Ii. к истории европейского нигилизма

ФРИДРИХ НИЦШЕ

ВОЛЯ К ВЛАСТИ

Опыт переоценки всех ценностей

ПРЕДИСЛОВИЕ

Великие предметы требуют, чтобы о них молчали или говорили величественно: т.е. цинично и с непорочностью.

То, о чем я повествую, это - история ближайших двух столетий. Я описываю то, что надвигается, что теперь уже не может прийти в ином виде: появление нигилизма. Эту историю можно теперь уже рассказать, ибо сама необходимость приложила здесь свою руку к делу. Это будущее говорит уже в сотне признаков, это судьба повсюду возвещает о себе, к этой музыке будущего уже чутко прислушиваются все уши. Вся наша европейская культура уже с давних пор движется в какой-то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие, и как бы направляется к катастрофе: беспокойно, насильственно, порывисто; подобно потоку, стремящемуся к своему исходу, не задумываясь, боясь задумываться.

Говорящий здесь, наоборот, только и занят был до сих пор тем, что задумывался: как философ и отшельник по инстинкту, находивший свою выгоду в том, чтобы жить в стороне, вне движения, терпеть, не торопиться, уже блуждавший когда-то по каждому из лабиринтов будущего; как дух вещей птицы, обращающий назад свои взоры, когда он повествует о грядущем; как первый совершенный нигилист Европы, но уже переживший в себе до конца этот нигилизм, - имеющий этот нигилизм за собой, вне себя.

Ибо пусть не ошибаются относительно смысла заглавия, приданного этому Евангелию будущего. “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей” - в этой формуле выражено некое противоборствующее движение по отношению к принципу и задаче, - движение, которое когда-нибудь в будущем сменит вышесказанный совершенный нигилизм, но для которого он является предпосылкой, логической и психологической, которая может возникнуть исключительно после него и из него. Ибо почему появление нигилизма в данное время необходимо? Потому, что все вещи, бывшие до сих пор в ходу ценности сами находят в нем свой последний выход; потому, что нигилизм есть до конца продуманная логика наших великих ценностей и идеалов, - потому, что нам нужно сначала пережить нигилизм, чтобы убедиться в том, какова в сущности была ценность этих “ценностей”... Нам нужно когда-нибудь найти новые ценности...

КНИГА ПЕРВАЯ

ЕВРОПЕЙСКИЙ НИГИЛИЗМ

К плану

Нигилизм стоит за дверями: откуда идет к нам самый жуткий из всех гостей? - Исходная точка: заблуждение - указывать на “бедственное состояние общества” или “физиологическое вырождение”, или, пожалуй, еще на испорченность как на причины нигилизма. Это - наичестнейшая и сострадательнейшая эпоха. Нужда, душевная, телесная, интеллектуальная нужда сама по себе решительно не способна породить нигилизм (т.е. радикальное отклонение ценности, смысла, желательности). Эти нужды допускают все еще самые разнообразные истолкования. Напротив, в одном вполне определенном толковании, христиански-моральном, заложен корень нигилизма.

Гибель христианства - от его морали (она неотделима); эта мораль обращается против христианского Бога (чувство правдивости, высоко развитое христианством, начинает испытывать отвращение к фальши и изолганности всех христианских толкований мира и истории. Резкий поворот назад от “Бог есть истина” к фанатической вере “Все ложно”. Буддизм дела...)

Скепсис по отношению к морали является решающим. Падение морального мироистолкования не находящего себе более санкции, после того как им была сделана попытка найти убежище в некоторой потусторонности: в последнем счете - нигилизм. “Все лишено смысла” (невозможность провести до конца толкование мира, на которое была потрачена огромная сила, вызывает сомнение: не ложны ли все вообще истолкования мира). Буддистская черта, стремление в ничто. (Индийский буддизм не имеет за собой коренного морального развития, поэтому в его нигилизме является только неопределенная мораль: бытие как наказание, комбинированное с бытием как заблуждением, следовательно заблуждение как наказание - моральная оценка). Философия попытки преодолеть морального Бога (Гегель, пантеизм). Преодоление народных идеалов; мудрец; святой; поэт. Антагонизм “истинного” и “прекрасного” и “доброго”.

