Стандартная методологическая парадигма в кросс-культурной психологии 8 страница
Таблица 4.1
Трансформация ценностей
Сельские | Городские |
Сельскохозяйственные | Промышленные |
Ориентированные на прошлое | Ориентированные на будущее |
Расширенная семья | Нуклеарная семья |
Предки | Дети |
Статус-кво | Перемены |
Консерватизм | Прогресс |
Гармония отношений с природой | Власть над окружающей средой |
Формализм | Прагматизм |
Сотрудничество | Конкуренция |
Мудрость, обретенная через опыт | Аналитические навыки, приобретенные в ходе систематического образования |
Половая дифференциация | Равенство |
Ограничения, касающиеся использования конфуцианства для объяснения поведения
Использовать конфуцианскую философию для объяснения поведения жителей Восточной Азии весьма соблазнительно. Однако существуют четыре причины, по которым конфуцианство не может использоваться таким образом. Первое, конфуцианство может использоваться как описательная модель, но не может служить объяснительной моделью. Идеи, сформулированные конфуцианством, следует преобразовать в психологические концепции, а затем проверить эмпирически. Эмпирическая проверка — это особенность, которая отличает науку от философии.
Второе, во всех философских традициях есть свои белые пятна и предубеждения. В конфуцианстве основным типом взаимоотношений считаются отношения отец-сын, которые и служат прототипом для всех остальных типов отношений. Однако если мы проанализируем исследования по возрастной психологии в Восточной Азии, отношения отец-сын оказываются вторичными, а основным типом отношений являются отношения мать-ребенок. В традиционных обществах Восточной Азии отец принимает участие в социализации детей с 3-4 лет, что происходит уже после того, как мать прививает им фундаментальные лингвистические и социальные навыки, адаптируя их к культурным нормам общества. Кроме того, акцент на патернализме и поло-ролевой дифференциации носит функциональный характер лишь в традиционных аграрных обществах, но в современном обществе он может создать социальные и организационные проблемы (Kim, 1998). В семье, школе, на работе и в обществе для достижения гармонии и равновесия патернализм должен поддерживаться материализмом (Kim, 1988).
Третье, непрофессионалы могут не иметь полного и осознанного представления о базовых концепциях конфуцианства, таких как Добросердечие к людям, Справедливость, Нормы надлежащего поведения, Знание и Доверие. Это философские концепции, которые изучаются в рамках школьной программы, но не психологические концепции. Необходимо преобразовать эти философские концепции в психологические конструкты и сопоставить их с принятой терминологией. Например, принятое в Корее понятие ckong (определяется как «любовь и привязанность к человеку, месту или вещи»), возможно, представляет собой функциональный -эквивалент Добросердечия к людям (Kim, 1998). В Японии атае (милосердная снисходительность) также может представлять собой функциональный эквивалент того же понятия (Kim & Yamaguchi, 1995). Хотя объем понятий, определяемый chong и атае, может значительно различаться, психологический анализ идентифицирует результирующие модели сходного характера, выявляя сущность Добросердечия к людям (Kim, 1998; Kim & Yamaguchi, 1995). Сыновья благодарность может интерпретироваться как частный случай Справедливости (Kim, 1998). Хотя исследователи анализировали функциональные проявления сыновней благодарности (такие, как заботу о старых родителях), все дети должны исполнять долг, связанный с сыновней благодарностью, как нравственный императив. Восточно-азиатские представления о верности и долге могут включать в себя сущность Справедливости. И, наконец, концепция «лица» может являть пример Норм надлежащего поведения (Choi, Kim & Kim, 1997).
Последним моментом, ограничивающим использование философского текста, является то, что в рамках конкретной культуры сосуществуют конкурирующие философии и взгляды на мир. Например, буддизм предлагает альтернативные концепции Я, отношений и общества в Восточной Азии. Кроме того, местные религии (такие, как шаманизм в Корее, синтоизм в Японии и даосизм в Китае) оказали определенное влияние как на буддизм, так и на конфуцианство. Эти три эпистемологические системы оказывали взаимное влияние друг на друга и в результате смешения и взаимопроникновения образовали синтетические формы (Kim, 1998).
Конфуцианская философия может быть отправной точкой для исследований, но не конечной их точкой. Идеи конфуцианства могут использоваться для создания гипотез, конструктов и теорий о развитии и взаимоотношениях человека. После разработки идей такого рода исследователи должны заняться их проверкой и подтверждением эмпирическим путем.
