Карл Густав Юнг. Жизнь и творчество 7 страница

« Снова и снова я замечаю, что процесс индивидуации подменяется вхождением эго в сознание и соответственно эго отождествляется с самостью, что вносит безнадежную путаницу. Тогда индивидуация не что иное, как эгоцентричность и автоэротизм. Индивидуация не отгораживается от мира, а собирает весь мир в человеке» (CW 8, par. 432).

Процесс индивидуации представляет два основных этапа. Первый этап заключается в посвящении, или инициации, во внешний мир и завершается формированием персоны или структуры эго, т.е. такого склада личности, который самим носителем и окружающими его людьми воспринимается за таковую, но, в сущности, таковой не являющейся. Юнг пишет: «Можно сказать, немного преувеличивая, что персона есть то, чего в действительности нет, но о чем она сама, как и другие, думает, что есть» (CW 9i, par. 221; Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев, 1996. С. 261).

Второй этап есть посвящение в мир внутренний, и он является процессом дифференциации и отчуждения психологии индивидуальной от коллективной, иначе это процесс «восамления».

Индивидуация и жизнь в режиме коллективных ценностей представляют дивергентные (расходящиеся) тенденции. По мнению Юнга, их связывает друг с другом вина. Тот, кто вступил на личностную тропу, до некоторой степени отстраняется от коллективных ценностей, но при этом не теряет тех аспектов психического, которые коллективны унаследованным образом. Чтобы «искупить» вину за свой «уход», индивид обязан произвести что‑то ценное для пользы общества.

«Индивидуация отделяет человека от личностного подчинения и, следовательно, от коллективности. Это и составляет ту самую вину, которую индивидуант оставляет за собой перед миром, вину, которую он должен постараться искупить. Он должен преддожить какой‑то выкуп вместо себя, т.е. должен принести некие ценности, которые окажутся равной заменой за его отсутствие в коллективной личностной сфере. Без такого производства ценностей окончательная Индивидуация аморальна и – более того – самоубийственна <…>.

У индивидуанта нет априорной претензии на ту или иную оценку. Он должен довольствоваться той оценкой, которая приходит к нему со стороны, благодаря тем ценностям, которые он создает. Общество не только имеет право, но оно обязано осуждать индивидуанта, если он не достигает успеха в создании эквивалентных ценностей» (CW18, par. 1095a).

ИНИЦИАЛЬНОЕ СНОВИДЕНИЕ (Initial dream; Initialtraum) – под инициальным сновидением понимается в целом такое сновидение, которое случается при вступлении в новую жизненную ситуацию или при начале какого угодно нового периода жизни (например, поступление на новую работу или учебу, в свадебную ночь, по достижении середины жизни и т.д.). В специальном смысле, однако, мы рассматриваем здесь инициальное сновидение как первое сновидение после начала аналитической работы при терапии. Сам Юнг и работающие по его методу терапевты не установили однозначно этого понятия или не ограничивались одним‑единственным сновидением. Особенность и существенность этого инициального сновидения состоит в том, что в нем выражаются факторы, вызывающие невротические заболевания или тяжелые жизненные ситуации. В связи с этим инициальное сновидение имеет важное значение для диагностики, ведь оно позволяет познать бессознательные и скрытые движущие основания всякого рода трудностей.

Наряду с диагностическим аспектом во многих инициальных сновидениях проявляется еще и прогностическое измерение, благодаря чему образы сновидения позволяют распознать будущие возможности развития сновидца. Подобно тому, как переживание инициации в архаичных культурах или в религиозных обрядах и символах (например, крещении, первом причастии, конфирмации и т.д.) вводит в важный жизненный или религиозный опыт, инициальные сновидения позволяют проявиться основополагающему опыту и пробуждают будущие возможности развития.