Против “бессмысленности” с одной стороны, против моральных оценок с другой стороны: в какой мере вся наука и философия была до сих пор под властью моральных суждений? И не получается ли тут в придачу вражда со стороны науки или антинаучности? Критика спинозизма. В социалистических и позитивистских системах везде задерживаются христианские оценки. Не достает критики христианской морали.

Нигилистические следствия современного естествознания (рядом с попыткой бегства в потустороннее). Как следствие занятия им - в конце концов саморазложение, поворот против себя, антинаучность. С Коперника человек катится от центра к Х.

Нигилистические следствия политического и экономического образа мыслей, где все “принципы” прямо могут быть отнесены к актерству: веяние посредственности, ничтожества, неискренности и т.д. Национализм. Анархизм и т.д. Наказание. Недостает искупляющего сословия и человека, оправдывателей.

Нигилистические выводы “истории” и “практических историков”, т.е. романтиков. Положение искусства: абсолютная не оригинальность его положения в современном мире. Его помрачение. Так называемое олимпийство Гёте.

Искусство и приуготовление нигилизма: романтика (вагнеровское заключение Нибелунгов).

I. НИГИЛИЗМ

1. Нигилизм как следствие бывшего до сих пор в ходу толкования ценности бытия.

Что означает нигилизм? - То, что высшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос “зачем?”.

Радикальный нигилизм есть убеждение в абсолютной несостоятельности мира по отношению к высшим из признаваемых ценностей; к этому присоединяется сознание, что мы не имеем ни малейшего права признать какую-либо потусторонность или существование вещи в себе, которое было бы “божественным”, воплощенной моралью.

Это сознание есть следствие взращенной “правдивости”, следовательно само оно - результат веры в мораль.

Какие преимущества представляла христианская моральная гипотеза?

Она придавала человеку абсолютную ценность, в противоположность его малости и случайности в потоке становления и исчезновения;

она служила адвокатом Бога, оставляя за миром, несмотря на страдание и зло, характер совершенства, включая сюда и “свободу”: зло являлось полным смысла;

она полагала в человеке знание абсолютных ценностей и тем давала ему именно для важнейшего адекватное познание;

она охраняла человека от презрения к себе, как к человеку, от восстания с его стороны на жизнь, от отчаяния в познании: она была средством сохранения.

In summa: мораль была великим средством для противодействия практическому и теоретическому нигилизму.

Но среди тех сил, которые взрастила мораль, была правдивость: эта последняя, в конце концов, обращается против морали, открывает ее телеологию, ее корыстное рассмотрение вещей - и теперь постижение этой издавна вошедшей в плоть и кровь изолганности, от которой уже отчаивались отделаться, действует прямо как стимул. Мы констатируем теперь в себе потребности, насажденные догмой моральной интерпретации, потребности, представляющие нам теперь потребность в неправде; с другой стороны, это те самые потребности, с которыми, по-видимому, связана ценность, ради которой мы выносим жизнь. Это антагонизм - не ценить того, что мы познаем, и не быть более вправе ценить ту ложь, в которой мы хотели бы себя уверить, - вызывает процесс разложения.

Антиномия вот в чем: поскольку мы верим в мораль, мы осуждаем бытие.

Высшие ценности, в служении которым должна была бы состояться жизнь человека, в особенности тогда, когда они предъявляют к нему самые тяжелые и дорого обходящиеся требования, эти социальные ценности - дабы усилить их значение, как неких велений Божьих, - были воздвигнуты над человеком как “реальность”, как “истинный” мир, как надежда и грядущий мир. Теперь, когда выясняется низменный источник этих ценностей, тем самым и вселенная представляется нам обесцененной, “бессмысленной”... но это только переходное состояние.

Нигилистический вывод (вера в отсутствие ценностей) как следствие моральной оценки эгоистическое ненавистно нам (даже при сознании возможности неэгоистического); - необходимость нам ненавистна (даже при сознании невозможности liberum arbitrium'а и “умопостигаемой свободы”). Мы видим, что не достигаем той сферы, в которую мы вложили свои ценности, но тем самым та другая сфера, в которой мы живем, еще ни мало не выиграла в ценности: напротив того, мы устали, ибо потеряли главное наше побуждение. “Доселе напрасно”.