Хотя важно исследовать оригинальный текст как источник информации, исследователи не должны автоматически опираться на предположение о том, что китаец ведет себя в соответствии с принципами конфуцианства или что поведение индийцев обязательно следует истолковывать в соответствии с учением индуизма. Хотя данные оригинальные тексты и сформировались в рамках конкретных культур, они могут представлять собой концепции, навязанные извне и представляющие интересы определенных религиозных групп (например, касты брахманов в Индии) или классов общества (например, правящей элиты в Восточной Азии). Для использования этих текстов, исследователи должны трансформировать их в психологические концепции или теории, а затем проверить эмпирическим путем, действительно ли они оказывают влияние на мышление, чувства и поведение людей. Оригинальные тексты могут использоваться для разработки альтернативных описательных схем, кроме того, представлять собой полезный источник сведений, но они не обязательно могут объяснить культурные различия.
Хотя нам следует быть осторожными, налагая кросс-культурные установления, нам следует быть не менее осторожными, налагая установления, существующие в рамках определенной культуры. Придание непрофессиональному знанию вида обладающей надлежащим статусом психологической теории представляет собой пример наложения внешних установлений. Хайдер (Heider, 1958) полагал, что «простому человеку свойственно глубокое и основательное понимание самого себя и окружающих, которое, хотя и является не сформулированным или осознается весьма смутно, обеспечивает ему более или менее удовлетворительный уровень адаптивности при взаимодействии с другими» (р. 2). Опираясь на предварительную работу, проведенную Хайдером, Джулиан Роттер разработал собственную теорию точки контроля, а Бернард Вайнер создал теорию атрибуции. Эти теории, однако, весьма далеки от представлений людей о контроле и атрибуции; и, что еще более важно, их внутренняя и внешняя достоверность весьма невысока (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999). Основная проблема этих подходов состоит в том, что они исключают влияние контекста и сопутствующих факторов, которые являются центральными моментами для понимания представлений людей о контроле и системы их установок (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999).
Ким, Парк и Парк (Kim, Park & Park, 2000) настаивают на том, что современные психологические теории представляют в большей степени мнения, интерпретации и объяснения самих психологов, чем точное отображение человеческой психологии. Другими словами, современное психологическое знание можно определить как психологию психологов, нежели как психологию обычного человека (Нагге, 1999; Koch & Leary, 1985).
Феноменология
Как отмечалось выше, даже местная философия может представлять собой наложение внешних установлений. Важно понять, как идеи местной философии понимаются, используются и видоизменяются в повседневной жизни. Они должны превратиться в неотъемлемую часть феноменологической жизни человека.
Самые значительные различия между культурами существуют в сфере феноменологии. В кросс-культурном исследовании развития ребенка Азума (Azuma, 1988) приводит весьма уместный пример восприятия феномена изнутри и снаружи. В совместном с Робертом Хессом исследовании он изучал поведение матерей в США и Японии при воспитании детей и приучению их к послушанию. Когда ребенок отказывался есть овощи, японская мать реагировала так: «Ладно, значит, ты не должен их есть». Группа испытуемых из США интерпретировала реакцию матери-японки как отказ от своих требований после мягкой попытки убеждения. Группа же испытуемых из Японии, напротив, трактовала реакцию матери как прямую угрозу. Группа из США сначала не могла понять это и считала, что японка явным образом разрешает ребенку поступать так, как ему хочется. Азума (Azuma, 1988) объясняет, что цель данного высказывания матери вызвать в ребенке чувство вины: «Оно заставляет ребенка почувствовать, что его мать страдает и косвенно выражает угрозу положить конец близости между матерью и ребенком» (р. 4). В то время как матерям в США рекомендуется убеждать ребенка и разумно объяснять свои требования, в Восточной Азии для социализации детей используют межличностную дистанцию (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). Угроза положить конец близким отношениям между матерью и ребенком может рассматриваться как одна из самых суровых форм наказания (Azuma, 1988).