ИНИЦИАЦИЯ (Initiation – лат. initio – «начинать, посвящать») – переход индивида из одного статуса в другой, в частности включение в некоторый замкнутый круг лиц (в число полноправных членов племени, в мужской союз, эзотерический культ, круг жрецов, шаманов и т.п.), и обряд, оформляющий этот переход; обряды или ритуалы инициации также называются переходными или посвятительными. В психологическом смысле инициация возникает тогда, когда человек осмеливается действовать вопреки природным инстинктам и открывает в себе возможность движения в направлении к сознанию. Ритуалы инициации известны с древнейших времен, они готовили человека к серьезным изменениям в его жизни, в частности сопровождали достижение им половой зрелости. Сложность обрядовых церемоний предполагает переключение психической энергии от рутинных занятий на новое и необычное дело. С инициируемым происходит онтологическое изменение, что позднее находит свое выражение в осознанной перемене внешнего статуса. Важно отметить, что в процессе инициации субъект приобщается не к знанию, а к тайне.

Инициация подразумевает отмирание менее адекватных и неактуальных условий жизни и возрождение обновленных и более соответствующих новому статусу инициируемого. Здесь мы сталкиваемся с трансформацией, изменением, поэтому сами ритуалы так таинственно‑пугающи. Обряд инициации предполагает жертву, и именно она является главным источником страдания. Для его облегчения предусматривается некое переходное состояние, соответствующее временной утрате эго. В соответствии с этим инициируемый сопровождается или патронируется кем‑то, например священнослужителем или наставником (шаманом), мана‑личностъю, способным взять на себя проектируемый перенос того, чем предстоит стать инициируемому. Отношения между инициируемым и инициатором носят глубоко символический характер. В психической жизни индивида инициация занимает важное место, и внешние церемонии соответствуют психологическому образцу изменения и роста. Ритуалы или обряды попросту оберегают человека и общество от дезинтеграции, в особенности когда в них происходят глубокие внутренние и всеобъемлющие изменения.

«Трансформация бессознательного, возникающая в анализе, делает естественной аналогию с религиозными церемониями инициации, которые, тем не менее, в принципе отличаются от природного процесса тем, что ускоряют естественный ход развития и заменяют спонтанное возникновение символов сознательно укомплектованным набором символов, предписанных традицией» (CW 11, par. 855; Юнг К.Г. О психологии восточных религий и философий. М.: Медиум, 1994. С. 85–86).

«Единственным процессом инициации, который живет и фактически практикуется сегодня на Западе, является анализ бессознательного, используемый врачом в терапевтических целях» (там же, par. 842; Юнг К.Г. О психологии восточных религий и философий. М.: Медиум, 1994. С. 72).

Юнг отмечал тот факт, что инициация тесно связана с исцелением; т.е. когда психологическая ориентация изживает свою полезность, но не получает возможности трансформироваться, она начинает разлагать и заражать всю психическую систему.

ИНСТИНКТ , или влечение (Instinct; Instinkt или Trieb) – непроизвольное влечение к определенной деятельности; побуждение к фиксированной активности (см. также архетипы).

