с ejaculatio praecox и недостаточной эмоциональной вовлеченностью во время полового акта, становилось очевидным, что (как это часто бывает в подобных случаях) его симптомы были размы­тыми, неопределенными и их трудно было передать слова­ми. Они заключались в ощущении пациента, что он не жи­вет полной жизнью (хотя он не был подавлен), в состояниях болезненного напряжения, относившихся к пограничной области между телесными и психическими переживани­ями, и в тенденции к постоянному беспокойству по поводу своих физических и психических функций.

Хотя в последующих фазах анализа он по разным пово­дам выражал свою теплую благодарность за непривычные для него помощь и понимание, которые он получал от ана­литика, он его не идеализировал, и хвалебные пациента не выходили за рамки (окрашенного позитивными чувст­вами) разумных и реалистичных оценок. Вместе с тем анализ, основанный на близнецовом переносе (переносе по типу второго «я»), продолжал развиваться следующим характерным способом. Каждый раз, когда во время анализа всплывала новая тема, ассоциации пациента в течение долгого времени относились сначала не к нему самому, а к аналитику; тем не менее эта фаза переработки, внешне относившаяся к аналитику, всегда вызывала у пациента важные психологические изменения. И только после завер­шения этой части работы пациент мог фокусироваться на самом себе, на своих собственных конфликтах, на дина­мическом и генетическом аспектах своей личности и исто­рии развития. Если же в первой части этого типичного цикла я намекал или открыто утверждал, что пациент «про­ецирует», то он реагировал эмоциональным отчуждением и чувством того, что его неправильно поняли. Даже в позд­них фазах анализа, когда он уже предвосхищал, что по­дошел к разговору о себе, он по-прежнему придерживался характерной последовательности: сначала в течение долго­го времени он видел во мне (обычно провоцировавшие тревогу) аффект, желание, стремление или фантазию,

которые его заботили, и только после того как он подобным образом прорабатывал активированный комплекс, пере­ходил к его рассмотрению в отношении себя самого.

Позвольте мне теперь проиллюстрировать процесс переработки в этом специфическом случае близнецового переноса с помощью характерных эпизодов, неоднократ­но возникавших в середине анализа. Пациент, например, начинал воспринимать меня как человека, лишенного честолюбия, эмоционально поверхностного, патологи­чески невозмутимого, отстраненного и пассивного, и — хо­тя этот образ не совпадал с некоторыми присущими мне чертами личности и формами поведения, известными пациенту, — его убежденность в истинности этих фантазий не была поколеблена даже наличием противоположной информации. За этим последовал длительный процесс переработки, в котором моя личность внимательно изуча­лась и воспринималась как разорванная на части конфлик­том. Чего боялся аналитик? Действительно ли у него нет честолюбия? Правда ли, что он никогда не завидовал? Или ему пришлось избегать своих честолюбивых стремле­ний и чувства зависти из-за страха, что они могут его разрушить? После длительного периода подобных сомне­ний и тревог восприятие меня пациентом постепенно изменилось, и он вспомнил теперь многие вещи — которые он всегда знал обо мне, — представлявшие меня в совер­шенно ином свете. (Непосредственное восприятие анали­тика пациентом на аналитическом сеансе точно так же изменилось в соответствии с новым образом, который появился у пациента.) И только после этих переживаний, относящихся к аналитику, пациент обратился к себе.

Этому поворотному пункту обычно предшествовало описание пациентом внешних событий, которые демон­стрировали то, что он уже достиг существенного прогрес­са в той конкретной области, в которой он пытался разо­браться посредством аналитика. Например, он рассказал о чувстве зависти к своему коллеге, сопровождавшемся желанием затмить его и получить свою часть признания за достижения, которые он до сих нор молчаливо припи­сывал другим. Затем в течение сравнительно короткого промежутка времени, который, однако, был наполнен

сильными чувствами, пациент не только целиком пережил в себе этот конфликт, но и сумел связать его с мучитель­ными воспоминаниями о событиях, произошедшими в детстве, и детскими эмоциями. Хотя эти события не яв­лялись генетически детерминирующими факторами в том смысле, в каком им являются события, которые можно вспомнить или реконструировать при неврозах переноса, тем не менее они играли важную роль предшественников нарушения личности в зрелом возрасте. Таким образом, он вспомнил свое детское одиночество, причудливые фантазии о величии и власти, в которые он надолго погру­жался, и опасения, что он не сможет вернуться из них в мир реальности. Он вспомнил, как ребенком он стал бояться эмоционально катектированного соперничества из-за страха перед (близкими к бредовым) фантазиям об обладании абсолютной садистской властью и как он сбе­рег толику человеческого участия и реализма, (а) развивая фантазии, связанные с воображаемыми товарищами но иг­рам, особенно в период, когда его страдавшая хрониче­ской депрессией мать была беременна, и как после рожде­ния брата, когда пациенту было шесть лет (как и в фан­тазиях пациента Л. [глава 9], еще не родившийся брат оказался центральной фигурой его тревог), (б) обратив­шись взамен эмоционально насыщенных желаний к бес­страстным и отстраненным интеллектуальным занятиям и (в) подчиняя все свои цели и устремления сознательной рациональности, исключая тем самым из своей жизни эмоции и воображение и отказываясь от любого спонтан­ного удовольствия.

Наши рекомендации