Согласно Азуме (Azuma, 1988), исследователи из США интерпретируют концепцию вины совершенно иным образом, нежели исследователи из Японии. В соответствии с западными психоаналитическими и психологическими теориями, американские исследователи рассматривают понятие вины негативно: предполагается, что в основе чувства вины лежат суеверия, безрассудные страхи или запретные желания. Считается, что постоянное обращение к чувству вины может привести к проблемам в юношеском возрасте. В Восточной Азии считается, что дети должны испытывать чувство вины по отношению к родителям за привязанность, снисходительность, жертвы и любовь, которые они получают от них (Kim & Choi, 1994). Чувствуя себя обязанными по отношению к родителям, дети испытывают чувство вины перед ними, поскольку они не могут вернуть ту любовь, ласку и заботу, которую давали им родители. В Восточной Азии чувство вины рассматрива-
ется как важная составляющая эмоций межличностного характера, которая стимулирует сыновнюю благодарность, мотивацию достижений и родственную близость.
В заключение Азума (Azuma, 1988) отмечает, что американские методы приучения к послушанию (то есть навязывание детям норм мира взрослых: ешь овощи!) в Японии могут восприниматься как жестокость. В Восточной Азии не принято наказывать ребенка за отказ соблюдать нормы взрослых, которые им непонятны. Вместо наказания или увещевания ребенка, матери следует выразить чувство боли и разочарования, особенно если она пытается сделать то, что пойдет ребенку на пользу. В Восточной Азии мать должна использовать свои эмоциональную и родственную близость с ребенком, чтобы убедить его вести себя должным образом (Azuma, 1986; Но, 1986; Kim & Choi, 1994). С помощью использования отношений близости и эмоциональных связей ребенок, которому потакают, превращается в уступчивого и послушного ребенка.
И, наконец, как полагают Тобин, By и Дэвидсон (Tobin, Wu & Davidson, 1987), этнокультурная психология рекомендует использование многозначного подхода. При таком подходе участники и наблюдатели, не являющиеся исследователями, имеют возможность оценки и интерпретации психологических феноменов. Тобин и соавторы (Tobin et al., 1987) обнаружили, что самые большие различия между культурами обнаруживаются в том, как люди интерпретируют и оценивают поведение других людей.
Заключение
Традиционно этнокультурные психологии часто рассматривались как антропологические исследования экзотических народов, живущих в далеких странах. Такой подход часто отождествлялся с политическим протестом против господствующих наций и колониальных властей (Kim, 1995; Kim & Berry, 1993). Однако подход этнокультурных психологии представляет собой фундаментальный сдвиг в научной парадигме, переход от позитивистской концепции причинной обусловленности к динамической транзакционной модели человеческого функционирования.
Этнокультурный психологический подход отличается от регионализации в том виде, в котором ее пропагандирует Синха (Sinha, 1997). Регионализация предполагает видоизменение и адаптацию существующих теорий, концепций и методов применительно к различным культурам или интеграцию западных теорий и региональных философий, такой как индуизм или конфуцианство (Sinha, 1997). В то время как регионализация представляет собой расширение существующего подхода, подход региональных психологии представляет собой альтернативную научную парадигму.
Не подражая естественным наукам, подход региональных психологии признает, что предмет психологии имеет фундаментальные отличия, он сложен и динамичен. Гносеологическая система, теории, концепции и методики должны соответствовать предмету исследования. Цель подхода региональных психологии состоит не в том, чтобы отвергать науку, объективность, экспериментальные методы и поиски универсалий, но в том, чтобы создать науку, стоящую на прочной основе описательного понимания людей. Цель состоит в создании более скрупулезной,
систематической, универсальной науки, дающей возможность теоретической и эмпирической проверки, а не только выдвижения наивных предположений.
Нам следует быть осмотрительными при наложении внешних установлений, которые могут исказить понимание психологических феноменов. Первое, те, кто занимался исследованиями в сфере психологии, использовал установки естественных наук при изучении человека. В погоне за стремлением как можно быстрее сделать психологию независимой и уважаемой научной сферой, первые психологи кроили психологическую науку таким образом, чтобы она была впору парадигме естественных наук (Kim, 1999). И хотя методологические достижения психологов были весьма скромны, психологическое восприятие было искажено.
Второй случай навязывания внешних установлений — это предположение об универсальном характере психологических теорий. При весьма незначительных достижениях в отношении развития, тестирования и сбора данных, предполагалось, что психологические теории носят универсальный характер. Это предположение особенно проблематично, поскольку большинство теорий было разработано в Соединенных Штатах и апробировано главным образом на студентах университетов. Другими словами, теории, которые прошли проверку менее чем на 1 % всего населения земного шара, считались универсальными. Огромное количество времени и средств тратилось впустую для проверки универсальности этих теорий, при этом их базовые положения, концепции, методология и научные основы не подвергались ни малейшему сомнению. В результате, когда эти теории стали применять в пределах и особенно за пределами США, результаты были весьма печальны (Kim, 1995).