«Когда я говорю об инстинкте (Trieb), то я разумею при этом то самое, что обычно понимают под этим словом, а именно: понуждение, влечение к определенной деятельности. Такая компульсивная устремленность может возникать от какого‑нибудь внешнего или внутреннего раздражения, которое психически разряжает механизм влечения‑инстинкта, или же от каких‑нибудь органических оснований, лежащих вне сферы психических каузальных отношений. Характер инстинкта присущ каждому психическому явлению, причинно происходящему не от волевого намерения, а от динамического понуждения, независимо от того, что это понуждение проистекает непосредственно из органических и, следовательно, внепсихических источников или же существенно обусловлено энергиями, которые только разряжаются волевым намерением – в последнем случае с тем ограничением, что созданный результат превышает действие, намеченное волевым намерением. Под понятие инстинкта подпадают, по моему мнению, все те психические процессы, энергией которых сознание не располагает. При таком понимании аффекты принадлежат настолько же к процессам влечения‑инстинкта, насколько и к чувственным процессам (см. чувство). Те психические процессы, которые при обычных условиях являются функциями воли (т.е. безусловно подлежащими контролю сознания), могут, уклоняясь от нормы, становиться процессами влечения‑инстинкта вследствие присоединения некоторой бессознательной энергии. Такое явление обнаруживается всюду, где или сфера сознания оказывается ограниченной вследствие вытеснения неприемлемых содержаний, или же где, вследствие утомления, интоксикации или вообще патологических процессов мозга, наступает понижение ментального уровня, где сознание уже не контролирует или еще не контролирует наиболее ярко выделяющиеся процессы. Такие процессы, которые некогда у индивида были сознательными, но со временем стали автоматическими, я бы не хотел называть процессами инстинктивными, но автоматическими процессами. При нормальных условиях они и не протекают наподобие инстинктивных, потому что при нормальных условиях они никогда не проявляются в компульсивном виде. Это случается с ними только тогда, когда к ним притекает энергия, чуждая им» (ПТ, пар. 728).

Инстинкты в своей первозданной силе могут сделать почти невозможной социальную адаптацию индивида.

«Инстинкт – вещь неизолированная и практически не может быть изолированной. Он всегда приносит в своем составе архетипические содержания духовной природы, являющиеся одновременно и его основанием, и его ограничением. Другими словами, инстинкт всегда неизбежно связан с чем‑то наподобие философии жизни, что, однако, остается архаичным, неясным, неопределенным. Инстинкт стимулирует мысль, и если человек не задумывается о своей собственной свободной воле, то тогда вы получаете компульсивное мышление, так как оба полюса психического, физиологический и ментальный, неразрывно слиты» (CW 16, par. 185; ЮПП, пар. 185).

Психические процессы, которые обычно сознательно контролируются, могут стать инстинктивными в том случае, когда они оказываются пропитанными бессознательной энергией. Это непременно возникает, когда уровень сознания низок вследствие усталости, интоксикации, депрессии и т.д. Наоборот, инстинкты‑влечения могут быть модифицированы соответственно до такой степени, что оказываются цивилизированными и пребывают под сознательным контролем. Этот процесс Юнг называл психизацией.

«Инстинкт, который подвергся слишком сильной психизации, может „отомстить“ в форме автономного комплекса. Это одна из главных причин невроза» (CW 8, par. 255).

«Слишком много животного деформирует цивилизованного человека, слишком много цивилизации делает больными животных» (ПБ, с. 57).

Юнг выделяет пять различных групп инстинктивных факторов: творчество, рефлексия, деятельность, сексуальность и голод. Голод – первичный инстинкт самосохранения, вероятно, самый основной из всех инстинктов. Сексуальность – инстинкт, близко примыкающий к первому и особо расположенный к психизации, позволяющей ему отводить свою чисто биологическую энергию по другим каналам. Побуждение к деятельности проявляется в путешествии, любви к перемене мест, неугомонности и игре. В категорию рефлексии Юнг включал религиозное побуждение и поиск смысла. Творчество также составляет особую категорию. Юнговские описания творчества ограничиваются побуждением к творчеству в искусстве.

«Хотя мы не можем классифицировать его „творчество“ с высокой степенью точности, сам творческий инстинкт есть нечто, что заслуживает особого внимания. Я не знаю, является ли само слово „инстинкт“ правильным. Мы используем понятие „творческий инстинкт“, потому что этот фактор ведет себя, по крайней мере динамически, наподобие инстинкта. Как и инстинкт, он компульсивен, но вовсе не общеобязателен – он не является жестко фиксированным и неизменно унаследованным. Поэтому я предпочитаю обозначать творческий импульс как психический фактор, сходный по своей природе с инстинктом, имеющим в действительности очень тесную связь с инстинктами, но не отождествляясь ни с одним из них. Его связи с сексуальностью во многом носят дискуссионный характер, и, ко всему прочему, он имеет много общего с побуждением к деятельности и рефлективным инстинктом. Но может также и подавлять их или заставлять служить себе до саморазрушительной степени. Творчество в одинаковой степени является как созидающим, так и разрушительным началом» (CW 8, par. 245).