Пессимизм как форма, предшествующая нигилизму.

А. Пессимизм как сила - в чем? В энергии его логики, как анархизм и нигилизм, как аналитика.

Б. Пессимизм как упадок - в чем? Как изнеженность, как космополитическая сочувственность, как “tout comprendre” и историзм.

Критическая напряженность: крайности выступают вперед и получают перевес.

Логика пессимизма, что влечет ее к крайнему нигилизму. - Понятие отсутствия ценности, отсутствия смысла: поскольку моральные оценки скрываются за всеми другими высокими ценностями.

- Результат: моральные оценки суть обвинительные приговоры, отрицания, мораль есть отвращение от воли к бытию...

Падение космологических ценностей

А. Нигилизм как психологическое состояние должен будет наступить, во-первых, после поисков во всем совершающемся “смысла”, которого в нем нет: ищущий в конце концов падает духом. Нигилизм является тогда осознанием долгого расточения сил, мукой “тщетности”, неуверенностью, отсутствием возможности как-нибудь отдохнуть, на чем-нибудь еще успокоиться - стыдом перед самим собою, как будто самого себя слишком долго обманывал... Искомый смысл мог бы заключаться в следующем: “Осуществление” некоего высшего нравственного канона во всем совершающемся, нравственный миропорядок или рост любви и гармонии в отношениях живых существ; или приближение к состоянию всеобщего счастья или хотя бы устремление к состоянию всеобщего “ничто” - цель сама по себе есть уже некоторый смысл. Общее всем этим родам представлений - положение, что нечто должно быть достигнуто самим процессом: - и вот наступает сознание, что становлением ничего не достигается, ничего не обретается... Следовательно разочарование в кажущейся цели становления как причина нигилизма: разочарование по отношению к вполне определенной цели или вообще сознание несостоятельности всех доныне существующих гипотез цели, обнимающих собой весь путь “развития” ( - человек более не сотрудник и менее всего средоточие всякого становления).

Нигилизм как психологическое состояние наступает, во-вторых, тогда, когда во всем совершающемся и подо всем совершающимся предполагается некая цельность, система, даже организация: так что душа, жаждущая восхищения, благоговения, упивается общим представлением некоторой высшей формы власти и управления ( - если это душа логика, то достаточно уже абсолютной последовательности и реальной диалектики, чтобы примирить ее со всем...). Какое-либо единство, какая-либо форма “монизма”: и как последствие этой веры - человек, чувствующий себя в тесной связи и глубокой зависимости от некоего бесконечно превышающего его целого - как modus божества... “Благо целого требует самопожертвования отдельного”... и вдруг - такого “целого” нет! В сущности человек теряет веру в свою ценность, если через него не действует бесконечно ценное целое: иначе говоря, он создал такое целое, чтобы иметь возможность веровать в свою собственную ценность. Нигилизм как психологическое состояние имеет еще третью и последнюю форму. Если принять те два положения, что путем становления ничего не достигается и что под всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности, то единственным исходом остается возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему. Но как только человек распознает, что этот новый мир создан им только из психологических потребностей и что он на это не имел решительно никакого права, возникает последняя форма нигилизма, заключающая в себе неверие в метафизический мир, запрещающая себе веру в истинный мир. С этой точки зрения реальность становления признается единственной реальностью и воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам, но, с другой стороны, этот мир, отрицать который уже более не хотят, становится невыносимым...

- Что же в сущности произошло? Сознание отсутствия всякой ценности было достигнуто, когда стало ясным, что ни понятием “цели”, ни понятием “единства”, ни понятием “истины” не может быть истолкован общий характер бытия. Ничего этим не достигается и не приобретается; недостает всеобъемлющего единства во множестве совершающегося: характер бытия не “истинен”, - а ложен... в конце концов нет более основания убеждать себя в бытии истинного мира... Коротко говоря: категории “цели”, “единства”, “бытия”, посредством которых мы сообщили миру ценность, снова изъемлются нами - и мир кажется обесцененным...