Третье, осведомленность эксперта или профессионала переносилась на простого человека. В большинстве случаев достоинства данных теорий в области прогнозирования весьма невысоки по сравнению с естественными науками. Возможно, разработка теорий, концепций и методик велась слишком поспешно без надлежащего понимания феномена как такового. Главным образом психологи терпели неудачу при попытках описать психологические феномены изнутри, со стороны личности, прошедшей через данные переживания на своем опыте. Вместо этого психологи расчленяли мир на когниции, мотивации, позиции, ценности, эмоции и поведение, несмотря на то что в реальной жизни все эти элементы являются лишь составляющими опыта, а не опытом в целом. Может быть, мнимая компетентность психологов на деле лишь выдумка, а не данные, имеющие прочную основу, раз исследователи испытывают такие затруднения при прогнозировании, объяснении или видоизменении поведения человека.
Этнокультурно-психологический подход выступает за снятие этих навязанных извне установок и переживание феномена изнутри. Исследователи, возможно, уделяли слишком много внимания получению правильного ответа и пренебрегали процессом его получения. Попутно психологи сбрасывали со счетов множество важных конструктов, таких как сопутствующие факторы, сознание, намерения как переменные, не имеющие отношения к существу дела. Однако именно эта «чепуха» делает человека человеком. Психологи сконцентрировались на выявлении основных составляющих поведения, и мы до сих пор не осознали, что поведение является эмерджентным свойством когниции, эмоций, намерений и сопутствующих факторов.
Наконец, подход региональной (этнокультурной) психологии уделяет первоочередное внимание практической валидности. Наши знания должны позволять нам проникнуть в сущность мира человека и должны иметь возможность практического применения. Региональный анализ должен носить фундаментальный характер и одновременно быть применимым.
Знание и способность проникновения в суть вещей должны помочь родителям более успешно воспитывать детей, преподавателям — более успешно обучать своих учеников, бизнесменам — получать большую прибыль, политикам — более эффективно управлять, а ученым — сделать мир более пригодным для жилья (Kim et al., 1999). Хотя наука может вооружить нас более точными знаниями о мире, она же может ослепить нас или поставить предел нашему пониманию.
Исследования — это опыт смирения, поскольку идеи, в начале не вызывавшие сомнения, могут быть отвергнуты или усовершенствованы в процессе дальнейшего исследования. Все исследователи начинают с идеи, модели, теории или метода, которые должны открыть еще одну жизненно важную тайну. Заранее составленное мнение исследователя может помочь делу, а может и поставить пределы научному открытию. Множество навязанных извне установок, описанных выше, ограничивали развитие психологии. Наука — это прежде всего продукт коллективных человеческих усилий, но очень часто мы становимся жертвами или рабами научных мифов.
Этнопсихологический подход выступает за связь между гуманитарными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверждению) и общественными науками (с первоочередным вниманием, уделяемым анализу и подтверждению). Мы уделяли основное внимание внутренней и внешней валидности, но не практической валидности (Kim et al., 2000). Другими словами, помогут ли наши теории понимать, прогнозировать и управлять поведением человека? В практическом смысле величайшим психологом, наверное, был Вильям Шекспир. Он не был аналитиком, подобно Фрейду или Пиаже, и не проводил экспериментов, подобно Скиннеру, но на бумаге и на сцене он смог схватить суть человеческой драмы. Его драмы ставились веками во многих культурах и завоевали любовь всего мира. В том же духе можно назвать Людвига ван Бетховена или Вольфганга Амадея Моцарта величайшими психотерапевтами, поскольку их музыка исцеляет истрепанные нервы и помогает забыть о бедах повседневной жизни. Уолта Диснея можно считать одним из лучших специалистов по возрастной психологии. Он сумел завоевать сердца и умы юных и тех, кто юн душой. Мы не можем считать этих людей психологами, но им удалось схватить и воспроизвести человеческую психологию на сцене, в кино, в музыке и на бумаге на многие века и для разных народов. Мы должны учиться у них и перевести их феноменологические знания в аналитические формы.