Юнг был также убежден, что аналитический процесс может только способствовать возрастанию истинного творчества.

«Творческая энергия и сила гораздо могущественнее, нежели ее обладатель. Если это не так, то она вещь незначительная и данные благоприятные условия будут питать привлекательный талант, но не более. Если, с другой стороны, это невроз, то часто требуется лишь слово или взгляд, чтобы моментально из дымки возникла иллюзия <…> Болезнь еще никогда не благоприятствовала творческой работе – наоборот, она является наиболее грозным препятствием для творчества. И точно так же как анализ не может истощить бессознательное, анализирование подавлений не в силах разрушить истинное творчество» (CW 17, par. 206; КДД, с. 129).

Инстинкт и архетип являются парой противоположностей, связанных довольно сложным образом, и поэтому о них порой очень трудно говорить отдельно.

«Психические процессы кажутся балансиром энергии, текущей между духом и инстинктом, хотя вопрос о том, в каком случае процесс должен описываться как духовный, а в каком как инстинктивный, остается погруженным во мрак. Подобная оценка или интерпретация целиком зависит от точки зрения или состояния сознательного разума» (CW 8, par. 407).

Когда сознание становится сверходухотворенным, блуждающим слишком далеко, в результате чего потерявшим свою инстинктивную основу то саморегулирующие процессы внутри психического активизируются в попытке достичь необходимого равновесия. В сновидениях это часто проявляется появлением животных символов, в особенности змей.

«Змея репрезентирует мир инстинкта, в особенности те витальные процессы, которые, по крайней мере психологически, наименее всего доступны. Сновидения со змеей всегда обозначают какое‑то конфликтное расхождение между установкой сознательного разума и инстинктом, расхождение, в котором змея выступает как персонификация угрожающего аспекта этого конфликта» (CW5, 615; СТ, пар. 615).

ИНСТИНКТ ЖИЗНИ (Life instinct; Lebenstrieb) – поскольку Юнга весьма интересовало, каким образом прогрессивные и регрессивные силы соединяются в психическом, то он рассматривал инстинкт жизни в комплементарной паре наряду с инстинктом смерти. Например, символы и образы смерти можно понимать из их значения и смысла для жизни, а опыт и события жизни следует истолковывать как ведущие к смерти. Жизнь, рассматриваемая как подготовка к смерти, а смерть как полнота жизни в сумме соответствуют взглядам Юнга (КСАП, с. 65).

ИНСТИНКТ СМЕРТИ (Death instinct; Todestrieb) – известно определенное критическое отношение, которое Юнг выражал по поводу фрейдовской классификации инстинктов, выделявшей особую группу инстинктов жизни (голод, агрессия, сексуальные инстинкты) и группу инстинктов смерти, тех, «которые стремятся привести живые существа к смерти» (КСП, с. 58). «Тем не менее представления, аналогичные инстинкту смерти, имеются и в аналитической психологии» (КСАП, с. 66).

«Нейтральная природа психической энергии означает, что она может использоваться в различных целях, и это не исключает парадоксального применения энергии, когда она направляется на понижение энергетического напряжения. В регрессии Юнг видел попытку „дозаправиться“ или регенерировать личность столкновением и слиянием с родительским имаго или Бого‑образом. Это неизбежно ведет к растворению (или „смерти“) эго в его старой форме с последующим понижением напряжений и возбуждений прежнего образа жизни. Метафорически это можно считать смертью, из которой эго‑потенциал воссоединяется в более адекватной и осознанной форме» (КСАП, с. 66–67).

ИНТЕГРАЦИЯ (Integration; Integration) – процесс, с помощью которого части соединяются в целое; на личностном уровне состояние организма, когда все составляющие элементы индивида, его черты или качества действуют согласованно как единое целое.