В. Положим, мы осознали, в какой мере нельзя более истолковывать мир посредством этих трех категорий и что вслед за этим признанием мир начинает утрачивать для нас свою ценность, - в таком случае мы должны спросить себя, откуда берет начало наша вера в эти три категории: - попытаемся, нельзя ли отказать и им в нашем доверии. Если нам удастся обесценить эти три категории, то доказанная неприложимость их к целому перестанет быть основанием к тому, чтобы обесценивать это целое.

- Результат: вера в категории разума есть причина нигилизма, - мы измеряли ценность мира категориями, которые относятся к чисто вымышленному миру.

- Конечный результат: все ценности, посредством которых мы доныне сначала пытались сообщить миру ценность, а затем в виду их неприменимости к нему обесценивали его - все эти ценности, рассматриваемые психологически, суть результаты определенных утилитарных перспектив, имеющих в виду поддержание и усиление идеи человеческой власти, и только ложно проецированы нами в существо вещей. Это все та же гиперболическая наивность человека: полагать себя смыслом и мерой ценности вещей...

Нигилизм представляет собой патологическое промежуточное состояние ( - патологична огромность обобщения к полному отсутствию смысла - ): в данном случае либо продуктивные силы не имеют еще надлежащей мощи, либо декаданс еще медлит и его вспомогательные средства еще не изобретены им.

Предпосылка этой гипотезы: нет никакой истины; нет абсолютных свойств вещей, нет “вещи в себе”. - Это само по себе только нигилизм и притом крайний. Он видит ценность вещей именно в том, что этим ценностям не соответствует и не соответствовало никакой реальности, но что они представляют лишь симптом силы на стороне устанавливающих ценности, упрощения в целях жизни.

Ценности и их изменения стоят в связи с возрастанием силы лица, устанавливающего ценности.

Степень неверия допускаемой “свободы духа” как мерило возрастания силы.

“Нигилизм” как идеал “высшего могущества” ума, избытка жизни, частью - разрушительный, частью - иронический.

Что есть верование? Как возникает оно? Всякое верование есть признание чего-либо за истинное.

Крайней формой нигилизма был бы тот взгляд, что всякое верование, всякое признание чего-либо за истинное неизбежно ложно, ибо вовсе не существует истинного мира. Следовательно - это иллюзия перспективы, источник которой заключен в нас самих (поскольку мы постоянно нуждаемся в более узком, сокращенном, упрощенном мире). А затем мерилом наших сил служит то, в какой мере можем мы, не погибая от этого, признать эту иллюзорность и эту необходимость лжи.

Такой нигилизм как отрицание истинного мира, бытия, мог бы быть божественным образом мысли.

Если мы и “разочарованные”, то не по отношению к жизни, - у нас лишь открылись глаза на “желательности” всех видов. С насмешливой злобой смотрим на то, что называется “идеалами”; мы презираем себя лишь за то, что не всегда можем подавить в себе то нелегкое движение чувств, которое называется идеализмом. Дурная привычка сильнее, нежели гнев разочаровавшегося.

В какой мера нигилизм Шопенгауэра все еще является следствием того же идеала, который создал христианский теизм. - Степень уверенности по отношению к высшим объектам желаний, высшим ценностям, высшему совершенству была так велика, что философы исходили из не a priori, как из абсолютной уверенности: “Бог” - на вершине как данная истина. “Уподобиться Богу”, “слиться с Богом” - в продолжении тысячелетий это были самые наивные и убедительнейшие объекты желаний ( - но то, что убеждает, тем самым еще не становится истинным: оно только убедительно. Примечание для ослов).

Мы разучились признавать за этим строем идеалов также и реальность лица: мы стали атеистами. Но разве мы отреклись от самого идеала? - Последние метафизики, по существу дела, все еще именно в нем ищут истинную “реальность”, “вещь в себе”, по отношению к которой все остальное имеет лишь кажущееся существование. Но догматом их осталось то положение, что в виду явного несоответствия нашего мира явлений сказанному идеалу, мир этот не есть “истинный” - и даже в основе своей не восходит к тому метафизическому миру, как к своей причине. Безусловно, поскольку оно есть высшее совершенство, не может служить основой всего условного. Шопенгауэру, который стремился доказать обратное, нужно было мыслить эту метафизическую основу как нечто противоположное идеалу, как “злую, слепую волю”; как таковая она могла затем стать тем “являющимся”, которое открывается в мире явлений. Но и этим путем он еще не отрекался от абсолютности идеала, он только нашел лазейку...