ГЛАВА 5
Эволюция кросс-культурных методов исследования
Фоне вон де Вивьер
По мере развития кросс-культурной психологии как дисциплины появлялись новые разработки не только в теории и концепциях, как рассказывается в остальных главах, но и в эмпирических методах. Эти изменения отражали не просто незначительную корректировку традиционных подходов к экспериментальной психологии; на самом деле эти разработки были причиной эволюции техники и методики кросс-культурного исследования, которое привело к использованию фундаментально иных единственных в своем роде методов проведения исследователей. Разумеется, поскольку кросс-культурные методы постоянно подвергаются влиянию традиционных методологий, они непрерывно адаптируются и видоизменяются, включая в свой арсенал новые технологии и методологические инновации, специфические для кросс-культурных исследований.
В этой главе ван де Вивьер дает великолепный обзор методологических проблем, характерных для кросс-культурного исследования. Он описывает наиболее типичные отличительные особенности кросс-культурных методов и рассматривает эти методы в исторической перспективе. Весьма полезны проводимые им сравнения и противопоставления данных методик с традиционным для психологии экспериментальным подходом, и читатель найдет здесь яркий рассказ о том, как те, кто занимался разработкой методов кросс-культурной психологии, первоначально приняли экспериментальную методику традиционной психологии, а затем адаптировали ее в соответствии с уникальными потребностями кросс-культурного исследования, совершенствуя методику, по мере того, как данные кросс-культурных исследований начинали коренным образом противоречить психологическим теориям.
В частности, просто превосходна предлагаемая ванде Вивьером трактовка вопросов, связанных с отклонениями и эквивалентностью. По признанию многих, данные вопросы составляют наиболее насущную проблему, связанную с методами кросс-культурного исследования.
Автор не только рассматривает вопрос о дефиниции этих терминов, но подробно говорит о возможных источниках отклонений при кросс-культурных исследованиях, а также о том, как справиться с отклонениями. Сделанный им обзор проблем, связанных с переводом, методологией и процедурными вопросами проведения многоязычных исследований также весьма интересен и содержателен.
Читатель найдет в данной главе весьма полезные таблицы; в них сведены воедино типовые источники предубеждений и стратегии преодоления предубеждений в процессе кросс-культурного исследования. Эти таблицы великолепно подводят итоги более широкому обсуждению названных проблем в тексте и представляют собой изложенный в удобной и компактной форме справочный материал для всех специалистов в области кросс-культурных исследований, как обладающих опытом, так и новичков. Весьма полезным является и приложение, включающее 22 принципа кросс-культурного исследования; эти принципы были выработаны Международной комиссией по тестированию и представляют собой достаточно широкий перечень предложений и рекомендаций по проведению кросс-культурного исследования на самом высоком уровне.
Основное стремление ван де Вивьера — исследовать, как развивались (или, как он говорит, "корректировались») методы кросс-культурной психологии, адаптируя экспериментальную методику традиционной психологии, для совершенствования существующих методов применительно к кросс-культурному исследованию. Поскольку основная цель кросс-культурного исследования сформировалась по мере перехода от простого документирования кросс-культурных различий к исследованию вопроса о том, какие особенности культур ведут к появлению данных различий и почему это происходит, вполне естественно, что методы исследования менялись по своей сути по мере изменения цели. Это предполагает, что методы кросс-культурной науки, подобно данным и знаниям, представленным этим направлением, носят подвижный и динамичный характер, непрерывно изменяясь с течением времени и отзываясь на наиболее актуальные открытия, касающиеся природы воздействия культуры на поведение.
В то же время ван де Вивьер полагает, что необходимо объединить развивающиеся методы кросс-культурной психологии с методами культурной психологии с ее вниманием к опросам местного населения и ситуационным исследованиям поведения с целью формирования методологии на новом уровне. Неотъемлемой особенностью такой новой методологии будет рассмотрение психологии через призму культуры, и именно она сможет помочь нам создать универсальную психологию, которая является целью тех, кто изучает культуру и психологию. В этом смысле основная идея ван де Вивьера совпадает со взглядами остальных авторов книги, и он обеспечивает нас сведениями методологического характера, необходимыми для достижения целей сближения и развития. Поскольку конечная цель кросс-культурной психологии — способствовать созданию универсальной психологии — фундаментальным образом отличается от целей, которые стояли перед исследователями раньше, она неизбежно влечет за собой дальнейшее развитие методики.