Юнг использовал этот термин трояко:

1 ) как описание (или даже диагноз) психологической ситуации индивида. Она подразумевает обследование взаимодействия сознания и бессознательного, мужской и женской составляющей личности, различных пар противоположностей, позиции эго относительно тени и динамики взаимодействий между функциями и установками сознания. Диагностически интеграция обратна диссоциации;

2) как подпроцесс индивидуации (интеграция создает основу для индивидуации). Как следствие интеграция может привести к чувству целостности в результате соединения воедино различных аспектов личности;

3) как стадию развития, типичную для второй половины жизни, когда различные взаимодействия (описанные в п. 1) достигают определенного равновесия (или, правильнее, оптимального уровня конфликта и напряжения) (КСАП, с. 67).

Психическая интеграция служит организации полного личностного осуществления, подгоняя отдельные части индивидуальности друг к другу так, чтобы в итоге получить единую личность. Интеграция – это существенный шаг на пути индивидуации и самоосуществления (Selbstverwirklichung). Когда разные аспекты личности существуют независимо друг от друга, это может привести к диссоциации (разъединению и болезненному расщеплению) индивидуальности. Способность интегрироваться является выражением здорового и нормального эго. В особенности при терапии неврозов интеграция отделившихся и вытесненных содержаний является важнейшим процессом.

В сочинениях Юнга понятие «интеграция» имеет основополагающее значение в следующих двух областях: во‑первых, при столкновении (Auseinandersetzimg) с «тенью» и, во‑вторых, в области многослойных взаимоотношений (Interaktion) между сознанием и бессознательным. Часто Юнг говорит об интеграции тени, т.е. темной стороны личности. В то время как многие люди проецируют свою тень на других людей или на «общество», невроз, скорее всего, ведет к тому, чтобы осуществить интеграцию таких сил. Исходя из этого, Юнг охарактеризовал интеграцию бессознательных содержаний как «основную операцию» в аналитической терапии.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (Interpretation; Deutung) – действие, в результате которого выраженное на одном языке становится понятным на другом. Врачи, психиатры, аналитики, психотерапевты пытаются переводить психологические сообщения, поставляемые пациентами, поскольку сновидения, видения и фантазии по существу являются смутными метафорами. Выраженные символическим языком, они передаются при помощи образов.

«Пациенту необходимо знать, как относиться к символическому содержанию, но терминология ему незнакома, и нельзя ожидать, что он последует по теоретическому пути психотерапевта. Последнему необходимо интерпретировать материал психологически, чтобы анализировать психические и архетипические явления.

Тем не менее если он слишком быстро продвигается вглубь в своем толковании, возникает опасность пренебречь потенциальной вовлеченностью индивида в свой собственный процесс. Находясь под впечатлением нуминозности архетипических фигур или знаний и опыта психотерапевта, пациент невольно склоняется к объяснению бессознательных содержаний и не относится серьезно к необходимости интегрировать их. Его собственное понимание образов может остаться чисто интеллектуальным, но не личностным или психологическим. Между ним и его внутренними процессами не устанавливаются диалектические взаимоотношения. Благоприятствование, поддержание последних и есть функция интерпретации» (КСАП, с. 69).

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СНОВИДЕНИЙ (Interpretation of Dreams; Traumdeutung) – толкование.

