О бессознательной диадной структуре ролей «преступник-жертва»

Если мы будем с клинической точки зрения рассматривать переполненную ненавистью жертву, то заметим, что ей всегда противостоит переполненный ненавистью преступник. Существует коррелирующее, переполненное ненавистью взаимоотношение между преступником и жертвой, причём переполненный ненавистью преступник стремится разрушить бессильный объект, причинить ему страдание и учинить над ним контроль. Существование такой бессознательной диадной структуры представляет одну из главных проблем в лечении этих пациентов, так как она тотчас проявляется в переносе/контрпереносе. Приведу три примера:

Эту проблематику как в практическом, так и в клиническом аспектах я хотел бы подробнее рассмотреть на первом примере. Речь идёт о мужчине, который оказался единственно выжившим из всей большой семьи во время заключения в концентрационном лагере, освобождён пациент был в 12 лет; на его глазах была убита вся семья. Позднее, уже будучи взрослым человеком, он проявил огромные организаторские способности, посредством которых ему удалось занять одно из ведущих мест в партии, добиться власти и удачно жениться; у него было несколько детей. Он обратился ко мне из-за того, что его дочери были подвержены суицидальным попыткам, сыновья же перестали справляться с работой, жена проявляла по отношению к моему пациенту постоянную агрессию, да он и сам страдал от частых фантазий о самоубийстве вследствие такого несчастливого положения, в котором оказалась семья. Исследование этого пациента и его семьи выявило ужасающую картину: пациент оказался абсолютным диктатором в семье, он изнасиловал свою малолетнюю дочь, чинил всяческие препятствия своим сыновьям, чтобы те не стали от него независимыми, с женой обращался как с рабыней, да и по отношению ко мне как терапевту он постоянно выдвигал требование о том, что из-за оплаты им огромных гонораров я должен стать его агентом.

Не будет большим преувеличением, если, говоря о моём впечатлении, я скажу, что этот мужчина вёл себя по отношению к своей семье точно также, как это делал в концентрационном лагере комендант, дошедший до убийства всей родительской семьи пациента. На этом примере хорошо видно, как жертва превращается в преступника, хотя не только в преступника, ведь остаётся ещё и прежняя роль жертвы. Этот пациент страдал от тяжёлой депрессии, и даже осуществил несколько опасных суицидальных попыток. Так что, как видите, жертва и преступник могут быть вполне представлены в одной и той же персоне, приводя к активации специфической диадной ситуации, то есть говоря другими словами, интернализованные отношения с объектами всегда проявляются в парных отношениях. Теперь можно сделать обобщающий вывод о том, что постоянная агрессия, когда она действительно имеет психопатологические последствия, будет позже проявляться в двоякой идентификации: и с жертвой, и с палачом.

В качестве второго примера я сообщу о лечении медсестры, прервавшей уже лечение у двух терапевтов из-за того, что с ними возникали сексуальные отношения. Ещё в очень раннем детстве пациентка поняла, что родители с нею и братьями занимаются групповым сексом: сексуальные контакты были между всеми, а проходило это в огромной ванной, и так всё детство и подростковый период. Пациентка выросла, чуть ли не в психотической семье. Отец всегда вначале кормил собаку, чтобы полностью убедиться в том, что жена его на этот раз не собирается отравить. Эта пациентка - довольно толковая медсестра - страдала от ожирения, алкоголизма, патологической зависимости от различных наркотиков, кроме того, у неё были беспорядочные половые связи, как с мужчинами, так и с женщинами, психически у неё обнаружилось тяжёлое пограничное расстройство. На 10-ом или 12-ом сеансе я обнаружил, что пациентка всегда приходила на сеансы без трусиков и так садилась, расставляя бёдра, что я свободно мог видеть гениталии. Она страшно возмутилась, когда я отважился отказаться вступить с ней в сексуальные отношения.

В этом примере мы видим, как из ребёнка травмированного в раннем детстве, а в подростковом возрасте, подвергавшемся развращению, сформировалась совращающая личность с тяжёлыми психическими нарушениями, причём эта личность взяла на себя обе роли: и жертвы, и палача.

В качестве третьего примера я выбрал пациентку из нашего исследовательского проекта. Она физически тяжело истязалась мачехой. Каждый раз, когда пациентка не полностью слушалась мачеху, та жёстко брала её за плечи, грубо трясла несколько раз и бросала на стену, так что у девочки в возрасте 5-11 лет постоянно были чёрные пятна и синяки. Она даже не могла посещать занятия физкультурой, так как иначе были бы видны следы физических издевательств. Эта пациентка, на счету которой за последние годы было более 30 суицидальных попыток с тяжёлыми коматозными состояниями, которая лишь случайно осталась в жизни, искусно провоцировала меня на сеансах. Она подолгу издевалась и насмехалась надо мной, пыталась сломать предметы на моём столе, а в конце сеанса отказывалась покинуть мой кабинет. Мне приходилось с помощью госпитального полицейского вытаскивать её из помещения, в которой проходила моя практика. Пациентка звонила мне днём и ночью, придумывая для этого самые незначительные предлоги, а однажды так вообще незаметно проникла на семейный праздник, чтобы поиздеваться надо мной. Здесь хорошо заметна интенсивность агрессии, посредством которой пациентка, идентифицируясь со своей садистической мачехой, использовала меня в качестве жертвы, хотя в другие моменты она чувствовала и саму себя так, словно я обращался с ней как с жертвой. Когда я после того, как пациентка целый час высмеивала меня, говорил: «Итак, сеанс закончен», то она возражала: «Подождите, я должна ещё сказать нечто очень важное, это действительно очень важно». А когда я всё-таки настаивал на своём: «Время закончилось. Вы должны сейчас уйти», то она, всхлипывая и вытирая слезы, уходила из кабинета, так что моя секретарша с ужасом поглядывала на меня, словно я был садистом.