(Канту казалась необходимой гипотеза “умопостигаемой свободы”, чтобы снять с ens perfectum ответственность за данный характер этого мира, одним словом, чтобы объяснить зло и грех: логика скандальная - для философа...)

Самый общий признак современной эпохи: невероятная убыль достоинства человека в его собственных глазах. Долгое время он вообще - средоточие и трагический герой бытия; затем он озабочен по меньшей мере тем, чтобы установить свое родство с решающей и ценной в себе стороной бытия; так поступают все метафизики, желающие удержать достоинство человека верою в то, что моральные ценности суть кардинальные ценности. Кто расстается с Богом, тот тем крепче держится за веру в мораль.

Всякая исключительно моральная система ценностей (напр. буддийская) приводит к нигилизму: это грозит Европе! Думают обойтись одним морализмом религиозной основы: но это неизбежный путь к нигилизму. - В религии отсутствует необходимость смотреть на нас самих как на творцов ценностей.

Вопрос нигилизма “зачем?” ведет происхождение от нашей давней привычки, в силу которой цель казалась установленной, данной извне, как требование, именно неким сверхчеловеческим авторитетом. После того, как мы уже разучились верить в этот авторитет, мы все еще по старой привычке ищем иного авторитета, который мог бы говорить с безусловностью и мог бы предписывать нам задачи и цели. Авторитет совести выступает теперь на первый план (чем мораль свободнее от богословия, тем она становится повелительнее) как возмещение утраты личного авторитета. Или же авторитет разума. Или общественный инстинкт (стадо). Или, наконец, “история” с неким имманентным духом - история, имеющая цель в себе и которой можно свободно отдаться. Мы хотели бы избегнуть необходимости воли, воления цели, риска самим ставить себе цель, хотели бы сложить с себя ответственность (мы приняли бы фатализм). В конце концов: счастье и, с некоторой долей тартюфства, - счастье большинства.

Мы говорим себе:

определенная цель вовсе не нужна;

предусмотреть ее невозможно.

Как раз теперь, когда воля в высшей мере ее силы - она всего слабее и малодушнее. Абсолютное недоверие к организующей способности воли для целого.

Совершенный нигилист. - Глаз нигилиста идеализирует в сторону безобразия, творит предательство по отношению к собственным воспоминаниям: он пренебрегает ими, дает им поникнуть, осыпаться, он не ограждает их от той мертвенно-бледной окраски, которую бессилие разливает на все далекое и прошедшее. И то, чего он не делает по отношению к себе самому, не делает он и по отношению к прошлому всего человечества: он пренебрегает им.

Нигилизм. Он может иметь двоякое значение:

А. Нигилизм как знак повышенной мощи духа: активный нигилизм.

В. Нигилизм как падение и регресс мощи духа: пассивный нигилизм.

Нигилизм - естественное состояние.

Он может быть показателем силы: мощь духа может так возрасти, что ныне существующие цели (“убеждения”, символы веры) перестанут соответствовать ей (верование в общем именно и выражает собой принудительность некоторых условий существования, подчинение авторитету таких условий, при которых человеческое существо благоденствует, растет, приобретает власть...); с другой стороны, нигилизм - показатель недостатка силы, способности вновь творчески поставить себе некую цель, некое “зачем”, - новую веру.

Максимума относительной силы он достигает как насилие, направленное на разрушение: как активный нигилизм.

Противоположностью его был бы усталый нигилизм, утративший наступательность; его знаменитейшая форма - буддизм как пассивный нигилизм, как знамение слабости: сила духа может быть так утомлена, истощена, что все дотоле существовавшие цели и ценности более не соответствуют ей и уже не вызывают веры к себе, - что синтез целей (на котором покоится всякая мощная культура) распадается и отдельные ценности восстают одна на другую (разложение), что только все утешающее, исцеляющее, успокаивающее, заглушающее выступает на передний план под разнообразными масками: религиозной или моральной, или политической, или эстетической и т.д.