Обращаясь к юнговскому методу интерпретации сновидений, можно выделить следующие положения:

«1) интерпретация должна привнести нечто новое в сознание, но не повторяться и не морализировать. Только обнаруживая незнакомое, неожиданное или чуждое содержание, интерпретация может уловить компенсаторно‑психологическое намерение процесса сновидения (см. компенсация);

2) интерпретация должна принимать во внимание личный контекст жизни сновидца и его психобиографический опыт. Эти факторы наряду с влиянием его социального окружения (которое иногда называют коллективным сознанием) выявляются путем ассоциации (см. коллективное);

3) символическое содержание сна – вне зависимости от его сюжета – становится более ценным, если сравнивается с типичными культурными, историческими, мифологическими мотивами. Они обогащают личный контекст сна и связывают его с «коллективным бессознательным». Подобные сравнения подразумевают трудоемкую работу по амплификации;

4) интерпретаторам дается совет «оставаться верными образу сна», держаться как можно ближе к содержанию сновидения. Ассоциация и амплификация рассматриваются как способы придания изначальному образу большей живости, значения и доступности. Тем не менее образ сна принадлежит самому сновидцу, и его следует соотносить с его собственной психологической жизнью;

5) основной критерий «плодотворности» интерпретации – делает ли она возможным сдвиг в позиции сознания сновидца» (КСАП, с. 68).

ИНТРОВЕРСИЯ (Introversion; Introversion) – способ психологической ориентации, в котором движение энергии осуществляется по направлению к внутреннему миру (ср. экстраверсия).

«Интроверсией называется обращение либидо вовнутрь. Этим выражается негативное отношение субъекта к объекту. Интерес не направляется на объект, но отходит от него назад на субъекта. Человек с интровертной установкой думает, чувствует и действует таким способом, который явственно обнаруживает, что мотивирующая сила принадлежит прежде всего субъекту, тогда как объекту принадлежит самое большее вторичное значение. Интроверсия может иметь более интеллектуальный и более чувствующий характер, точно так же она может быть отмечена интуицией или ощущением. Интроверсия активна, когда субъект желает известного замыкания от объекта, она пассивна, когда субъект не в состоянии вновь обратно направить на объект тот поток либидо, который струится от объекта назад, на него. Если интроверсия привычна, то говорят об интровертном типе» (ПТ, пар. 730).

«Он постоянно должен доказывать, что все, что он делает, основывается на его собственных решениях и убеждениях и никогда не зависит от влияния других, желания кому‑то понравиться или снискать расположение какого‑то лица или мнения» (ПТ, пар. 893).

Интровертное сознание может прекрасно осознавать внешние обстоятельства, но оно не мотивируется ими, не принимает их в расчет. «Отъявленный» интроверт реагирует прежде всего на внутренние впечатления.

«Интроверт не столь доступен, он как бы находится в постоянном отступлении перед объектом, пасует перед ним. Он держится в отдалении от внешних событий, не вступая во взаимосвязь с ними, и проявляет отчетливое негативное отношение к обществу, как только оказывается среди изрядного количества людей. В больших компаниях он чувствует себя одиноким и потерянным. Чем гуще толпа, тем сильнее нарастает его сопротивление. По крайней мере, он не „с ней“ и не испытывает любви к сборищам энтузиастов. Его нельзя отнести к разряду общительных людей. То, что он делает, он делает своим собственным образом, загораживаясь от влияний со стороны. Такой человек имеет обыкновение выглядеть неловким, неуклюжим, зачастую кажущимся сдержанным, и так уж водится, что либо по причине некоторой бесцеремонности манеры или же из‑за своей мрачной недоступности, или чего‑либо, совершенного некстати, он невольно наносит людям обиду. Свои лучшие качества он приберегает для самого себя и вообще делает все возможное, чтобы умолчать о них. Он легко делается недоверчивым, своевольным, часто страдает от неполноценности своих чувств и по этой причине является также завистливым. Его способность постигать объект осуществляется благодаря не страху, но тому факту, что объект кажется ему негативным, требующим к себе внимания, непреодолимым или даже угрожающим. Поэтому он подозревает всех во „всех смертных грехах“, все время боится оказаться в дураках, так что обычно оказывается очень обидчивым и раздражительным. Он окружает себя колючей проволокой затруднений настолько плотно и непроницаемо, что, в конце концов, сам же предпочитает делать что‑то, чем отсиживаться за ней. Он противостоит миру тщательно разработанной оборонительной системой, составленной из скрупулезности, педантичности, умеренности и бережливости, предусмотрительности, „высокогубой“ правильности и честности, болезненной совестливости, вежливости и открытого недоверия. В его картине мира мало розовых красок, поскольку он сверхкритичен и в любом супе обнаружит волос. В обычных условиях он пессимистичен и обеспокоен, потому что мир и человеческие существа не добры ни на йоту и стремятся сокрушить его, так что он никогда не чувствует себя принятым и обласканным ими. Но он и сам также не приемлет этого мира, во всяком случае не до конца, не вполне, поскольку вначале все должно быть им осмыслено и обсуждено согласно собственным критическим стандартам. В конечном итоге принимаются только те вещи, из которых, по различным субъективным причинам, он может извлечь собственную выгоду» (ПТ, пар. 976).