Методы исследования, общее обозначение для всех аспектов планирования исследования и анализа данных, всегда имели большое значение для кросс-культурной психологии. Отстаивалась даже точка зрения, что сама кросс-культурная психология — это, прежде всего, метод. Возможно, на момент начала становления кросс-культурной психологии это утверждение соответствовало истине: как теоретические данные, так и средства кросс-культурных исследований были позаимствованы у западной психологии традиционного направления, и кросс-культурное исследование лишь расширяло рамки традиционной психологии посредством (и только) исследования различных выборок. Значительная часть этих исследований заставила критически отнестись к не выраженному явным образом допущению об универсальной валидности западных теорий и инструментария исследований. Однако в ходе исторического развития сфера кросс-культурных исследований начала формировать собственный арсенал эмпирических исследований и теорий, таких как теория о влиянии экокультурного стиля на психологическое функционирование (Веггу, 1976) и кросс-культурные модели сходства и различий в установках и ценностных ориентациях (например, Hofstede, 1980; Schwartz, 1992). На протяжении всей истории развития кросс-культурных исследований и до сих пор методологические аспекты занимают видное место.
В данной главе предполагается коснуться следующих вопросов, связанных с методами кросс-культурного исследования:
1. Каковы отличительные особенности методов кросс-культурного исследования?
2. Что представляет собой история данного направления?
3. Каково его современное состояние? Что представляют собой критерии высокого уровня исследовательской практики в кросс-культурной психологии?
4. Что ждет данное направление в будущем? Каких важных разработок можно ожидать?
Отличительные особенности методов кросс-культурного исследования
Как и все остальные науки, кросс-культурная психология часто делает определенные выводы. Входной информацией для этих выводов обычно служат данные, поступающие от представителей различных культурных групп. В большинстве исследований нас не слишком интересуют отдельные испытуемые. Не часто встречаются и исследования, в которых в центре внимания находятся тестовые задания. Скорее изучаемые выборки и исследовательский инструментарий являются просто носителями и представляют интерес лишь постольку, поскольку дают возможность строить гипотезы, выходящие за их границы. Правильно составленная выборка имеет легко поддающиеся математическому описанию характеристики, связывающие ее с населением, которое она представляет. В особенности в сравнительных исследованиях общественного мнения большое внимание уделяется структуре выборок, чтобы связь между выборкой и изучаемым населением проявилась в полной мере (Gabler & Haeder, in press; Kish, 1965). Аналогично, тестовые задания надлежащим образом спланированного исследования могут рассматриваться как проявления поведения, отношения или иной психологической характеристики, лежащей в основе психологического явления (например, черты характера, способности или установки), которое называется обычно областью генерализации.
Вывод о переносимости показателей выборки на изучаемое население и тестовой оценки на область генерализации не всегда можно .считать не требующим доказательств. Многие проблемы кросс-культурного исследования проистекают из сомнительных выводов такого рода. При кросс-культурных исследованиях периодически имеют место два вида некорректных выводов: либо они неверны, либо слишком широки. Примером неверного умозаключения может служить следующее: две группы обнаруживают различия в том, что представляется социально желательным, но это не принимается в расчет при оценке различий по определенному критерию, например по личностному опроснику или опроснику по индивидуализму-коллективизму. Кросс-культурные различия в последнем могут переоцениваться или недооцениваться в зависимости от направленности влияния социальной желательности. Проблемы, возникающие в связи с чрезмерно широкой генерализацией, в кросс-культурной психологии имеются в изобилии. Мы часто склонны распространять данные, полученные в ограниченной выборке, состоящей из студентов университета, на население в целом. Нетипичный характер таких студенческих выборок получил достаточное подтверждение (например, узкий возрастной диапазон и слишком однородный уровень интеллекта), однако это учитывается нечасто (Smith & Bond, 1993).
Методологические проблемы кросс-культурного исследования не уникальны и существуют во многих отраслях психологии, изучающих сформировавшиеся естественным образом группы (intactgroups), таких как клиническая, педагогическая, инженерная психология и психология организации производства. Тем не менее данные проблемы часто более ощутимы именно в кросс-культурных исследованиях, поскольку интерес для них представляет природа культуры (или этнической группы), рассматриваемая как переменная. С методологической точки зрения достаточно сложно изучать культуру как переменную.