Нигилизм есть вера не только размышления над “тщетностью” и не только вера в то, что все достойно гибели: он сам помогает делу, сам губит. Это, пожалуй, и не логично, но нигилист не верит в необходимость быть логичным... Это - состояние сильных умов и волей: таковым же невозможно остановиться на “нет”, как на отвлеченном приговоре, - “нет” как деяние вытекает из их природы. То, что приговором объявляется не имеющим права на существование, вслед затем действием приводится к несуществованию.

К генезису нигилиста: - Лишь поздно является мужество признать то, что, собственно говоря, уже знаешь. Только недавно признался я себе в том, что я до сих пор был в корне нигилистом: та энергия и беззаботность, с которой я успешно продвигался в своем нигилизме, заслоняли передо мной этот основной факт. Когда идешь к какой-нибудь цели, то кажется невозможным, чтобы бесцельность как таковая была твоим основным догматом.

Пессимизм людей энергии: “Зачем?”, являющееся после страшной борьбы, даже победы. Есть нечто в тысячу раз более важное, чем вопрос о том, хорошо ли нам или плохо - таков основной инстинкт всех сильных натур - а отсюда и отношение к вопросу о том, хорошо ли или плохо другим. Одним словом, возможна некая цель, ради которой без колебания приносят человеческие жертвы, идут на все опасности, берут на себя все дурное, даже худшее: великая страсть.

2. Дальнейшие причины нигилизма

Причины нигилизма:

Нет высшего вида человека, т.е. того, неисчерпаемая плодотворность и мощь которого поддерживала бы в человечестве веру в человека. (Достаточно припомнить, чем мы обязаны Наполеону: почти всеми высшими надеждами этого столетия).

Низший вид (“стадо”, “масса”, “общество”) разучился скромности и раздувает свои потребности до размеров космических и метафизических ценностей. Этим вся жизнь вульгаризируется: поскольку властвует именно масса, она тиранизирует исключения, так что эти последние теряют веру в себя и становятся нигилистами.

Все попытки измыслить более высокие типы потерпели неудачу (“романтика”; художник, философ; против попытки Карлейля придать им высшие моральные ценности).

Противоборство высшим типам как результат.

Падение и ненадежность всех высших типов. Борьба против гения (“народная поэзия” и т.д.). Сострадание к низшим и страждущим как масштаб величия души.

Нет философа, толкователя дела, не только излагателя его в другой форме.

Неполный нигилизм, его формы: мы живем среди них.

Попытки избегнуть нигилизма, не переоценивая бывших до сего времени в ходу ценностей; они приводят к обратному результату, обостряют проблему.

Способы одурманивать себя. - В глубине сердца не знать, где исход? Пустота. Попытка преодолеть это состояние опьянением: опьянение как музыка, опьянение как жестокость в трагическом самоуслаждении гибелью благороднейшего, опьянение как слепое и мечтательное увлечение отдельными личностями и эпохами (как ненависть и т.д.) - попытка работать, не задумываясь, как орудие науки; уметь находить себе ряд маленьких наслаждений, между прочим и в деле познания (скромность по отношению к самому себе); отказ от обобщений, относящихся к самому себе, возвышающийся до некоторого пафоса; мистика, сладострастное наслаждение вечной пустотой; искусство “ради него самого” (“le fait”), “чистое познание” как наркотики против отвращения к самому себе; кое-какая постоянная работа, какой-нибудь маленький глупый фанатизм; все средства вперемешку, болезнь, вызванная общей неумеренностью (распутство убивает удовольствие).

Слабость воли как результат.

Крайняя гордость и унижение от сознания своих мелких слабостей, ощущаемые благодаря контрасту.

Близится время, когда нам придется расплатиться за то, что целых два тысячелетия мы были христианами: мы потеряли устойчивость, которая давала нам возможность жить, - мы некоторое время не в силах сообразить, куда нам направиться. Мы стремглав бросаемся в самые противоположные оценки, с той степенью энергии, какую всегда возбуждала в человеке такая крайняя переоценка человека.