Признаком интроверсии у ребенка обычно являются рефлективная задумчивая манера его поведения, сопровождаемая застенчивостью и некоторым страхом перед незнакомыми объектами, а также сопротивление внешним влияниям.

«Очень рано появляется тенденция отстаивать свои права над знакомыми объектами и пытаться овладеть или управлять ими. Ко всему неизвестному такой ребенок относится с недоверием, внешние влияния обычно воспринимаются с сильным сопротивлением. Ребенок желает все делать своим путем и ни при каких условиях не будет подчиняться тому правилу, которое он не может понять. Когда он задает вопросы, то делает это не из любопытства или желания произвести впечатление, но потому что он хочет, чтобы имена, значения, смыслы и объяснения давали ему субъективную защиту против объекта» (там же, пар. 897).

Интровертная установка склонна обесценивать вещи и других людей, сомневаться в их значимости. Следовательно, путем компенсации крайняя интроверсия ведет к бессознательному подкреплению влиятельности объекта. Это переживается как привязка с сопутствующими эмоциональными реакциями к внешним обстоятельствам или другому лицу.

«Чем больше эго стремится обеспечить свою независимость, отсутствие обязательств и всяческое преобладание, тем более оно попадает в рабскую зависимость от объективно данного. Свобода духа заковывается в цепи унизительной финансовой зависимости, независимый образ действий раз за разом робко уступает, сломленный общественным мнением, моральное превосходство попадает в болото малоценных отношений, властолюбие завершается жалобной тоской – жаждой быть любимым. Бессознательное печется прежде всего об отношении к объекту и притом таким способом, который способен самым основательным образом разрушить в сознании иллюзию власти и фантазию превосходства. Объект принимает ужасающие размеры, несмотря на сознательное его уничижение. Вследствие этого эго начинает еще сильнее работать над отрывом от объекта и стремиться к властвованию над ним. В конце концов, эго окружает себя формальной системой страхующих средств, которые стараются сохранить хотя бы иллюзию преобладания. Но этим интроверт вполне отделяет себя от объекта и совершенно истощается, с одной стороны, в изыскании оборонительных мер, а с другой стороны, в бесплодных попытках импонировать объекту и проложить себе дорогу. Но эти усилия постоянно скрещиваются с теми подавляющими впечатлениями, которые он получает от объекта. Против его воли объект настойчиво импонирует ему, он вызывает в нем самые неприятные и длительные аффекты и преследует его на каждом шагу. Он постоянно нуждается в огромной внутренней работе, чтобы быть в состоянии „держаться“. Поэтому типичной для него формой невроза является психастения – болезнь, отличающаяся, с одной стороны, большой сенситивностью, а с другой – большой истощаемостью и хроническим утомлением» (ПТ, пар. 626).

В менее экстремальных случаях интроверты попросту более консервативны, предпочитая привычное домашнее окружение и интимную обстановку с малым числом близких друзей – они экономят свою энергию и препочитают оставаться на месте, нежели перемещаться туда‑сюда. Лучшее из того, что они делают, всегда осуществляется по их собственной инициативе, собственными усилиями и индивидуальным образом.