Теперь все насквозь лживо, все - “слово”, все спутано - или слабо, чрезмерно:

а) делается попытка некоторого рода земного решения вопроса, но в том же смысле, - в смысле конечного торжества истины, любви, справедливости (социализм: “равенство личности”);

b) равным образом делается попытка удержать моральный идеал (с предоставлением первого места неэгоистическому, самоотречению, отказу от воли);

c) делается даже попытка удержать “потустороннее”, хотя бы только как антилогический Х, но оно немедленно же истолковывается так, чтобы из него могло быть извлечено некоторого рода метафизическое утешение в старом стиле;

d) пытаются вывести из совершающегося наличность божественного водительства в старом стиле, награждающего, карающего, воспитывающего, ведущего к лучшему порядку вещей;

e) как и прежде верят в добро и зло: так что победа добра и уничтожение зла воспринимается как задача ( - это характерно для англичан: типичный случай - плоский ум Джона Стюарта Милля);

f) презрение к “естественности”, к вожделению, к ego; попытка понять даже высшую духовность и искусство как следствие отречения от своей личности и как desin teressement;

g) церкви предоставляется право все еще вторгаться во все существенные переживания и главные моменты в жизни отдельного лица, чтобы дать им освящение, высший смысл: мы все еще имеем “христианское государство”, “христианский брак”.

Бывали более мыслящие и более растворенные мыслью времена, чем наше: как, например, то время, когда выступил Будда; тогда сам народ, после столетий старых споров между сектами, в конце концов столь же заблудился в ущельях философских мнений и учений, как некогда европейские народа в тонкостях религиозной догмы. “Литература” и пресса всего менее могут соблазнить нас быть высокого мнения о “духе” нашего времени: миллионы спиритов и христианство с гимнастическими упражнениями, ужасающими по своему безобразию, характерному для всех английских изобретений, дают нам лучшие точки зрения.

Европейский пессимизм еще только при своем начале - свидетельство против него самого: - в нем еще нет той необычайной, исполненной тоски и стремления неподвижности взора, отражающего Ничто, которую он имел когда-то в Индии; в нем еще слишком много “деланного”, а не “соделавшегося”, слишком много пессимизма ученых и поэтов; мне кажется, что добрая часть в нем придумана и присочинена; “создана”, но не есть “первооснова”.

Критика бывшего до сих пор пессимизма. Отклонение эвдемонологических точек зрения как окончательного сведения к вопросу: какой это имеет смысл? - Редукция омрачения.

Наш пессимизм: мир не имеет всей той ценности, которую мы в нем полагали, - сама наша вера так повысила наши стремления к познанию, что мы не можем теперь не высказать этого. Прежде всего он является таким образом менее ценным: таким мы ощущаем его ближайшим образом, - только в этом смысле мы пессимисты, то есть поскольку мы твердо решили без всяких изворотов признаться себе в этой переоценке и перестать на старый лад успокаивать себя разными песнями и лгать себе всякую всячину.

Именно этим путем мы обретаем тот пафос, который влечет нас на поиски новых ценностей. In summa: мир имеет, быть может, несравненно большую ценность, чем мы полагали - мы должны убедиться в наивности наших идеалов и открыть, что мы, быть может, в сознании, что даем миру наивысшее истолкование, не придали нашему человеческому существованию даже и умеренно соответствующей ему ценности.

Что было обожествлено? - Инстинкты ценности, господствовавшие в общине (то, что делало возможным ее дальнейшее существование).

Что было оклеветано? - То, что обособляло высших людей от низших, стремления, разверзающие пропасти.

Причины появления пессимизма:

то, что самые могущественные и чреватые будущим инстинкты жизни до сих пор были оклеветаны, вследствие чего над жизнью нависло проклятие;

то, что возрастающая храбрость и все более смелое недоверие человека постигают неотделимость этих инстинктов от жизни и становятся лицом к лицу с жизнью;

то, что процветают только посредственности, вовсе не сознающие этого конфликта, что более одаренные, напротив, вырождаются, и как продукт вырождения восстанавливают против себя, - что, с другой стороны, посредственность, выставляя себя как цель и смысл жизни, вызывает негодование ( - что никто не может больше ответить на вопрос: “зачем?”);

то, что измельчание, чувствительность к страданию, беспокойство, торопливость, суета постоянно возрастают, что представление себе всей этой сутолоки, так называемой "Цивилизации", становится все легче, что единичные личности перед лицом этой ужасающей машины приходят в уныние и покоряются.

Современный пессимизм есть выражение современного мира, - не мира и бытия вообще.

“Преобладание страдания над удовольствием” или обратное (гедонизм): оба эти учения уже сами по себе указуют путь к нигилизму...

Ибо здесь в обоих случаях не предполагается какого-либо иного последнего смысла, кроме явления удовольствия или неудовольствия.

Но так говорит порода людей, уже не решающаяся более утверждать некую волю, намерение или смысл, - для всякого более здорового рода людей вся ценность жизни не определяется одною лишь мерою этих второстепенных явлений. Возможен был бы перевес страдания - и несмотря на это - могучая воля, утверждение жизни, потребность в этом перевесе.

“Не стоит жить”; “покорность”; “какую цель имеют эти слезы?” - вот бессильный и сентиментальный образ мышления. “Un monstre gai vaut mieux gu'un sentimental ennuyeux”.

Нигилист-философ убежден, что все совершающееся - бессмысленно и напрасно; между тем не должно быть бессмысленному и напрасному бытию. Но откуда это “не должно”? Откуда берется этот “смысл”, эта мера? - В сущности нигилист полагает, что лицезрение такого бесполезного, бесплодного бытия должно приводить философа в состояние неудовлетворенности, вызывать в нем чувство душевной пустоты и отчаяния. Такой вывод противоречит нашей утонченнейшей чувствительности, как философов. Это сводится в конце концов к следующей нелепой оценке: характер бытия должен доставлять удовольствие философу, раз это бытие желает быть таковым по праву...

Однако легко понять, что в пределах совершающегося удовольствие и неудовольствие могут иметь лишь смысл средств, - не говоря уже о том, что неизвестно еще, можем ли мы вообще усматривать “смысл”, “цель”, и не остается ли для нас неразрешимым вопрос о “бессмыслии” и о противоположности ему.

Развитие пессимизма в нигилизм. - Извращение ценностей. Схоластика ценностей. Отрешенные, идеалистические ценности вместо того, чтобы господствовать над действиями и руководить ими, обращаются с осуждением против действия.

Противопоставления, занявшие место естественных ступеней и рангов. Ненависть к иерархизму. Противопоставления соответствуют эпохе господства черни, ибо они общедоступней.

Отвергнутый мир противопоставляется искусственно воздвигнутому “истинному, ценному”. - Наконец, делается открытие, из какого материала был построен “истинный мир”: и нам остается один только “отвергнутый” мир, и это высшее разочарование ставится ему в счет его негодности.

Таким образом, налицо нигилизм: остались одни осуждающие оценки и ничего больше.

Из этого вытекает проблема силы и слабости:

слабые гибнут от этого;

более сильные уничтожают то, что еще оставалось целым;

сильнейшие преодолевают осуждающие оценки.

Все это вместе взятое и составляет трагическую эпоху.

3. Нигилистическое движение как выражение декаданса

В последнее время много злоупотребляли случайным и во всех отношениях неподходящим словом: везде говорят о “пессимизме”, идет борьба вокруг вопроса, на который должны найтись ответы, кто прав - пессимизм или оптимизм.

Не было понято то, что, казалось, лежало как на ладони, а именно: что пессимизм не проблема, а симптом, - что это название следует заменить “нигилизмом”, - что вопрос о том, что лучше, - бытие или небытие, сам по себе уже болезнь, признак падения, идиосинкразия.

Нигилистическое движение есть лишь выражение физиологического декаданса.

Следует понять. Что всякого рода упадок и заболевание непрестанно принимали участие в работе создания общих оценок; что в получивших господство оценках декаданс достиг даже некоторого перевеса; что нам приходится бороться не только против реальных последствий всяческого современного ужаса вырождения, но что и весь дотоле проявившийся декаданс еще не сыграл своей роли, то есть продолжает жить. Подобное общее отклонение человечества от своих коренных инстинктов, подобный общий декаданс в деле установления ценностей есть вопрос par excellence, основная загадка, которую задает философу животное - “человек”.

Понятие “декаданса”. Отпадение отдельных частей, упадок, отброс - сами по себе еще не заслуживают осуждения: это необходимое следствие жизни, жизненного роста. Появление декаданса так же необходимо, как любое восхождение и поступательное движение в жизни: не в нашей власти устранить его. Разум хочет, напротив - чтобы за ним было признано его право.